Дом еретиков | ходы игроков | Дело дома Гецци

Из мраморных статуй, выполненных в виде обнаженных дев, что держат пузатые кувшины, лилась чистая жемчужная вода, наполняя залу успокаивающими полутонами. Стены и колоннады были украшены живыми цветами и плющом, среди которых щебетали яркие тропические птички. Вся приемная зала Дона Гецци была похожа на цветущий сад – яркий контраст с той серой разрухой, что видел господин Ристус за стенами резиденции «Алого Рубина».
Кракс Гецци удостоил исповедника личным визитом, и сейчас они наедине (штат послушной прислуги не в счет), восседали на изогнутых креслах, оббитых пышным бархатом. Перед ними стоял низкий столик, вырезанный из цельного куска малахита, отсервированный из уважения к гостю: фрукты, дорогой форцианский чай в позолоченном чайничке, местная закуска – язык какого-то животного под обильным соусом и салатом.

Сам Гецци к еде не притронулся, он ходил размахивая руками, растеряв последние остатки спокойствия. Многоуважаемый дон не славился терпением и выдержкой и давно бы перешел на грязные ругательства, если бы не присутствие члена Экллезиархии:

- Святая Терра, - восклицал он, с гортанным акцентом, заламывая руки – Всю свои жизнь я посвятил служению Императору, всю свою жизнь! А теперь эта вшивая собака Борромео, подозревает меня! Напускает на меня своих псов!

От негодования, его завитые локоны тряслись из стороны в сторону, полы тисненной золотом накидки взлетали, рискуя опрокинуть содержимое малахитового столика на пол. Гецци бросил взгляд на скромно сидящего исповедника и продолжил:
- Ведь это Борромео, да? Это его происки, да?

Уверенный в себе и вспыльчивый, молодой дон возможно хотел добавить в адрес господина Ристуса еще пару крепких слов, или даже спустить фитиль своего роскошного кремниевого пистолета в его лицо. Но все же сомнение и легкая боязнь сквозила во взгляде Кракса Гецци, видимо, он не знал, чего ожидать и на что способен этот невозмутимый прибывший человек, увешанный святыми регалиями.

Ересь. Она пронзила сердце Ликосуры, подобно многогранному кинжалу. Инквизиция прибыла, чтобы вынуть его из бренного тела планеты, насколько глубоко он ни вошел бы. Возможно одержимый местью, молодой дон Гецци обратился к запретным знаниям, чтобы одержать вверх над ненавистным соперником. Возможно нынешний губернатор Борромео, призвал к себе на служение, то зло, которое благочестивые люди опасаются называть вслух. Возможно, они оба подвергнулись опасному влиянию нечестивых сил, и ничего уже не может их спасти.

А возможно, что все это лишь догадки. Излишняя подозрительность, свойственная работникам Инквизиции.

В любом случае, Инквизитор Ингирами обратила свое внимание на исповедника Ристуса, имеющего за плечами незавидное прошлое. Она скрыла все данные об инциденте, вырезала все архивы с его участием, но в случае чего, этот беспринципный инквизитор поднимет все вновь, и тогда исповеднику ничто не поможет избежать очистительного аутодафе.
Да и кто другой, как не господин Ристус, разбирался в дворянских дрязгах лучше? В любом случае инквизиторский выбор был не случаен.

Инквизиция ничего не делает просто так.

Осторожно попивая из крохотной чашки горячий форцианский напиток, Кейн спокойно выслушивал все, что говорил или выкрикивал молодой дон Гецци. Казалось, Ристуса даже не волнует происходящее, настолько отрешенным был его неподвижный взгляд, устремленный куда-то в сторону изысканных статуй женщин с безупречно стройной фигурой. Когда же вспыльчивый дворянин закончил свою речь, аколит тихонько и неторопливо поставил чашку на малахитовый стол. Спустя еще несколько секунд, Ристус наконец посмотрел в лицо дону Гецци и абсолютно искренним, насколько исповедник мог, голосом, произнес:

- Восхитительный чай.

Дальнейшее молчание подразумевало ожидание реакции стоявшего перед экклезиархом дворянина, какой бы она ни была.

Кракс остановился в полоборота, и воззрился на Ристуса стекленеющим взором. На скулах заходили желваки – признак сдерживаемого гнева. Он простоял так, контролируя свои эмоции, будто опасаясь сорваться.
И все же он промолчал. Недаром он был дворянином, впитавшим с детства необходимость вести светские беседы и переговоры.
- Господин Ристус, не забывайте в чьем вы доме находитесь в данный момент, - уже спокойно и холодно проговорил он.

Исповедник, окинув взглядом своего визави, осмысливал, почему ему вменяли обвинение в ереси. Кракс Гецци – неспокойный, одержимый жаждой мести и скорый на расправу человек. Вокруг его резиденции сплошная свалка и именно там, по стечению обстоятельств основался культ Освобождения Максима Сорта. Самый больший рейтинг восстаний именно на этой земле, а рабочие в шахтах, принадлежащие дому Гецци устраивают стачки день за днем.

Слишком много совпадений?

Ингирами особенно упоминала обширные подвальные территории под резиденцией. Слишком запретные и скрытые, чтобы неразумно оставить их без обследования.

Двустворчатая дверь скрипнула и в комнату, прервав аудиенцию вошел еще один человек. Единственный, кто мог бы заходить в комнату без стука, не рассердив при этом дона Гецци.
Друсстила Гецци, уважаемая, светлейшая супруга Кракса Гецци. Она была облачена в роскошное пышное платье, в традиционных цветах и витых узорах дома – красных и желтых. Ее лицо было чисто аристократическим, хотя и не особо привлекательным – грустные голубые глаза, длинный выпрямленный нос, узкий подбородок:

- Кракс, ты переходишь все границы, - Произнесла она мягким обвиняющим тоном, после того как сделала краткий приветственный реверанс и обратилась, уже к Ристусу, - Прошу вас, простите несдержанность моего мужа, иногда он невыносим. Я со всей внимательностью выслушаю ваши вопросы и постараюсь на них ответить.

Донна Гецци аккуратно присела напротив исповедника и подлила ему еще горячий чай, налив после этого и себе.

Кейн очень быстро оглядел донну, прежде чем этот оценивающий взор можно было заметить. Увиденное произвело сильное впечатление на исповедника. На первый взгляд типичная жена аристократа. Не Аристократка, но прежде всего жена.
«Выразительные черты лица… Большие голубые глаза… нередко таят обман, но говорят об утонченном нраве, уме, возможно, артистизме. Целеустремленна… но вряд ли сентиментальна. Длинный ровный нос… стабильность… и проницательная натура? Возможно, она мыслитель. Острый подбородок чаще всего признак ненадежного здоровья… и хитрости. Интересно…»

Экклезиарх сделал самое, какое он только мог, обаятельное выражение лица. Теперь его взгляд был теплым и радушным, но столь же уверенным. Сопровождая взглядом жену Кракса, он терпеливо дождался своей очереди говорить и, наконец, начал:

- Помилуйте, я и не думал осудить его светлейшество за бесспорную правоту, а кроме того, - с улыбкой произнес священник, усаживаясь поудобнее в кресле, - разве может быть у такой, без сомнения, Прекраснейшей, Великолепнейшей донны, муж, в котором бы я мог хоть на секунду усомниться? - Ристус посмотрел Друстилле прямо в глаза и снова сделал небольшой глоток горячего чая, затем спокойно, неторопливо продолжил, - Вы знаете, перед тем, как придти в этот, безусловно, достойнейший из домов, я нашел для себя полезным кое-что разузнать о богатой истории вашей великой семьи. И, поверьте, был поражен: ведь в вашей родословной столько великих героев, борцов на свободу и справедливость, мужество и доблесть которых, я не сомневаюсь, нашли свое отражение и в господине Краксе Гецци...

Ристус краем глаза посмотрел в сторону молодого дона, осторожным движением руки поставив хрупкую чашку на стол.

- Тем не менее, долг обязывает меня провести этот, конечно же, решительно формальный осмотр владений, не поймите меня превратно. Признаюсь честно, я был оскорблен уже при одной мысли, что кто-то смеет сомневаться в благочестивости вашего Дома, но что взять с моих нерассудительных господ? И вы, и я знаем, что обыкновенный опрос, в котором, я не сомневаюсь, вы мне посодействуете, пройдет быстрее и комфортнее для всех, если мне не станут доставлять неудобства. Мы... вернемся к этому позже. А сейчас, не соблаговолите ли вы ответить мне на вопрос... - исповедник снова нарочито сделал паузу, дабы привлечь к своим словам пристальное внимание - вам известно имя... кажется... Максима Сорта?

Священник старался задать этот вопрос с максимальной деликатностью, какой только мог, но и настойчивостью, посмотрев прямо в глаза Друстилле Гецци. Кракс не должен был мешать или оказывать какое-то давление, которое может повлиять на честность ответа. Ристус отдавал себе отчет, что играет с огнем, но на такие риски надо идти, даже если ввязываться в бесконечные интриги знати.

Голубые, широкие глаза донны Гецци, со слегка притененными веками не моргнули и даже не сузились, когда она поймала уверенный взгляд экклезиарха:
- Наше владение к вашим услугам, господин. Оно обширно и вряд ли мы сможем обойти его за один день, так что семья Гецци предоставит вам роскошную комнату в мезонине, в восточной части имения.

Кракс, тем временем отвернулся и подошел к одной из стен, где висело фамильное оружие - десятки различных экспонатов, увешавших одну из широких стен приемной: холодное оружие - шпаги и клинки, украшенные позолотой и полудрагоценными камнями, кавалеристские копья и алебарды с яркими бородами у основания жал, из огнестрельного и лазерного - древние мушкеты и пистоли, покрытые затейливой вязью, не стрелявшие уже десятки лет, начищенные лазкарабины, повидавшие немало битв и подвигов. Позолоченные и оббитые шелком, простые, но невероятно качественные и ухоженные, встречались также и древние, покрытые пылью и ржой, но бесценные настолько, что к ним даже не притрагивались. Все это были реликвии, а не боевое оружие, хранимое для памяти лет.
Дон Гецци был одержим оружием и военной жизнью. Наверное в детстве он зачитывался историями о Лорде-Соларе Махариусе, Комиссаре Яррике и других героях Империума, но дворянская кровь и стечение проигрышных обстоятельств не позволили ему, ни поступить в ряды Имперской Гвардии, ни даже поучаствовать в настоящем сражении. Все эти подавленные мечты и нес с собой вспыльчивый и агрессивный Гецци.

Друсстила, размеренно, не теряя достоинства и делая непродолжительные паузы продолжала свой ответ:
- Знаете, уважаемый экллезиарх, мое положение обязывает знать все мало-мальски значительные новости, происходящие на моей родной земле. Имя Максима Сорта мне известно, хотя не знакома с ним лично – это один из местных вдохновителей для простого люда.
На лице донны Гецци выразилась тревога, насколько искренняя судить мог только сам Ристус:
- Вы его подозреваете в преступлениях? Вот никак уж не ожидала, говорят он весьма милый и мирно настроенный гражданин.

«Неплохо. Правильно подбирает слова, осторожно упоминает факты. Уверенное произношение. Но что… »
После слов донны Ристус сохранял долгое напряженное молчание длиною в несколько секунд. Время тянулось нехотя, медленно. Ее светлейшество, конечно, ждала ответа, но исповедник по какой-то причине молчал, все также пристально заглядывая в глаза Друстилле, наблюдая и ловя каждое изменение ее лица.

«Ни лишних движений, ни смущения, ни признаков волнения… ничего. Хорошая подготовка? Вероятно. Информации слишком мало, как я и думал. Предварительный анализ бесполезен, дальнейший риск не оправдан…»

- Возможно… и так, - начал наконец спокойным дипломатичным тоном Экклезиарх, устало посмотрев куда-то в сторону, - в любом случае, пока рано о чем-либо говорить.
Еще одна пауза. Ристус аккуратно достал старинный карманный хронометр и некоторое время пристально в него вглядывался. Затем, нахмурив брови, положил их обратно.
- Знаете, если нет возражений, - исповедник медленно встал с кресла, поправляя свои цепи, иконы и реликвии, - то я бы хотел как можно скорее увидеть свою спальную комнату, так любезно предоставленную вами, за что я, конечно, не сомневайтесь, безмерно благодарен, - он сделал искренний поклон, - мне просто так... хотелось бы. А... я вижу его светлейшество всерьез увлекается оружием? О, это же просто великолепно, - Кейн приблизился к стене с красивыми экспонатами, - раритетность и ценность этих образцов восхищает. Я ведь и сам люблю хорошее оружие.

Священник аккуратно извлек из ножен свой меч, представив его во всей красе. Эфес его был покрыт тонкой позолотой и мастерски украшен всевозможным растительным узором на гарде и небольшим барельефом на конце рукоятки. По точности мелких, восщищающих красотой деталей можно было убедиться в несомненном таланте оружейника. А мономолекулярное лезвие этого клинка, как видно, столь же опасно, как цепной меч, а полностью загравированная благословляющими писаниями центральная часть внушала блогоговение и отдавало древностью.

- Это мой боевой бастард - Арн Керим. Именно так называется этот клинок. Он достался мне в наследство от дедушки, некогда бывшего великим кардиналом и советником при королевском дворе на Сеферис Секундус. Качество отделки, если хотите, вы можете оценить и сами...

Ристус протянул меч Краксу, конечно, стороной рукоятки.

Жена Гецци подозвала ближайшего слугу и тихим голосом стала отдавать приказы. Резиденция была просто огромной и чтобы перемещаться по ее составляющим дворцам требовался целый аэрокар. Дона деловито давала указания, изредка жестикулируя и повышая тон – была видна хозяйская хватка.

Кракс уже остыл и его выражение лица было слегка отрешенным. Он молча взял протянутый клинок, даже на взглянув на Ристуса – все его внимание было обращено на оружие. Он нежно провел двумя пальцами по стали клинка, а затем слегка прокрутил меч в кисти:
- Арн Керим, - медленно произнес Гецци, незнакомое ему слово, - Сразу видно, что клинок из другого мира. У нас таких не делают.

Дон вздохнул, не скрывая какого-то своего внутреннего сожаления. Он все еще стоял и смотрел на меч, ощупывая большим пальцем рельефный узор эфеса. Взгляд его потеплел:

- Знаете… Ристус, - Уже спокойным и намного более тихим голосом произнес Кракс, словно прервавшись от оцепенения, вызванного впечатлением от увиденного оружия, - В оружии есть своя прямота. Нет интриг, нет обмана. Меч всегда с тобой честен, даже если желает твоей смерти.

Кракс шагнул навстречу священнику и встал напротив него. Следующим движением он поднял руки и обеими держа клинок священника вернул его владельцу:
- Я солдат, Ристус. Я не интриган и тем более не еретик. Я знаю, зачем вы сюда прибыли, но для меня демоны и варп это всего лишь сказки. Я не верю в это. Обыщите все, переверните вверх дном Алый Рубин, но вы не найдете улик.

Кракс был уверен в своих словах и в его голосе звучало железо, но лишь в одном он был неуверен, и это Ристус понял по тревожному взгляду, который Гецци бросил на свою жену.
В Друстилле.

Кивнув, Ристус с серьезным видом принял свой меч обратно, затем аккуратно вложил его в ножны.

- Ну что ж, - сказал экклезиарх, выйдя в самый центр комнаты, - меня, видимо, ожидает небольшая поездка... Поэтому, прошу простить, но я с глубоким сожалением вынужден покинуть вас, - исповедник низко поклонился, отчего сразу зазвенели висящие на нем цепи и металлические талисманы, - надеюсь, нам еще удастся встретиться. Дон Гецци. Донна.

Кейн широко улыбнулся на прощание и, резко развернувшись, уверенными шагами направился к выходу, вслед за зовущими к аерокебу слугами.

Попрощавшись, священник сел в аэрокэб. Водитель любезно придержал дверь и закрыл ее за пассажиром.
Транспорт был просторным и уютным. Снаружи он выглядел как черный, блестящий монумент, символ роскоши и богатства его владельцев. Строгие очертания, отсутствие излишних украшений делали его подходящим и респектабельным транспортом для такого человека как Ристус. Машина мерно сверкала векторными турбинами, располагаясь на широком посадочном балконе, куда был прямой выход прямо из гостиной Гецци.

Внутри аэрокара было тепло и удобно: витал запах легких машинных благовоний, ворсистые сидения были высокими и мягкими. Водитель завел мотор, и дернув рычаг передач медленно взвил машину в воздух с просторного посадочного балкона.
Соломон смотрел в окно как отдаляется западное крыло резиденции Гецци – массивный дворец со множеством стрельчатых окон, украшенный вьющимися лозами и цветами. Пилот выровнял транспорт и теперь их путь стал намного тише и приятнее. Под негромкий гул двигателя Ристус наблюдал как под ним проносятся шпили и монументы Алого Рубина.

Спустя десяток скоротечных минут, они приземлились на подобную отправочной площадку. Водитель повторил свою любезность, выйдя из машины и отворив дверь экклезиарху.
Ристуса ждала комната в конце широкого коридора, по обычаю Гецци увешанного цветущими плющами. Вход в нее был архитектурно завернут набок от основного хода, чтобы избегать излишнего шума, как извне так и внутри. Услужливые слуги в красных жакетах, помогли расположиться и удалились, оставив только полную, коренастенькую девушку горничную.

За окном уже темнело и священник за день достаточно утомился, но все равно, преодолев усталость, бегло осмотрел свои нынешние покои, предоставленные гостеприимной Друсстилой.
Первое что бросалось в глаза это огромная кровать, устеленная перинами чуть ли не в полметра толщной. Нежные пастельные тона простыней и одеял были украшены изящной вышивкой. Далее стоял гардероб из вишневого дерева, стол и стул для записей и ведения дел. Полы были устелены скрадывающими звук коврами нежного багрового цвета. На стенах висели электрические осветители, стилизованные под факелы. Вдали виднелся вход в белоснежный санузел с роскошной ванной.

- Желаете отужинать перед сном, мой господин? – Горничная склонила русую голову в поклоне, обращаясь к осматривающемуся священнику.

Исповедник снял свой набитый под завязку рюкзак и аккуратно поставил его возле кровати. Остановившись в самой середине огромной комнаты, он уже было хотел начать обдумывать план дальнейших действий, в перспективе, возможно, лежа на этой прелестной мягкой кровати, когда услышал дежурный вопрос служанки. После таких фраз, как правило, всегда хочется есть, особенно если раньше не хотелось.

- Не откажусь. Изволите ли вы принести мне горячего рекафа и чего-нибудь не очень тяжелого к ужину? Я бы хотел принять пищу прямо здесь, - стоявший в центре комнаты Ристус даже не повернулся к служанке, скрестив сзади руки и устремив взгляд куда-то в окно, - оставьте, пожалуйста, рацион на рабочем столе и можете быть свободны до специального распоряжения. Это все.

Служанка не заставила себя долго ждать. Она покорно покинула номер священника выполнять поручения, оставив того осматривать свое новоприобретенное жилище. Убранство по меркам Гецци считалось обыденным и таких комнатв резиденции были сотни. От всего этого в голову Ристуса стали закрадываться мысли, о том сколько же нужно средств чтобы содержать такие покои, а более того откуда их взять на загаженной и забытой всем миром планете.

Обед вскоре подоспел. Слуга вежливо вкатил тележку с серебряными приборами и шелковыми салфетками цвета нежного шампанского. Он предоставил все это господину Ристусу и, кашлянув для уверенности, произнес:
- Госпожа Гецци передала вам бутылку Розового Вионье для аппетита и сна с наилучшими пожеланиями. Что-нибудь-еще мой господин?



На столике находились несколько тарелок на которых был салат в качестве закуски, и блюдо с морепродуктами, которых священник встречал в своей жизни, поэтому не беспокоился за съедобность. Все это вкусно пахло и выглядело аппетитно.

- Нет, это все. Можете быть свободны, - сказал Ристус абсолютно машинально. Казалось, он все еще был полностью погружен в свои мысли, пока не замечая происходящего. Нахмуренные брови и серьезное выражение лица выдавали в нем некую напряженность и тяжелые раздумья.
Только когда слуга наконец покинул помещение, достаточно громко и резко щелкнув затвором двери, Кейн будто очнулся от уже привычно занимающей его голову паутины сомнений и запутывающих мыслей. Он огляделся и удивленно приподнял брови, когда начал внимательно и пристально разглядывать свой ужин, склонившись над тележкой.

«Интересно.»

Ловким движением руки, словно профессиональный бармен, священник схватил изысканную бутыль за горлышко и начал многозначно вертеть, рассматривая красивое оформление на обертке, описание и содержимое. Возможно, даже узнать в этом что-то знакомое и прикинуть приблизительную цену этого славного напитка... После около минуты таких «покручиваний» и разглядываний, Ристус разочарованно усмехнулся, с надеждой во взгляде посмотрев на свою сумку, где пока еще лежала полная доза детокса. Устало выдохнув, Кейн аккуратно поставил напиток обратно на поднос, точно исполнял какую-то рутинную, неприятную обязанность. В очередной раз на лице отразилось выражение какой-то ухмылки.
«...сна с наилучшими пожеланиями? А просил ведь рекаф».

Ристус устало присел на мягкую кровать, лениво размял руки, шею, зевая потянулся, затем прилег секунд на тридцать, сомкнув глаза, и, наконец, уж очень нехотя поднялся и медленно, едва перебирая ногами направился в ванную. В голове все еще вертелась целая тьма проблем и планов, которые, несомненно, можно будет обдумать уже в душе, принятие которого является пока приоритетной целью.

«Сдается мне, - пронеслось в голове священника, - возможность помыться представится мне еще не очень скоро в обозримом будущем…».

Кейн принимал душ медленно и тщательно, напевая при этом известный гвардейский мотивчик*, услышанный им, не пойми где, не пойми от кого. Всего на этот священный** акт личной гигиены ушло около тридцати минут, зато теперь, как казалось Ристусу, он был, по крайней мере, опрятен и хорошо пах. Однако же, учитывая нахождение аколита в порядочных и влиятельных официальных кругах, ему давно следовало к тому же и причесаться, подстричься, побриться… Но это точно в другой раз. Первым делом исповедник надел свое защитное одеяние экклезиарха, а поверх – свой черный бронеплащ. Священные символы он цеплять не стал, убрав их сразу же подальше в рюкзак.
Насвистывая все ту же мелодию, аколит вышел из санитарного блока, все еще протирая волосы полотенцем. Он снова не торопясь подошел к тележке, небрежно бросив рушник на ближайший стол.


«Я точно пожалею об этом» - пронеслось в голове, когда Кейн взял в руки подходящую, насколько он помнит правила этикета, вилку... И сразу же положил ее обратно.
«Хотя об этом я пожалею еще больше» - священник покачал головой и, завернув одну креветочку в два зеленых салатных листа, не скрывая своего недовольства липкостью еды, завернул все это в найденную наспех в кабинете бумагу, затем, как ни странно, аккуратно положил в карман. А вот особый напиток, так симпатизирующий Ристусу, был отправлен в сумку вместо бутылки другого, почти паленого амасека.

Варианты дальнейших событий все еще обдумывались. Доверие – смерть гораздо более стремительная, чем голод и непреодолимое желание выпить выдержанного вина. Из дома необходимо было выбираться, но для очистки совести надо и проверить свои небезосновательные подозрения.

В течение всего следующего часа Ристус внимательнейшим образом осматривал свои апартаменты, обходя и вглядываясь в каждый скрытый угол, трогая и поворачивая все, что только можно тронуть и повернуть, проверяя на надежность входы и выходы, замки, их тип, насколько уязвимо помещение со стороны окна, выискивая прослушивающие устройства, камеры, скрытые комнаты и помещения.… И все под видом одной большой безобидной заинтересованности апартаментами, интерьером и обставляющими дом предметами, не забывая при этом промычать и посмотреть с оценивающим, будто красоту, взглядом, иногда даже задумчиво потереть рукой подбородок.

«Не сомкнуть нам глаз, ведь на границе…
Император стережет наш свет...»

Комната была не большой и не маленькой, ровно такой чтобы почтенный гость ни в чем не нуждался. Мягкий ковер на полу, алебастр на стенах, мебели ровно столько, сколько нужно для удобства и чтобы не ограничивать просторность.
Распахнутое окно имело дверной вход на обширный балкон, построенный таким образом, что выйдя на него, можно было обойти все здание по периметру. И повсюду же конечно тянулись бесконечные плющи дома Гецци, словно от этих растений было никуда не деться. Ристус развел руками мешающие плети, вьющиеся по стенам и ему открылась панорама ночной крепости-города:
Покои, выделенные священнику находились на верхних этажах. Даже пристально приглядываясь, он замечал внизу лишь крохотные огоньки фар движущихся автомобилей, людей с такой высоте и в таком полумраке не разглядеть.
Алый Рубин горел ночными огнями даже ночью словно в праздник Императора. Жители чувствовали себя здесь свободными и защищенными от опасностей остальной планеты крепкими стенами, турелями и морем, и старались не ввязываться в дела большого мира. Такими были и Гецци, но неожиданный визит посланца экклезиархии всполошил семейство. Конечно священник не сообщил им, о своих связях с Инквизитором Ингирами, но Кракс и Друстилла не были глупцами, чтобы об этом не догадаться.

Ночной ветерок обдувал освеженное после вечернего моциона лицо Соломона. Здесь воздух и правда казался чище, чем в остальных районах промышленной планеты. Обыск комнаты ничего не дал, жучков слежения, камер и прочего Ристус не обнаружил, тщательно проверив все щели и закутки. Священник потратил несколько часов на осмотр проводки светильников и складок в одеялах постели, но ничего не нашел.

Но Ристус не был доверчивым недотепой, чтобы думать, что все пройдет гладко и семейство Гецци выпустит его целым и невредимым. Слишком наглым и опасным был визит такого гостя.
Еда не содержала в себе ни запаха ни цвета, который мог бы говорить об отраве. Хозяева наверное попросту бы не решились умертвить гостя таким образом. Вино тоже было цельным и закупоренным судя по состоянию пробки и ярлыка – несколько лет. Это отсеивало все сомнения в отравлении.

Но все же. Стоя на балконе, и вдыхая ночной воздух священник понимал, что ему грозит опасность.
Сзади что то скрипнуло кожаными одеждами и Ристус заметил периферийным зрением легкую тень. Волоски на шее священника встали дыбом, для того чтобы предчувствовать опасность, не надо быть легализованным псайкером, достаточно просто прожить несколько лет среди хитрых и безжалостных врагов, притворяющихся твоими друзьями.

- Вам нравится интерьер? – Раздался сзади тягучий мужской голос. Он говорил из тени, и Ристус не мог его разглядеть. Настораживало то, что незнакомец находился между ним и входом в основную комнату….

- Не думал, - вымолвил священник спокойным, безмятежным голосом, правой рукой потянувшись к пистолету, висящему на ремне, - что меня найдут достойным вашего внимания так рано. Вы пришли, чтобы передать пламенный привет от ее светлейшества донны, не так ли?

Даже если Ристус сейчас и волновался о чем-то, внешне этого заметно не было.

- А вы сметливы, господин Ристус… - Человек вышел из тени, отбрасываемой густыми зарослями и священник смог его разглядеть. Это был высокий, атлетичный мужчина лет сорока, на нем была кожаная удобная одежда смоляного цвета, как у наемника. Он был настолько смел или, возможно, безрассуден, чтобы закрыть свое лицо. Карие глаза профессионального убийцы внимательно следили за движениями Соломона и жест его руки, потянувшейся к пистолету не остался незамеченным. Незнакомец хмурил свое умное лицо и ухмылялся в бородку, обрамлявшую его широкую челюсть.

В его руке был изящный тонкий трехграный клинок, который он держал наготове, но лезвием вниз. На поясе висели несколько кобур с пистолетами, но человек не притрагивался к ним:

- Вы сметливы, но не настолько, - вновь прошипел он, невидимым шагом подбираясь к Ристусу, - Разве можно считать эту накрахмаленную глупышку моим нанимателем? Нет уж, господин Ристус, не будем терять времени, вы прекрасно понимаете ,что сейчас произойдет…

- Этого мне хватит, - спокойно ответил священник, моментально взяв незнакомца на мушку, - ...для вашей казни.

Шах?.. Думать и разбираться в том, кто это и, что еще важнее, от кого, не было времени и смысла. Необходимо было для начала устранить угрозу непосредственную... Фигура типа Карнодона для этого подходила идеально. Партия, судя по всему, будет долгой.