Поглощенная творчеством и собственными мыслями, Агата и не заметила, как за ее спиной остановилась преподавательница по рисунку и долго смотрела на нее: на почти нервные движения тонких пальцев, на очертания, вырисовывавшиеся на листе, на эмоции девушки, едва заметные с такого ракурса, но все равно находящие выход в дрогнувших плечах, во вдруг застывшей кисти, в чуть склоненной голове и высвободившейся из-за уха пряди белых волос. Она отошла, не сказав ни слова, и только ощущение избавления от тяжести чужого, пускай и не враждебного, взгляда, и замеченное боковым зрением движение свидетельствовали о том, что Агата все же была не совсем наедине с собой. Но Антонина Васильевна - уже немолодая, но все еще красивая женщина с мягкими и точными движениями, удивительно вдохновенными глазами и негромким, спокойным голосом - уже объясняла одной из девушек ошибки в построении перспективы в городском пейзаже, который та рисовала, и все это было настолько далеко, словно их разделяли не метры, а миры...
Сила внутри успокаивалась, уже не бушуя, но плавно колышась, как затихающее после шторма море, еще хранящее память о буре, но уже совершенно не грозное внешне. Сила не вмешивалась в течение мыслей, она привыкала к хозяйке, растекалась по ней, сливалась с ней воедино и искала выход - но ненавязчиво, подспудным, почти незаметным желанием что-то сделать, ощущением какой-то недосказанности на краю сознания - так иногда кажется, что что-то забыл дома, уходя, даже будучи уверенным, что выключил свет и газ и точно не оставил ключи и телефон.
Сила ждала. Ждала музыки.