Возвращение. Противоход. | ходы игроков | Александр Леруа

Александр свернул, потом свернул снова, потом понял, что улиц не узнает, и в этой части города не был. Вокруг было достаточно светло и дома окружали высокие, большей частью каменные заборы. Почти над каждыми воротами светили фонари, на углах улиц светили огни: люди тут на масле не экономили. По улице навстречу ехала телега, присмотревшись, доктор счел, что это не совсем телега, скорее, ландо, в котором сидели двое. Он разглядел несколько прохожих, шедших по своим делам и никуда вроде не спешившим.

Местечко, куда меня занесло после торопливого прощания с леди Гунлауг, выглядело весьма неплохо – типичный зажиточный квартал, обитатели которого знают себе цену, аккуратный, чистый, освещённый. В иное время здесь можно было бы задержаться подольше, но где-то за спиной оставалась погоня, и посему – медлить не следовало, как, впрочем, и особо спешить. Первое, что следовало узнать – расположение ближайших выездов из города, затем – выбрать один, и через него покинуть лабиринт улиц, а там уже ориентироваться по ситуации.
Всё произошедшее отнюдь не пугало, скорее подчеркивало, что дело действительно грязное и мерзкое, по самые уши вымазанное в слове «политика». Дело, словно бы отмотавшее время на двенадцать лет назад.
Дорогу следовало спросить, и поэтому сейчас я спокойно искал взглядом кого-нибудь из обывателей поскромнее…

Богато одетый горожанин, шедший по улице в сопровождении слуги с факелом, доброжелательно объяснил, как выехать из городка, присовокупив пожелание добраться до Пескьеры быстро и без нежелательных ночью встреч. Пескьера - это с его слов городок в двадцати милях отсюда в сторону моря.

Лавок, торгующих картами ему не попалось, а вот в лавке, где продавали продукты, хозяин объяснил, что в городке есть одна такая лавка на рынке, где может быть и можно купить карту, но это будет очень дорого и наверняка там закрыто.

Случайный прохожий, подвернувшийся под руку, оказался неожиданно вежлив и к тому же объяснил маршрут весьма доходчиво, заодно пожелав добраться до места без нежелательных встреч.
Поблагодарив собеседника, и вежливо попрощавшись, я поспешил покинуть не очень-то гостеприимный город, попутно попытавшись раздобыть карту, однако, последняя оказалась библиографической редкостью, посему пришлось довольствоваться объяснениями горожанина.
Выбраться из Трёх тополей оказалось несложно, но сейчас, за городскими стенами, к которым медленно начинала подступать темнота, предстояло решить весьма значительное количество довольно важных вопросов.
Выбора, в принципе, особого не было – в любом случае придётся проложить свой путь через Пескьеру. Даже с учётом того, что из преследователей мне ни один не попался на глаза, сбрасывать их со счетов определённо рано. Вполне возможно, что отправившись к побережью, я как раз столкнусь с ними, если уж не с основным контингентом, то с отправленными куда-нибудь соглядатаями – вполне.
Желательно бы конечно, поймать и выпороть\выпотрошить\побить кого-нибудь из последних, дабы получить ответы на интересные вопросы в духе «а ждали нас или не нас, и если нас – то как узнали место, где мы остановимся?» и прочая, прочая, прочая, но всё это лучше отложить до того момента, пока не будет найден кто-либо из спутников.
Следовательно, не стоило терять время, сейчас эта субстанция явно работала против нашего рассеявшегося отряда.
- В Пескьеру, - проворчал я себе под нос, заставляя лошадку перейти с шага на трот*.
_______________
* - аллюр: тихая\короткая рысь, небыстрая и малозатратная в плане сил для лошади.

Дорога до Пескьеры заняла часа четыре, но произошла без приключений, и вот уже наш герой едет по мостовой в центре городка. Окраины произвели на него довольно удручающее впечатление, скорее, как ему показалось, они выглядели, как большая деревня, но в центре, в центре была небольшая каменная церковь, ратуша с часасми и несколько гостнииц. "Красотка Пескьеры" выглядела даже несколько респектабельно, и под вывеской на входе дремал парнишка в чистой относительно рубахе, насколько можно было разглядеть это в полумраке под фонарем. "Роза", "Площадь у собора" и "Карло и сыновья" выглядели попроще и окна в первых двух не горели. Зато у "Карло" было шумно и играла музыка, несмотря на поздний час. Или ранний. Смотря как посмотреть.

В проулках по бокам от центральной улицы были видны вывески, возможно принадлежащие лавкам или другим гостиницам, попроще...

Неизвестный советчик из Трёх Тополей не соврал – городок оказался маленьким. Как сказали бы в былые годы мои приятели с кафедры архитектуры, «поселение совмещённого типа» – характерная для крупных городов каменная застройка смешивалась с деревянными домами, как вполне состоятельными, так и весьма убогими. Сейчас всё это тонуло в мраке подступившей ночи.
Главная площадь, впрочем, выглядела прилично – городская ратуша с неизменной часовой башней, небольшая каменная церковь и несколько гостиниц. Последние меня интересовали особенно. Извечное, навязчивое профессиональное чувство, под названием «паранойя», воспитанное давно отгремевшей гражданской войной, активно нашёптывало мне, что в каждой из гостиниц уже сидит отряд из дюжины вечно голодных головорезов, посланных по мою душу, и готовых придушить некоего доктора голыми руками, чтобы потом сожрать его живьём, без приправ, всухомятку и не закусывая.
С другой стороны, отметать идею о том, что здесь во всех постоялых дворах имеется штатный соглядатай раньше срока было опасно. Поднимать всех на ноги в закрытых заведениях не очень-то хотелось, опять же – не факт, что там нет засады, да и формальная логика наверняка подсказывала моим преследователям, что останки нашего отряда будут выбирать места потише, следовательно, проще всего было спрятаться где-то на виду. Хотя…неизвестно, знают ли преследователи вообще о существовании такой науки как логика, а если знают – не делают ли тех выводов, что и я? Иными словами, риск существовал при любом раскладе. «Карло и сыновей» , которые судя по доносящемуся из здания шуму, согласно одной неизвестно когда слышанной глупой сказке, не иначе как строгали бревно, причём бревно активно сопротивлявшееся при помощи подручных средств, я решил проигнорировать, и направился к «Красотке Пескьеры». Прежде чем заходить внутрь, следовало тихонько глянуть в окна, и поинтересоваться у мальчишки насчёт общего числа постояльцев, естественно, не просто так, а за звонкую монету…

Нет, мальчик не особенно разговорчив даже за мелкую монетку. Похоже, что он слабоумный. Но гостиница выглядит пристойно, а по ходу попыток разговорить мальца, на крылечко выходит служанка, Патрисия, женщина лет сорока слегка склонная к полноте, но вполне симпатичная (по крайней мере, в сумерках). Со слов Патрисии гостиница на две трети пуста, и это обычно в это время года, и тут нет докторов, благородных дам и господ, а лишь какие-то купцы и мастер фейерверков. Кухня уже закрыта, но она вполне может организовать господину доктору холодную баранину с пивом и соленьями и свежими овощами, а также выделить комнату с видом на задний двор. Можно и на площадь, какое никакое развлечение, однако с самого утра на площади будет очень шумно (торговцы и поставщики), и выспаться явно не удастся.

Толком поговорить не удалось – судя по построению фраз, интонации, произношению, можно было точно сказать, что определённые проблемы с головой пришли к мальчишке в гости, и уходить определенно не собираются. Конечно, не с головой вообще, но со способностью соображать и связно излагать мысли – явное свидетельство того, что с матерью сего «чуда» обходились не должным образом. Случай тяжелый, и самое неприятное – лечению моими методами практически не поддающийся.
Зато на шум пришла несколько полная женщина лет сорока, представившаяся служанкой, от которой и удалось получить всю необходимую информацию, ожидаемо разочаровывающую – никто из моих спутников здесь, в этом заведении, не бывал.
Судя по тому, что на шум нашего разговора вышла всё-таки служанка, а не полтора десятка головорезов, остановиться здесь было вполне возможно, естественно, не теряя определённой бдительности.
Поблагодарив Патрисию, я попросил выделить мне комнату с окнами на задний двор, и согласился на предложенный ужин, попросив, правда, заменить пиво чем-нибудь безалкогольным, хотя бы обычной водой, и по старой привычке, показывая, что мрачного вида незнакомец, в столь поздний час привлёкший к себе внимание, не какой-нибудь прохвост, душегуб или бандит с большой дороги, расплатился за всё вперёд. Дело осталось за малым - увести лошадь на конюшню, после чего проследовать в таверну.

Никаких странностей или ужасностей не произошло.
Общая зала гостиницы была полутемной, поскольку масляные светильники горели только у лестницы наверх и над стойкой, но Патрисия принесла несколько свечей в грубом деревянном подсвечнике, кусок холодной жирной баранины, овощи и бутыль дешевого красного вина. Потом добавила полковриги хлеба, сыр и приборы.

Когда с ужином было покончено, поднялась наверх, проводив гостя в угловую комату (и намекая всем своим видом, что ей бы неплохо дать пару монет за услуги), которая оказалась небольшой, но чистой. Александр закрыл за собою двери и проспал до утра без каких-либо приключений.

Как ни странно, гостиница оказалась довольно приличной, насколько сий факт позволяла различить темнота, разгоняемая светом пары масляных фонарей. Аккуратная деревянная обивка зала – плашки, потемневшие от времени, мебель, грубо сколоченная, но чистая.
Служанка принесла еду – кусок баранины, овощи, полковриги хлеба, сыр, поставила на стол рядом с подсвечником, три свечи коего истекали капельками воска, поддерживая жизнь тонких, мечущихся при малейшем дуновении ветра языков пламени, бутыль дешевого красного вина, выложила приборы. Поблагодарив женщину, я принялся за еду, привычно капнув на употребляемое немного дезинфекта, хотя, как показал вкус, с пищей и напитками всё было в порядке.
После этого Патрисия проводила меня на второй этаж в небольшую угловую комнату, всем своим видом говорившую о том, что хозяин и прислуга «Красотки» явно заботятся о своей репутации и клиентах, даже если означенные клиенты почтили их заведение визитом не в самое удачное время. Оставив себе на памяти зарубку - дать служанке несколько монет сверху, слишком уж просящий был у женщины вид, я сообразил, что прежде, чем спать, пожалуй, неплохо было бы привести в порядок свои вещи, в частности оттереть клинок от остатков крови. Впрочем, тазик с чистой холодной водой, очевидно, для умывания, стоял здесь же, тряпка, используемая для подобных манипуляций с оружием, всегда хранилась в сумке, так что это не должно было занять много времени.
Действительно, подарок Клера с охотой избавился от бурых засохших потёков, я же ради интереса вытянул из ножен ещё и фамильный палаш, сравнивая оба доставшихся мне – случайно и по наследству - инструмента для убийства.
С первым всё было предельно просто и ясно – штамповка, пусть и неплохая, явно массово выпускаемая для армии и прочих…интересующихся. Тридцать два дюйма стали (естественно, не считая рукояти), ромбовидное сечение, простенькая гарда в виде единой монолитной чаши под руку, почти отсутствующая крестовина. Никакой индивидуальности, впрочем, это именно то, что сейчас нужно.
А вот второе, потемневшее от времени, сохранило прочность, как и память о тех переделках, в которых довелось побывать. На три дюйма длиннее своего собрата, и гораздо более броское. Сетчатая «корзина» из круглых и гранёных профилей, наводящая на мысль о родстве со скъявоной – прямой рубящей шпагой, почти полностью закрывавшая доступ к вытершейся до блеска рукояти, навершие, своей простотой наводящее на мысль о том, что его ставили тогда, когда оружие уже успело прожить сотни полторы лет, полузатёртое, но всё ещё различимое изречение на клинке, гласящее: «Je suis poussière et cendre, mais cet acier - mon droit de juger»*, выгравированный на чаше эфеса фамильный герб – нахохлившийся ворон, сидящий на человеческом черепе.
«Poussière et cendre», «Прах и пепел». Странно только то, что отец отдал его мне, а не среднему брату – Андрэ палаш больше подошёл бы как по роду занятий, так и по характеру.
Убрав всё оружие в ножны и устроив клинки на одном из двух узких кресел в углу, я плеснул себе в чашу – назвать это бокалом не поворачивался язык - немного вина, и сел рядом, прямо на пол.
Вопросов по-прежнему было много, даже слишком, и их следовало хорошенько обдумать. Многое произошло за прошедшие сутки, и естественно, в первую очередь – неприятное.


«… Свечи прогорели почти на треть, когда налетевший порыв ветра распахнул окно.
Я, недовольно ворча, поставил горе-бокал на пол, поднялся с места, пытаясь вспомнить, закрыты ли были ставни. Да и откуда в маленьком городке, далёком от крупных водоёмов, взяться штормам или прочей серьезной непогоде?
Что-то было не так. Что-то было совсем не так. Неправильно, нелогично.
Темнота за окном. Абсолютная, полная, беспросветная, чернильная. Ветер, легкие дуновения которого колышут огоньки свечей, оказался вдруг холодным, плавно закружил в воздухе снежинки. Где-то внизу закричали чайки, зашумел прибой, разбиваясь о берег.
Это плохо. Это очень плохо, совсем.
Желтый цвет свечи, отражённый в оконном стекле, ожил, изогнулся, броском змеиного тела вполз в глазницу, заполняя её болью. Зашипев, я постарался стряхнуть дурной мираж.
Получилось, хоть и отнюдь не сразу, зато откуда-то из-под потолка стала оседать почти что видимая, как грязь в водоёме, протяжная мелодия,

Показать содержимое

ссылка

потянулись из углов голоса, мужские, женские, детские, вовсе не пойми чьи, что-то неразборчиво шептавшие. То, что они наперебой повторяли, впивалось в слух, впитывалось в кожу, стекало по телу, словно воск по горящей свече.
- Карр! – раздалось откуда-то сзади. Закрыть створки, и обернуться. Догадываюсь, впрочем, что там увижу…
В одном из небольших кресел, как раз на том, на котором лежали клинки, сидел человек. Дрожащее пламя свечи выхватывало из темноты узкое лицо, мутные глаза с отсутствующей радужкой, чуть изогнутый, похожий на клюв, нос, тонкие бескровные губы, черную взъерошенную шевелюру, воротник серой льняной рубашки, коричневый кожаный дублет.
Ворон, устроившийся на левом плече незваного гостя, чуть наклонив голову, вопросительно смотрел на меня.
- Никогда не верь никому, - голос у незнакомца был хриплый, ломаный, походивший на карканье присутствующей птички. – Даже себе.
- Так было, - я неторопливо переместился в пустующее кресло, обратив внимание, что «Прах и пепел» лежит на коленях у пришедшего (пришедшего ли?).
- Так есть.
- Так будет, - подтянуть к себе подарок Клера, благо, что он лежит на полу рядом. – Не могу сказать, что рад визиту… Альдо, правильно?
- Верно, - кивнул мой далёкий предок, основатель рода Леруа, чей портрет - гравюру я не раз видел в замке. – Впрочем, ничего удивительного в этом нет, вы, мои дорогие потомки, склонны приписывать мне действия, которых я не совершал. Понимаю, что за почти восемь сотен лет всё могло забыться, но всё же мне удалось избавить вас от немалого количества проблем.
- Путём создания новых? – я поднял чашу, чуть пригубил вина.
- Знали бы вы, от чего я вас избавил, - Альдо неторопливо вытащил откуда-то из темноты хрустальный бокал на тонкой ножке, неторопливо налил вина себе. Ворон на плече тут же сунул клюв в напиток, но затем немедленно отвернулся – на мгновение показалось, что птица… морщится, словно будучи чем-либо недовольна. – Впрочем, речь сейчас не о том. Догадываешься, почему я пожаловал?
Я недовольно поморщился.
- Ну, не стоит кривиться, как сейчас это сделал Вальтер, - Альдо кивнул на птицу. – Ты порадовал меня сегодня.
- Ага, зато себя – расстроил. Спасибо, - брошенная фраза сочилась ехидством.
- Алекс, ты не понимаешь, - основатель рода недовольно поджал губы. – Беги, не беги – это всегда с тобой. Делай что хочешь, но это всё равно останется с тобой, ты пронесешь сие через всю жизнь, как бы того не хотелось. Как клеймо… а может – и как дар, – рука в перчатке пробежалась по тонкой ножке бокала.
- Нет.
- Этого ответа не предусмотрено, - бесцветные глаза недовольно сверкнули, - ты можешь сделать что угодно, но никуда не денешься. Ты слышишь Безымянный Шепот, как и все Леруа до тебя. Смерть хочет рассказать тебе сказку. Смерть хочет поделиться с тобой своими секретами. Можешь не любить её – но она… она тебя любит.
- В отличие от некоторых, не стремлюсь в могилу раньше срока, - моя фраза, словно ледяная глыба, упавшая холодным днём с крыши на голову прохожему, врезалась в речь собеседника. – Если ты пришёл напоминать мне о нашей дурной крови – убирайся!
- Ну, - Альдо миролюбиво поднял руки, умудрившись не стряхнуть Вальтера с плеча, - уйду-уйду, не волнуйся. Но тебе в любом случае, - собеседник наклонился и вытянул из-за кресла огромную кожаную сумку, чем-то неуловимо похожую на докторский саквояж, - придётся выбирать.
- И что там?
- Ты знаешь ответ.
Деревянный ящик, а в нём… да, так и есть. Множество маленьких тряпичных человечков. Куклы. Пальчиковые куклы. Что тут у нас? Ага, вот Деспоина - хозяйка гостиницы. Как и положено, в платьице с передником и метлой в руках. Вот Филомена – возлюбленная, в крошечном белом платьице. Крайос - её отец. Как правило, громогласный тупица и комичный тиран. Граф Улиссе – в зависимости от пьесы, либо обманутый муж, либо человек, сгубивший самое дорогое для себя существо. Лекарь Бертрандо, в крохотных жестяных очках…
- Кто ты? Кто из них, доктор? – голос Альдо звучал сухо.
Не то, и это не то…
Ага. Маленький, крохотный свёрток на дне ящичка. Развернуть.
Черный длиннополый плащ, широкополая шляпа, маска и крохотный ножичек из фольги.
Убийца.
- Вот как? – Альдо поднял правую бровь. – Почему?
- Потому что это – мы все. Все Леруа - от первого до последнего, - крохотный Убийца согнулся в поклоне. Медленно выпрямился.
- Не боишься меня обидеть? – предок усмехнулся.
- Почему я должен бояться твоей обиды? – спросил я тихим бесцветным голосом. Голосом мертвеца. Обычно Убийцу делают нарочито мрачным, крикливым типом, а на самом деле настоящий Убийца должен быть…никаким. У него даже собственного имени быть не должно, как и у этой куклы.
Альдо вздрогнул. Изумлённо поднял брови.
- Смерть…смерть похожа на кошку. Отвечай, - крохотный Убийца взмахнул ножичком.
- Потому что её, обиду можно превратить… в нечто иное, - Альдо не мог отвести взгляд от куколки, следил за ней, как зачарованный. - Ты должен знать…
- Должен ли?
- Так было.
- Лжёшь. Хотя… может быть. Смерть…похожа на кошку. Так было, так есть и так будет.
- Странная пьеса, - предок закрыл глаза, встряхнулся, отставил в сторону бокал, отложил «Прах и пепел», поднялся с места. – Впрочем, я сказал всё что нужно. Мне пора.
Альдо прошествовал к двери, распахнул её, и прежде чем кануть в чернильную тьму, наподобие той, что распростёрлась за окном, бросил:
- Оставляю тебя в более приятном обществе…
- В каком же? – но основатель моего многострадального рода уже исчез.
Зато тени сгустились в углу, и в комнатке оказалась ещё одна персона. Широкополая шляпа, маска на лице, черный плащ и длинный тесак в руке.

УБИЙЦА: Предложение было невыгодным?
ДОКТОР: Не знаю. И вообще – лучше не знать, к чему оно может привести. И не пытаться узнать.
УБИЙЦА (озирается): Вы слышали шорох, господин доктор?
ДОКТОР (поднимает голову): Шорох?
УБИЙЦА (зябнет): Мерзкий звук. Знаю, это идёт моя смерть.
ДОКТОР: А может просто нечистая совесть шуршит?
УБИЙЦА: Господин доктор шутит, а мне - не до шуток. Я знаю.
Смерть похожа на кошку, на мертвую полуразложившуюся кошку, с которой живьём содрали кожу.
Она неслышно ступает, мягко ступает, но иногда всё-таки выдаёт себя. Выдаёт, когда когти выпускает, они стучат: тинь-тинь-тинь. Тинь-тинь-тинь! Не всякий услышит. Я слышу.
У неё длинные узкие ноздри и жаркое смрадное дыхание. И если она взяла след – отвлечь её можно лишь куском кровавого мяса.
(слышна возня на подоконнике)
(звук сзади ДОКТОРА): мрррррр…
ДОКТОР: Вот дрянь!...»


…Комната была в порядке – дверь была заперта, как и оконные ставни, не мелькали в воздухе гонимые ветром снежинки, и даже клинки лежали на прежнем месте. По свечам мне удалось понять, что размышляя над событиями дня сегодняшнего, я просто – напросто задремал, причём ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать, не более. Решив, что на сегодня с меня довольно, отправился спать как все нормальные люди, на кровати, а не на полу. Перед тем как провалиться в темноту, и дать отдых несколько измученному телу, я с немалым удивлением успел отметить, что рядом с одним из кресел стоит хрустальный бокал на тонкой ножке с недопитым дешевым красным вином…
***
Утро встретило меня пением птиц, отголосками шума на базарной площади, лучами солнца, пробивающегося сквозь щели в ставнях. Нельзя сказать, чтобы отдых был неполноценным, но идею ещё поваляться я отмёл как неподходящую, и, умывшись, одевшись и в целом приведя себя в порядок, заодно отбросив в сторону все размышления о ночном бреде, отправился вниз – на завтрак.
___________________________________
* - "Я - прах и пепел, но эта сталь - моё право судить".

Не успел Александр усесться за стол, как вдруг на лестнице, ведущей сверху, показалось знакомое лицо. Эльстер.