[Sw] Шашкой и пулей | ходы игроков | 4-1. Стива

Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Бодрит, однако! Хоть кровь теперь и холодна, а биохимия опасности действует и на упырей, выходит.
Стараясь не споткнуться, Стива засеменил со своей нелегкой ношей в обход сарая. За угол завернул, шагов с десять сделал, как сызнова залаял, огнестрел. Два оглушительных хлопка, звон бьющегося вдребезги стекла, и тяжелющий удар в импровизированный шит. Доски, крепкие, надежные на вид доски, прямо перед глазами предательски треснули, развернулись цветочным бутоном, бросили в лицо горсть мелкой, острой щепы. Зарецкий, оглушенный, сбился с шага...

ссылка

Мстислав Карлович замотал головой, отплевываясь и отфаркиваясь от древесной щепы, но шагать продолжил. Сам себе он в этот момент отчего-то напоминал швейцарскую заводную куклу, которую ему как-то довелось приметить во время гастролей в витрине часовой лавки. Кукла стояла там не для продажи, а с целью привлечения посетителей и, как и Стива в данный момент, отлично справлялась с поставленной задачей: обращала на себя внимание.
Грустная аналогия.

Что оставалось Стиве? Идти или упасть, чтобы уже не подняться. И он пошел, съежившись за своим щитом, как легионер-ветеран под градом бритских дротиков...
-Он здесь, здесь, черт его дери! - раздался окрик совсем рядом, и через миг Зарецкий словно в центре боя при Бородино оказался - так вдруг кругом загрохотало. Стива не добрался до спасительного закутка самую малость. В артиста принялись стрелять и слева, и справа, и даже сверху. Еще один мощный удар обрушился на заслуженную дверь, коей циркач отгородился от своего супостата по правую руку, едва не свалив мужчину с ног. И почти сразу в след за этим под лопатку ввинтилось что-то тяжелое, острое и горячее, на секунду окатив все тело волной мертвящего оцепенения. В него попали. Попали!

ссылка

Болезненный тычок в спину, подтолкнул Зарецкого к решительным действиям. Игры в гуманизм не привели ни к чему хорошему Державу, не доведут до добра и бывшего артиста.

Пора было устроить господам стрелкам показательное выступление. Наподдав ногой по двери, отталкивая ее в сторону (вышло эффектно), Мстислав Карлович выхватил из под чужой куртки пару ножей, отправив их в полет к засевшему в окне стрелку. Извольте расписаться, в получении! Кровью, кровью, разумеется!

Мысли о крови добавили Зарецкому куражу, исторгнув из пересохшей глотки зловещий смех. Но превращать номер в оперетту было еще рано. И следующим ходом циркача стало тактическое отступление в нишу, между домом и пристройкой.

Дверь в сторону полетела, и перед Зарецким прямо оказалось аккуратно причесанное усатое лицо молодого темноволосого мужчины лет двадцати пяти. Лицо торчало из окошка, и под ним еще была крепкая рука с зажатым в ней дымящимся пистолетом. Не раздумывая, Стива метнул в усача один за другим два ножа.
Первый, показалось на секунду, вошел точно в глазницу... Но нет, показалось. В последний миг усач отшатнулся, и сверкнувшая молнией сталь лишь оцарапала мужчине висок, пустив тонкой струйкой юшку и, кажется, срезав прядь волос. Второй нож, жалобно звякнув, скользнул по наличнику и отлетел на двор.
Артист, не дожидаясь обстрела, резво нырнул в закуток, образованный углами построек.
-Андрей, ты как? - раздался окрик с южной стороны.
-Зацепил слегка, шельма! Пустяки! - отвечали ему с севера, - Осторожнее! Ох и ловок же, черт!
А Зарецкий почувствовал, как с южной же стороны потянуло сладостно-манящим, железистым запахом крови. Нет, не могла идти такая густая, плотная волна аромата живительной энергии, сконцентрированной в алую жидкость, от пореза, нанесенного Стивиным ножом. Где-то рядом кровь изливалась вольготно, обильным потоком, так, что вместе с нею человека покидала сама жизнь...
И двор огласил жалобный крик:
-Тя...тятя... Да что же?! Да как же!? Т-я-я-т-я-я!!!

ссылка

До чего же глупо все складывалось. Еще и промахнулся.
Но больше всего Зарецкому действовали на нервы разносившиеся по двору причитания. Он же хотел обойтись без насилия! Ну, почти... у него был план! Всего-то и дел, что пробраться в проклятую усадьбу - посмотреть на хозяина, на девочку, которая не должна просыпаться. Решить, что ему делать дальше. Решил? Посмотрел? Проклятье! Где же все пошло наперекосяк?

Зарецкий вытащил последние ножи, взвесил на ладонях, сокрушенно покачал головой. Сколько раз они его спасали? А как сам их спасать стал, так и попал волкам на зуб...

-Господа! Да вы же перебьете друг друга, к чертовой бабушке. А я тем временем и украл-то всего одну гаражную дверь. Право же не знал, что она Вам так дорога, но подумайте... стоит ли из-за нее умирать?

На несколько секунд повисло, если так можно сказать, неловкое молчание.
Стива внимательно вслушивался, вылавливая в тревожном шебуршении, доносящемся со стороны фасада с севера и юга, отдельные звуки - сдавленные всхлипы и приглушенные причитания, сочные металлические щелчки, неразборчивое перешептывания.
Наконец, с северной стороны заговорили отрывисто, с едва сдерживаемой яростью:
- Ах вот вы как запели, господин марадер? Однако, наглости вам не занимать! Изволите нам тут нравоучение-с зачитывать с позиции безвинно оскорбленного? Или это надо расценивать как утонченную угрозу? Что ж, попробуйте-ка претворить ее в жизнь, черт побери, милости просим!

А Мстислав стоял, тяжело привалившись плечом к бугристой бревенчатой стене, и в голове его вьюгой клубились сбивчивые мысли. До сей поры приглушенные, размазанные шоком от резких перемен, обрушившихся на артиста, теперь они навалились все разом, как охотнтчьи собаки на обессилевшего волка.

Зачем? Зачем он согласился? Из страха, вероятно. Страха посмертного возмездия, Божьей кары за земные грехи. Или, того хуже, небытия. А еще из жгучего желания жить. Пусть, не жить, но существовать хотя бы.
Получив отсрочку в странном театре-чистилище, он смалодушничал, не смог добровольно сделать окончательный и необратимый шаг за кромку. Напридумывал себе резонов и оправданий, может, и кажущихся достойными с позиции разума, но никак не с точки зрения человека чести. И согласился, оказавшись в роли наемника, отбирающего чужие жизни за мзду.
И что дальше? Кем Стива стал? Он татем прокрался в дом незнакомых людей. Хладнокровно строил планы, чтобы убить их. И сьесть. Господи Боже, сьесть!

Зарецкий судорожно выдохнул, прогнав воздух через не нуждающиеся уже в нем легкие, рванул запАх кожанки, и схватился за грудь, пытаясь нащупать под рубахой крест. Его, конечно, не было, только на шее болтался обрывок гайтана с тлеющими и сыплящимися концами...

Что теперь отличало его, Мстислава Карловича, от тех, с позволения сказать, товарищей, что люто расправились с его собственной труппой, прикрывая свое людоедство написанными кем-то "мандатами" и "постановлениями"? Тех, кого он истово ненавидел? По какому праву пришел он в эту усадьбу за кровью? И стоило ли ради этакого скотства цепляться за существование?

Ладони Стивы разжались, ножи мягко шлепнулись на сырую жухлую траву. А потом с широко распахнутыми глазами артист шагнул вперед - как в прорубь ухнул.
Два выстрела слились в один, швырнув тело циркача наземь. Первая пуля пробила грудь, а вторая вошла в темя, дробя черепную коробку и вышибая пригоршню мозговой ткани. Но Зарецкий невероятным образом был еще жив. Пронзительно-отчетливо услышал он будто у самого уха волнующий женский шепот: "Ах, милый Стива, вы меня ужасно разочаровали!", и лишь после этого скользнул туда, откуда возврата уже не будет...

****

-Ну что?
-Готовенький, Сан Андреич, не извольте сумлеваться! Эк башку разворотило! Карманы вывернуть?
-К чер... кхм.. Не надо.
-С телом-то что? До погосту свезем, али в леске прикопать?
-Не сейчас. От дома чтоб никто ни ногой! Уберите куда, чтоб глаза не мозолил, потом разберемся.
-Сан Андреич, батюшка, не по-христиански...
-Отставить! Делай, что сказано!
-Слухаюсь...

****

Тело несчастного Стивы оттащили от дома совсем недалеко - до ближайшего кювета. Сбросили, прикрыли наспех палой листвой. Никто не видел, что пару минут спустя лицо покойника утратило человеческий облик - неестественно для столь краткого срока смерти побледнело, распахнутые глаза, как подернутые золой угольки, засветились красным, а из под верхней губы выпозли два внушительных желтоватых клыка.
И тем более, на свою беду, обитатели усадьбы не были свидетелями того, как по прошествии нескольких часов копошащуюся в кювете крысу ловко схватили длинные, увенчаные когтями пальцы, и принялись выдавливать кровь из ее обезглавленного наспех тельца в широко раззявленный, алчущий рот...