🕷️ Ответы без вопросов: Побег в никуда | ходы игроков | Через окно на охоту

— Искательный разум, мой дорогой Риган, всегда найдет выход. Ну, или, по крайней мере, так всегда говорила моя мать.

Джозайя огляделся. Где они вообще? Что это? Подсобка? Холодная комната для съестного?

— Хорошо подвешенный язык также обычно полезен. Я, к примеру, попытался использовать свой, чтобы притвориться одним из них.

Юнаша грустно усмехнулся и сделал пространный жест рукой, как бы желая указать на все целиком помещение вокруг них или даже — если удариться в абстракции — на всю ситуацию в целом.

— Вот она — награда моим величайшим стараниям. О, планы людей и мышей... Но не время унывать.

Цепкий взгляд Джозайи блуждал. Он искал все, что можно было использовать против их с Билли обидчиков. Все, что может стать орудием их освобождения и мести.

Джонни Чик.

Изобилие - да! Во всем! Везде! Тут тебе и длинные столы, ломящиеся от готовой, полуготовой и готовящейся снеди, с которых лакеи то и дело утаскивали доверху нагруженные подносы. И стены, увешанные гроздьями окороков, колбас, чесночных венков, перечных связок. И котлы, пыхтящие и побулькивающие чем-то вкусным. И печи, из жаркого чрева которых вылетали огромные противни с зарумяненными пирожками, пирогами, маленькими булочками и крохотными пирожными. И - да! особенно! - сама госпожа Саломея. Богиня изобилия - пышная, дородная, легко скользящая между всеми этими столами и котлами, вооруженная длинной ложкой и огромным ножом, которые с умопомрачительной ловкостью порхали в ее полных руках.

Тут было на что вытаращить глаза. Особенно бедному вечно голодному сироте, никогда не державшему в руках свежего ненадкусанного хлебного каравая.

Конечно, Джонни был немедленно окружен заботой. Забота пахла булками, корицей и тмином, имела громогласное контральто и порхала от стола к плите с ошеломляющей легкостью. Забота была самой огромной женщиной, которую можно было себе представить. Да, черт возьми, она была размером наверное с небольшой дом! По меньшей мере с большую печь. И звали ее тетушка Саломея - вернее, так ее звала Валетт. Забота усадила их к столу - прекословить было бесполезно - немедленно расчистив уголок, и выдала им по большой тарелке, на которые подбрасывала то кусочек курочки, то пару котлет, то мясной пирог, истекающий ароматным соком. И, конечно, по кружке теплого молока. А еще была горка маленьких пирожных - с вишенками, с абрикосами, с кизилом, и еще с какими-то фруктами и ягодами.

Прихлебывая молоко, Валетт болтала, перескакивая с одного на другое. Госпожа Саломея всплескивала руками, охала, качала головой и подбрасывала в тарелки еще чего-то вкусненького. Так она узнала и про танец, и про платье, и про Блэквудов, для которых нужна веревка, и про всё-всё-всё.

- Ох, вы мои пташечки! - восклицала хозяйка кухни. - Будет, будет веревка! Соберу вас, куда же я денусь. Умницы вы мои, - ее руки мимолетом погладили две склоненные над молоком головы - черную стриженую и светло-русую с растрепавшейся прической.

И от этой еды, от этого тепла и уюта вдруг стали слипаться глаза и путаться слова. И ложка вдруг стала какой-то тяжелой и ленивой. И совершенно непонятно как ноги сами потопали к широкому ларю, на котором уже была постелена овчина. Прилечь только на минуточку, а потом и в путь.

- Вот и правильно, - ласково прошептало бархатное контральто. - Вот и баиньки. Добрых вам снов, пташечки, - и мохнатый плед укутал их своим теплом. Последнее, что успел почувствовать Джонни прежде, чем окочательно уснуть, - это был доверчивый девичий нос, уткнувшийся и засопевший ему в плечо.

Грета Мюллер.

Разделавшись с явно тягостным для него вопросом о маленьких нарушителях, старый фон Ликензайт вздохнул с облегчением. Ласково улыбнувшись Грете, он потрепал по щечке Зандру, принесшую глинтвейн в высоких бокалах, взял свой дымящийся напиток, дышащий корицей и цитрусом и отошел в сторону, тут же завязав оживленную беседу с престарелой дамой.

Иоганн взял с подноса два оставшихся бокала, подал один Грете, взяв второй себе. Пока девушка пила, он не сводил с неё глаз, впрочем, стараясь не пялиться чересчур откровенно. Он что-то говорил об убранстве дома, о картинах, которые украшали стены, о цветах, венки из которых спускались в виде гирлянд, о какой-то дугой ерунде, потому, что молчать было неловко, а о том, что его действительно волновало, он мог только молчать, бросая горящий взгляд на Грету, соприкасаясь с нею рукавами и согревая ладонь о бокал с глинтвейном.

А потом была музыка. И танец. Бал! Мечтала ли, думала ли малышка Мюллер, что когда-нибудь будет блистать на балу в сопровождении такого блестящего кавалера? О, нет, это был не веселый пляс, как у Джонни с его подружкой служанкой. И пусть их разделяло всего несколько лет, Грета сразу почувствовала, что Иоганн - не мальчик. Сильные уверенные руки, раскованный шаг. Молодой лорд умел себя держать, и умел вести даму в танце так, что ей не нужно было думать, куда поставить ногу и куда девать руки. Грете ни разу не пришлось задуматься о том, что она, собственно, не знает этого танца. Музыка и Иоганн Кесслер вели её от ноты к ноте - и она, несмотря на усталость и нервотрепку, взлетала и скользила по паркету на крыльях мелодии. Сотни пар глаз смотрели на неё - кто с завистью, кто с ревностью, кто - с любопытством. Но все эти взгляды разбивались об один-единственный горящий взгляд Иоганна. И можно было, наконец, расслабиться и просто почувствовать себя прекрасной.

Джозайя Фишер. Билли Риган.


Пареньки осмотрелись.
Это оказалась небольшая комната для прислуги. В ней было чистенько и скучно Видимо, в ней постоянно никто не жил, поскольку личных вещей никаких не было. Были две кровати с подушками и одеялами, стол, два стула, небольшой сундук в углу. В сундуке лежали сложенные стопкой простыни и полотенца а также два комплекта ливреи, похожей на ту, в которой суетились слуги на балу. На столе стоял пустой графин и два стакана. Окна в комнате не было, это было одно из внутренних помещений замка.

Вскоре замок заскрежетал, дверь приоткрылась и пропустила высокую седоволосую женщину с высокой прической на высоких каблуках. Её можно было бы назвать старой, но держалась она прямо и уверенно, никаких согбенных плеч или дрожащих рук. Да, лицо было покрыто сеточкой морщин, но глаза смотрели строго и проницательно. В руках женщина несла увесистый чемоданчик.

- Ну, здравствуйте, - она усмехнулась, захлопывая за собой дверь, - бунтовщики.

Чемоданчик она водрузила на стол, тут же одарив парней предостерегающим взглядом:

- Даже не думайте, - она погрозила пальцем и внимательно посмотрела на каждого по очереди. - Ну, рассказывайте, -она снова усмехнулась, - Как вы дошли до такой жизни?

— Натурфилософия, — объявил Джозайя, заглядывая в глаза своей потенциальной мучительнице. — Вы верите в натуральную философию — во все то, что они, европейцы, получили после того, как перестали верить в ложь, что шпага, ранившая рыцаря, будя она измазана целебной мазью, по симпатической связи, по волшебству, излечит оную рану. Это величина вашего ума, так? Это ваша медицина? Та, что призвана служить величественным и благородным? Не тем, ох, никак не тем, кто вы есть сами. Вы женщина в смешении чувств, в неведении. Что, если я предложу вам большее?

Джозайя говорил как дьявол.

Джозайя Фишер. Билли Риган.

Докторша, вероятно, была заворожена пламенной речью. Она смотрела Джозайе в рот, внимательно слушая и ловя каждое его слово. И его взгляд. Она всматривалась в его глаза, будто ища на дне зрачков ответы на извечные вопросы. Более того, она даже оттянула нижнее веко Фишеру, чтобы лучше уловить величие его речи.

Или она искала что-то другое?

Не перебивая, не ввязываясь в спор, она взяла парня за запястье, подержала минутку, посмотрела на его мозолистые ладони - работа на Блэквудов не делает руки мягкими и аристократическими - потом повернула его руку тыльной стороной вверх, провела пальцами по царапинам и цыпкам, покачала головой.

- Плохое питание, зубы разрушены, катар желудка, общее истощение и бронхит. Много тяжелой работы и плохое питание, - она потыкала пальцев в голень Фишеру, стукнула по коленке, от чего нога резко подскочила вверх. - Нервическое истощение и плохое питание.

Докторша нацепила на нос пенсне и открыла чемоданчик. там в идеальном порядке были разложены сверкающие металлические инструменты, какие-то флакончики, мензурки, баночки и тому подобное.
Она извлекла аптечные весы и начала тщательно отмерять в мензурку порошки и капли.

— Итак, вы считаете меня какого-то родам безумным ребёнком? — спросил Джозайя. — Но кто тогда вы сами? Вы знаете, где мы находимся? Это Старый мир иди Новый? Штаты, собранные из 13 колоний, или Старая страна? Нет, не думаю. Просто некое подобие государства посредине нигде и забвения, так? Как по мне, более безумен тот, кто не может определить свое положение в мире.

Когда докторша начала совершать "лечебные манипуляции" страх уже было улегшийся после обещания с добрым доктором Менгеле всколыхнулся с новой силой:

- Да, парень, похоже сейчас нас будут убивать, грустно сообщило рацио
- Спокойно, ничего не потеряно пока мы живы.
- Это существо сильнее...
- А нам нечего терять!

Риган лихорадочно соображал чего делать пока Джози вдохновенно болтал отвлекая внимание.

- У неё в чемодане полно всякой отравленной дряни...
- И что ты думаешь мне удаться заставить её сожрать собственную ампулу? Возмутился Риган
- Может быть есть уже что-то готово смертельное
- Блин ты умный, а как я пойму что это яд а не жидкость от насморка?
- Ты властелин тумана, забыл? Посмотри через туман
- Силы кончаются...
- А ты на один глаз попробуй, на левый

Наконец набравшись мужества Билли тоже включился в разговор:

- О доктор, а вы знаете у меня живот часто болит.
- Вообще я себя в последнее время плохо чувствую, не думал, что тут есть человек дававший клятву Гиппократа...

Джозайя Фишер. Билли Риган.

- Какого рода? - не расслышав, переспросила докторица, вскинув глаза на Джозайю. На миг он заинтересовал её - на короткий только миг. Но потом она поняла, что никакого знатного или уважаемого рода не воспоследует, а потому вернулась к отсчитыванию капель, успокоительно кивая Фишеру:

- Да, да, дружочек, всё будет хорошо. Не нужно волноваться, а то начнется нервная горячка, а уж она уложит тебя в постель не меньше, чем на месяц. Тебе ведь не хочется месяц метаться в потных простынях в горячечном бреду? - определенно, она не вникала в сложные вопросы, что ставил перед нею юный американец. Зато Ригана она услышала. - Живот? Сейчас посмотрю, что с твоим животом, дружок. А ты, дорогуша, выпей микстурку, она подкрепит твои силы - женщина протянула Фишеру бронзовый стаканчик с розоватой микстурой, источающей мятно-пряный аромат.

- Клятва Гиппократу? - она равнодушно пожала плечами. - Не знаю, кто это, так что и клятв не было. А живот свой давай показывай. Когда болит? Как болит? До еды? После? давит? Печет? Изжога есть? Колики? Ком в горле? - докторша засыпала Билли вопросами, поглядывая - как там Фишер со своей микстурой.

Туман был не очень-то хорошим способом заглянуть в чемоданчик - Билли увидел нагромождение расплывающихся клубящихся предметов, среди которых были и прямоугольные, и длинные, и широкие, и тонкие, а также цилиндрические и бесформенные. Вероятно, коробочки и мешочки. Скорее всего среди этих длинных может быть что-то острое. У докторов всегда с собой ланцеты какие-то - отворять кровь, доставать пули. Даже у Блэквуда, который называл себя доктором, но никогда никого не лечил, были в подвале острые штуки. Билли видел, его один раз в подвал брали. Но тогда старик впрыснул ему какое-то зелье, и Билли стал немного как туман. А потом проснулся с ужасным вкусом во рту, головной болью и совершенно без сил. Блэквудша даже на два дня его освободила от работы.

— Усмири этого шута, Риган, — холодно сказал Джозайя.

- Не знает кто такой Гиппократ. Очень подозрительно, - заметила рациональная часть.
- Боль типа изжоги знаете ли миссис... Доктор. Как не поем дня два так сразу и начинает болеть. И ноет и тянет и печёт. А когда поем тоже не всё слава Богу, пища как камни в желудок падают. Дайте мне пожалуйста микстуры от живота. Чтобы больше не болело, - отвечал Билли.

Джозайя Фишер. Билли Риган.

- Два дня без еды?! - докторша, ужаснувшись, всплеснула руками. - Да как же так, мальчик! - она с тревогой воззрилась на парня. - Это где же тебя так угораздило, без еды-то? В лесу заплутал, или что? Или... постой-ка, постой... - Она побарабанила сухими пальцами по столу в раздумьях. - А, ну да, вы же приблудные. Буйные, видать, с голодухи. И откуда это вы приблудились, милорд уже давно истязателей призвал к ответу. ну ничего, ничего, я вот тебе сейчас микстурку смешаю, а на кухне скажешь тетушке Саломее, что ... а, ладно, я сама ей скажу. Супчиками пока будешь отъедаться, да и товарищ твой тоже. Каша хорошо, кукурузная, разваренная. Крепкого бульону по чашке три раза в день, а перед бульоном вот эту микстуру по ложке.

Женщина снова погрузилась в чемоданчик, смешивая составы, а когда повернулась, тут Риган и улучил момент. Схватил острый ланцет и вонзил ей в шею.

Темно-алая кровь хлынула из раны густым потоком, заливая и докторшу, и стол, за который она судорожно пыталась удержаться, и пол, и самого Ригана. Глаза женщины с обидой и недоумением смотрели на парня еще несколько долгих минут, пока не остекленели, застыв расплывающимися черными зрачками.

Джозайя, как кажется, хотел было поддержать атаку Ригана своим наступлением. Все же ее убийство было произведено по его приказу. Он уже было метнулся к доктору — но нет, лезвие, воткнутое в горло, сразило ту наповал.

Вместо удара Фишер бережно обнял умирающую женщину и опустил ее на пол. Его губы двигались, не издавая особо осмысленных слов, но звуча сладко и успокоительно. Он говорил ей какую-то чепуху-глупость, когда опустил ее на землю. Он замолчал, когда закрыл ее остекленевшие глаза. Если он мог, он предоставил последнее успокоение.

Это не имело особого смысла. Каждый умирает в боли и одиночестве, если он не богач, могущий приобрести плакальщиков. Это был закон бытия, это был закон мира, из которого пришел Фишер. Философ Готфрид Лейбниц писал, что то лучший из всех возможных миров, сотворенных Gottheit. Таким образом, не приходилось сомневаться, что так — или даже хуже — все оно было и в остальных мирах. Особенно в этом topsy-turvy кургане фей, где они оказались.

— Откуда этот туман, Билли? — спросил Фишер, когда конвульсия жертвы отбила свое аки последние удары набата. — Ты волшебник?

Ригана била дрожь не меньше, чем у агонизирующей докторши, ведь он впервые в этой жизни убил человека. Пусть и насквозь порочного...
- эээ... Почему порочного, - вмешалась рациональная часть, -ты же не видел её истинную сущность
- Заткнись, падла, у неё были чёрные зрачки, она нежить! Твои умствования мне сейчас не нужны! - ответил возбуждённый Риган

Парень вытер трясущиеся руки и ланцет об одежду псевдодокторши. Несколько раз глубоко вздохнул, чтобы прийти в себя.

— Откуда этот туман, Билли? — спросил Фишер, когда конвульсия жертвы отбила свое аки последние удары набата. — Ты волшебник?

- Это появилось, когда мы с тобой шли по мосту через туман, Джози. Помнишь про предопределение и бога трепались. Я могу вызывать мистический туман, которого здесь дофига и чего-то с ним делать. Например эту шпагу я создал из него, - Билли достал из ножен свой железный клык и потыкал им в труп доктора-вурдалачихи, - видишь он не настоящий, а иллюзия... А если направить туман на глаза я вижу истинную суть людей и вещей... Ну и короче на этом балу все вурдалаки, вампиры, призраки и всякая такая погань... Настоящие и живые тут только мы... Дети. Весь этот шабаш спецально устроен, чтобы заманить сюда побольше детей, понимаешь Джози? Они всякой дрянью угощают, чтобы быстрее задурить мозги. Смотреть на эти угощения в истинном виде тошнотворно. Чёрт возьми! Гретта и бесёнок Чик сейчас осталась с ними один на один!

- Джоззи, пути назад у нас нет и терять нам нечего. Мы должны освободить Гретту и Чика! Мы поднимем бунт детей и сожгём тут нахер всё!! Ну или хотя бы всех вурдалаков.

Такие дела, брат
ссылка

Джозайя Фишер. Билли Риган.

Безжизненное тело докторши обвисло на столе, тяжело навалившись на раскрытый чемоданчик, из которого высыпались порошки и растеклись микстуры, смешивающиеся с кровью, что лилась и лилась густой алой лентой из вспоротой шеи старой женщины.

Столько крови в одной не очень-то большой тетке - кто бы мог подумать. Пока парни разговаривали, она уже затопила весь пол, того и гляди начнет просачиваться под дверь.

Вероятно, надо было что-то решать. При этом следовало учесть, что окна в комнате не было, следовательно, единственный выход - через дверь.

— И что ты видишь, когда смотришь на эту женщину? — спросил побледневший Джозайя, подымаясь от своего импровизированного коленопреклонного бдения. Казалось, на секунду решимость оставила юношу, как будто бы то был не он, кто приказал расправиться с медиком. Но то казалось лишь секунду. Когда Фишер заговорил вновь, его голос обрел былую твердость. Пламя в его венах, можно было быть уверенным, также вскоре прогонит цвет мела, кости и снега с его лба и щек.

— Главное, — кивнул юноша в синем на дверь, — можешь ли ты призвать из своего тумана лом или кувалду? Не такая величественная сталь, как меч или шпага, признаю. Но более подходящее орудие в нашей ситуации.

Вопрос о истинной природе покойной докторши, по всей видимости, был риторическим. Или же он больше не занимал молодого Фишера. В любом случае, Риган получил, что просил. Он получил себе подельника-бунтаря, да.

Билли не ответил.
Он замер над телом докторши, продолжая держать клинок в руке.
Джозайя ждал.
Риган молчал, застыв статуей.
Не отвечал на вопросы, не двигался.
Подельник-бунтарь, видимо, оказался не так надежен. То ли свершенное убийство на него так подействовало, то ли туман, о котором он разглагольствовал, предал его. То ли силы, затраченные им на столь обильное колдовство, исчерпались. Но он молчал, а кровь превращалась в блестящее тёмно-красное озеро, утекающее в щель под дверью.

— Билли, что с тобой? — со страхом в голосе спросил Джозайя. Он потряс своего друга за плечо — еще и еще. Тот не отвечал. О израильский Бог войны и вещь с тремя душами, о Ветхий и Новый Завет, что это?

Пустое. Не сейчас. Они в опасности, и то не от сочувствия или страха Джозайи зависело их выживание. Ему следует действовать стремительно. Быть решительным. Видеть и понимать, что вокруг.

Молодой Фишер приглушил свои встревоженные эмоции. Дверь по-прежнему закрыта. Насколько Джозайя мог понять, то было не в его физических силах открыть ее со всеми этими стальными замками и креплениями внутри. Он не мог также проломить плотную материю, из которой она была сделана, ударом своей ноги или двумя. Ведь так? Он попытался.

Ах-ха, что делать, что делать? Риган сказал, что он может призвать к себе мистические силы. Этот туман, который был здесь, везде и всюду вокруг. Это если судить по словам друга. Но не только по ним. Глаза Джозайи также его не обманывали. Он видел, что произошло, что свершилось, перед ним. Риган призвал к себе туман и сотворил колдовство ка те ведьмы Салема из пятицентовых буклетов-ужастиков.

Увы и ах, он обладал своим серебряным языком, он Джозайя. Он обладал своим зрением. Зрением своего ума. Они научили его, что он попал в вертеп демонов, фей, мессалин и духов ночи, которые собирались некогда перед ногами царя Тира. Которые соберутся в час пред Апокалипсисом пред ногами Вавилонской Блудницы. Риган затем подтвердил это своими словами. Он увидел это благодаря своей магии. Он был как Ведьма Эндона, которая прорицала перед королем Саулом. Они открыли ему правду — его туманы, и его ворожба, и его хе некуя, ἡ νέκυια, его ритуалы, с помощью которых ведьмы призывают к себе призраки умерших и призраки истины.

Джозайя, он, сейчас был как король Саул, сын Киса. Он был в окружении своих врагов и невзгод, и даже первосвященники не могли подсказать ему выход. Но он не был ведьмой, как Седекла из Эндора, или как Одиссей в Гадесе, или как Уильям Риган. Он не мог призвать к себе колдовство и души мертвых: описанного Гомером Геракла, облаченного в черное, с взведенным луком в руках, с оружием, от которого разбегаются в страхе другие мертвецы. Он не мог призвать к себе спасение. О, что за несправедливость!

— Туман! — крикнул Джозайя, не зная в своем унынии, что крикнуть еще. — Ты пришел на помощь к моему другу! Но он замер или убит тобой! Ты придешь на помощь ко мне? Я призываю тебя и я прошу твоей поддержки!

Пророком или, быть может, судьей — тем, что из Книги Судий Израилевых — он будет в своей силе, если туман ответит.

Билли застыл над мёртвым телом врачихи. Он смотрел на свою окровавленную руку и на остывающее тело...

Нет не человека, а чего-то иного. Его била крупная дрожь он впервые в этой жизни убил ... Разумное существо. Это было страшно... Оборвать чью-то тёмную но всё же разумную жизнь. Всего пять минут назад оно жило строило планы, наслаждалось жизнью, может быть кого-то любило? Ну по крайней меря себя... А теперь, что теперь? Тлен и разложение? Что происходит после смерти...

Черные белки глаз существа завораживали, Билли продолжало потряхивать от пережитого шока. В глазах рябило от постэффекта тумана... Вдруг парню показалось, что он что-то видит... Нет, этого просто не могло быть. Это была галлюцинация буд-то что-то начало отделяться от тела убитого им существа...

"Просто показалось", - мысленно уговаривал себя Риган, когда вдруг он услышал голос Джози:

— Туман! Ты пришел на помощь к моему другу! Но он замер или убит тобой! Ты придешь на помощь ко мне? Я призываю тебя и я прошу твоей поддержки!

"- Это я то убит?", подумал Билли отвлекаясь от завораживающих чёрных зрачков существа и обрачивась к Джози, который стоял в позе древнего пророка.

"Один сумасшедший пацан хорошо, а два лучше", - иронично заметила рациональная часть и продолжила: "Помоги ему!"

Дымка тумана еле заметно сгустилась у кончиков пальцев Ригана. Затрепетала, коснувшись окровавленных рук. Потянулась сизой струйкой к его лицу, глазам, подернулась дрожащей рябью.

Медленно, как будто впитывая силу, налилась объемом, густотой. Отяжелела. Клубами стекла на пол, ощупывая безжизненное тело, докторши, её остекленевшие глаза, скрюченные предсмертной судорогой руки.

Пробежалась ручейками по блестящей кровавой луже, окутав её будто паром. Коснувшись невзначай, отстранилась тут же - будто обожглась.

Туман вился над телом, наливаясь все гуще. Сизой тучей расползался по комнате. В клубах его утопали стулья, стол, рассыпанные медицинские принадлежности.

Старая врачиха совсем скрылась под серой пеленой. Больше и больше тумана - откуда он только берется? Просачивается под дверью, тянется в замочную скважину, сквозь стены проникает, заполняя комнату влажной щекочущей волной.

Поглощает звуки, запахи. Трепещет, как живой студень. душит, заползая в ноздри парней. Ищет? Оценивает? Берет? Отдает?

Тяжелый долгие минуты - удушье и слепота. Непроглядный клубящийся серый сумрак. Тянет силы из Билли и Джозайи.

Слабость. Ноги подкашиваются. Каждый вдох дается с трудом. Кажется - скоро не будет сил дышать.

Но силы еще держатся в недокормленных сиротских телах. Чудом. И постепенно туман оседает. Начинают проглядывать очертания предметов. Звуки возвращаются - сначала как сквозь вату, потом все более отчетливо.

И вот уже комната чиста, как прежде.

И тело докторши лежит на своем месте, укоризненно уставившись мертвыми глазами на убийц.

Только тумана больше нет. Билли ощущает пустоту в том месте, где раньше было чувство Силы.

— Что я должен сделать с тобой, Эфраим? Что я должен сделать с тобой, Иуда? — воззвал Джозайя словами пророка Осии. — Благочестие ваше, как утренний туман и как роса, скоро исчезающая!

Он повернулся к Ригану и посмотрел на того испепеляющим взором. То был гнев, впрочем, не на его брата, но на его неверного ведьмовского фамильяра, на его неверного famulus. Он видел как эта тварь, сотканная из туманов вынюхивала что-то здесь и убежала, будто бы какой-то скованный обязательствами ритуальной чистоты языческий жрец, при виде крови. Что это, это нелепое волшебство-вещь попыталось предать их, как все и вся уже предали их? Увы и ах, Джозайя не был удивлен. Джазайя не был сломлен. Джозайе не было дело до жестокости взрослых, и властвующих, и до других архонтов и генералов филистимлян и слуг Нерона Августа, которые пытались превратить его жизнь в ад прежде этого момента. В этот момент.

— Твой ведьмовской фамильяр предал нас или, быть может, он оставил нас, чтобы сам пройтись на бал и насладиться кровью фей, — просто сказал Фишер.

— Встань по мою левую руку. Я не вор и не взломщик, но я попытаюсь открыть эту дверь, раз уж у нас в полноте железных лезвий, и палочек, и проводов, и пружин, которые используют резатели и воятели бренного тела. Если мы не спасемся через твою магию, мы все равно должны попытаться спастись, я скажу.

Так было сказано, и Фишер действительно попытался открыть дверь и ее суровые засов, используя Ригана и изобилие железяк у себя под рукой.

В чемоданчике докторши обнаружились: спринцовка, несколько аккуратно свернутых пакетиков с корпией, деревянный стетоскоп, два плотных ремня, бинты, резиночки, пипетки, лупа и ящичек с иглами и шприцем. Все это было залито кровью и перепачкано какими-то маслами, примочками и порошками и издавало резкий запах то ли камфары, то ли терпентина. Ничего похожего на отмычки женщина при себе, видимо, не имела, но из чистого упрямства и воли к свободе Джозайя попытался применить все найденные предметы к дверному замку.

К величайшему его разочарованию, ни добыча из докторского саквояжа, ни Риган не оказались полезными в деле открывания замка. Когда мистер Фишер в отчаянии и негодовании набросился на дверь с кулаками и руганью в безуспешной попытке выломать ее, дверь внезапно распахнулась.

Неизвестно, удивились ли беспризорники, когда вместо долгожданной буйной свободы они встретили изрядной количество стражников, вооруженных дубинками, шпагами, сетями и щитами. В несколько мгновений двое, ставших убийцами, были скручены, связаны и брошены на пол.

Плотный седоусый мужчина с военной выправкой, очевидно начальник или офицер, не обращая внимания на задержанных, бросился к телу докторши, застывшей подле чемоданчика.

– Миссис Фельд... Док! – вскричал он, в отчаянии хватая ее за уже остывающие руки. – Шерри! Шерри моя!

Один из стражников с ненавистью пнул кованым сапогом Фишера и бросил остальным:

– Уведите этих неблагодарный ублюдков. Воистине, доброта господина графа безмерна, но этих мерзавцев он повесит на рассвете без жалости. Да заткните их поганые рты, а то еще колдовать надумают.