Модуль VII - Ведьмино счастье | ходы игроков |

Серый, неживой лес скал, застывших в холодном кристально чистом воздухе. Причудливые их формы будто отекли каменным воском с воткнутых здесь неизвестно кем гигантских свечей. Тонкие арки, готовые обломиться в любой момент, соединяли собой сливающиеся друг в друга и расщепляющиеся на друг друга холодные столбы мертвой породы, доходившие, казалось, до самых серых небес. А там, в этих светлых щелях, сквозь которые просачивался свет, виднелись извечные грозовые тучи, свинцовой массой наткнувшиеся на эти копья скал…
Неприветливый, неживой мир. Здесь даже вода не жила – не струилась, не журчала, а просто стояла, не шевелясь, в узких расщелинах меж каменных столбов. Чистая, холодная, пустая вода отражала мир таким, каким он был, а потому при взгляде на нее казалось, будто бы внизу эти скалы доходили до такого же пасмурного и хмурого неба, вонзаясь в него своими остриями. И тот, кому не повезло бы оказаться здесь, чувствовал себя словно застрявшим где-то меж двух небес, среди леса из скал и на регулярно пронизывающем до костей ветру.
Но если приблизиться к воде слишком близко, если опуститься к ней и заглянуть сквозь это мертвенно недвижное зеркало, то можно было увидеть тьму бездны, дно которой находилось, наверное, столь же далеко, что и небо над головой…
А потому те, кто бывал здесь, старались туда не заглядывать.



Но, несмотря на всю серость и кажущуюся безжизненность этого мира, в нем все-таки что-то росло, хоть и крайне редко. У самой кромки воды, вцепившись корнями в серый камень, сидел небольшой черный кустик, покрытый весь острыми колючками и маленькими зелеными листочками. И этот куст, сидя здесь уже, наверное, несколько десятков лет, нашел в себе силы вырастить пару-тройку небольших, бордовых, цвета запекшейся крови ягод, пухлыми своими боками вставших вразрез с общей картиной этого места.
Идея этого куста вырастить здесь зачем-то ягоды могла бы показаться бессмысленной и глупой – ведь надо же будет кому-то их съесть – если б не животное, также пришедшее сюда вразрез с общей картиной. То была тощая, голохвостая и явно голодная крыса с шерстью глубокого темно-синего цвета, будто бы впитавшего в себя все краски вечернего неба. Только звезд не хватало и луны.
Маленькие глазки чернели алчущими угольками, а усатый нос, шевелясь, не верил своим ноздрям – здесь действительно росли ягоды! Аккуратно, очень осторожно синяя крыса подкралась к кусту и принялась по нему карабкаться. Шипы она старательно избегала, уже, кажется, наученная горьким опытом, и потому забрать первую ягоду ей не составило труда.
Тут же спрыгнув с закачавшегося куста, крыса разбойнически оглянулась, сделав вид, что не заметила тебя, и принялась за свою наживу… Откусила, пожевала, застыла и аж вся задрожала – уж больно ягоды эти были кислыми. Но голод требовал свое и животное, терпя жуткий вкус, умяло еду за считанные мгновения. Почавкав напоследок, она подозрительно на тебя посмотрела и побежала за второй ягодой.

А ты стояла, смотрела и все никак не могла сообразить – то ли небо посветлело, то ли тебя обманывало зрение, то ли эта темно-синяя крыса как-то перестала быть темно-синей и оказалась простой синей. Или, скорее, бирюзовой.
Нет, поначалу она точно была синей, а сейчас – уже бирюзовой… Или она была такой с самого начала?
Наверное, в этом мире так мало было красок, что глаза не сразу смогли воспринять такой сложный цвет и приняли его за чистый синий. А может, это тебе просто так не хватало их, что ты в обычной коричневой крысе увидела сразу несколько цветов – лишь бы только не этот чертов серый.
Как бы то ни было, крыса на твоих глазах умяла уже третью ягоду и с азартом разглядывала четвертую, висевшую на самой верхушке куста. Но и ты, и она прекрасно сознавали, что добыть ее будет непросто. Для крысы. Тебе же стоило только сделать два шага и протянуть руку…
И вот, поняв все преимущества человеческого роста, уже зеленая, с легкой примесью синевы, крыса вопросительно посмотрела прямо на тебя, немножко намекая. А ты, повинуясь инстинкту безучастного зрителя, опустила голову вниз, увидела под собой нижнюю часть женщины… и поняла, что про крысу ты знала уже гораздо больше, чем про собственную личность.

Ощущение это было очень странным. Ты просто не знала. Ну есть ты и есть. Стоишь здесь неизвестно сколько, замерзла и оголодала. Единственное, что ты про себя помнила, было то, что ты здесь оказалась до крысы, но задолго ли – неизвестно… Может, за пару минут, а может, за пару дней. А может, ты здесь стояла уже пару вечностей одним из этих каменных столбов, но только благодаря этой волшебной бледно-салатовой крысе ожила и оказалась девушкой.
Но эта загадка оставалась загадкой, а зверь хотел кушать. Как, собственно, и ты. Очень медленно подобравшись к тебе, крыса не сводила с тебя умоляющих глазок и трогательно прижимала ушки. Шерсть ее совсем позеленела, посветлела и даже немножко поседела отдельными волосками, в основном на мордочке.

«Кто я?»
Неуверенно скребется внутри вопрос. До чего же сложный вопрос. Мозг делает усилие, заглядывая в самую глубину, в потайные кармашки сознания и... и оттуда веет ледяной пустотой. Впору бы испугаться, наверное. А страха нет. Только какое-то многогранное ощущение слякоти внутри. Вязкости.
И мыслей почти нет.
Серый мир граничит двумя горизонтами, открывая зев клыков. Незнакомый мир, в котором стою незнакомая я. Руки, ноги, что-то трепыхается... отдельные слова всплывают в голове. Девушка. Женщина. Человек.
Человек?
Призрак чувств пробегает внутри и теряется далеко в бездне зеркальной воды. Я провожу рукой по лицу, ощупываю губы и скулы, дотрагиваюсь до век. Страха по-прежнему нет. И откуда эта глупая уверенность, что он должен быть?
Оцепенение сковывает каждую часть тела. Быть безжизненным куском скалы? Быть водой, ртутью замершей в каменистых корнях? Быть щербатой плоскостью земли, разбитой на миллионы трещин? Быть стерильным воздухом, распятым и истекающим прозрачной кровью? Быть пухлыми тучами, нанизанными на острия? Растворится в этом мире, окончательно теряя себя, так и не узнав, что же скрыто под коркой человеческого тела? Растечься плотью, питая мертвые породы?
Нет. Не хочу.
Я уверенно трясу головой, стряхивая оцепенение и делая твердый шаг вперед.
Не зная себя, есть лишь один путь – узнать.
Внимательно смотрю на крысу, пытаясь понять какая же она – синяя или зеленая? Крыса нетерпеливо смотрит в ответ. Внутри копошится голод, перемешивая органы и зло кидаясь на ребра и хребет. И как я должна поступить – съесть ягоду или отдать ее крысе? Как бы я поступила? Если бы только знала себя...
Иду к кусту, глухо ступая по скалам. Теперь мне отчаянно хочется вспомнить. Найти ответ. Зарваться в самые глубины сознания. Зайти за черту льда внутри. Лишь бы перестал терзать этот нелепый вопрос «Кто я?».
Дотрагиваюсь до ягоды, осторожно огибая пальцами колючки. Непросто дались этому единственному растению его плоды. Выжал все соки, отдавая мертвому миру большую часть своих жизненных сил, взамен на это. Будет обидно, если ягоды так никто и не оценит.
Отчаянно захотелось попробовать. Какая она на вкус? Ягода мертвого мира. Крупинка жизни, среди зеркала смерти. Оборачиваюсь на крысу, держа ягоду в пальцах. Она смотрит. Как бы я поступила?
«Кто я?»
Хочется кричать. Выть, разрывая пальцами воздух, взрывая скалы вокруг себя. Уничтожить этот мир, иссушить его воду, расколоть его тучи. Он забрал у меня память, он забрал нечто важное.
Покой приходит так же стремительно, как и истерика: «Он ли? Не зная кого винить, ты опустишься до того, что будешь винить все подряд?». Стыдно за минутную слабость.
Опускаюсь на колени и протягиваю руку с ягодой сине-зеленой крысе. Именно так. Чувствую, что правильно. Так бы я поступила.
Надежда вспыхивает неуверенным огоньком. Я вырву свою память сама. Обязательно найду ответ. Чего бы мне это не стоило.

От яркого зеленого, которым покрылась вся крыса, исключая лишь ее хвост, у тебя аж резало глаза. Нисколько тебя не боясь, она выхватила из пальцев свою ягодку и шмыгнула в сторону, чтобы слопать ее в считанные мгновения, нагло повернувшись к тебе своим красочным бирюзовым задом.
Затем и без того странная крыса начала вести себя еще страннее: резко дернулась от кислого вкуса, подвигала ушами, обернулась к тебе, пощелкала и застыла, словно камення… Ее шерсть опять ушла в синеву, что с каждым мгновением все угрожающе темнела и темнела. Взгляд крысы пристально проверял тебя с ног до головы до тех пор, пока она вдруг не переключилась на свой хвост, принявшись его остервенело грызть – от кончика до самого основания. Пытаясь его, судя по всему, оторвать, она вся дергалась и подскакивала, периодически выдавая слабый писк. Окрас шерсти же принимал теперь глубокий, загадочный индиговый цвет. Крыса с ним казалась не такой уж милой и забавной, а немного даже пугающей. Особенно если учитывать ее безумное поведение.
Наконец, хвост был тщательно искусан, и зверь успокоился, выжидающе посмотрев назад – в сторону светлой «прогалины» среди скал, где образовалась каменистая площадка.

Неожиданно откуда-то раздался громкий выстрел. Затем еще один – оба гулким эхом прокатились по «лесу». Потом вдалеке раздался мужской крик: яростный, пугающий и воинственный.
В мгновение ока крысиное индиго прорезали тревожные ярко-розовые полосы. Подпрыгнув дважды с каждым выстрелом, она молнией метнулась к тебе и, не дожидаясь разрешения, спряталась в рукаве плаща. Ты же, повинуясь проснувшимся инстинктам, скользнула в темную нишу, образованную ближайшей скалой, и аккуратно оттуда выглянула.
Но пока поляна, рядом с которой вы только что находились, была пуста. Хотя крики и выстрелы становились все ближе и предвещали нечто драматическое прямо на этой площадке. К крикам также присоединился и мощный рев какого-то огромного зверя. Затем стук копыт, после чего, наконец, зверь выскочил на поляну, потрясая тебя одним своим видом.
Это был огромный монстр, ничуть не менее лошади по размерам, чья белая, длинная и спутанная шерсть развевалась при каждом могучем прыжке. Этими прыжками он стремительно несся к твоему укрытию; сразу две ярко-синие морды, коими он был наделен, разевали свои огромные пасти, содержавшие по полноценному набору желтых, но острых зубов… И это все, что ты успела увидеть, прежде чем монстр бросился на тебя.

Грянул выстрел. Удачный выстрел. Одна из голов взорвалась брызгами крови и ошметками плоти. Лишившись ее, чудовище в последний момент свернуло и врезалось в скалу рядом с тобой – спиной ты почувствовала, как дрогнул камень.
Прямо над ухом раздался жуткий вой, который был резко прерван вторым выстрелом, размазавшим по стене кровавое содержимое из оставшейся головы. Зверь мгновенно поник и, словно от усталости, развалился на земле…
Но не успела ты толком осознать случившееся, как к трупу уже подскакал охотник на своем вороном жеребце. Тот порывисто заржал, вставая на дыбы от натянувшейся узды, затопал копытами и позволил своему хозяину спрыгнуть на землю. Бряцнули шпоры, бряцнули и латы.
На боку у него красовались ножны с мечом. На бедре – кобура с тяжелым револьвером. На поясе - ряд поблескиваюших к нему. Волосы у него были длинными и вороными, как и у коня, убраны в хвост. Лицо его было заросшим щетиной и суровым, а взгляд – серым и пристальным.
Доспех твой спаситель носил не самый новый, а уже заметно побитый и поржавевший. Основой для него служила старая кольчуга, продырявленная уже несколько раз.

Задумчиво посмотрев на труп у своих ног и не удостоив тебя и каплей внимания, он откуда-то извлек сигарету и спичку. Ее он зажег о свой наруч, поднес к кончику сигареты, пыхнул пару раз, закурил. Помотав рукой, он таким образом потушил спичку и выбросил ее в кристально чистую воду.
Затянулся, подождал, усмиряя свое дыхание, и испустил струю густого дыма.
- Грег, вот обязательно тебе в голову лепить, а? – громко крикнул охотник кому-то, продолжая глядеть на кровь, струившуюся из остатков двух черепов. – Смотри, как даму испугал. И плащ ее забрызгал. Мог бы и помягче с ней, что ли…
- Ты прав. Надо было дать сожрать ее, - мрачно ответил ему собеседник. Ты только сейчас его заметила – закинув двуствольное ружье за плечо, он спускался с каменного уступа, находившегося в противоположной от поляны стороне. Получалось, все это время, он сидел за твоей спиной.
Второй охотник носил длинный кожаный плащ и широкополую ковбойскую шляпу. Спрыгнув на землю, он тоже бряцнул шпорами на потертых сапогах и направился к вам. По дороге, переломив ствол своего ружья, он извлек две отстрелянные гильзы, спрятал их в кармане и зарядил новые. Охотник, убивший зверя, лет на двадцать был старше своего товарища – тому свидетельствовали проступившие на лице морщины и множество седых волос в его бородке. Единственным же, что было в нем примечательно, служил надетый ошейник с длинными, поржавевшими, но хорошо заточенными шипами, торчащими во все стороны.

Затвор ружья с щелчком закрылся обратно, старик так же остановился около поверженного чудовища и взял предложенную ему сигарету. Затянулся, нахмурился и, наконец, посмотрел на тебя недоверчивым взглядом карих глаз. Которые тут же испуганно расширились, будто бы увидели ходячего мертвеца.
- Фрэнк… – проговорил он, плавно отходя на пару шагов назад и наводя на тебя свою двустволку.
Фрэнк среагировал молниеносно – ствол револьвера уставился в том же направлении. Затем молодой тихо прошептал тебе сквозь стиснутые зубы:
- Не шевелись. Я сейчас ее отстрелю. Я не промажу – только не шевелись…
Проследив за их взглядами, ты обнаружила у себя на плече свою крысу, которая, перекрасившись в пурпур, отчаянно пыталась спрятаться в твоих волосах.

Череда событий вскружила голову, затянув мир легкой дымкой. Если я спала до этого, пребывая в ледяной бездне забвения, то сейчас я дремала, сонно и с некоей пугающей отстраненностью наблюдая за миром вокруг и собственными действиями. Как хорошо, что инстинкт самосохранения сработал автоматически, заставляя убраться с дороги двухголовой твари. Но еще лучше было то, что неведомо откуда взявшиеся люди ее убили. Тварь красивая в своем неистовстве и полной ярости, тем не менее, вызывала куда больший восторг в мертвом виде.
И лишь спустя несколько мгновений до меня стала доходить прозаичность реальности. Я не одна. В этом мире. Я не единое разумное существо. Мало того, эти существа были людьми. А значит, такими как я. Или нет?
Будь проклята эта амнезия.
Оцепенение спало лишь тогда, когда стволы Фрэнки и Грега направились на меня. А вернее, на мою крысу. Мою. Крысу.
Из горла раздался рык, а рука сама собой прикрыла радужного пасюка.

Голый, пустой мир. Камень и зеркала воды. Небытие, въевшееся под кожу. Усталость веков, навалившаяся на плечи. Безликость. И в этом всем только один маячок – крыса. Она вытянула меня по своей ли воле, не по своей ли. Но теперь это существо стало чем-то важно мне.
Да и разве для того я пожертвовала последней ягодой, чтобы съевшую ее тварь пристрелили?

Повернувшись к спасителям другим боком и закрыв от них крысу, я злобно зыркнула глазами:
- Вам мало того бело-синего бегемота? Это – мое, – я указала пальцем на пасюка.
Я понимала, что рискую. И нельзя, наверное, так просто качать свои права, когда на тебя наставлены ружья. И когда перед тобой два профессиональных охотника. А в их профессионализме после увиденного я не сомневалась. Но с меня, наверное, еще не спала ирреальность мыслей и туманность происходящего. Все казалось нелепой игрой, затеянной великой сущностью, дабы посмотреть на возможные ходы маленьких червячков-людей.
Да и что мне терять особо?
Не помня своего имени. Не зная себя. Не ведая прошлого. Не рассчитывая на будущее. Потерянная среди глухих камней незнакомого мира. Одинокая.
Что мне терять?
Сейчас, возможно, летопись моей странной, игрушечной и так и не начавшейся жизни подойдет к концу.
А страха все нет.
Я смотрела на охотников осатаневшим взглядом, злобно сомкнув брови и гордо расправив плечи. Тому, у кого нет рода легче всего вести себя так, будто он выходец самих богов. Возможно, моя уверенность сыграет мне на руку.
А отступать я не намерена. Ибо я упряма. И это один из пазлов моей памяти, который я нашла. Второй раз, благодаря цветной крысе.
Цепочка моих ценностей постепенно начала ложиться звено за звеном.

Глаза у обоих охотников синхронно округлились, когда ты прикрыла крысу своим телом. Они были поражены… Нет, они были ошарашены твоим поведением, а потому сразу перешли на крик:
- Фрэнк! – рявкнул старик с ружьем. – Она – колдунья! Стреляй!
Но Фрэнк молчал, глядя прямо в твои гордые и смелые глаза.
- Фрэнк, мать твою! Она же нас порвет! Убей ее!
Но Фрэнк медлил, Фрэнк что-то решал.
- Фрэнк!!!
Казалось, Грег обезумел – его глаза пытались вырваться из орбит, руки дрожали, а изо рта с каждым криком брызгала слюна. Еще мгновение и он должен был пальнуть в тебя, пробить твое лицо суровой дробью и выпотрошить твои мозги на камень позади.
Но Грег не стрелял. Потому что из них двоих решал тот, у кого был револьвер. И курок этого револьвера был медленно взведен с неприятным, очень опасным щелчком.
Фрэнк прищурился, внимательно разглядывая тебя и решая свою непростую задачу.
- Черт тебя побери! Стреляй! Сейчас или никогда!.. – не унимался старик.
Но Фрэнк делал сейчас очень непростую вещь. Он принимал такое решение, о котором и помыслить до этого не мог, и принимал его в такой ситуации, в которой очень просто совершить ошибку. Спустить курок и принять мощную отдачу ладонью… Или же не делать этого и, возможно, уже никогда не сделать.
И ты знала, ты чувствовала, что твои шансы умереть в тот момент не только равнялись шансам умереть, но и значительно уступали им. Потому что он должен был прикончить тебя на месте. Потому что Грег кричал. Потому что колдунья разорвет их на куски, если вовремя ее не пристрелить.
- Фрэнк, сейчас не время для совести, - уже хрипел старик, чья голова нервозно тряслась. Момент дикого напряжения прошел. Казалось, он так и не выстрелит. – Давай я это сделаю.
- Нет, Грег, - спокойно, но ничуть не безразлично проговорил его напарник. – Времена меняются…
- Но она же колдунья!
Фрэнк сверлил тебя взглядом, пытаясь понять – колдунья ли ты, но ты и сама не знала. Не знал и он.
- Если бы она хотела нас убить, - задумчиво пробормотал молодой охотник, - то давно бы это сделала…
- Ты не слышал старину Билла что ли?!
- Слышал. Но времена меняются, Грег. Теперь все не так просто, - покачал головой Фрэнк и большим пальцем вернул курок на место. Ловким движением, совершив пару оборотов, револьвер оказался в кобуре. Охотник, наконец, обратился к тебе:
- Мэм, прошу меня простить, но Вам придется отправиться вместе с нами в Боунвилладж. Меня зовут сэр Фрэнк Кроупвуд, а это – Грег Уитсон…
Он хотел еще что-то добавить, но осекся, потупив взор, и недвусмысленно посмотрел на старика.
Тому, в свою очередь, потребовалось еще несколько секунд, чтобы справиться с собой и опустить ружье. Он схаркнул, сплюнул в сторону и по привычке убрал волосы за правое ухо… Но они тут же сползли обратно, так ни за что и не зацепившись, поскольку правого уха у Грега не было. Ты успела заметить лишь огромный уродливый шрам, доходящий до самого ошейника, и дырку, в которую охотник теперь слышал.
- Сбегай пока за своей клячей – нам с такой тушей без топора не обойтись, - бросил ему сэр Кроупвуд через плечо, после чего они как-то странно переглянулись. Затем Фрэнк снова обратился к тебе совершенно невозмутимым тоном, поднимая одну бровь, как будто ничего и не случилось:
- Так откуда Вы будете, мисс..?
Только рука его что-то дрожала, аккуратно поглаживая самыми кончиками грубую рукоять пистолета.

Железное спокойствие все никак не могли пошатнуть события последних минут. И вроде бы я понимала, что решается нечто большее, чем судьба красной ягоды с куста в каменном лесу. Вроде бы чувствовала холодный привкус смерти на губах. Но разум был так же хладнокровен и мертв, как и окружающий мир. Как ртутная вода в ямах. Как труп двухголового чудовища.
Я проводила взглядом более эксцентричного человека, который явно на меня возымел зуб. Колдунья? Интересно, я колдунья? Словно выискивая подтверждение, я подняла руки и осмотрела их. Кинула задумчивый взгляд на ноги. Я не знала, как должна выглядеть колдунья, и даже если бы я была ею – не смогла отличить от обычной... кого? Да я даже не знаю человек ли я, что уж говорить о принадлежности к какой-то касте.
Тяжело вздохнув, я машинально почесала пурпурную крысу. Или зеленую? Почему-то я обрастала все большей симпатией к этому непостоянному существу. Возможно, ее неопределенность в цвете как-то где-то аукалась с моей не определившейся личиной.
Я не знала, что делать. Говорить ему правду? Или соврать, натравив баек о том, что я всего лишь заблудившаяся обычная девушка, которая ушла из... нуда, забавно. Ушла откуда-то, откуда сама не знаю. Я ведь не помню ничего. А этот вот человек с ружьем очень даже помнит и знает.
- Боунвилладж.. – Тихо сказала я, пробуя на вкус это слово. Прислушалась к себе, вдруг где-то отзовется призраком память, подсказав что-то важное и нужное. Давно забытое. Но нет. Внутри пустота и липкая тишина.
В раздражении я подняла глаза на Фрэнка. Я злилась на него. Я смотрела на него полным обиды взглядом, нахмурив брови и источая волны агрессии. А все потому, что он задал этот нелепый и никому не нужный вопрос. Откуда я? Да хотелось бы мне самой знать откуда. А еще желательно – кто я.
Стиснув зубы, я решила, что могу отблагодарить этого человека за свою дважды спасенную жизнь только правдой.
- Отсюда, – кивнула я на каменный лес, помрачнев еще больше. Уставилась прямо в глаза Фрэнку, словно пытаясь ему передать то, чего не скажешь словами – мою молчаливую пустоту в голове.
- Я не помню своего имени, так что можешь называть меня как угодно. И я не помню, откуда я. Я ничего не помню. Не знаю, что за мир вокруг. Я помню только ягоды, эту крысу и камни. Так что мне абсолютно все равно, куда мне придется идти. В Боунвилладж, так в Боунвилладж.

Смириться?..

Эльет лежала, свернувшись калачиком… Она всегда так лежала – ей было больно. Всегда. Говорили, у нее что-то росло внутри и изнутри же ее и убивало. Мне пытались объяснить, что это неизлечимо…
Но мне это не понятно.
«Смириться», - говорят они.

Она уже давно разучилась кричать или стонать. Ведь больные это делают, чтобы рассказать о своей боли другим, а об ее боли уже знали все. Эльет просто лежала, глядя в одну или попеременно в две точки, и молчала.
Я тоже молчал – не знал, что говорить. Она знала, как я переживал, иначе бы не сидел здесь часами… А что еще я мог сказать? А она? Даже родители – и те молчали, просто смотрели на нее, гладили по голове, кормили, если было чем, и уходили…

Создавалось такое ощущение, будто бы все ждали ее смерти. Что им самим так больно и они уже хотят, чтобы это все побыстрее завершилось… И Эльет хотела.
Я их не понимал – как так? Но они это называли «смирением». Дурацкое слово. Зачем оно? Зачем смиряться?.. Эльет же от него не выздоровеет.

Живот привычно тянуло, будто бы он там где-то внутри неправильно улегся. Ему хотелось перелечь поудобнее, но у него самого это не получалось. Можно было, конечно, попробовать его потолкать руками, но это было бессмысленно… Я знал его хитрость. Надо было в него что-нибудь положить, и он точно успокоился бы, но класть было нечего. Уже три года как – пустая кладовка, пустые животы.
Но это было не так уж плохо… Моей сестренке приходилось куда как хуже.

Я просто держал ее за руку по привычке. Она сама особо не держалась, но и не отнимала ее – Эльет так было приятнее, я знал. Ну и теплее: ее пальцы были чуть теплее камней, и то лишь когда она не спала. Да и сама кожа была не очень – дряблая какая-то, сухая.
Болела она. Уже год. Я бы тоже весь такой кислый был бы через год…


Неожиданно на улице, обычно тихой, раздались радостные крики, что-то случилось. Я поспешил к выходу, выскочил, чтобы увидеть, как собирается весь Боунвилладж – сэр Кроупвуд вернулся с охоты. Они вместе со стариком Уитсоном вели под уздцы своих лошадей, нагруженных кусками какой-то туши, обросшей белой шерстью.
На лицах, обычно угрюмых и злых, светились улыбки, все звали своих родных и бежали (или шли, если уже не могли бежать) к охотникам. Я побежал вместе с ними – вдруг Уитсон раздобрится на лишний кусок для Эльет? От рыцаря, конечно, такого ждать не приходилось…

Но несмотря на все свое желание, горожане останавливались в метрах тридцати от долгожданной раздачи. Улыбки пропадали, сменяясь тревогой на лицах, кто-то прошептал «ведьма!», кто-то – «колдунья…», а некоторые и вообще советовали отойти подальше. Мне же пришлось здорово постараться, чтобы протиснуться между взрослыми, и увидеть, что же такое произошло…
А там оказалось, что охотники привели с собой какую-то девушку. Красивую и странную. Почему странную – я не знал. То ли одежда у нее была какая-то не такая, то ли эти татуировки на лице, хотя я уже и видел подобные. Но, наверное, самым необычным было то, как вел себя Уитсон: если сэр Кроупвуд шел чуть впереди этой «ведьмы», то старик плелся далеко позади них, держа наготове свое ружье. Как будто зверя какого вели… Даже когда другой охотник, Перкинс, сошел с ума и поубивал всю свою семью (да-да, именно так мне и рассказывали), эти двое нервничали и то меньше, провожая его к Седому Найджелу.
Колдунья? Я их никогда не видел… Но все их ужасно боялись.

- Эльет совсем плохо, Джордж, пойми… - услышал я вдруг отчаянный мамин голос из толпа. – Я не могу так просто…
- Марго, да ты рехнулась! Ты что?! Она же нашлет порчу, - отвечал отец.
Наконец, я нашел их среди толпы – папа держал ее за руки, пытаясь остановить, и громко, гневно шептал на ухо, а мама – рвалась прямо… к колдунье.
Раскрыв глаза до предела, я наблюдал дальше. Почему-то стало страшно.
- Я не могу ее так бросить!!! Это единственный шанс!
- Марго!!!
- Взгвизгнув от боли, мать отцепилась от папиных рук и побежала прямо к ведьма. Она, рыдая, бросилась к той в ноги, но ее вовремя подхватил сэр Кроупвуд.
- Прошу! Госпожа, помогите нам! – кричала она сорванным от слез голосом, а рыцарь пытался ее оттащить от колдуньи. Но отец оставался в толпе…
Мне очень не нравилось все это, было больно – за маму. И за отца.
- Маргарет, возьми себя в руки! – рявнул на нее рыцарь, тряся обезумевшую мать.
- Госпожа! Молю Вас, пожалуйста!!! Эльет – она умирает!!! Ей совсем немного осталось…
Колдунья, как мне казалось, была ошеломлена не меньше моего.
- Она совсем маленькая!.. Хрупенькая… Золотая… Солнышко мое… Я не смогу это пережить, поймите… прошу… - каждое слово будто забирало последние силы у моей мамы. Она обмякла на могучих стальных руках сэра Кроупвуда, но все еще продолжала рыдать, протягивая трясущиеся руки к ведьме.
Мне хотелось плакать, но не получалось. Мне было стыдно.
- Неужели в этом мире не осталось ни одного доброго колдуна, а?!.. – не унималась мама, пока Кроупвуд оттаскивал ее обратно к нам. – Будь проклят этот Роудкрадстер… Будь ты проклят, гнойный червь… - злобно шептала она, продолжая плакать, но неожиданно силы вернулись к ней. Мама вдруг встала и со слезами на глазах, но не в голосе, громко воскликнула:
- Разве у меня нет права просить, сэр Кроупвуд?
Рыцарь опешил от столь резкой смены поведения. Я улыбнулся – мама всегда находила способ добиться своего. Воспользовавшись замешательством рыцаря, она гордо подошла к колдунье и гордо встала на колени перед ней.
На главной и единственной улице Боунвилладжа повисла мертвая тишина – все смотрели на маму и ведьму.
- Госпожа, простите, я не знаю Вашего имени, но я прошу Вас о помощи как несведущая в волшбе простолюдинка, - не знаю, как ей это удавалось, но она одновременно казалась и сильной, и слабой, и непоколебимой, и искренне просящей. – Моя дочь, Эльет, больна. Ей нужна магическая помощь. Пожалуйста…
- Маргарет, одумайся! Роудкрадстер этого не потерпит! – прокричал кто-то из толпы, на что мама, обернувшись, ответила:
- Этот гнусный выродок плевал на нас со своей великолепной башни!