| |
|
|
Выходной, да не для тебя — на больничном никуда не выйдешь. Ангина — дрянь. Говорить только шепотом, горло раздирает. Вокруг — пледы, лекарства, куча книг в цветных обложках, пустые кружки: из этого натюрморта можно понять, что болеешь ты дня три, лечишься довольно старательно, температура стабильно высокая, много спишь и читаешь много русской фантастики. По отсутствию на столе каких-либо цитрусовых точно так же понятно, что никому, кроме тебя самого, до твоей болезни дела нет. Состояние совершенно дебильное. Ни проснуться, ни заснуть толком не выходит, за компом не посидишь и даже кино не включишь — голова начинает раскалываться. Читаешь книжки слипающимися глазами, чтобы хоть что-то делать. Страница — провал в мутный сон — продрать глаза — продолжить чтение. Ангина — дрянь. Температура — дрянь. Настроение — дрянь. Снится в провалах тоже всякая дрянь. Где сон, где воспоминания накатили, где фантазии больные — непонятно.
|
|
1 |
|
|
|
|
И постоянно накатывают мысли о суициде. То подходят мягкой, удушливой волной наяву, что начинаешь оглядываться по сторонам, то нападают во сне. Двадцать лет, день рожденья. Для всех остальных это радостный праздник, а для Влада двадцатилетие запомнилось совсем другим. Тогда он пришёл из универа с бумажкой об отчисление, родителей - ещё живых - дома не было, только торт стоял, да записка "Любимого сына поздравляем!". Влад уже неточно помнит, что именно делал тогда, но сон неумолим, в нём парень швыряет торт в стену и со слезами на глазах бежит в ванную.
Острая бритва дрожит в руке, Влад резко подносит её к коже, пытается сделать надрез, но рука, своя рука не слушается его. Она замерла в воздухе и сам Влад будто замер. Секундой спустя входит мама. На лице её укоризна и злоба. Владу хочется закричать и он просыпается в своей квартирке, посреди книжек и влажных одеял. Пот, тяжёлое дыхание, секунду Влад чувствует тяжесть той бритвы в руке, но посмотрев понимает, что там ничего, кроме сжатого края подушки.
|
|
2 |
|
|
|
|
Очнулся, проморгался, откашлялся. Отбросил одеяло, проморгался еще раз, встал. Дотопал до кухни, налил в последнюю чистую кружку теплой воды, вернулся в комнату, высыпал в водичку целебный порошок, залпом выпил. Мысли тем временем проделали привычный путь по накатанной за десять лет дорожке. «К психологу бы» — «да я же ходил» — «не к тому, видать, ходил, надо было продолжать искать, а не забить на это» — «да ладно, кому какое дело» — «мама бы расстроилась» — «мамы нет» — «мамы нет» — «и папы нет» — «а я есть» — «а я есть?»
Стоп, не надо этого ничего думать. Толку никакого. Только голова поплывет от того, что сам себе кажешься несуществующим, опять захочется странного, чтобы доказать, что это не так. Прикусить щеку изнутри до крови, врезать пощечину самому себе, на секунду прижать ладонь к нагретой электроплитке. Глупо, неуместно. Не подобает взрослому мужчине. Надо гнать эту херню подальше. Отвлечься.
Раскрыл книгу, еще и телик врубил для верности. Какая-то серия Чужих: провода, искры, коридоры какие-то. И чего это они с утра пораньше такое крутят? Замотался в кокон из одеял. Смахнул пот со лба. Начал читать:
«Панель зрительного усилителя на скафандре морпеха растрескалась от ударов шрапнели, и тем не менее Кассад решил ею воспользоваться. Когда он опустил панель — вернее, то, что от нее осталось, — поверх забрала, индикаторы замигали красными огоньками. Однако энергии все еще хватало, и панель сработала...»
Не дочитал до конца, уснул.
|
|
3 |
|