Кхармакхал – так его звали – внимательно слушал речь Ареса, пристально смотря прямо ему в глаза. На голове его красовались две пары витых рогов - знак службы Ипоферонтасу. Поговаривали, что те вырастали у каждого, кто вставал на этот тяжелый путь, и что каждое мгновение жизни жрецов рога доставляли им боль.
Кроме рогов тело Кхармакхала украшали редкие небольшие шипы, торчащие из плечей и оголенной спины. Пальцы его, изгибаясь ломанными линиями, хватали что-то в воздухе и, казалось, душили нечто живое, но невидимое другим.
Взгляд его буравил Ареса, а на губах с каждым словом Бога Войны появлялась все более злая ухмылка. В глазах загорались злорадные искорки, копыта все агрессивнее рыли землю в шатре вождя.
- Мой господин, - медленно проговорил Кхармакхал, когда Арес закончил. Голос его походил и на хрипящий шепот, и на гневное рычание одновременно. – Мой господин говорит со мной. Но слов его вам не услышать. Для этого надо обречь себя на вечные муки, а это не каждому… по нраву.
Его взгляд, нельзя сказать, чтобы очень здравый, но зато невероятно злой, готовый прожечь любого своей ненавистью, теперь переходил по очереди на каждого из присутствующих. Пламя костра, горевшего посреди шатра, отражалось в глазах жреца безумно скачущими огоньками, лишь придавая тому жутковатого виду.
- Но я могу позвать демона. Мой господин скажет свое слово.
На этом верховный жрец Ипоферонтаса окончил свою речь и уставился на костер, будто бы пытаясь там отыскать этого демона. Правой рукой он медленно вынул нож для жертвоприношений – острый бронзовый штырь с рукоятью из рога антилопы…
Помедлив еще немного, Кхармакхал принялся что-то шептать, непроизвольно ковыряя левую ладонь острием ножа. Копыта то и дело переступали, грудная клетка раздувалась с каждым шумным частым вдохом, мышцы поочередно напрягались, рогатая голова его нагнулась ближе к огню, а руки начали невольно дрожать. Шепот становился все громче, движения все более нервозными, а огонь в глазах разгорался все ярче. Казалось, пламя костра слышало его слова – он трещал, коптил черным дымом и тянулся, тянулся к жрецу.
Шепот уже почти превратился в крик, когда неожиданно Кхармакхал замахнулся кинжалом и с размаху вонзил его себе в ладонь.
Раздался сдавленный рык. В огонь брызнула кровь, отчего тот зашелся громким треском и полыхнул жаром.
Но жрец на этом не остановился – он повторял то же движение, проделывая новые дыры в своей руке. С каждым его рыком, полным боли и ярости, костер разгорался все сильнее, достигнув уже роста кентавра. Казалось, кровь питала его лучше любых дров – пламя краснело, жар становился все сильнее, а дымоотвод, дыра в крыше шатра, уже не справлялся с таким количеством черного дыма…
Издав последнее сдавленное рычание, безумец остановился, не вынимая, правда, клинка из раны. Он уже не рычал и не шептал. Только трясся. Закрыв глаза, он медленно, очень медленно с хрустом прорвал свою плоть в сторону пальцев, превратив одну из дыр в ладони в глубокий разрез. Руки его были по локоть в крови, тело содрогалось от боли, но и на этом Кхармакхал не прекратил свое самоистязание: не открывая глаз, он сжал израненную руку в кулак и протянул ее прямо в ревущий огонь, подпитывая его новыми, свежими, щедрыми порциями горячей крови.
И пламя ответило ему: костер превратился в столб огня, что подпаливал шкуры в потолке шатра. Разъяренной стихией он горел, трещал, извивался и метался из стороны в сторону, пока в нем не проступили очертания чьего-то лица. Лица демона.
За лицом последовали и длинные тощие руки, хватавшие жаркую пустоту вокруг. Сущность яростно оглядело собрание, остановившись на вожде племени:
- СЖЕ-Е-ЕЧЬ!!! – проревело оно неестественным голосом, полным ненависти, будто это было дыханием самой Энкавматы. – СЖЕ-Е-ЕЧЬ ЛЖЕЦО-О-ОВ!!! НЕСИТЕ СМЕ-Е-ЕРТЬ!!!
Затем демон огромным всполохом огня устремился наверх и, увеличив дыру в потолке за счет мгновенно обуглившихся шкур, растворился в ночном небе. Раздался душераздирающий вопль и Кхармакхал судорожным движением выдернул руку из огня – тот сразу опал вплоть до обычного костерка, что всегда горел в шатре вождя. Жрец же, поскуливая, держал свою изуродованную руку, сгоревшую до мяса и костей. Земля вся была залита кровью, мощные ноги Кхармакхала подкашивались, а торс напряженно согнулся. Отвернувшись от присутствующих, он тихо лелеял остатки свои плоти, смиренно ожидая конца собрания.