Нумéния (Празднество Новолуния)
Первый день месяца Гамелиóн
Первый день зимней поры Хéйма
Первый год 70-ой ОлимпиадыХрам Апполона Пифийского
Дельфы
... Прохладные ветра с севера ознаменовали приход Хеймы, зимы, коя в Фокиде если и ощущалась, то не так сильно как, скажем, в той же Беотии, где без теплой овечьей шкуры и горячего тела ночью тоскливо и зябко. Хотя с другой стороны - с Хеймой приходила и долгожданная свежесть, отсутствие пота и удушающей жары, равно как и четкость пейзажей, ведь в воздухе, не отягощенном влажными парами лета, все окрестности Парнаса просматривались так ярко и очевидно, словно были запечатлены кистью какого-то художника, в жилах которого текла кровь Феба, да святится имя Солнцеликого во все века.
Ведя этот неспешный внутренний монолог, Парменион, архонт Дельф, вдохнул полной грудью свежий горный воздух и осмотрелся вокруг. Утреннее солнце наполняло золотом и светом дельфийскую долину, и храм Аполлона Пифийского, возвышавшийся белоснежным видением над нею и городом, в долине расположившимся, выглядел в это время дня особенно величественно. Закутавшись поплотнее в темно-синий гиматий, наброшенный поверх пастельного оттенка хитона, Парменион ускорил шаг, поднимаясь по извилистой дороге, выложенной белым мрамором и иногда перемежавшейся ступенчатыми пролетами, которая вела наверх, к храму Аполлона.
Пройдя мимо тенистой лавровой рощи, окутавшей архонта на мгновение пряным ароматом своих листьев, в которой тихонько журчал кристально-чистый родник, Парменион последовал по изгибу дороги, свернувшей влево по склону Парнаса и спустя еще какое-то время, наконец, достиг более пологого склона горы, на котором, собственно, и располагался храм. В раннее утреннее время, когда Дельфы - там, далеко внизу, в долине - все еще сонно набирались сил и энергии для дня, что обещал быть наполненным событиями, как и все праздники, здесь, в святилище Феба, жизнь била ключом. Жрецы Небесного Лучника просыпались еще затемно, дабы вознести свои мелодичные молитвы богу Солнца в момент восхода дневного светила, и сейчас уже занимались своими рутинными повседневными делами: кто-то обучал юношей и девушек игре на лире, вот другой священнослужитель, развернув длинный свиток, что-то вдохновленно читал группке молодых аристократов, сидевших подле него прямо на мраморном полу, в противоположном же углу просторной предхрамовой площади несколько жрецов и следопытов инструктировали своих подопечных перед тем, как увести в леса, покрывавшие восточные склоны Парнаса, где они смогут попрактиковаться в стрельбе из лука и навыках охотничьего дела. Яркими украшениями храмовой территории являлись статуи атлетов, выполненные с невероятным мастерством; чем ближе к стадиону, располагавшемуся на северо-востоке, позади храма, тем чаще можно было встретить эти изваяния.
С улыбкой пришли воспоминания о юности и молодости, проведенных в этих благодатных залах, тенистых лесах и на залитых солнцем мраморных дворах и площадях. Архонт свернул в сторону главного храмового здания, украшенного по всему периметру изящным перистилем из дорических колонн; как всегда Парменион замедлил шаг, почтительно склонив голову перед величественной красотой бога, который наполнял души людские вдохновением, мир - солнечным светом, а сердца - стремлением к прекрасному во всем, будь то воинское искусство, спорт или поэзия. Над входом в храм ярко блестели вырезанные в камне и инкрустированные золотом три изречения Семи Мудрецов***: "
Познай себя", "
Ничего сверх меры", "
Е". Как и любой смертный, когда-либо посещавший этот храм, Парменион в очередной раз удивился необычному "эпсилону", задумавшись, что именно этой буквой хотели сказать легендарные мыслители прошлого, но в то же мгновение отмел неуместные в данный момент мысли - его ждала встреча с судьбой, во всех смыслах.
Прямо напротив входа в храм, у алтаря хиоссцев, несколько младших жрецов с легким поклоном встретили самого главного человека в Дельфах, если не во всем Фокидском союзе, и провели внутрь, миновав просторный пронаос**, в котором большую часть года толпились прихожане и пилигримы, приходившие сюда ради встречи с дельфийской пифией - жрицей, способной прорицать будущее. Сейчас, однако, пронаос пустовал, поскольку в зимнее время года, как гласила традиция, Аполлон пребывал в царстве гипербореев и не мог даровать пифии должных сил для полноценного провидения грядущего.
Просторный наос храма содержал в себе не только величественную статую Аполлона, установленную у восточной стены, за которой располагался адитон****, но и несколько алтарей, посвященных другим богам - тут был и жертвенник Посейдону, и статуи двух Мойр, а также скульптура Зевса-Мойрагета, отца самого Аполлона и родителя Мойр, богинь судьбы и рока.
Архонт несколько отстал от сопровождавших его жрецов, поскольку совершил поклоны всем увиденным внутри наоса статуям богов; когда Парменион нагнал их, те стояли у входа в адитон, не смея переступать их порог без особого на то разрешения пифии. Наконец звук бронзового гонга наполнил своим гулом помещение, и, снова поклоном головы проявив почтение архонту, жрецы пригласили его войти в святая святых храма.
Сделав шаг внутрь, архонт раздвинул пурпурные занавеси, скрывавшие содержимое адитона от прихожан, и почти сразу же ослеп. Через южное окно в адитон полноводной рекой вливался солнечный свет, который мириадами бликов отражался от золотой статуи Аполлона Ситалка*****; поражающее изяществом форм и искусностью работы изваяние высотой в добрых три оргии****** возвышалось над невысоким треножником, на котором восседала верховная жрица этого храма и негласная владычица всей дельфийской долины - пифия.
- Возрадуйся, Парменион, сын Автолика!******* Благодарю тебя за то, что ты пришел в ответ на мой призыв.
- Разве у меня был выбор, мать? - с горькой усмешкой ответил архонт.
- Выбора действительно не было, ибо моими устами гласят Мойры, служительницы Судьбы, над коей не властны даже боги, ибо ей подчиняются; что уж говорить о простых смертных, как высоко бы не вознесла их их Судьба? - молодая еще женщина, не обладавшая именем, ибо его она отдала Судьбе, вместе со своим прошлым и всеми родственными связями, взирала бесстрастно своими огромными темно-карими глазами на Пармениона. - Знай, я буду прорицать, семь раз. Один - для тебя, один - для себя, и один - для пятерых, кого пошлет нам Судьба.
- Но, мать, ведь сегодня уже - первый день зимы...
- Хейма не властна надо мной, лишь над божеством, что мне дарует силы. Однако - приподнять завесу будущего и узреть грядущее я могу и без поддержки Феба, ибо, как уже сказала, Судьба - всевластна, даже над Аполлоном. Ты прав, обычно я не прорицаю все те дни, что Солнцеликий пребывает у гипербореев; однако - нынче ночью я услышала Глас, ослушаться который я не сумею и не способна.
- А кто эти пятеро, которых ты удостоишь уникальной чести?
- Их имена мне неизвестны. Ими станут первые, кто переступит через порог наоса завтра на рассвете. Что я знаю - так это то, что их судьбы сделали все возможное, чтобы сии люди пришли в Дельфы и завтра поутру вошли в сей храм. Как именно это вышло - сие неведомо мне, ибо я зрю в грядущее, не в прошлое, архонт Дельф. И еще одно: ты ведь понимаешь, почему все это.
- Мать, ты имеешь в виду то, что сейчас тревожит меня? То, что происходит в окрестностях и Дельф, и Элатеи, и что тревожит архонта Давлиды?********
- Именно, Парменион. Судьба Фокиды, да что там - всей Ойкумены - решила вручить себя во длани незнакомцев; незнакомцев, что приведет сюда она же, всевластная Судьба. Сейчас же помолчи. Подай мне тот венок из лавра, и пододвинь курильницу с углями. Вдохну священных испарений, и будет твой черед узнать свою. Свою Судьбу.