Магия музыки | ходы игроков | Импровизация на струнах реальности (Трафальгар)

Все сплеталось воедино – тревога на грани отчаяния, грусть, чувство потери и даже отдаленный отблеск надежды, почти незаметный, но упрямо желающий сказать свое слово чуть более светлым переливом мелодии… Пальцы Трафа привычно и уверенно летали над клавишами, глаза были полуприкрыты, из головы не шел недавний разговор, а в сердце росла пустота... И в эту пустоту, зияющей дырой грозившую разорвать его на мелкие клочки, вливалась музыка, и парню казалось, будто он летит через холодную пустоту безжизненного космоса, а вокруг него поблескивают звездами ноты и заплетаются в узоры нити мелодии. Это было безумно, до боли красиво и столь же холодно, но при этом давало ощущение некоторого отрешенного спокойствия. Все эмоции концентрировались в подушечках пальцев и передавались контактам под клавишами, электрическим сигналом уходя в нутро инструмента и выливаясь наружу уже звуком, гармонией, музыкой. Музыкой, которая обволакивала Трафальгара, утешала его лучше родной матери, поддерживала его лучше любого друга. Это была его исповедь. И мир принял ее.
Но мелодия закончилась, отголоски ее затихли, и наступила тишина – гнетущая, пустая, серая тишина, которую хотелось нарушить хоть чем-нибудь – криком, словом, резким и неблагозвучным ударом по струнам или клавишам. Некоторое время он слышал только ее, и казалось, что она смертью беззвучно смеется ему в лицо. И лишь несколько секунд спустя в нее начали вплетаться мелкие звуки, которыми полно любое городское жилище, какой бы хорошей не была звукоизоляция. Проехал по улице автомобиль, у кого-то включилась сирена, кто-то звал во дворе собаку, откуда-то вылез Шон и коротким вопросительным «мяу?» напомнил о себе.
Жизнь продолжалась. Для других. А для него?

-Все в порядке, малыш. - прошептал Трафальгар и потрепал за ушком Шона, невесть откуда взявшегося под ногами.- Да кого же я обманываю? - хмыкнул парень. Все было кончено. Его пальцы, которые сами собой вдруг начали жать на клавиши, были правы с выбором композиции. Nemesis. Переводится как проклятие или наказание. За что? За то, что он был счастлив?!
Аргх! Отчаяние снова овладело Трафальгаром, и он поднял руку, чтобы выплеснуть свою горечь, ударив самое драгоценное для него - синтезатор, но не смог этого сделать. Эти чувства он уже испытал. Эти чувства он уже выразил, играя мелодию. Череда гармоничных звуков уже стала его исповедью, и теперь надо было подумать о том, что делать дальше.
Рука его безвольно упала вниз. Ответа не приходило. Простить ее или не простить? Пройти тест на СПИД или не обращать внимания? Забыть все или нет? Жить ему в итоге или не жить?

Пожалуйста не сгорай,
Ведь кто-то же должен гореть.

Знакомые строчки, всплывшие в памяти, пришлись кстати: может с помощью этой песни он развеет свои сомнения и решит, что ему делать?
Трафальгар сделал громкость колонок компьютера погромче, нашел в списках аудиозаписей вконтакте песню группы Флер "Голос" и включил ее. Это была самая его любимая песня этой группы. Она была запредельной, она раз за разом уносила его куда-то вдаль. Ее философский текст имел множество трактовок, но сейчас Трафальгар искал в ней ответы на свои вопросы. И нашел...
Дивные переливы мелодии еще не успели закончиться, вокалистка еще не допела последний куплет, скрипка не в последний раз появилась на заднем фоне, а он уже осознал: "Мне нужно увидеть Алю, поговорить с ней. Простить ее и отпустить самого себя."

Шон довольно заурчал в ответ на ласку. Коты ведь не понимают слов, они реагируют на интонации. Глядя на счастливо щурившегося кошака, Траф вполне мог в это поверить. Хорошо, наверное, быть котом, им вряд ли известно понятие измены. И связанная с нею боль. На время отступившая, она возвращалась сейчас с новой силой, грозя сломить парня, ища и не находя выход. Разрушение не принесло бы облегчения, только в созидании для него - решение. В попытках ухватиться за разлетающиеся края огромной дыры в его счастье и стянуть их вместе, залатав музыкой. Счастья уже, конечно, из этой истории не выйдет, но не будет по крайней мере дыры, в бездну которой улетают все его надежды. И, возможно, будет основа для следующей истории. Возможно... Но пока есть хоть какая-то вероятность, стоит ли складывать руки?
Поговорить с ней. Он сможет поговорить с ней. Пожалуй, признаться в измене проще, чем принять подобную новость. Она выложила свои карты и облегчила там самым свой груз. Переложив его на его, Трафальгара, плечи. Ведь теперь ему решать, что с этим делать и как дальше жить. А ей что - принять... Но он сможет. Нужно лишь найти точку спокойствия. Не сорваться. Не показать слабости.
Странно, но не было ненависти. Должна же, наверное, быть ненависть? Все-таки измена, и даже угроза жизни. А было только недоумение, непонимание. И боль. И где-то на заднем плане уже - обида, ущемленное самолюбие и все остальное.
Нужно что-то делать. Он так не хотел сгореть уже сейчас...

Он мог бы побежать за ней: вдруг она еще не дошла до метро? А ведь до него как раз было минут двадцать ходьбы. Нет, Трафальгар не успел бы. Да и слова на язык не приходили. Что поделать: у каждого была бы каша в голове от таких сюжетных поворотов в жизни.
Тем не менее, надо было что-то делать. Трафальгару хотелось одиночества. Да, в квартире он находился один, но он и не был здесь в то же время одним: Шон продолжал мурлыкать в надежде продолжения ласок, доносились громкие голоса соседей, спорящих о чем-то, и стены окружали его вокруг. Каждая стена давила на него, а ему ведь хотелось одиночества и пространства.
Решено! Пианист наскоро обмотал вокруг своей шеи шарф, накинул на себя свое пальто и вышел прочь из своей квартиры. Потом правда вернулся, чтобы проверить, закрыл ли он дверь. Закрыта. Трафальгар хмыкнул. Это была такая мелочь теперь, когда он может заразиться и умереть от самой банальной простуды.
Выйдя из подъезда и идя по направлению к реке, он думал: а может у него нет СПИДА? Он ведь еще не проходил никаких тестов там, или что там надо пройти, сдать, чтобы узнать, заражен ты этой пакостью или нет. И он, кажется, еще слышал когда-то, что в первые две недели шанс на полное выздоровление есть, а вот в следующие... Ах да, Аля же говорила, что начала изменять ему где-то с полгода назад. И Трафальгар, значит, мог быть полгода как заражен этой болезнью.
На улице было холодновато: где-то около минус десяти. Да и еще пронизывающий ветер с реки, название которой Трафальгар раз за разом забывал, явно не доставлял приятных ощущений. Был бы густой снегопад, было бы теплее, а сейчас только легкий снежок порошил. Но все же такая погода нравилась Трафу. Ему нравилось, когда стихия насылает на город метели и колючий снег собирается в вихри - попадая в них, ты сразу чувствуешь себя посвежевшим. А потом можно прийти домой и сделать глинтвейн. До чего же это благородный напиток! Именно в такую погоду, он становится самым вкусным и согревающим. Он бы пил глинтвейн чаще, но все вокруг только и говорили Трафу, что пить глинтвейн надо в холодную погоду - вот он и стал дожидаться поздней осени или зимы, чтобы поморозиться всласть и, придя домой, сразу же готовить горячее вино с фруктами, гвоздикой с корицей и медом...
-Не приближайся ко мне! Что бы ты ни сказал, я твердо намерена спрыгнуть! - донесшийся голос вновь вернул Трафа к реальности после того, как он практически погрузился в транс, размышляя о погоде. Он, оказывается, облокачивался о перила на мосту через реку и смотрел на лед и на воду в проруби. Пианист повернул голову, чтобы посмотреть на девушку, вырвавшую его из забытья...

А девушка тем временем, оказывается, пока он смотрел прямо перед собой, уже перелезла через перила и теперь стоит на небольшом каменном уступе. Посмотрев на нее, Трафальгар с большей степенью уверенности мог сказать, что она была стройной. Вроде бы. Все же куртка насыщенного темно-сиреневого цвета довольно успешно защищала слабые места в ее фигуре и скрывала интересные мужскому вниманию подробности силуэта. И это происходило в вечерний час, когда везде уже было довольно темно, что определенно не улучшало восприятия окружающей действительности.
Как-нибудь еще описать девушку было затруднительно: из лица - спасибо глубокому капюшону - был виден лишь кончик носа, а выхватывать другие подробности было некогда - непонятно, ждала она его ответа или нет, но спрыгнуть была явно готова. САМОУБИТЬСЯ НАФИГ она была готова, уточнил про себя Трафальгар. "И что же я буду делать?", - промелькнуло у него в голове: "Остановить ее? Нет, это свободный выбор свободного человека, да и я сам практически готов прыгнуть вместо нее. Или...", кривая улыбка исказила его лицо, " может настало и мое время побыть последней сволочью?!"
Девушка вообщем-то больше и не ждала, что он что-либо ей скажет. Сейчас она смотрела вниз, решаясь на последний шаг в пропасть. Трафальгар почувствовал, как с его последними мыслями в нем что-то отключилось, что-то нравственное. В срочном порядке рыская по своим карманам в поисках мобильника, он - самое глупое, что ему пришло в голову - попросил ее подождать, чтобы она не шагнула в воздух раньше времени. Капюшон повернулся в его сторону, но, так как освещения на мосту не было, лица все равно было не видать:
-Что тебе еще? Я спрыгну! - голос девушки дрожал, она вновь посмотрела вниз и обратно повернулась к нему, чтобы услышать ответ.
-Я... щас... уже все. Стоп, нет. Еще минуточку. - Трафальгар достал телефон и, проклиная столь неудобный сенсорный экран на этой дешевой мобиле, включил камеру и нацелил ее на будущую жертву суицида. - Все теперь можно. Прыгай.
Однако его действия вызвал шок у девушки: Трафальгар наверняка бы увидел, как у нее расширились глаза от удивления, если бы мог видеть через непроглядную темноту капюшона. Несколько секунд она честно тупила, и затем кончик ее носа дернулся:
-Ты, что, рехнулся?! - голос девушки-в-фиолетовой-куртке взял высокий тон, но на визг не перешел. Следующие слова она говорила уже тише, но в них сильнее чувствовалась ее замешательство. - Что ты... Зачем... - перебирала она начала вопросительных предложений, пока ей в голову, очевидно, не пришло слово, которое вмещало в себе сразу все и конкретно выражало ее чувства. - НАХ*Й?!
-Прыгай, не стесняйся. Выложу на Ютуб, получу миллион просмотров. - проговорил Трафальгар каким-то неестественным, не своим голосом, подходя поближе, чтобы лучше было снимать. Несмотря даже на режим "ночная съемка", качество изображения стремилось к нулю. Это обстоятельство заставило его зачем-то цокнуть языком от разочарования, что не скрылось от девушки, которая сразу и правильно все растолковала.
Устраивать шоу из своей смерти - это явно было не то, что она хотела. Девушка от обиды зарычала и, держась одной рукой за перила ограждения, а другую - сжав в кулак и грозя ею ему, закричала:
-Выключи! Выруби ее, тварь. Я спрыгну вниз и никто не должен видеть это! Я хочу умереть одна! - На последних словах она топнула ногой. И поскользнулась. И потеряла равновесие, начав падение, на которое никак не могла решиться.
Трафальгар, который уже довольно близко к ней подошел, уронил мобильник и сразу же метнулся к падающей девушке, не раздумывая, на рефлексах выбрасывая руку вперед... Успел. Еле успел схватить ее за ладонь, и теперь она практически повисла на его руке. Надежно оперевшись ногами об основание ограждения, он ухватил ее ладонь второй рукой и начал поднимать ее вверх.

Испокон веков пещерные человеки* таскали своих самок к себе в пещеру. Перед Трафальгаром выбор, что делать со спасенной девушкой, даже не стоял. И не потому, что в нем заговорили низменные инстинкты с приветом из далекого прошлого, а потому что раз уж он соизволил спасти девушку от самоубийства, то пусть соизволит теперь и чаем отпоить... с конфетками.
По дороге домой ему приходилось чуть ли не волоком тащить ее. Едва не ставшая жертвой, то ли своей глупости, то ли самого свободного выбора, девушка не проронила ни слова. Впрочем пианист мог просто не расслышать из-за своего громкого пыхтения ее едва заметный и возможно нецензурный шепот. Шутка ли, ему пришлось ее сначала вытащить, а теперь еще - и просто тащить. Да уж, не для дел спортивных его роза цветет, не для них.
Коротко ли, поздно ли, но тихим ходом они-таки добрались до его квартиры, находящейся на четвертом этаже, и заползли внутрь.
Тут только до него дошло, что он сам ей ничего не сказал и что она возможно считает его теперь маньяком-насильником или серийным убийцей, который только и ждал подходящего момента и подходящую жертву.
-Я хороший - почти жалобно обратился к ней Траф, снимая шарф, и тут же отвесил себе мысленный подзатыльник. - Кхм, то есть не подумай про меня ничего плохого. Ааа... Забудь. Просто попьем чаю и поговорим, хорошо?
Девушка постояла некоторое время, раздумывая, а затем сняла капюшон, явив миру и джазовому пианисту в частности местами вьющиеся золотистые волосы, заканчивающиеся чуть ниже подбородка. На лице пока он не стал сосредотачивать свое внимание, чтобы не начать сравнивать, насколько она похожа на Алю.
-Пойду чай поставлю - с улыбкой сказал он раздевающейся в прихожей девушке и пошел на кухню наливать в чайник воду из фильтра. Контакт пошел. Для полноты ситуации, думал Траф, не хватает только... музыки. Ощущение, возникшее вместе с этим словом, просто умоляло что-нибудь включить, чтобы выключить тишину. Слишком он ее наслушался, пока гулял. До того невыносимо наслушался, что он, включив чайник греться, помчался в комнату с компьютером, но приостановился в прихожей.
-Проходи на кухню, не стесняйся. На сушилке выберешь чашку по вкусу. Я сейчас включу музыку. Любишь джаз?
-Никогда не слышала. - разбила она его надежды.
Что ж. Значит надо выбрать композицию, которая должна ей понравится. John Coltrane, например, обязательно должен был ей понравиться.
Сделав свой выбор, он включил именно то произведение, чье название просто идеально соответствовало ситуации. Установив комфортную громкость, Траф вернулся на кухню, где спасенная им незнакомка, разумеется, уже успела занять его самое любимое место за столом. Но жаловаться на это было бы верхом занудства, поэтому пианист не стал делать этого, а просто налил чая, поставил на стол сахарницу и тарелочку с конфетами и сел напротив девушки.
-Меня зовут Трафальгар. - поведал он ей, сдувая легкий пар с поверхности чая - А тебя?
"Да уж, оригинальное начало беседы, молодец", - подумал он: "Похоже, я совсем пропащий в делах коммуникации".

Девушка активно сопротивлялась только первое время. То ли ей было действительно все равно, то ли она не так уж и стремилась на тот свет. По крайней мере, когда Траф схватил ее за руку при падении, она судорожно вцепилась в его запястье, которое теперь неприятно ныло, напоминая о том, что резко повисшие на одной твоей руке несколько десятков килограммов могут оказаться сущей безделицей разве что в голливудских фильмах. Впрочем, несостоявшаяся самоубийца оказалась довольно легкой, поэтому Трафальгару, при всей его непохожести на Шварценеггера, вполне удавалось сдерживать ее периодические порывы сбежать. Хотя последняя попытка, уже почти у самого дома, ей почти удалась - расслабившись от близости цели и от того, что пленница снова притихла, парень едва не упустил ее, когда она снова вырвалась и бросилась наутек. Но ей не повезло (или повезло – это уж как сказать): оступившись, она упала, и догнавший ее Траф таки затащил девушку в свою квартиру.

Общее безразличие людей, которое порой так бесит, сейчас было парню на руку: редкие прохожие хоть и посматривали на них с подозрением, но ни один не стал вмешиваться, видимо, думая, что на улице разыгрывается очередная супружеская сцена. И к лучшему - еще не хватало, чтоб кто-нибудь вызвал милицию. Что бы он тогда им рассказывал? И что бы рассказала она? Вряд ли можно было быть уверенным в том, что девушка подтвердит, что его поведение было скорее героическим, чем преступным. Он же ее совершенно не знал. И то, что его руки чувствовали сквозь дутую куртку стройное, не лишенное форм девичье тело, еще отнюдь не означало, что в этом теле не хозяйничает стервозный или лживый характер, а в обрамленной золотистыми волосами головке шарики с роликами не спешат произвести рокировку.

Но все обошлось. Кричать и звать на помощь девушка не придумала или не посчитала нужным, а в своей квартире Трафальгар почувствовал себя свободнее и спокойнее. Приключение со спасением незнакомки увлекло его настолько, что все мысли о его собственной проблеме временно отошли на задний план, в крови играл адреналин, а воображение рисовало картины чаепития, которые вполне можно было бы назвать идиллическими и даже романтическими, если бы не необычность их внезапного «знакомства». Вот только девушка не спешила оправдывать его надежды. Хоть она и не предпринимала более попыток сбежать, и, потоптавшись некоторое время в прихожей, все же разделась и прошла на кухню, представляться и оказываться милой собеседницей пока что, казалось, в ее планы не входило.

- Ну и имечко… - криво усмехнувшись, хмыкнула девушка. - Не русский, что ль? И вообще, какого черта?..

Хозяйничая на кухне, Траф смог более подробно рассмотреть свою гостью. Она действительно была молодой и симпатичной - пожалуй, даже слишком молодой и слишком симпатичной, несмотря на растрепанные волосы и возмущенно-презрительное выражение на лице. На вид ей было от силы лет шестнадцать, что наводило не на самые радостные мысли. И она совсем не была похожа на Алю. Но это было слабым утешением, ведь если она действительно несовершеннолетняя и ей вздумается на него заявить, зная теперь и его имя, и адрес, ему несдобровать. Это несколько омрачало обстановку, несмотря на лившиеся из комнаты звуки музыки, которую парень так любил.

Но тут с незнакомкой случилось что-то странное. До этого она сидела, запустив пальцы в волосы, упираясь локтями в стол и уставившись в одну точку. А потом начала хихикать – и вдруг рассмеялась. Конечно, были в этом смехе истерические нотки и, скорее всего, это просто стресс выходил из нее таким образом, но казалось, что смеется она искренне. Отсмеявшись, она вытерла кулачками выступившие на глазах слезы – как-то совсем по-детски и беззащитно, и все же взяла в руки чашку – в обе сразу, грея о нее свои пальцы. По-прежнему избегая смотреть на Трафальгара и все еще периодически то ли хихикая, то ли всхлипывая, она сказала негромко:

- Прости. Наверное, мне нужно тебя благодарить? Я Женя.

Внезапная перемена в настроении Жени испугала Трафальгара. Или не испугала, а насторожила. А может не насторожила, а просто оставила его в недоумении. Одно дело разговаривать более-менее спокойно с девушкой, ощетинившейся в ежика. И совсем другое - иметь дело с такой бурной реакцией. Вроде и плачет (слезы в глазах-то видны!), и истерически смеется при этом.
Трафальгар ужасно не любил, когда его девушка Аля плакала, потому что он просто не знал, что ему в такие моменты делать, какие слова утешения говорить. Чувствуешь себя беспомощным и почему-то виноватым.
И вот сейчас он ясно почувствовал свою беспомощность перед ней, хотя и понимал, что белокурая девушка просто выпускает пар вместе со смехом и слезами.
-Милого и дьявольски симпатичного. Это я про черта. - Траф сделал глоток чая и вдруг заметил, что он взялся за кружку точно также, как и Женя, обеими руками. Tea for two тем временем плавненько закончилась, и на ее место встала следующая композиция: Take five. - Меня можешь не благодарить. А вдруг я маньяк?
Музыкант улыбнулся своим словам и на мгновение закрыл глаза, чтобы в полной мере насладиться ведущей линией трубы и его нежными переливами.
-Знаешь, Женя, мне сейчас очень хочется тебе сказать, что своей жизнью разбрасываться нельзя, и прочитать тебе прочие бла-бла-бла-нотации, но я постараюсь держать себя в руках.
"Открыто достижение: верх тактичности. Практически сразу напоминать девушке о попытке самоустраниться - так держать, Траффи! Молодец!", - печально подумал пианист, опустив свой взгляд в глубь своей чашки с нарисованным тигренком.

Истерика продолжалась недолго – всего пару минут, и композиция еще не успела закончиться, как девушка начала потихоньку успокаиваться. Но и с радостью идти на контакт она тоже не спешила, снова надолго замолчав после своеобразного извинения. В ответ на слова Трафальгара она лишь хмыкнула, видимо, не особо оценив юмор парня – или будучи просто не в состоянии его ценить, что было, в общем-то, понятно и простительно. После «маньяка» она лишь в очередной раз истерично хихикнула и взглянула прямо на него красными, заплаканными глазами - не без крывшейся где-то в их темной глубине нотки упрямства, впрочем.

- Маньяк? – она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла вымученной и неестественной. – Ты и вправду думаешь, что теперь для меня это важно?

Казалось, она всю свою боль вложила в это "теперь". И ведь действительно. Женя еще недавно хотела покончить с собой – а может, и до сих пор хочет и воспользуется любой возможностью, как только он ее отпустит? Дорога ли человеку честь и важно ли здоровье, когда он не хочет жить?

- Может, я сама маньячка, и таким образом цепляю парней, чтобы потом их убить и обокрасть?

Язвительный тон девушки мешал наслаждаться композицией. Она же, судя по всему, и вовсе не обращала на нее внимания – или, по крайней мере, не заостряла его на музыке. По-прежнему глядя больше в чашку, чем на него, она, тем не менее, почти успокоилась, перестала истерично хихикать и громко всхлипывать, хотя слезинки нет-нет, да и скатывались по ее щекам. Она не обращала на них внимания, больше не вытирая их и позволяя им свободно падать на тонкий серый свитер и оставлять на нем темные пятна. Не удостоила она комментарием и последнюю фразу музыканта, оставляя его гадать, что за мысли бродят сейчас в ее голове.

- Те же ни хрена не знаешь… - отозвалась она чуть слышно через некоторое время, когда саксофон взял передышку, и мелодия отдавалась лишь перестуком ударных и ненавязчивым аккомпанементом фортепиано. Это даже не было ответом на последние слова Трафа, а было сказано просто так, безотносительно, общим выводом. Язвительность улетучилась, и в словах ее были теперь лишь горечь и обреченность. Тем не менее, она заметно расслабилась, откинувшись на спинку и прижав чашку с чаем к своей груди - так и не сделав ни одного глотка, лишь греясь об нее. Растрепанные волосы непослушными прядями свисали на лицо, наполовину скрывая глаза. Но даже они не могли скрыть того, что девчонка была красива. Очень красива. И брошенный вдруг на парня взгляд заставил мурашки пробежаться по его спине. Или это был снова вступивший в свои права саксофон одной из его любимых мелодий?

- И правда ни хрена... - произнес Траф, уткнувшись куда-то в глубь чашки. С огромной ясностью он чувствовал сейчас: перво-наперво жалость к этой девушке, Жене, и стремление узнать, что с ней произошло. Но в его чувствах была и другая сторона - Трафальгар ощущал предательство, растекающееся по его сердцу словно желчь: какое право он имел помогать этой девушке, увлекаться ее красивым лицом, если... если он любит Алю, даже несмотря на то, что она изменяла ему?! Потрясения медленно отходили, острая влюбленность в Алю вместе с глухой болью в сердце возвращалась, а в реальности перед ним сидела Женя, ее проблемы и его проблемы. Его чувствам вторила и подогревала их песенка, шедшая следом за джазом. Это был один акустический кавер, который так любила его девушка. Tom Dice – Bleeding Love.

-Говорят, выговариваться полезно. Становится заметно легче на душе. - Траф наконец-то отвлекся от чашки после минутного раздумья и вновь посмотрел на свою гостью. Ее красивые, растрепанные волосы невольно задержали его взгляд. - Но это ты, конечно, как хочешь. Расскажешь, что с тобой стряслось; я расскажу, что случилось со мной. А потом можем подумать, как это все решить.

Песня к своему концу начала "усиляться", затрагивать более глубокие струнки души, и Трафальгар это сразу про себя отметил. Он любил такие моменты в музыке, этакую идеальную завершенность, что не оставляет равнодушным человека, который прослушает эту песню.

Девушка подняла на Трафальгара глаза и долго молча смотрела - но не на него, а, казалось, сквозь него, и от этого немого взгляда становилось неуютно. Потом все же заговорила, шмыгнув носом:

- Легче, говоришь? Бывают ситуации, в которых легче уже не станет… Не может стать… Ты думаешь, я истеричка какая и каждый день в речку бросаюсь, да? Но ты хочешь знать? Правда хочешь?

Вызов, горечь, боль и отголосок отчаяния слышались в ее словах. Но она не стала больше медлить или язвить и просто рассказала Трафальгару свою историю - немного сбивчиво, сдавленным голосом, сквозь слезы, которых уже устала стесняться, и снова уткнувшись взглядом в чашку, уже не поднимая на парня глаз, снова скрывшихся за беспорядочной челкой.

- Я правда не знаю, как с этим жить… Пойми, мне же еще даже семнадцати нет, а этот урод… Короче, попробую по порядку... У меня папа погиб три года назад. Он офигенный был - умный, сильный, добрый. Правда – не потому, что он мой отец, я больше не знаю таких… Не понимаю даже, что он в маме нашел, кроме внешности. Я знаю, нельзя так о родной матери, но ты поймешь… Дура она, в общем, хоть и красивая. Она замуж выскочила буквально через полгода, представляешь? Этот, наверное, еще при отце был. Мама, она такая, знаешь, не слишком заморачивается… А я этого чувака до их свадьбы видела всего пару раз. Они обычно у него встречались. Мне было по фигу, если честно, с кем она трахается, пока он с нами жить не начал. Поначалу такой еще ничего, строил из себя нормального, подмазывался, денег давал на карманные расходы, особо не совался ко мне, можно было жить. Я уж думала, ну ладно, хоть мама будет счастлива, хотя мне он изначально не очень нравился. Из таких, знаешь, которые очень себя любят, а больше никого. А он потом приставать ко мне начал, особенно как выпьет – а он любитель иногда. Я маме пыталась говорить, а она ему больше верит, чем мне, дура влюбленная. Типа я наговариваю на него, потому что он мне не нравится, и я хочу, чтобы они расстались. И он тоже такой обиженный ходит, как будто действительно я его оскорбила, а не он меня, актер хренов… И она такая за ним: ну прости, я знаю, что ты этого не делал, не обижайся, бла-бла-бла - и в спальню, а меня наказывает. Мать меня вообще не очень любит, она детей в принципе не хотела, это отец настоял, когда она забеременела… Он сам и занимался со мной всегда. А для нее я обуза и причина растяжек. Лучше бы тогда и не рожала меня совсем!

Женя сделала небольшую паузу, сделав-таки небольшой глоток остывающего чая. Усмехнулась горько. Продолжила почти спокойно:

- В общем, понятно уже все, наверное. Она уехала как-то на пару дней, а он нажрался, как скотина, и… Я пыталась сопротивляться, правда. Но ты посмотри на меня, а он выше тебя и весит раза в два больше, чем я, куда уж мне… Скрутил, как девчонку… Больно было до жути... А он мне рот зажал, чтоб не кричала, и все приговаривал, что я не докажу ничего, и что прибьет, если посмею в милицию пойти…

От нахлынувших воспоминаний ее передернуло так сильно, что чай в чашке расплескался, и капля его упала ей на свитер. Женя безразлично посмотрела на очередное пятно, поставила чашку на стол и сплела руки под грудью, словно ей было зябко.

- Я думала, я его убью на фиг. Он же пьяный был, задрых потом. Я выпуталась кое-как, отмывалась долго... Рыдала, понятное дело – оно ж еще и болело все. Думала позвонить кому, а и некому особо... Потом выхожу, а он спит, так я нож на кухне взяла большой для мяса... И не смогла. Ненавидела его до безумия, а убить все равно не смогла.

Губы девушки дрожали, еще две крупных слезинки скатились по щекам, на миг задержавшись на подбородке.

- Я еще думала, что переживу и смогу забыть, как страшный сон. Мать вернулась, он притих... А теперь узнала, что беременна, два месяца уже… А я тогда не пошла в милицию, и матери тоже не рассказала. Зря, наверное... Они ж вообще могут доказать как-то… Или для того мыться было не надо… Не знаю, в общем. Тогда стыдно было и страшно, а теперь думаю - пусть бы и убил, так хоть не сама, и не знала бы того, что он теперь во мне живет. И аборт сделать не могу – и денег нет, и просто не могу… И рожать от него не хочу – ну куда? Я ж этого ребенка любить не смогу, зная, от кого он… У меня ведь никого больше не было… Я ж не блядь какая, я училась, читала много, в университет собиралась, надеялась, что встречу парня, который меня не только за внешность полюбит... Такого, как папа... А вот так вот вышло. И как мне теперь жить? Как? И зачем?

Она опять подняла на Трафальгара глаза – полные слез, красивые темные глаза – и посмотрела на этот раз прямо на него, словно ища в нем ответа.

Трафальгар молчал. Он не знал, что сказать Жене. А сказать хотелось многое. Каждое ее слово эхом отразилось многие десятки раз в сердце, заставляя то сжиматься от отвращения к отчиму девушки, то гневно взбухать, перегоняя кровь горячее, чем положено.

-Я... - начал было говорить Траф, как вдруг замялся под ее взглядом. Сказать многое хотелось. "Я тебе сопереживаю". Или: "я тебе помогу!". А может быть: "я прибью этого говнаря(заражу СПИДом), только скажи, где он"? Но что ему надо было сказать в первую очередь?
Вдруг Трафальгар почувствовал боль в руке. Освободившись от вопрошающего очарования глаз девушки, взгляд скользнул вниз и остановился на побелевших от напряжения костяшках пальцев. Траф разжал кулак, и свет люстры, пролившись на ладонь, очертил полоски, оставшиеся после ногтей. "Ненавижу таких людей. Грубых, "взрослых", ломающих в хрупких, невинных людях самое светлое - душу", - сморщившись, осознал Трафальгар суть своего гнева и то, что он не сможет остаться равнодушным - ведь он уже неравнодушен к ней и ни за что не станет ранить ее еще больше.

-Ты должна жить. И ты будешь. - Траф встал из-за стола, уперевшись о него руками, и продолжал смотреть в глаза Жени, будто повторяя мысленно сказанное только что. В его голосе зазвенела уверенная металлическая нотка, убеждающая девушку послушаться его. Но все же говорил он медленно: сдерживаясь от кипящих в груди эмоций, ему приходилось подбирать слова. - Этот придурок должен сдохнуть, но не ты. Я же вижу, что ты хорошая девушка, и у тебя все впереди. Знаю. Избитая фраза. Но поверь мне: это пройдет, как проходит все плохое в жизни...

Трафальгар, подтолкнув свой стул поближе к девушке, вновь сел на него и затем немного неуверенно положил руку на плечо Жени. Легонько, чтобы передать всю ту бездну сочувствия и желания понять и помочь, которая в нем бурлила:
-Я помогу тебе. Можешь оставаться у меня, а выход мы с тобой придумаем. И как тебе теперь жить, и зачем - найдем ответы и на эти вопросы. Хорошо? Ты примешь мою помощь?

- Да никому я ничего не должна, – огрызнулась Женя, но без настоящей злобы или вызова, с тихой горечью человека, отчаявшегося найти выход. - И что пройдет? Беременность пройдет? Как простуда? Я три теста сделала и у гинеколога была – не пройдет…

Она все же отвела взгляд, под которым становилось неуютно – оттого, что не было очевидного выхода из ее ситуации, не было слов, которыми можно было убедить ее в том, что все будет хорошо, не было действий, которые можно было предпринять для однозначного улучшения ее положения – уж слишком хорошо оба сидящих на кухне человека понимали, что бывают ситуации, выходы их которых, даже если есть, один другого непривлекательнее. Ведь ей не станет лучше, если умрет этот подонок – это очевидно - еще винить себя станет за то, что кто-то взял на себя такую ответственность и грех на душу из-за ее - это даже если предположить, что молодой музыкант и впрямь способен на убийство ради незнакомки. И нет способов исправить то, что он сделал, ведь он забрал у девушки то, что дается ей лишь раз в жизни. В ее глазах стояли слезы, да и в горле тоже – она то и дело шмыгала носом и судорожно сглатывала. Казалось, она сейчас разрыдается, но через несколько секунд ей все же удалось взять себя в руки, и, глубоко и прерывисто вдохнув, она притихла. Чуть вздрогнув от прикосновения Трафа, она все же не стала сбрасывать его руку. То ли Женя начинала доверять своему неожиданному спасителю, то ли она уже находилась в том состоянии, когда все равно, что с ней будет. Тем не менее, она с искренним удивлением посмотрела на него, услышав его прямое предложение о помощи.

- Я… не могу… Меня же будут искать. Странный ты… Тебе проблем мало? Я вообще не понимаю, на хрена тебе все это надо. Спасать меня, тащить сюда… Я же тебе никто… И мне нечего тебе дать… - она вдруг ощутимо напряглась и снова посмотрела ему в глаза, внимательно, недоверчиво и почти испуганно, видимо, подумав на миг о том, чем она могла бы заплатить незнакомому парню за помощь. Но, судя по всему, не нашла в лице Трафа ничего подозрительного – по крайней мере, она снова расслабилась и отвела взгляд.

- Кстати, ты обещал рассказать, что у тебя случилось. Кто-то крепко стукнул по башке?

Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривоватой и совсем не веселой, и даже сарказм ее – каким-то детским. Женя явно пыталась храбриться, казаться сильной. Ей было стыдно за недавний срыв, и это тоже было видно. Но несоизмеримо более сильным было отчаяние, которое прямо-таки переполняло ее. Острая жалость к девушке и ненависть к тому, кто посмел надругаться над ней, позволяли отступать на задний план мыслям о том, что случилось сегодня днем, но теперь придется рассказать ей об этом – раз уж пообещал.

-А моя история началась прямо сегодня...

Траф замолчал, так как не мог найти слов. Было стыдно. Для него-то, может быть, еще не все потеряно, если он пойдет в диспансер и проверится. А он, словно гордясь, сказанул бедной Жене: "А у меня тоже есть проблема, прямо Проблемище, и я тебе сейчас все расскажу. Все как было, нигде не превру". Ну, изменила ему девушка, ну, обнаружили у нее ВИЧ. Его-то жизнь еще продолжится, а ее стремительно рушится.

В его мысли вмешалась песенка, заигравшая вдруг. Музыкант и забыл, что оставил музыку на компьютере включенной. Ему нравился этот прохиндей-перепевщик Richard Cheese, но вот его "I Wanna fuck you like an animal" была совсем не к месту. Чувствуя, как его щеки стремительно наливаются краснотой, Траф встал из-за стола и пошел в комнату переключить песню и заодно сделать потише.

Russell Gunn – African Queen была в плане создания фона гораздо лучше. Свет вокруг стола словно померк. Траф часто воображал себе именно это. Стол, вокруг него уютная тишина, и два человека. В интимном танце сплетаются и расходятся между собой звуки саксофона и гитары. Расходятся и начинают рассказывать свою историю. Сходятся вместе и находят нечто общее. Тени вокруг мерцают, но их не замечаешь. Тени составляют контраст свету, который льется за столом, заставляют сосредоточить свое внимание на свете, а не на темноте вокруг. Уютно. Гитара чувствует себя уютно, так как саксофон ее понимает. И она тоже понимает его. Танец без слов, движенье в нем - звук,и каждому суждено затеряться в нем и найти другого через движенье, через звук. Стоит стол, на него падает свет, вокруг темнота и беседа идет.

Пианист вновь сел напротив Жени и наконец-то стал рассказывать:

-После того, что ты рассказала, мои беды... Кажутся мне жалкими. Все было замечательно. У меня была девушка Аля. Я ее очень сильно любил. Люблю. - спешно поправился Траф, а затем опустил глаза и продолжил. Слова выходили из него как-то сухо. Они першили в горле и так и норовили там застрять. - Любил. И еще у меня были музыка и вся жизнь впереди. А скоро этому, возможно, придет конец.

Пианист сглотнул. Воспоминания о случившемся утром вернулись вместе с какой-то тупой внутренней болью и камнем на сердце, тянувшим удариться головой об стол пару раз и завыть от безысходности.

-Я позвал Алю сегодня ко мне. Хотел прогуляться с ней и пригласить через пару дней в японский ресторанчик. Там играют на сямисене. Интересный инструмент. - О боже! Зачем ему говорить ей именно это? Траф виновато улыбнулся и перешел к делу. - Я открываю дверь, и она стоит передо мной. Взъерошенная и глаза серьезные - я сразу понял, что нас ждет серьезный разговор. Я кивнул ей, рассказывай. И она начала говорить, а меня словно по голове кувалдой. Полгода назад она познакомилась с неким Мишей. Влюбилась. - сложное слово. Много эмоций. Траф по слогам выговорил его. - в него. Но мне ничего не говорила. Стыдилась, а также разобраться не могла в своих чувствах. Не суть. И вот недавно у этого Миши нашли ВИЧ, а потом и у Али тоже. И вот она пришла и рассказывает, что я болею СПИДом, может быть, уже несколько месяцев, что она мне изменяет. Нет, изменяла.

Из комнаты тем временем высунулся кот и, обойдя стол, он вопросительно посмотрел на гостью и мявкнул.
-Это Шон. - выполнил требование своего питомца Траф и продолжил. - Она выпалила все это мне в лицо и сразу убежала. А вот мне некуда было убежать, и я остался. Постоял, сыгранул разок на синтезаторе. А в голове все крутились ее слова и еще вопрос: сколько мне осталось до того, как я заболею простудой, от которой не смогу вылечиться? Не знаю. Потом я побежал за ней. Сейчас уже не знаю, что хотел сделать: обнять или придушить. Но найти ее не смог. Встал у моста, думая, что сегодня именно тот день, когда следует напиться алкоголем, например глинтвейном. Может быть, тоже спрыгнул. Но ты, внезапно для меня оказавшись в том же месте и в то же время, решила спрыгнуть первой. А я сделал то, что сделал. Вот как-то так.

Траф скосил глаза в сторону настенных часов. Маленькая толстая стрелка зашла за X и приближалась к XI. Сегодня был день полный на переживания, рассудил пианист. Девушка, наверно, устала. Такие разговоры обычно выматывают.

-Ты, наверно, устала? Я постелю тебе кровать, а сам буду спать в другой комнате. Завтра у меня репа, но я на нее не пойду. Буду помогать тебе.

Женя приготовилась внимательно слушать, забравшись на диванчик кухонного уголка с ногами, обхватив колени руками и глядя на Трафа из-под растрепанных волос. В этой позе была одновременно закрытость и какая-то по-детски трогательная беззащитность, но сама девушка, похоже, немного успокоилась. Когда он вышел в комнату переключить музыку, она проводила его долгим задумчивым взглядом, а когда вернулся, она смотрела в окно, но тут же обернулась, услышав его шаги, и в ее глазах был вопрос и приглашение говорить. Рассказ парня она слушала молча, не перебивая и не отводя взгляда, терпеливо ждала, пока он найдет нужные слова, пока справится с норовящими вновь охватить его эмоциями.

На улице пошел снег – за темным прямоугольником окна из темноты то и дело появлялись крупные, пушистые снежинки, неспешно опускавшиеся ниже, ложась на подоконник или исчезая из поля зрения. От этого казалось, что темнота за стеклом сгустилась, стала вязкой, плотной и холодной, а на маленькой кухне, наоборот, стало теплее и уютнее. Траф и сам уже не мог бы сказать с уверенностью, где находится граница между его воображением, его представлением о том, как могло бы быть, - и тем, что действительно происходило с ним сейчас в реальности. Тот образ, что прочно ассоциировался у него с композицией, сейчас негромко доносившейся из соседней комнаты, воплощался почти во всех деталях. Мелодия была размеренной и ненавязчивой, музыка разливалась по стенам и ткала невидимый ковер, укрывая их им от окружающей реальности, и даже то, что произошло несколькими часами ранее, несмотря на все еще острую боль, уже начинало казаться какой-то другой жизнью. Мир сжался до размеров крохотной комнатки и до двух живых существ в ней – ах нет, трех, и пушистое третье не преминуло о себе заявить.

- Какой красивый! Привет, – оживившись, искренне улыбнулась Женя, опуская руку, и в этот краткий миг, вплетенный в ход времени перестуком ударных и его собственного ускорившегося от нахлынувших воспоминаний сердца, - в миг, когда на долю секунды с ее лица ушло напряженное сочувствие, а из глаз – неизбывная боль, она показалась Трафу почти ангелом. Шон подошел и понюхал ее, знакомясь и щекоча ее тонкие пальцы жесткими усами и мокрым носом, а затем уселся рядом с батареей и принялся деловито вылизываться. Женя вернула руку на место, и почти сразу же на ее лицо вернулись и боль, и грусть, и острое сопереживание. Она чуть кивнула Трафу, приглашая его продолжить рассказ, и некоторое время сидела молча после того, как он высказался, глядя в окно, на продолжавшие кружить там снежинки. Но когда парень заговорил о помощи, она будто очнулась, и засыпала его градом вопросов, видимо, накопившихся за весь его рассказ, не позволяя вставить и слова:

- Устала? Да нет… И я правда не могу. Как это будет выглядеть? И куда я потом пойду? И ты не должен мне помогать. Да и как ты мне поможешь? И что за репа? И почему она тебе не сказала раньше? И почему этот ей не сказал? А ты уверен, что тоже болен? Может, не успел заразиться? Такое же бывает, что не обязательно заражаешься? И ВИЧ – это же не еще СПИД, или нет? Вроде же можно быть носителем и не болеть? И тогда ничего страшного, только осторожно, чтобы других не заражать?

Ее сопротивление идее остаться было довольно слабым, но она явно искреннее сочувствовала Трафу и, казалась, готова была забыть о собственной беде только лишь для того, чтобы попытаться дать ему надежду на то, что еще не все потеряно, но вдруг посмотрела на него и оборвала поток мыслей резко, на вдохе, явно собираясь до этого задать еще десяток вопросов, но только выдохнув:

- Прости, - после чего уставилась взглядом в свои коленки и замолкла.