Магия музыки | ходы игроков | Всадник на стальном коне (Алекс)

С самого утра сверху падала мерзкая дрянь, которую даже дождем назвать было сложно. Хмурое октябрьское небо за весь день не показало ни клочка ясной голубизны, а к ночи и вовсе нависло над городом тяжелыми, угрожающе низкими тучами, в которых потерялись сумерки, безропотно уступив место влажной, ветреной ночи. Прекрасная погода для того настроения, в котором пребывал Алекс последние несколько дней. Сегодня состоялись похороны, и с тем самым комком грязи, гулко чавкнувшим в глубине могилы, он выбросил, казалось, огромный кусок своего сердца, после чего им завладела пустота…
А сейчас мокрая трасса бесконечной поблескивавшей полосой с ровной, недавно нанесенной разметкой уводила его все дальше и дальше от дома, где его больше никто не ждал, от города, где слишком многое напоминало о ней, от людей, в глазах которых он читал лишь ненавистную жалость. Они все казались ему лицемерными идиотами, и невыносимо было общество кого бы то ни было.
Старый байк послушным, но гордым зверем урчал, пожирая километры, и казался единственным другом. Он не задавал вопросов, не смотрел неискренне, не ждал откровений, не навязывал линий поведения. Ему достаточно было ухода. Алексу сейчас – немногим более: дороги и музыки. Только скорость на грани риска могла оставить позади гнетущие мысли, выбивая их встречным ветром. Только музыка могла заполнить ту пустоту, от которой он бежал, только она могла сейчас вернуть его к жизни и гнала прочь навязчивую мысль «А не разбиться ли к чертям?»
...Кто-то, мчавшийся навстречу, не выключил дальний свет, на мгновение ослепив парня.

Дождь проникал под кожаное облачение байкера, заливался за шиворот, проникал в рукова, холодными каплями мёртвых пальцев, скользил по коже. Безмолвие окружающего мира наполнялось шелестом колёс, завыванием ветра и глухими ударами капель. Остывающее тело беспомощно сопротивлялось подступающему холоду и окоченению. Трассер разделительной полосы гипнотизировал своей монотонностью, а в голове звучала старая, но не потерявшая своей актуальности, песня:
Chris Rea - The Road To Hell : ссылка

На дороге через тернии
Из пустыни в свежий сад
Ты попал на эту автостраду в ад.

Скорость перестала быть чем то осязаемым, и лишь тело смутно ощущало вибрации и неровности трассы стелющейся серой лентой. На максимальной передаче, рука уверенно выжимала рукоять газа до предела, словно таким образом можно было уехать от преследующих воспоминаний.

Яркая вспышка ознаменовала конец пути, звучащая в голове плёнка оборвалась на полуслове, и в звенящей пустоте, яркой вспышкой промелькнула мысль:
- А вот и врата рая.

Задубевшие пальцы отреагировали на команду мозга всего с секундной задержкой, но порой и гораздо меньшего достаточно для катастрофы. Алекс ощутил, как байк скользит куда-то вбок, все больше кренясь, как он теряет управление, не в силах изменить его траекторию, а еще секундой позже ему и вовсе показалось, что колеса не касаются земли. Или не показалось? Подумать об этом он уже не успел - глухой удар лишил его сознания.

Он не знал, сколько времени провел в небытии, в котором ему грезилась длинная дорога, уводящая куда-то вниз, в пучину кипящей лавы, из которой выглядывали головы мультяшных чертиков, смотревших на него с любопытством и ухмылявшихся, но отнюдь не злобно, а скорее хитро. Очнулся парень от того, что чьи-то руки аккуратно пытались снять с него шлем, а женский голос бормотал:
- Что ж ты делаешь-то, сынок? Это же прямая дорога в ад.
Холодно. Мокро. В левое бедро больно впился какой-то камень. Немного гудит голова.
- Кажется, очнулся, - уже знакомый голос, но чуть громче и с явной радостью. - А ну, посмотри на меня.

Бесконечность обволакивала сознание багровым маревом, сквозь которое проступали лица, события, эмоции и воспоминания. Безмятежный дух летел сквозь него раненой птицей. То взлетая высоко, ты камнем падая вниз. К горлу подступал комок, когда пространство начинало вращаться вокруг. Рваные и дерганные движения отзывались болью.

Дорогу выбрал каждый из нас,
Я тоже брал по себе.
Я сердце выблевывал в унитаз,
Я продавал душу траве.
Чертей, как братьев, лизал в засос,
Ведьмам вопил <Ко мне!>
Какое тут солнце? Какой Христос?!
Когда кончаешь на суке-луне!

В такт учащенному сердцебиению вторили удары барабанной установки, а Кнстантин Кинчев с укоризной что-то пытался донести до воспаленнорго мозга:

А на кресте не спекается кровь,
И гвозди так и не смогли заржаветь,
И как эпилог, все та же любовь,
А как пролог, все та же смерть.
Может быть, это только мой бред,
Может быть, жизнь не так хороша,
Может быть, я не выйду на свет,
Но я летал, когда пела душа.

Сквозь пелену Рок какофонии царившей в мозгу он услышал голос, а может быть показалось, но он подчинился. Открыл глаза...
Мир плавал в белом тумане, а глаза никак не могли сфокусироваться...



Алиса — Новая кровь: ссылка
Алиса — Красное на черном: ссылка

Постепенно Алекс приходил в себя. Слова песен отошли куда-то на задний план, отдаваясь только гулом в голове, слепивший глаза свет утратил неземную сущность и оказался светом фар припаркованного на обочине автомобиля. Голос и руки принадлежали немолодой женщине, склонившей над ним и ощупывавшей его руки, ноги и голову.
- Вот и молодец. Видишь меня хорошо? Слышишь нормально? - женщина говорила неторопливо, размеренно, ласково, короткими фразами, как с ребенком или с больным. Или как с больным ребенком. Но это почему-то совершенно не раздражало. От нее веяло теплом, ее хотелось слушаться.
- Ты еще легко отделался, сынок. Руки-ноги и ребра вроде целы. Ты прямо лужу упал. Ну да отмоешься, невелика беда. Главное, чтоб сотрясения не было.
Откуда-то сбоку донесся другой голос, принадлежавший уже мужчине.
- А с мотоциклом твоим вообще все в порядке. Никаких технических поломок. - эта фраза что-то очень сильно напомнила байкеру, но соображал он пока не очень быстро. - Грязный только. Интересный экземпляр, кстати, сам собирал?

Приподнявшись на локте, Алекс разлепил глаза:
- Т-трофейный сам… самопал… коротко пояснил он.
Подтянув ноги, упёрся рукой в землю и попытался встать. Пальцы погрузились в придорожную слякоть. С чавкающим звуком, он вырвал свой зад из объятий раскисшей обочины и струйки грязи заскользили по кожаному облачению. Морось собиралась в капли, капли скатывались по одежде, медленно, но верно, омывая и оголяя стёртую об асфальт черную кожу и вырванные с «мясом» стальные заклёпки.
Встав на ноги, Алекс попытался выпрямиться, но его повело в сторону, и если бы не женские руки, что придерживали его за предплечье, он точно бы рухнул обратно.
Пошатываясь он огляделся, взгляд сквозь пелену дождя и серую мглу выхватил корпус железного коня, вот к нему он и направился, по ходу пытаясь сфокусировать непослушные и пославшие друг друга на фиг глаза, то на женщине, то на мужчине, то на мотоцикле, то на дороге…

- Что же это тебя на трассу-то потянуло по такой-то погоде? - спросила женщина почти с упреком. - Жизнь не дорога?
Если раньше в ее голосе было только сочувствие и тревога, то теперь к ним добавилась нотка строгости, которая в ее устах могла вызвать лишь улыбку: когда Алекс вставал, она подала ему руку, а когда он выпрямился в полный рост, оказалось, что она очень небольшого роста, едва ли доходя парню до подбородка. Зрение перестало играть с Алексом в салочки и позволило рассмотреть ее поподробнее. На его предплечье лежали маленькие, натруженные и сейчас грязные, но трогательно красивые руки. На добром, круглом лице женщины, уже изрядно тронутом морщинами, читалось облегчение и не ушедшая до конца тревога. Мужчина, вывозивший его байк из придорожной грязи на обочину, был под стать женщине: коренастый, чуть полноватый, на вид лет за пятьдесят. Поставив мотоцикл на подножку, он подошел к парню и протянул ему руку:
- Александр Георгиевич. Жив? - легкая усмешка.
Алекс понимал, что таки да, он вполне жив. Ныло бедро, чуть гудела голова, начинали чувствоваться ссадины, но в остальном тело вполне функционировало и слушалось его исправно.

- Жизнь не дорОга? Задумчиво пробормотал Алекс. Не-е-ет, это автострада в ад...
Поправляя неудобно съехавшую при падении на бок гитару, байкер протянул руку:
- Алекс, тёзка. И словно вспомнив нечто, скинул кофр с инструментом, приоткрыл его, осмотрел, не повредился ли тот. Видимо прочные стенки кофра и мягкое нутро защитили гитару при падении. Не обнаружив видимых повреждений, защелкнул замочки.
Подойдя к своему байку, уселся верхом, засунул руку под бензобак и несколько раз нажал клапан подсоса. Выжал сцепление и ногой поставил КПП на нейтраль. Повернул ключ в положение "выкл" и вернул в исходное состояние, возвращая бортовой цепи напряжение. Выключил фары. Затем отодвинул лапку стартера и завёл двигатель. Удостоверившись, что с мотоциклом всё в порядке, заглушил двигатель и достал из седельной сумки бутылку воды, отвинтил крышечку и сделал несколько жадных глотков.
- Спасибо за беспокойство, Александр Георгиевич. Жить буду. И вам спасибо. Он слегка поклонился женщине. Дальше я уж как нибудь сам…
C этими словами, он забрал из рук женщины шлем, который она так и не выпустила из рук, водрузил на голову и завёл двигатель, готовясь двинуться дальше.

Александр Георгиевич с интересом наблюдал за тем, как Алекс осматривал гитару и проверял байк, но ничего не сказал. А вот женщина, из голоса которой не желала уходить тревога, попыталась его остановить:
- Ты уверен, что все в порядке? Мы подкинули бы до города, если что...
Можно было не отвечать: действия Алекса свидетельствовали о его решимости ехать дальше. Она лишь покачала головой.
- Знаешь, лучше поезжай домой. И обязательно обратись к врачу, если будет кружиться голова или тошнить. Обещаешь?
Она подошла к нему, когда он уже сидел на мотоцикле, и заглянула ему в лицо. Непонятно, что она могла увидеть в его глазах в темноте, через прорезь шлема, но только вдруг усмехнулась ласково и понимающе и похлопала его по плечу:
- Береги себя.
Больше ни один из них не сказал ни слова. Женщина вернулась к мужчине, который ласково обнял ее, и оба они еще несколько секунд смотрели вслед уезжающему в ночь парню, а затем вернулись в машину и продолжили свой путь. Алекс этого уже не видел - перед ним снова лежала дорога. И выбор: что делать дальше.

Лишь короткий кивок был им ответом, и вновь дорога и серая мгла поглотила одинокое тело на холодной и равнодушной трассе.

Сумрак сменился ночью, адреналиновый выброс в кровь иссяк, и тело неприятно ныло после падения. Холод сковывал всё больше. Поля сменились лесом. Притормозив у обочины Алекс свернул в лес, и некоторое время углублялся в него, медленно и неуклюже подсвечивая себе дорогу слабым свечением фары. Найдя относительно чистую полянку, байкер спешился.

Собрал опавшие ветки и соорудил костёр, для быстрого розжига срезал кору с ближайших деревьев, а для пущей надежности облил ветки бензином из запасной канистры. Поджег.
Алое пламя взметнулось в высь унося к серому небу черный дым. Спустя пару минут, костер набрал силу и уверенно потрескивал и шипел поленьями. Озябшие пальцы тянулись к огню и не ощущали жара. Все головешки которые удалось найти в окрестностях были отправлены в огонь, но их не хватало чтобы заглушить холод исходящий из сердца.

Душа раненной птицей металась и билась меж рёбер.

Чтобы дать выход чувствам, Алекс взял гитару, тронул струны и запел:
Маврин: Пока боги спят ссылка

Куда ты идешь столько лет?
Дорогой ненужных побед,
Тропой неизбежных падений и слёз.

По нити разорванных вен,
По книге своих перемен,
Дорогой измен, но ведь вольному - воля.

Безумец, ты снова один,
Среди черно-белых картин,
Среди разноцветных мечтаний и грез.

Куда ты идешь столько лет?
На семь бед - один лишь ответ,
А истины нет и лишь вольному - воля.

Гитарный звон продолжал гулять средь кроны деревьев и в сердце была пустота. На короткий миг стало легче, но рваная рана на сердце продолжала кровоточить, наполняя душу скорбью и болью утраты.

Склонив голову, байкер невольно содрогнулся. Крупная дрожь побежала по телу.
Не было больше в его жизни прошлого и будущего, лишь холодное настоящее лишенное всякого смысла.
Даже есть не хотелось, не смотря на вторые сутки пути. Пальцы с остервенением сжали баре, серебряные струны резанули плоть и окрасились алым, но даже это не имело значения...

Ночная трасса больше не готовила никаких сюрпризов, послушно стелясь под колеса. Небо из темно-серого стало почти черным, и только фары одиноких машин да Алексовского байка разрезали сгустившуюся тьму, которая поддавалась нехотя и ненадолго и тут же смыкалась снова. Сырость, темнота и холод обволакивали парня, и от этого уже меньше чувствовались ссадины, а синяки напоминали о себе только на ухабах дороги.

Ночной лес безразлично принял байкера в свои темные объятия. Здесь тьма казалась еще более густой и почти осязаемой. Робкий скачущий свет фары выхватывал из нее то ветку дерева, то пенек, то небольшой овражек, едва позволяя ориентироваться и удерживаться на тропинке. Выехав, наконец, на полянку, Алекс чувствовал себя уже изрядно уставшим, но не обращал на это внимания.

Сырые дрова вряд ли разгорелись бы быстро сами, но бензин сделал свое дело, и уже через несколько минут посреди полянки полыхал довольно бодрый костерок, освещая одинокого путника и стоящий поодаль байк. Неровный свет отбрасывал причудливые тени, слезинками блестел в прищуренных глазах парня, рисовал не по возрасту глубокие морщины на его лице. Но его некому было видеть, а ночь уже видела столько боли, что ей не было дела до еще одного горя.

Костер не мог согреть Алексу душу, но пламя его было достаточно жарким, чтобы отогреть ему руки, в которые привычно легла извлеченная из кофра гитара. Она не любила сырость, и строй наверняка после этого поедет, но парень не думал о том, что будет потом. "Потом" для него сейчас не существовало. И взорвалась мощным аккордом мелодия, и хрипловатым голосом - от долгого молчания и комка в горле - вырвались на волю слова. Ему казалось, что он почти кричит, хотя на самом деле вязкая от сырости тьма и мокрые деревья гасили звук уже через несколько метров. Но Алексу и не нужны были слушатели – он пел не для кого-то, а из себя, стремясь выплеснуть в песню хоть частицу переполнявшей его боли. И ему это почти удалось – казалось, что на какое-то время стало легче. Вот только ненадолго - стоило последним аккордам затихнуть, потерявшись где-то среди стволов окружающих кленов, как воспоминания вместе с болью с новой силой навалились на него, грозя разорвать, раздавить, уничтожить. И резкая физическая боль от разрезов на пальце потерялась в глубине всепоглощающей боли душевной.

Одиноким и крохотным казался небольшой костерок посреди густого леса, тщетно пытавшийся разогнать темноту. Еще более одиноким и потерянным казался понуро сидящий возле него парень, в глазах которого застыла боль, а в руках – гитара.

Лес поначалу молчал. А потом из тишины начали проступать звуки. Влага тяжелыми каплями собиралась на деревьях и слезами срывалась вниз на опавшие листья, словно оплакивая вместе с ночным гостем его потерю. Порыв ветра вызвал тяжелый шелест мокрых листьев и брызнул дождем в костер, недовольно зашипевший в ответ. Где-то ухнула сова. С легким треском и стайкой искр разломалась в костре ветка. На грани восприятия прогремел колесами по рельсам ночной товарняк. А может, это был отдаленный гром…

Алекс не знал, сколько времени просидел вот так, растворяясь в ночи и в своей боли. Костер уже стал немного затухать, как вдруг он почувствовал, будто кто-то сзади положил руку ему на плечо.

Разум блуждал на задворках вселенной и находился где-то вне зоны действия сети. Гитара выпавшая из рук безвольно лежала на коленях. Алые капли медленно набухали и падали на траву, смешиваясь с каплями дождя.

Неподвижное изваяние облаченное в черную кожу с металлическим вкраплениями звёзд, шипов и черепов, в узком круге освещаемого, догорающим костром, пространства. Не зверь и не человек... Ни живой, ни мёртвый... Неподвижный... Словно морок в дрожащем мареве тумана... Тишина... Стук капель по мокрым листьям, земле и ветвям деревьев...

*Тук-тук* В шепот капель вплетается стук...
*Тук-тук* Разрывает сознание звук...
*Тук-тук* Сгоревшее сердце рассыпалось в прах...
*Тук-тук* Из тёмных глубин поднимается страх...

Рука легла на плечо. Расширенные во всю радужку зрачки сузились. Неподвижные ресницы схлопнулись, и осколки влаги сформировав капли скатились по щекам. Тренированное тело заученными движением, не требующим вмешательства разума, начало действовать. Левая рука накрыла сверху чужую, плотно прижимая. Корпус подался вперёд и в бок, увлекая за собой руку и её владельца. Уходя в перекат, Алекс согнулся, перебрасывая некое тело через бедро, опрокинул на землю и завершив перекат уселся сверху, крепко взяв за горло потревожившее его существо...

Тело выполнив привычный набор движений остановилось, ожидая приказа разума, а его всё не было. Словно статуя, мокрая и холодная, тело Алекса не добивало и не отпускало. Оно просто застыло. Спустя долгие секунды ожидания, мутная пелена глаз начала таять уступая место осознанному взгляду. Блуждающие зрачки сфокусировались на том, кого он подмял под себя.

Наше тело и наш разум живут порой по разным законам. Иногда отчаявшийся либо истощенный разум жаждет прекратить свое существование, но неразрывно связанное с ним тело упрямо хочет жить. И тот, кто хоть раз подносил нож к своим венам или стоял на подоконнике, не в силах сделать шаг в пропасть, знает, что перебороть это желание отнюдь не просто.

Реакция Алекса была почти рефлекторной - он не успел даже подумать о том, что не слышал ни шагов, ни какого-либо другого постороннего шума, который мог бы предупредить его о приближении незнакомца. Не подумал он и о том, что, кем бы ни был его ночной гость, он мог и не нести с собой зла. Не пришла ему в голову мысль и о том, что достаточно серьезных зверей в окрестных лесах попросту не водилось. Тело решило все за него, рассылая импульсы в мышцы и задавая заученный алгоритм действий.

...рука наткнулась на пустоту, звонко шлепнув по влажной коже косухи. Но отрешенное сознание не успело обработать информацию, и тренированное тело продолжило движение на автомате. Обиженно звякнула рядом отброшенная гитара. Движение вышло смазанным за неимением ожидаемой посторонней тяжести, и секундой спустя Алекс стоял на коленях на мокрой траве, крепко сжимая в упирающихся в землю руках крупный, мокрый кленовый лист. И, словно в насмешку, очередной порыв ветра принес еще один следом, припечатав его аккурат на затылок байкеру.

Какое то время, Алекс стоял на четвереньках упёршись в землю руками, а потом рухнул лицом в холодную и мокрую траву.

Мир вокруг утратил очертания, краски и звуки. Всё поглотила холодная и непроглядная черная бездна.
Кто-то тормошил его тело, бил по щекам, пытался поднять и перевернуть. Чей-то голос срывался на визг.
- Яна, Яночка, он не не дышит! Он что умер? Что же делать, боже мой, что же делать. Нет, сердце ещё бьётся. Подними костёр. Да не стой ты столбом, помоги мне, бери за руки, тащим его к огню. Он весь холодный. Его нужно согреть. Тащи шинель...

Голоса, а возможно это просто мороки, вызванные агонией умирающего мозга? Кровь давно отхлынула от конечностей устремившись внутрь, пытаясь сохранить наиболее важные органы. Голова с мертвецки бледным лицом с серым росчерком обескровленных губ безвольно моталась из стороны в сторону. Некто принялся снимать с него одежду. Лишенное мокрого покрова, бесцеремонно крадущего тепло, тело почувствовало капельку тепла окружающего мира, но очередной холодный порыв ветра лишил Алекса и этого малого удовольствия. Как во сне, слышались голоса, треск костра и завывание ветра. Нечто колючее и сухое упало на плечи и скатилось по спине, а в правый бок, казалось вогнали раскалённый до бела металлический стержень. Тихий стон вырвался из лёгких, и уже другой голос, смутно знакомый, заговорил:

- Он жив, Анюта подвинься, его нужно согреть. И в левый бок, для симметрии, вогнали ещё один раскаленный прут. Даже не успев дернуться, байкер окончательно утратил связь с реальностью, и лишь иногда, в короткие минуты, когда сознание возвращалось, он ощущал сухое тепло, и чужие сердца, бьющиеся теперь и с права и с лева. Тёплые кольца обвивали его торс, а чьё-то горячее дыхание обжигало кожу на плече.