Луч света во мраке легенд | ходы игроков | __2й__ Инквизиция прибывает с проверкой

*Дорога и пыль, ведьмы чтоб их и еретики...*
ссылка
Колесо ударилось о камень, заставив подскочить на миг карету. Послышалась тихая ругань лысого кучера, которого хозяева, сидящие в удобной карете, заставили без продыху, впрочем как и его лошадей, ехать в течение всей ночи, а теперь и дня. Ох как же был не в себе его святейшество инквизитор Ароний.
Не вовремя встрявшая на пути кареты, ведомой Господом, кочка или же камень, о чем известно одному лишь Ему... разбудил было задремавшего от долгой поездки летописца. Отец Эрвен, этот поживший немало лет на божьем свете устал от того что пришлось ему наблюдать той ночью в сожженной деревне. Он видел мерзостных тварей, что прятались в тенях и углах, наверное наваждение... Потом слышал крики пойманной ведьмы. Сначала то были крики о невиновности, затем... затем боль в них была, подавляемая агонией вперемешку с похабными возгласами слуг инквизитора. Ох они той ночью повеселились. А потом сожгли её истерзанную и испачканную плоть вместе с остатками жителей деревни за укрывательство ведьмы.

- Отец Эрвен, - медленно произнес его имя тот, кто властвовал над летописцем, ибо поставлен был самим Папой на свою должность и яро следовал заветам церкви, пусть и в таких жестких формах, которые довелось повидать Эрвену, записывающему для церковных архивов все что происходит, или же что можно записать.
- Чувствуете смрад? О... да-а... Стоило нам объехать кушанских еретиков чтобы обнаружить... - недоговорив, инквизитор Ароний достаточно жутко улыбнулся. И Эрвен догадывался причину. В той деревне, которую они посетили ранее, что-то было не так, и сам Ароний спешно вынес какой-то сверток и запечатал его в специальном сундуке из своего багажа.
В окне показался один из сопровождающих инквизитора рыцарей, по виду которого было ясно, что он не почувствовал того смрада, о котором возвестил его светлость. К тому же, рыцарь подал сигнал что впереди уже виднеется поселение, это должен был быть Ульмараск, центральный город баронства Ульмарк.

Отец Эрвен лишь пожал плечами на вопрос Инквизитора, посчитав его риторическим. Он лишь вытащил Книгу и пробежался по предыдущим записям:

Очередной Суд... Как же много я их пережил? Стоп. Не время на этом зацикливаться, он начинается ...
...-и да настигнет тебя Кара Божья!
-Нет! Не надо! За что?! Ааа!! Не трогайте меня!!...
Суд окончен. Наказание, я думаю, не будет отличаться от всех остальных. Очередная ведьма... Просто девушка, которую красотой одарил Господь наш, а она использовала этот дар для распутства... Я не могу согласиться с такими жертвами, но решать не мне... Я лишь обычный Летописец... Мне кажется, что я слышу их голоса... Они преследуют меня, укоряя за бездействие... Они ненавидят меня...

Эрвен незаметно помотал головой, отгоняя наваждение и достал чернильницу с пером. Чернильница не была обычной. Эрвен вырезал из пробкового дерева затычку с отверстием для пера, из-за чего вероятность пролить жидкость была очень мала. Летописец обмакнул перо в чернила и вывел на новом листе дату:

...Мы прибываем в Ульмараск. Ароний говорит, что чувствует смрад. Я же чувствую лишь запах крови.

Карета Инквизиции со всей своей процессией подъезжала к Ульмараску. На сколько помнил отец Эрвен, по приезду их должны были встретить люди барона и сопроводить в местную церковь. После чего, в планах Инквизитора Арония, опять же судя по имеющимся планам и записям, встретиться с Кайсаром Ульмарком на званом вечере, а уже затем, получив донесение от местных монахов и их людей, отправиться на поиски еретиков и ведьмы черного леса.
- Тпруу... - прозвучало снаружи повозки.
Похоже наконец-то доехали до нужного города. Только вот... в окно еще не было видно домов Ульмараска. Инквизитор заволновался и подал колокольчиком сигнал. Ответил на зов один из сопровождающих рыцарей.
- Почему стоим? - холодной интонацией вопрошал Ароний, сверля взглядом рыцаря, снявшего свой шлем в присутствии инквизитора. То был бритоголовый человек с аристократичными чертами лица.
- Ворота закрыты, ваше святейшество. - ответил рыцарь начинающему раздражаться Аронию, который не любил безосновательной траты времени.
- Отец Эрвин, - обратился Ароний к своему летописцу, - будьте добры помочь нашим людям прояснить ситуацию.

Эрвен Вепрь бы вмазал Инквизитору по его надменному лицу за такой приказ и ошибку в своем имени, даром, что случайную. Отец Эрвен же просто хмыкнул, и, выведя в Книге еще несколько строк, убрал детище практически всей своей жизни в специальную сумку и вышел на улицу.

Признаться не было ясно, намеренно ли инквизитор Ароний ошибся в имени Эрвена, либо же нет, была то случайность, но проверять это как-то не было желания ни у Вепря, ни тем более, у Арония. Особо по той причине, что отец Эрвен уже покинул карету и его взору предстала стена с добротной каменной кладкой высотой в четыре человека вставших на плечи друг друга. Так казалось на первый взгляд. По верхней части стены ходили патрулирующие стражники. А внизу, у ворот, было столпотворение. Простые люди, бродяги, крестьяне, торговцы со своими обозами, набитыми всякой мишурой. Или чем-то хорошим. Да стражники в кожаных доспехах, прикрывающими всё тело с головой, которые пытались удержать негодующих людей от безпорядочных действий.
- Слушай сюда, - кричал какой-то торговец стражнику, - у меня разрешение и договор на доставку моих товаров ко двору, так что убери копьё и передай кто там ответствен, чтобы открывал ворота!?
- Да, - крикнул кто-то из толпы, - Шо происходит! Пустите в город!
Судя по взгляду того стражника, покраснению на лице и выдержке, торговцу повезло что его продолжали выслушивать.

Тем не менее, рядом с воротами была крепкая дубовая дверь, ведущая во внешнюю сторожку. На двери виднелось окошко с решёткой. Рядом с дверью стоял тот самый лысый рыцарь из сопровождения, а из окошка выглядывало недовольное лицо и оба о чём-то спорили.
Подходящий к сторожке отец Эрвен уже мог расслышать часть разговора между рыцарем и его собеседником.
- Послушай, у нас здесь высокопоставленное церковное лицо, представляющее инквизию.
- И шо? Тебе же сказано, кхм... досто... почтимый... шо ворота закрыты приказом его баронскаго высочества, Кайсара Ульмарка.
- Причина?
- Спросите барона, ахахах.
- Ах ты, смерд. - стукнул рыцарь кулаком по двери.

Отец Эрвен, с силой расталкивая столпившийся народ, подошел к стражнику, жестом отстранив рыцаря.
-Значит, Ульмарк приказал не впускать? Модет, ты забыл об исключениях, сделанных специально для Инквизиции? Или ты не служишь Господу нашему? А ты знаешь, что происходит с еретиками, противоречащими Церкви? Вижу по твоим глазам, что знаешь. Так что дай старику дать тебе один совет. Просто открой ворота и уберись с дороги. Иначе говорить с тобой будет отец Ароний. Да - да, тот самый Ароний. Я уверен, что ты не хочешь с ним разговаривать. - Из-под капюшона балахона на стражника взглянуло старческое лицо, увитое шрамами.

Признаться простому люду не нравилось как отец Эрвен расталкивал тех, кто попадался ему на пути. Впрочем, те кто заметили из чьей повозки он вышел даже и не заикались, а те кто не уследил сего право же мелкого фактора, на тот момент просто не хотели лезть на рожон, когда перед ними был священник, да ещё и с таким взглядом. Разве что торговец опять что-то крикнул, но это не интересовало Вепря, который уже подошёл к сторожке. Заметив жест летописца рыцарь с почтением уступил, отойдя на пару шагов вправо, пропуская Эрвена и устраивась в наблюдательную позицию.
Старый монах мог по лицу собеседника, отчетливо понять, что тот чувствовал при каждом слове, доносимом до его ушей. Благо что у человека на лице почти буквально написаны были эти чувства. Поначалу недовольство тем что ему мешают выполнять обязанности сменились удивлённым взглядом при упоминании Инквизиции. Затем как бы осознавая к чему склоняют его угрозы монаха, так что аж глаза забегали в волнении. И завершающими штрихами были шрамы на лице Эрвена, дополняющие репутацию инквизитора Арония.
- Н-но как же... у меня же приказ его светлости - попытался образумить монаха собеседник, стоявший за дверью, и кажется вспомнив о чём-то, казалось стал увереннее.
- Звиняйте, отец, не признал, - замолк на миг, осматривая Эрвена, - Бумагу извольте... хе-хе, показать.

Бумагу? Это что-то новенькое. Сколько еще глупостей может выдумать стражник, чтобы не пустить человека в город? Отец Эрвен уверенным шагов двинулся сквозь толпу, незапетно развешивая подзатыльники нерасторопным индивидам.
-Ароний? - На правах старшего Эрвен называл инквизитора по имени, но по статусу обращался на "вы". - У вас нет никакой бумаги, без которой нас не хотят пускать в город? Если ж нет, вы сами хотите наказать неверных, или мне разобраться самому? - Летописец мысленно ухмыльнулся. Инквизиторами тоже можно манипулировать, только очень осторожно. Малейшая ошибка - и ты на жертвенном огне. Он успел немного изучить Арония. Тот не терпел никакой формы еретичества и любой отказ расценивал как повод для расправы. Таким образом проблема решалась сама собой.

Возвращаясь к инквизитору, молча ожидающему в карете инквизитору, расталкивая простой люд. Кто-то даже от недовольства, кажется это был ещё совсем юнец с мешком за плечом, выкрикнул в сторону отца Эрвена ругательство, касающееся его давно почившей матушки. Точно за гомоном Эрвен не расслышал, но вот слова о веселящихся на матушке бесах, были скажем так... любой бы разозлился, но отец временно пропустил ругань и подошел прямо к карете.
Начав говорить с инквизитором как и было положено по старшинству возраста и статуса, отец Эрвен стал предлагать очень тонкий подход. Поначалу Ароний молча выслушал, почти не проявляя интереса, но потом, по шее инвизитора пробежали желваки, а на его лысой голове проступили капельки пота. Отец Эрвен уже не раз видел что Ароний так показывает своё крайнее недовольство, во время которого в нем борются два чувства. То что прописано в святом писании как добродетель, подобно терпению, и его личное эго, не терпящее ничего вопреки. И не раз ведь в душе Арония побеждало его Эго. Хотя в этом случае он ещё явно сдерживался.
- отец Эрвен, - зло посмотрел инквизитор, в лицо летописца, но злость направлена была не на него самого, это можно было почувствовать, затем указал кистью своей правой руки в сторону того юнца, так как и слышал его ругань и видел сбоку произошедшее. - Ваше терпение достойно похвалы, но я вам разрешаю наказать столь дерзкого еретика и этим показать, что с инквизицией либо на уважении, - на этом слове, по интонации Арония, отец Эрвен мог бы заметить что тот опустил слово, близкое по значению со словом страх, - либо вы знаете что делать.

Ты не сказал сложность и что за этим последует, так что пока я кидаю только кубы, жду пояснений. Звезду поставлю после поста.

- Отец Эрвен, - обратился к летописцу Ароний. - Вы надеюсь не устали с дороги, - специально таким уважительным тоном с ноткой недовольства в голосе, проговорил инквизитор, - Бумагами Церкви в нашей поездке заведуете вы. Так почему же не показали рабам нашего Господа соответствующий документ? - замолк, вгляделся миг в лицо отца Эрвена, который в тот момент не шибко то хорошо слушал своего начальника. По одной крайне серьезной причине. Он с трудом сдерживал гнев, ведь перед взором представала картина того, как родную мать насилуют демоны и бесы, и как рядом стоит тот недоросль, посмевший пробудить в голове слуги Господа такие жуткие образы. Аж зубы заскрипели. Так и хотелось наподдать как в старину, этому недоросли. Да ещё этот Ароний подливал масла в огонь гнева, но разве было право у летописца гневаться еще и на своего прямого начальника, который мог не разделить негодования Эрвена. По шее Вепря прошелся желвак сильного напряжения и он уже больше не мог сдерживать свой гнев.

Отец Эрвен, рвано кивнув инквизитору, вышел из кареты. Да как этот хмырь посмел?!(Это, если что, про парня) Летописец, прорываясь сквозь толпу, настиг поганца и схватил его за грудки:
-Да как ты посмел повернуть свой грязный язык в ее сторону? Ты, грязный выродок плешивого шакала и беззубой гиены! - взор Летописца заполонился яростью. Той самой, на грани, как бы сказали в другом мире, фола. На грани той ярости, когда бьют не ради урока, а ради убийства. Вепрь с трудом удержал дрожащие руки и лишь врезал со всей силы парню кулаком в живот. Затем, отвернувшись, пошел к давешнему стражнику, напрягши мышцы для возможной атаки со спины. Движения матерого воина скрывала ряса Летописца, так что его действия со стороны выглядели не так ужасно, какими были на самом деле.

Вепрь в тот момент и не ощутил, потому как уже приближался к виноватому перед ним и его матерью отпрыску, но вот дверца кареты ощутила на себе гнев и негодование отца Эрвена, отчего жалобно скрипнула. Впрочем, парень-то даже опешил от такого поведения старого монаха, и не только он. Многие из свидетелей происшествия замолкли и пристально уставились на молодого парня и старого летописца. Отец Эрвен так насел на неразумного, что некоторые люди даже перекрестились как заповедано церковью, а пара рыцарей из следовавших за повозкой инквизитора, подошли посмотреть. Они-то слыхивали каким бойким был в молодости Вепрь.
- Я... да я... - не мог подобрать нужных слов отрок, лишь взмахнул рукой держащей походный мешок в сторону отца Эрвена, да только вот, опыта у Вепря было во много раз больше, нежели у этого наглеца. Избежать попадания по телу мешка, набитого всякими тяжестями было довольно просто.
- Драка! Тут драка!? - крикнул кто-то в толпе. Стало собираться ещё больше людей. Кто-то чтобы понять что происходит, кто-то чисто полюбоваться зрелищем, и развлечь себя, пока есть проблемы со входом или же въездом в столицу.

Вепрь постепенно успокаивался, превращаясь в отца Эрвена, сдержанного и собранного:
-Дети Господа нашего...
Слова лились тончайшим кружевом причудливого узора речи, мягким покрывалом окутывая мысли паствы... Эрвен чувствовал, что находится в своей стихии, второй по счету, но в данное время главенствующей в его душе. Бывший наемник не растерял былых навыков, но возраст брал свое. Некогда мышцы, сгибающие подковы, несколько подрастеряли свою мощь, а реакция уже не позволяла поймать в воздухе муху, чем некогда забавлялись пьяные искатели приключений. Для своего возраста Эрвен обладал прекрасной формой, позволяющей без особого напряжения скрутить простых людей и зеленых юнцов, но Летописец прекрасно понимал, что былого тела ему уже не достичь. Сила и молодость постепенно уходили, уступая место опыту, стальные канаты мышц преобразовались в неразрывные струны воли...

Старый монах, бывший некогда наемников, располагал достаточным жизненным опытом, чтобы запереть распоясавшийся гнев и начав успокаиваться, призвал к вразумению собравшуюся вокруг него и юноши с гнилым языком толпу. Результат внезапной проповеди, начавшейся с обращения к толпе, как к детям Господа, что всё же расходилось с учением, признающим лишь рабов Господа, за исключением единиц, известных церкви как святые, оказался слабее запланированного, ведь людей уже раззадорило ожидание возможной драки. И всё же, начало положено. Некоторые люди, по которым становилось ясно, сколько в толпе истово верующих в Господа, осенили себя знамением и молча прошептали упрощенную форму молитвы к нему единственному. Остальные же, которых среди порядка сорока людей, было большинство, не спешили следовать благодетельному порыву. Разве что еще два человека так же осенило себя знамением.
Что же до парня, он первый миг, с начала проповеди отца Эрвена, оглядывался по сторонам, затем замолк и зло сверлил взглядом Вепря, возможно понося в мыслях и его и может кого повыше.

Эрвен прокашлялся и сурово посмотрел на толпу, видя, что его слова не возымели эффекта, которого Летописец ожидал. Бывший Вепрь двинулся сквозь толпу, держа свою спину под наблюдением. Чуткая интуиция бывшего наемника подсказывала ему, что стоит ожидать удара в спину. Это была перестраховка, но, впрочем, до столь почтенного возраста доживают лишь самые параноидальные наемники. Эрвен потер переносицу и вздохнул. Человек в толпе перестает быть человеком. Он становится лишь песчинкой в океане общественного мнения. Управлять этим океаном, направляя его мощь в нужную сторону - прямая обязанность любого священника, и Эрвен старался этого придерживаться. На собственный взгляд, Летописец нуждался в отдыхе. Хотя бы пару дней на то, чтобы внести ясность в сознание и пробудить ораторский талант.
Бывший наемник подошел к памятному окошку и тяжело вздохнул, поглядев на свой кулак и на лицо упертого привратника:
-И да услышит меня Господь...
Те же самые, если посмотреть со стороны, слова. Но смысл в них был вложен абсолютно иной. Успокоить толпу или убедить одного зарвавшегося стражника, слова одни и те же...

- Тьфу ты, проповедник под боком - обмолвился тот самый упертый привратник. - Работа такая, отваживать кого ни попадя.
Замолк на миг привратник, послышались чьи-то шаги, спешные довольно, и по звукам, тяжелое что-то волокущие. Отвернулся стоящий за дверью, пока толпа осмысляла сказанные в проповеди отца Эрвена изречения, а сам летописец ждал откроют или нет, послышался писклявый голос, все же мужской.
- Энто, поп уважаемый, - вернулся привратник, - Тут делегация нагрянула, ждите, счас вам откроют.

Через пять-шесть минут ворота отворились, и вышло к людям порядка дюжины стражников, отодвинувших силой толпу, а к отцу Эрвену засеменил грузный, выглядящий как богато одетый хряк, мужичок в прилизанной прическе, длинной ухоженной бородке, заискиво улыбающийся, да еще и разодетый явно как кто-то знатный. По крайней мере на правой руке его красовалось колечко со знаком принадлежности к чиновничьей братии. Этот человечек пробежал мимо летописца, и остановился у кареты Арония. Видать намеревался провернуть какое-то дельце, или же вдруг хотел извиниться за долгое ожидание. По крайней мере отец Эрвен узрел шустро бегающего толстяка и услышал обрывки фраз, произнесенных писклявым голосом чиновника. Что-то о том, мол извините, строгий приказ Барона.

Эрвен посторонился, пропуская чиновника к карете. Летописец мысленно скривился, как и любой другой наемник на его месте, при виде обычного porkus burocratus, как окрестил его Эрвен. Люди, живущие по сути дела на взятках и вымогательстве вызывали совершенно оправданное презрение у, пусть даже бывшего, работника меча и топора, некогда зарабатывавшего на жизнь собственной кровью. Вычурная одежда и лоснящаяся, как будто намазанная жиром шевелюра вызывали почти инстиктивное желание то ли сделать подножку, то ли дать в морду.
Летописец прикрыл глаза, успокаиваясь, и одними губами начал читать молитву. Во время повторения некогда со скрипом заученных слов монах ни разу не чувствовал какой-либо духовной связи с Богом, нет. Со временем к бывшему наемнику пришло понимание. Молитва-время для размышлений. Во время молитвы Эрвен мог размышлять о чем угодно, от высоких филосовских рассуждений до внешности хозяйки соседнего трактира. Вепрь сам не знал, почему так происходит, но во время молитвы он мог думать о чем угодно, и думалось в эти моменты намного легче. Эрвен снова погрузился в полубессознательное состояние раздумья, впрочем, пребывая готовым в любой момент откликнуться на зов Инквизитора...

- Уважаемые, - слышал отец Эрвен сладко-приторную речь толстого чиновника, - Я, Мавродун, по приказу его сиятельства Кайсара Ульмарка, выбран сопроводить вашу делегацию к местной церки, где вас должны будут принять. После, мне сообщат когда барон будет готов вас встретить.
Замолкнув, хрякоподобный Мавродун попытался сделать уважительный поклон, но получилось у него это далеко не так красиво, как подобает лицам такого статуса. После, карета тронулась и охрана проследовала за Аронием и летописцем внутрь столицы баронства, города Ульмараск.

Ульмараск, окруженный с трех сторон, за исключением главного тракта, по которому прибыла делегация святейшей инквизиции, встретил Эрвена и остальных довольно неприглядной картиной и внезапной непогодой. Ведь стоило заехать в город, как собрались тучи, которые до этого лишь островками закрывали небосвод, и заплакали каплями прохладной воды. На улицах начало сыреть и потому под ногами стало больше грязи. Но заставляло насторожиться совсем другое. Дорогу, по которой проезжала делегация, с обеих сторон окружали одно и двух ярусные дома, одинокий городской колодец, немноголюдная, почти пустая улица и давно умерший труп, который повис над дорогой, расправив руки в стороны. От одежды осталось лишь тряпье, а тело было то ли иссохшим, то ли подгнившим. И на деревянном креплении, что подвесило труп над дорогой, сидела до безумия черная ворона. Она как-то с эхом каркнула, стоило карете проехать рядом, и тут же улетела, скрывшись среди туч и дождя. Ароний же, о чем-то размышлял, изредка поглядывая в окно кареты и осматривая видимую изнутри часть улицы. А вдалеке над городскими постройками возвышалась скорее всего главная резиденция барона, имеющая то же название, что и город. Просто город и резиденция или же крепость, были созданы почти одновременно и первый со временем разросся до нынешних размеров.

Эрвену не понравился этот город. Может быть, по причине плохого настроения, может, из-за плохой погоды, но, честно говоря, бывшему наемнику было наплевать на то, как выглядел этот город в дневное время суток. Наверное, как и все подобные города. Грязный снаружи, лживый и подлый изнутри. Человеку, некогда нередко ночевавшему в дремучих лесах, а в последнее время переселившемуся в монашескую келью, этот оплот человеческой расы был противен как никогда.
Эрвен, заметив труп, хмыкнул. Бедняга. Похож на обычного висельника, но почему его повесили, как будто распяв на веревках? Если Инквизиции тут так не были рады, откуда тут настолько ярые служители Церкви? Бывший наемник поцокал языком сквозь бороду и подошел к чиновнику, внутренне скривясь при виде яркого представителя данного города:
-Уважаемый, не подскажете, за что этот человек был подвергнут столь странному наказанию?