Эпоха Перемен | ходы игроков | Юлия Ларионова

Машину бросает в сторону еще раз, на повороте. Виктор Сергеич что-то бормочет, выворачивая руль резким движением и гася начавшийся занос. В боковом стекле, слева и чуть позади отблески молнии. Дождь. Стекла в капельках, каплях и целых заводях. В них расплываются оранжевые кляксы нечастых фонарей. И красно-синие всполохи. Дискотека на колесах. Ножевая драка, Пушкина 40, бэ. Менты уже там, очередь за докторами.
Рассекаете ночь, и столбами водяные брызги из-под колес. Миша, санитар, придерживает тебя за локоть, но это слабо помогает - асфальт, в этих спальных районах, сошел еще при отступлении немцев, в 43-м.
Треск рации.. На коленях - синяя сумка, с красным крестом. Везешь в ней кому-то жизнь.
А в ординаторской остался чайник. Теплый поди еще. И тарелка с пирожками. Два с капустой, один с вишнями. Книжка недочитанная. Не спалось.
Теперь вот - ночь, дождь и работа.
Часы на руке. Электронные, с яркими красными цифрами. Китай. Но, для таких вот ночных выездов, когда не знаешь, в какой подворотне найдешь клиента, самое оно. 2:13. Воскресенье. Нет, понедельник уже. Кто-то неудачно завершил выходные. А тебе - расхлебывать.
Машина выворачивает во дворы. Проезжает еще метров пятьдесят. Останавливается, вас толкает. Сперва к торпеде, потом - назад, вжимает в облезшие спинки. Приехали. Ночь обступает, мокрая, ветренная. Желтая лампочка над подъездом хрущевки, закованная в противовандальную решетку. Она видела, что тут произошло. Ментовская люстра сполозами высвечивает фигуры в дождевиках. Белые пятна от ручных фонарей. И зеваки, куда же без них.

Юля выскочила из машины прямиком в лужу, кроссовки тут же промокли. Утром, собираясь в больницу, она не предполагала, что вместо обычного дежурства в отделении ей предстоит заменять кого-то из выездных. Начальство, правда, пообещало все блага земные, но кто же ему верит, начальству-то? Да и приказ есть приказ, пусть и поданный в виде просьбы. Оставалось надеяться, что Юлия не растеряла всех навыков, необходимых для «оперативной работы».
Даже не оглядываясь и не прислушиваясь – много ли услышишь за шумом ливня и воем сирен? – девушка знала, что Мишка уже открывает двери и вытаскает каталку. Сжав сумку посильнее, Юля направилась к хранителям, что б его, покоя и безопасности. Хорошо хоть, менты успели первыми, разогнали зевак. Эти любители сунуть нос не в свое дело иногда окружали пострадавшего таким плотным кольцом, что приходилось проталкиваться.
Один из стражей порядка поймал Юлин взгляд и молча указал ей в сторону пострадавшего. Наклоняясь к нему, девушка краем глаза заметила, что Мишка с каталкой уже здесь. Хоть с санитаром повезло…
Вот и пациент, посторонние мысли в сторону, посмотрим, что тут у нас?

На крыльце подъезда, сидит, выпрямившись, будто швабру проглотил, мужчина, голый по пояс. Мокрый торс его, неровно подсвеченный лампами, блестит капельками воды и темнеет струйками крови. Мощный торс такой. Мышцы бугрятся веревками. Не перекачан, но видно, что силен. А лицо почему-то в тени. Так бывает в комиксах, ну и в фильмах еще. Когда под спутанными темными волосами – черный, затененный провал лица. Вырисовывается только упрямая линия подбородка и сверкают глаза.
Картину, правда, несколько портят руки потерпевшего. Напряженные. Правой ладонью он зажимает правый же бок. Чуть ниже ребер. Обхватил какой-то тряпкой, рубашкой что ли свернутой, торчащее.. хм.. «инородное тело». То ли иззубреную деревяшку, то ли причудливой формы рукоять ножа. В ладонь длиной. И неизвестно, сколько его там внутри еще. Но зажал, крепко. И кровь почти не сочится.
А левая рука – прижала к шее еще один скатанный тканевый валик. Тоже напитавшийся кровью, пополам с дождем.
Сзади мент стоит. Смотрит странно так. Потом на тебя взгляд поднимает. Покачивает головой
- Молчит. Вот так минут пятнадцать уже. Как не упал – не пойму. Сидит и зыркает. Думали симулянт – а таки нет. Шея порезана. И зараза эта в боку. Мы не трогали. Жив – и хорошо. Местные говорят он тут уже час. Забирать будете?
И тут ты умудряешься рассмотреть, что же все-таки засело в его боку. Обломок кости

- Будем, ножевое – это вообще скорый вызов, ему бы хорошо уже на столе лежать, - сказала Юлия, склоняясь к пациенту.
Ух, странный какой мужик… на секунду девушке даже показалось, что стоит дотронуться до пациента, как он набросится на нее и – ударит? укусит? – она не знала. Докторша мысленно отметила, что мужчина, видимо, не в первый раз уже получает колото-резанную рану. По крайней мере, все его действия – а Юлия сильно сомневалась, что кто-то другой оказал пострадавшему доврачебную помощь – были совершенно правильными. Главная задача в такой ситуации - остановить кровотечение, хоть пальцем затыкай, хоть портянкой грязной, тут не время думать о дезинфекции. Это уже забота врача.
Юлия и не заметила, как на ее руках оказались перчатки, видимо, сработал полузабытый рефлекс. Она осторожно коснулась пациента и убрала пропитавшуюся кровью ткань от его раны. То, что кровотечение было слабым девушку не успокоило. Она прекрасно знала, насколько опасны случаи, когда кровь изливается внутрь, тогда как внешне все кажется не таким уж опасным. Быстро продезинфицировав рану, Юлия приложила к ней свежий тампон. Времени у нее на это ушло считанные секунды. Кость, естественно, осталась, где была.
- Держи, как держал пока, понял? – доктор наконец-то рискнула заглянуть в глаза своему пациенту, но тут же отвела взгляд. Она попросила санитара помочь, и вместе они аккуратно уложили пострадавшего на каталку.
- Миша, обработаешь шею еще, скажи Викторсергеичу, что я сейчас, пусть музыку не выключает. И передай там, что б ждали.
Не дожидаясь, пока санитар выполнит ее указания, она развернулась к менту.
- На документы времени нет, он и так просидел тут дольше, чем можно. Кто-нибудь из ваших с нами поедет? Только быстро решайте.
Вот уж действительно – во многом знании многие печали. Обыватель во всей этой ситуации не увидел бы ничего необычного – ну сидит и сидит, кровь не льется и ладно. Но у любого нормального врача волосы встали бы дыбом. Шутка ли - час просидеть с такой раной?
Но сейчас Юлия не могла себе позволить отвлеченных размышлений. Она почти бежала обратно к машине, на ответ мента ей было, по большому счету, плевать. Сейчас главное – довезти пациента, сдать его с рук на руки коллегам, в экстренную, а потом, может быть, у нее будет время подумать об этом. Недолго. До следующего вызова.

Взгляд мужчины поймать не удается – он мягким движением, словно разминая затекшие мышцы, откидывает голову назад и закрывает глаза. Вовсе не расслаблено – тело его, наощупь, остается связкой стальных канатов-мышц. Терпеливо ожидает конца твоих манипуляций, дает себя уложить на каталку. Лишь легкое вздымание диафрагмы говорит о том, что он жив.
Словно отвечая мыслям, «Пациент» шевелит губами. И бормочет что-то непонятное. Слова смешиваются с дождем, утекают с водой. Но это неважно. Язык, на котором они звучат – неизвестен тебе. Не слышала такого ни в вечно забитом приемном покое, ни, даже, на шумном, многоязычном рынке. Мягкая и быстрая речь. Почему-то тебе кажется, что это слова благодарности. И… успокоения? Таким тоном можно было бы сказать «Спасибо. Право, не стоит так беспокоиться».
Мент хмурится.
- Хач что ли?
Зачем-то щелкает пальцами перед лицом лежащего, но тот не реагирует. Поеживается от сырости. Кивает тебе.
-Забирайте. Езжайте сами, вряд ли он дергаться сильно будет. Я щас дам протокол, черканете - что забираете его, и ладно. Жмуров нет, из следственного никто ехать не будет все равно.

Отходит.
Миша принимается за рану на шее. Отнимает руку мужчины, вместе с тканью. Затем, присвистнув, привлекает твое внимание, раньше, чем ты успеваешь пройти пару метров в сторону неотложки. Показывает тебе рваные края слепой раны. В подчелюстной области. Слева. Что-то острое вошло ему в шею. Клюнуло, разрывая плоть. Скорее всего, разрезав мышцу. Чудом, не задев артерию. А он ведет себя, как терпеливый пациент на приеме у стоматолога, пришедший снять зубной камень.
И тут он поворачивает голову в твою сторону. Открывает глаза и ты, наконец-то, ловишь его взгляд. Обжигающий, невероятный. Огромные черные пятна зрачков, купаются в чистом золоте, заполнившем радужные оболочки и белки. Так, наверное, смотрят волки. И губы его вновь шевелятся. Теперь уже разборчиво.
- Все будет хорошо..

Так, наверное, чувствует себя бегущий первым спортсмен, у которого за несколько метров до финиша отнимаются ноги. Это происходит с рекой, которая неожиданно встречает на своем пути неодолимое препятствие. Это – мелодия, оборванная на взлете, это – голос оратора, севший на пике зажигательной речи. Это – энергия, освобожденная от силы, направлявшей ее.
Еще секунду назад, до того этого странного – страшного? – волчьего взгляда, Юлия двигалась. Спокойная внешне, она обрабатывала рану, улаживала формальности, но внутренне вся она была движение. Как электрон, размазанный по орбите, Юлия была и здесь, на месте вызова, и ехала уже мысленно в машине скорой, держа в длинных пальцах тонкую нить чужой жизни. И на ходу докладывала в приемном обо всех обстоятельствах и показаниях, стараясь успеть до того, как перед ней захлопнется дверь операционной.
Теперь же, заглянув в непроглядный мрак этих странных зрачков, она остановилась. Нерастраченная энергия, бурлившая в ней, выплеснулась в кровь в виде адреналина. Дыхание перехватило.
Девушка не могла взгляда отвести от этих немыслимо золотых глаз. Слов мужчины она не услышала. Почувствовала.
- Да, - сказала она, не слыша собственного голоса.
Все рациональное знание, которым она так гордилась, которого так искала, в одно мгновенье вылетело из головы. Не совсем сознавая, что делает, девушка коснулась пальцами раны на шее мужчины и повторила:
- Да.
Оцепенение, охватившее разум Юлии, начинало проходить. Еле удержавшись от инстинктивного желания помотать головой, чтобы придти в себя, она усилием воли перевела взгляд на санитара. Девушка прочитала в его глазах недоумение: что, мол, дипломированный врач, творишь? Юлия одернула руку и хриплым, еще не вернувшимся полностью, голосом сказала:
- Все, поехали.
Девушка подавила желание вновь заглянуть в глаза пострадавшему. Испугалась, что снова попадет под власть этого странного взгляда. По спине пробежал запоздалый холодок, внутренности скрутило. Девушка постаралась взять себя в руки, успокоиться, думать рационально. Возможно, это какая-то болезнь, редкая мутация. Всему можно найти объяснение. Наверняка.
Но происшествие выбило ее из колеи: сначала такая невероятная живучесть, теперь еще и это. За время работы на скорой она повидала всякое, но ни один буйный пьяница или невменяемый псих не пугал ее так, как взгляд золотых глаз этого слишком спокойного человека.

Миша, чертыхаясь, не столько катит, сколько тащит пациента в машину. Подпрыгивая на выбоинах асфальта, буксуя в грязи,
каталка упрямо продвигается вперед. Сергеевич, выскакивает, помогая ему. Редкий случай. Не любят водители без необходимости мокнуть.

Ты используешь это время для того, чтобы отметиться в протоколе.Командир группы значится прапорщиком Киваловым.Бегло успеваешь просмотреть записи - все как он и сообщил ранее - телефонный вызов в 1:43,
мужчина с подозрением на ножевое, отсутствие следов драки. Оставляешь фамилию, номер больницы, пометку о срочности.
Расписываешься.
Твоя машина рычит мотором и сияет огнями "люстры". Время мчаться обратно.
Запрыгиваешь в кузов. Миша уже там, рядом с пациентом. Щупает ему пульс и хмурится.

- Брадикардия, вроде. Я 30 насчитал. Эээ.. Так бывает, разве?

Хороший Миша парень. На кардиолога учится, в меде. Здесь на практике. Не дурак. Симптомы шока геморрагического знает конечно - с такими ранами сердечко у пациента должно трепыхаться, как бабочка, пришпиленная иглой. Быстро-быстро и очень слабо. Потому что артерии пустеют стремительно. И "пламенный мотор" становится безработным. Вот только реальность всегда вносит коррективы в диагностику.
Даже "доктор Хаус" наверняка порадовался бы такому случаю. И простой фразой "у вас волчанка" тут не отделаешься.
Оживает рация, треск помех

- Пятнадцатая, что у вас? Пятнадцатая, что у вас?

Сергеич щелкает переключателем, протягивает ее тебе, сквозь окошко. И, не дожидаясь пока ты закончишь разговор, трогается с места.

Юлия мельком подумала, что это только в книгах герои, утомленные чередой поразительных событий, теряют способность чему-либо удивляться. Эта ночь нездоровых чудес и не думала завершаться, и девушка почему-то была уверена, что ей еще не раз придется испытать удивление. Брадикардия вместо ожидаемой тахикардии, мозг отказывался не то чтобы понимать – верить в происходящее.
- Давление меряй, - только и успела ответить девушка, когда рация легка ей в ладонь. Юлия поднесла к лицу переговорное устройство и быстро проговорила.
- Это пятнадцатая, две колотых раны, большая кровопотеря, готовьте операционную.
Юлия мысленно обругала себя за вопиющий непрофессионализм – пребывая в шоке, она совершила непростительную ошибку. Вместо того, чтобы узнать у пациента группу крови, наличие аллергических реакций и иные факторы, могущие вызвать осложнения, она смотрела на него во все глаза, да соглашалась с тем, что все будет хорошо.
Впрочем, еще не поздно это исправить. Она быстро сунула рацию обратно водителю и склонилась над пациентом.
- Группу крови свою знаешь? Резус-фактор? Аллергии есть? – на мужчину Юлия по-прежнему не смотрела, предпочитая контролировать то, что делали ее руки.
В принципе, сейчас эта информация ничем не могла помочь доктору, она и спрашивала-то для того, чтобы сообщить в приемный, какую кровь готовить для переливания. А довезти пациента до больницы Юлия могла и без этого сокровенного знания. В первую очередь нужно было восстановить объем циркулирующей крови, благо полиглюкин – универсальный кровезаменитель - под рукой. Это потом, в больнице, когда дойдет до переливания эритроцитной массы, понадобится знать группу и резус.
Умелые пальцы легко нашли вену, и, несмотря на периодические сотрясения машины, игла попала с первого раза. При такой кровопотере капельными вливаниями уже не поможешь, но чудовищно низкий пульс пациента удержал Юлию от того, чтобы ввести раствор струйно. К тому же, пока пациент ничего не сказал про аллергии, следует перестраховаться, посмотреть, не будет ли реакции на препарат. На такой случай она подготовила еще одну капельницу – с физраствором.
В голове стучало две мысли «Что происходит?» и «Не навреди!». Юлия старалась абстрагироваться от них и просто работать. Просто сделать все, что можно, чтобы спасти очередную жизнь.

Миша быстрым движением распаковывает тонометр, цепляя его на свободную руку пациента. Прокачивает грушу и внимательно слушает стетоскоп, поглядывая на стрелку манометра.
Мужчина разжимает губы, отвечая тебе.

- Не зна-ю. Не ду-маю. Да.. это не-важ-но, правда. Вы.. не вол-нуй-тесь

И слабая улыбка растягивает уголки его рта.
Миша заканчивает измерение и просто молча протягивает тебе прибор, чтобы ты увидела цифры сама: Артериальное - 220.
И тут ты замечаешь еще одно - мужчина теплый на ощупь. Не дрожит. Ни липкого пота, ни синюшного оттенка кожи. Лежит себе мужчина, такой, отдыхает. И просит не мешать ему.
Машина подпрыгивает на выбоинах, ты, чертыхаясь, удерживаешь иглу так надежно, как можешь, а Миша подстраховывает твои манипуляции, прижимая пациента к кушетке. Полиглюкин мягко наполняет вены твоего подопечного. По твоим рассчетам вы вернетесь, минут через пять.

Еще до первого взгляда на тонометр, Юлия знала, что увидит. Впрочем, реальность несколько превзошла ее ожидания, и доктор так не нашла, что ответить на безмолвный вопрос санитара. Юлия и сама не отказалась бы от объяснений, почему этот странный человек с пульсом сонной черепахи, почти час просидевший с двумя глубокими ранами, мало того что жив, но и, судя по виду, чувствует себя не так уж и плохо.
- Через пару минут перемеряешь, - только и сказал девушка. Взгляд на несколько мгновений задержался на лице Михаила. Ну что сказать, не повезло парню с доктором в этот выезд, вместо мудрого наставника или живого примера для подражания – позавчерашняя студентка, понимающая в происходящем не многим больше него. Сама-то Юлия хорошо помнила свои первые дни работы на скорой. Врач их бригады – ветеран неотложных выездов, надежный, как скала, выглядел всемогущим, и девушке казалось, что они могу справиться с чем угодно. Первые дежурства наполняли ее чувством собственной нужности, первые победы – вовремя довезенные до приемного жертвы аварий, откачанные наркоманы, – вселяли уверенность. Она могла что-то изменить…

…непослушные пальцы нажимают на кнопки дефибриллятора, увеличивая величину разряда. Доли секунды, и конденсаторы накапливают необходимую энергию.
- Разряд! – командует врач. Тело на каталке в очередной раз выгибается жуткой дугой, чтобы тут же рухнуть обратно. Пульса нет. Всемогущий опускает электроды, и в движении этом столько глухой тоски, что перехватывает дыхание. Красно-синяя вспышка бьет по глазам сквозь неплотно закрытые жалюзи – огни проносящейся неотложки отражаются в зеркальной витрине. Гаснут.
Не довезли…

Юлия вздрогнула от непрошеного воспоминания, внимательней глянула на санитара – нет, не заметил. Она вновь склонилась над пациентом, мучительно размышляя о правильности своих действий. С одной стороны, она делает все, как должно, с другой – это не математика, здесь нет четких алгоритмов, однозначно верных решений. Мелькнула мысль: может, и правда, оставить его в покое? Ей почему-то казалось, что это правильное решение. Но поступить так, значило признать, что вся ее погоня за знанием оказалась ненужной, признать свое поражение, признать, что она совсем ничего не может сделать. В какой-то степени это значило отказаться от части себя.
Юлины пальцы скользнули к регулятору капельницы. Остановить? Не останавливать? Осталось недолго, еще чуть-чуть, и они приедут, пациент держится, не смотря на страшные показания. Можно подождать две минуты – до нового измерения давления – акт малодушия, компромисс с самой собой. Потом еще две, и все – она может никогда больше не увидеть этого странного пациента. Сможет забыть. Выбросить из головы.
Но пальцы, будто сами, незаметно сдвигают регулятор, прекращая подачу полиглюкина. Юлия поднимает взгляд, чтобы вновь увидеть золотые глаза пострадавшего. И спрашивает:
- Кто ты такой? Почему ты не… почему ты в порядке?

Компромисс между знанием и опытом, маленький заговор против здравого смысла. Бритва Оккама здорово помогает не заблудиться среди ненужных сущностей, не так ли? Самое просто решение и будет самым верным.
Отмечаешь, как улучшилась его речь. Если первые произнесенные слова мужчина цедил, словно из забытья, то теперь его голос звучит гораздо ровнее и сильнее. И еще в него добавились нотки.. ярости, что ли? Холодной такой, решимости.
Глаза мужчины открываются. В них нет того золотого свечения, поразившего тебя пять минут назад. Белки уже чисты, но радужка, все еще сохраняет потрясающей оттенок раскаленного золота. Штатная лампа выглядит тускло на их фоне.
Слышишь, как сдавлено матерится Миша. Кажется и он, теперь, разглядел.
Рука "пациента" смещается, ладонь обхватывает твои пальцы. Сильно и мягко. Тянет твою руку к обломку, торчащему из раны, к тампону. Накладывает, прижимая сверху.
- На-да-ви.. У-дер-жи.
И вторая - решительно обхватывает обломок. Зажимает его в кулаке так, что вздымаются вены.

Увидев, что золота в глазах мужчины поубавилось, Юлия почувствовала странную смесь облегчения и разочарования. С некоторым удивлением она осознала, что хотела еще раз увидеть это потрясающее зрелище. Увидеть – и заодно убедиться, что оно ей не примерещилось. Впрочем, Мишкина ругань и золотые ободки вокруг зрачков мужчины дали понять, что с головой у доктора пока все в порядке.
Девушка послушно надавила на рану, даже сквозь перчатку почувствовав, как сильно тампон пропитался кровью. Она не знала, что намеревается сделать этот удивительный человек, но решила остаться до конца верной принятому решению. Казалось, что в этом случае пациент вполне способен исцелиться сам.
Взглянув на вздувшиеся вены, расчертившие кулак мужчины, Юлия заподозрила, что он собирается выдернуть кость. Самоубийственное решение - с точки зрения здравого смысла, но доктор не собиралась ему мешать. Она посмотрела на санитара и чуть покачала головой, давая понять, чтобы он тоже ограничился только пассивной помощью.
Медленно, но неотвратимо нарастало напряжение. Юлия не слышала ни воя сирены, ни рева двигателя, ни стука, сопровождающего «подскоки» машины на плохой дороге. Секунды словно растягивались, заполняясь надрывно звенящей, выжидающей тишиной. Комом к горлу подступали слова, те же, что говорил мужчина: «Все будет хорошо», но она, кажется, так и не позволила им сорваться с губ.

Сперва улыбка и мягкость исчезают из его глаз, оставляя золотое безумие под белесой пленкой боли. Затем, приподнятые уголки губ превращают улыбку в застывший оскал. Миша молчит. Ты молчишь. Рев мотора и стук капель по крыше исчезают, только стук сердца – как метроном в тишине.
Мужчина резко выдыхает, что-то грубое, резкое, на том же незнакомом языке, что и в самый первый раз. И с неприятным, чавкающим звуком, выдергивает из раны то, что пыталось его убить.
Мелькает в свете лампы неприятного вида обломок, длиной в твою ладонь, измазанный кровью. Иззубренные края, несколько изогнут. Не нож, однозначно, но рассмотреть подробнее не удается.
Пациент выгибается дугой, удерживаясь на пятках и голове, глаза его закатываются. Из горла вырывается полурык-полустон. Боль и торжество в нем. И вдруг напряжение уходит из его тела. Еще миг он остается застывшим в этой безумной позе. Затем – валится на кушетку. Рука мужчины ослабевает и бессильно падает, но добыча по-прежнему крепко зажата в кулаке. Дыхание становится ровным. Глубоким и спокойным. А лицо - вновь безмятеженым. Похоже, он вырубился.
Миша дергается зажать рану, но вместо ожидаемого ручейка крови, дыра в боку вяло выплевывает багровый сгусток, и чуть-чуть алой сукровицы. Края упруго подтягиваются, закрывая раневый канал.
Смотришь на Мишу. Он смотрит на тебя. Тишину можно резать ножом. И взрезает ее визг тормозов. Приехали. Сквозь окна видны знакомые стены больницы.

Вместе с визгом тормозов в мир вернулись прочие звуки. Видимо, в качестве компенсации за минуты тишины, Юлия теперь слышала все очень отчетливо. Звуки странным образом не накладывались друг на друга, казалось, что вой сирены и ровное дыхание мужчины существовали в разных, нигде не пересекающихся плоскостях. Заглох двигатель, «музыка» смолкла. Приехали.
Похоже, пациент спал. Спокойно так, будто не выдернул только что из собственного тела иззубренный обломок непонятно чего. Тихое дыхание, умиротворенное лицо. Никаких закушенных губ, стонов, метаний по каталке, просто сон, а не тревожное забытье.
Пока санитар открывал двери, Юлия осторожно вынула иглу капельницы из свободной, расслабленной руки пациента. Удивительно, конечно, что никем не придерживаемая игла не выскочила сама, когда мужчина выгнулся, выдрав застрявший в боку обломок. Юлия попыталась разжать пальцы спящего, чтобы осмотреть неизвестный предмет, но у нее ничего не получилось. Он вцепился в обломок, как в руку друга, держащую над бездной. «Или, наоборот», - отстраненно подумала Юлия. – «Как в руку врага». Ей почему-то казалось, что если мужчина хоть на секунду ослабит хватку, кость тут же воспользуется этим, чтобы вновь вгрызться в его внутренности.
Она помогла санитару выкатить каталку и выбралась из машины. На крыльце приемного кто-то курил. Ждали. Впрочем, торопиться было уже некогда, даже без измерений было видно, что мужчина не собирается умереть вот прямо сейчас. Пока везли каталку к приемному, Юлия с содроганием подумала о том, что ей сейчас предстоит. Все-таки, объяснять другим, что произошло, не имея об этом не малейшего понятие – то еще удовольствие.

Дождь стих, или, может, остался там, в мире одиноких желтых фонарей, милицейских плащей и размытых пятен крови на асфальте. Сырой воздух и мокрый асфальт. Налетает ветерок, заставляя поеживаться, от ощущения мокрой одежды и обуви на теле. Каталку подхватили сверху и покатили по пандусу, внутрь. Миша, перед тем, как скрыться в дверях, бросил на тебя взгляд, немного затравленный . Похоже, и у него нет ответов. Даже для себя
Игорь Самохин, хирург из экстренной, глубоко затягивается. Смотрит на тебя, глаза красные – не спал. Не первый пациент сегодня.

- Ого ты вымокла! Переоденься что ли.

Щелчком выкидывает окурок. Оранжевым светлячком тот заканчивает путь где-то в темноте, за крыльцом. Дурацкая у человека привычка игнорировать урну.

- И что за добычу ты мне принесла?

Прежде чем успеваешь ответить – в кармане куртки дергается мобильный. Вызов. Машинально достаешь трубку – на экранчике, заливающем темноту резким, холодным светом, слово - «Мама».

Еще издалека Юлия почувствовала запах самохинской сигареты. Осознала с удивлением, что зверски хочет курить – под кожей пробежали мурашки, горло перехватило. Взять бы сейчас сигаретину, привалиться к обшарпанной стене и целых две минуты ни о чем не думать. Вдыхать. Выдыхать. Снова вдыхать. И так до тех пор, пока фильтр не обожжет пальцы – это всегда случается слишком рано – и окурок, небрежно затушенный о край урны, полетит в ее темное нутро. Вообразив эту последовательность вдохов и выдохов, девушка обнаружила, что даже мысленное проведение привычного ритуала действует успокаивающе. Напряжение спало, оставив после себя опустошение и усталость.
Ежась под очередным порывом ветра, Юлия глубоко вздохнула, будто надеясь, что глоток холодного ночного воздуха прояснит мысли или, хотя бы, поможет преодолеть вредное желание. Поднялась по ступеням, вместо приветствия просто улыбнулась хирургу.
Самохин хохмил. Увидев его, любой человек подумал бы, что смена у Игоря была не из самых тяжелых – без всяких действий на грани жизни и смерти и вытаскиваний пациентов с того света. Но Юлия давно уже не обманывалась внешним весельем врачей. Успела почувствовать на себе, что это такое – шутки за дверью операционной, в которой только что все закончилось хорошо, какова им цена и какое нервное напряжение они маскируют.
Девушка уже хотела было ответить Самохину что-нибудь в том же духе, но в кармане за долю секунды до звука задрожал мобильник. Увидев, кто звонит, Юля не на шутку встревожилась. Лучше бы уж действительно вызов. Потому что вызов просто означает: что-то случилось. Где-то и у кого-то. Но ночной звонок матери мог значить только одно: это что-то случилось дома.
Юлия нажала кнопку ответа, поднесла трубку к уху, одновременно посылая хирургу извиняющийся взгляд.
- Алло, привет. Что случилось?

Шипящая тишина в трубке, тревожная , густая. Кажется ночь вокруг потемнела еще сильнее, растеклась холодными липкими кляксами страха и неизвестности. Заползла под одежду.
Затем стон, неузнаваемый, искаженный помехами и расстоянием
- Юля... Юленька..
Голос матери.
Глухой стук.
И снова шипящая тишина. Только циферки на экране холодно отмеряют длительность разговора.Шаги. Ты угадываешь их. Тяжелые шаги по паркету. Ближе.
И разговор прерывается.

- Мама? – осипшим голосом прошептала Юля, будто не замечая, что разговор оборвался. – Мама?
Череда коротких гудков неумолимо пульсировала возле уха. Страх сжал горло холодными пальцами, лишил и без того ослабевшего голоса. Но не жуткая тишина сильнее всего напугала девушку, не мучительный стон, не чужие тяжелые шаги, а то, как мать назвала ее – Юленька.
Родители всегда называли ее Юлей, без всяких дополнительных суффиксов. В детстве это ее бессознательно огорчало, и девочка просто таяла, оказавшись в обществе теток и бабушек, не скупившихся на ласковые словечки. Но, став старше, она поняла, что любить ребенка и сюсюкаться с ним – совершенно разные вещи. И сейчас это непривычное, «неправильное» имя ударило по нервам чуть ли не сильнее, чем недавняя чертовщина с пациентом. Мысль о нем мелькнула и тут же исчезла в мешанине страшных предположений о случившемся дома.
Не соображая, что делает, Юлия едва ли не механически набрала на мобильном домашний номер, нажала кнопку вызова. Девушка жадно вслушивалась в тишину телефона, ожидая – и боясь – услышать короткие гудки.

Самохин сверлит взглядом. Уставшая улыбка сползает с его лица. Хмурится и делает шаг навстречу, вопросительно глядя на тебя.
А в трубке вызовы. Длинные, равномерные, неживые. Словно поезда, проносящиеся мимо по графику. И нет им дела до твоих тревог. Десяток гудков. И тишина. Отбой линии.

Первые долгие гудки подарили надежду: значит, телефонная трубка не свешивается почти до пола, слегка покачиваясь на длинном проводе, значит, кто-то заботливо положил ее на аппарат. Но гудки шли и шли, а трубку никто не брал.
Рука девушки опустилась вместе с замолчавшим телефоном. Юлия подняла взгляд, увидела Самохина, шагнувшего к ней. Голосом, хриплым и каким-то глухим, сказала:
- Игорь, у меня дома что-то случилось, - от волнения она даже забыла, что к своим коллегам, как правило, до сих пор обращалась по имени-отчеству. – Что-то случилось. Дай сигарету?
Юлии хотелось сорваться с места, побежать, поехать, телепортироваться, сделать что угодно, чтобы оказаться дома как можно скорее, но какое-то оцепенение охватило девушку, она, казалось, не могла пошевелить и пальцем. Только отсвет от телефонного экрана скользил на мокром полу крыльца – дрожали руки.

- А? - Игорь всматривается в твое лицо. - С родителями чего? Да объясни толком..
Кто-то протискивается в дверь мимо тебя, зацепив за куртку и пробормотав извинения. Снова налетает порыв ветра, вызывая очередную волну холодных мурашек по телу.
Самохин выбивает сигарету из пачки, украшенной силуэтом флегматичного верблюда. Кэмел. Других он не признает. Протягивает ее тебе.

Юлия вертела в пальцах сигарету, будто никак не могла решиться, вставить ли ее в рот и закурить или выкинуть «раковую палочку».
- Толком? Сама не поняла. Плохое что-то. Мать… мама звонила, сказать ничего не успела, но я услышала – там кто-то чужой.
Посмотрела на Игоря чуть ли не умоляюще.
- Ты не думай, я головой не тронулась. Кажется.
Оцепенение потихоньку проходило. Еще минута и она сможет куда-то идти и что-то делать. Или полминуты. Побелевшие пальцы сдавили сигарету, выдавили наружу несколько крупинок табака.

Игорь хмурится.
- Точно? Набери ментов.
Тянет сам телефон из кармана. Машинальный жест. Привыкли люди за телефоны хвататься в любой ситуации. Смотрит на него чуть недоуменно. Чешет пальцем нос
- Или это.. Телефон соседей знаешь?
Делает шаг к тебе, берет за плечи и чуть встряхивает
-Давай, девочка! Соберись!

Как ни странно, это подействовала. Юлия собралась – насколько смогла. Пальцы забегали по клавиатуре телефона, отыскивая в памяти нужный номер. Девушка нажала кнопку вызова, поднесла телефон к уху. Взгляд ее стал чуточку отрешенным, она на половину была «не здесь».
Пока набирался соседский номер, пока ждала ответа, шепотом сказала:
- Если не дозвонюсь сейчас – пойду отпрашиваться. Домой поеду. К ментам пока не с чем идти – пошлют.

Снова длинные гудки. Заспанный, то есть - строгий и хриплый голос Вадика Завадского. Знакомого тебе еще по песочнице.
- Ммм.. Слушаю.
Вадик неплохой. В армии служил. И опять же - работает где-то в охране. Повезло, что не на сутках.

Острый укол радости от того, что не пришлось вновь выслушивать бесплодную серию длинных гудков, заставил Юлию помедлить мгновение, прежде чем сказать в трубку:
- Вадик, это Юля Ларионова, из соседней квартиры, - дав собеседнику несколько секунд, чтобы сообразить спросонья, кто его все-таки беспокоит, девушка продолжила:
- Извини, что так поздно звоню. Мне… мне мама звонила, ей плохо, кажется. Ты не мог бы пойти проверить? Пожалуйста! - поколебавшись секунду, Юля добавила:
- Если дверь открыта… там… такое ощущение, что кто-то чужой в доме был. Если дверь открыта, ты осторожно там, хорошо?

Трубка телефона, как синапс. Передает твою тревогу в черное, невидимое "там", заставляет собеседника проснуться, собраться, действовать. Как ниточка, связавшая два острова в океане ночи. Иногда надежда - это абстрактное слово, а человек, чье дыхание согревает тебе щеку, сквозь
динамик телефона.

- Понял. Не клади трубку.

В трубке шорохи. Чей-то неразличимый голос с вопросительными интонациями. Его неразборчивый ответ. С женщины ты его стащила, что ли? Неважно сейчас.
Снова голос Вадика:

- Ты не бойся.. Я иду уже.

Слабое, наверное, утешение, но лучше чем ничего.
Снова шаги, щелчок замка и стук двери. Шорох ног по бетону подъезда. Скрип двери. Родительской двери. Она всегда так поскрипывала. Чуть-чуть. Слышишь голос Вадика, не к тебе.

- Марина Викторовна?! Серей Сергеевич?! Это Вадик, из 112, у вас все в порядке?

Не в порядке. Успеваешь это понять, почувствовать. А затем слышишь сдавленное ругательство. И еще одно. Несколько секунд тишины. Голос Вадика, очень старый. Очень осторожный


Юль, ты прости. Тут.. тут беда. Тебе надо приехать наверное. Я пока вызову.. ваших.. И всех кого надо..

Сглатывающий звук.

- Приезжай..

И отбой.

- Еду, - сказала упавшим голосом, но в трубке уже слышались проклятые гудки. За эти минуты Юля успела возненавидеть их все – и короткие, и длинные.
Осознание того, что беда все-таки случилась, окончательно вывело девушку из ступора. Отбросив измятую сигарету, она едва не бегом бросилась к дверям в больницу. На ходу то ли кивнула, то ли головой помотала, смазанное какое-то движение получилось, дала Игорю понять, что все действительно плохо. Толкнула двери, нырнула в переплетение коридоров, еле сдержалась, чтобы действительно на бег не перейти – не положено. Быстрым шагом поспешила к дежурке.

В минуты опасности, напряжения голова работает в каком-то особом режиме. Вроде бы есть ощущение четкости происходящего. И время замедляется. Скажешь что-то человеку - и покажется, что он полчаса над ответом думает. А на самом деле, секунда пройдет.
Зато потом и вспоминать происходившее сложно. Оказывается, вдруг, что время может быть нелинейным. Наслаиваются какие-то слова и обрывки событий. Никак не выстраиваются в цепочку.
Ты что-то говорила своим. Кто-то кивал. Кто-то куда-то звонил. Кто-то сунул тебе чашку горячего кофе. Три-в-одном, конечно. Впрочем, вкуса ты все-равно не запомнила. Только тепло чашки внезапное, в пальцах. Переодеться успела, пока тебе машину нашли.
И вот ты свернулась в комок ожидания на переднем сиденьи "шестерки" Гриши Комова. Ему, вообще, полсмены еще. И утром - не совсем в твою сторону. Но, вот, сорвался, решил подвезти.
Что-то спрашивает тебя. Разговорить пытается.
И снова фонари в лицо. Правда без дождя уже.

Мир как рассыпанный паззл. Мешанина образов, воспоминаний, звуков и ощущений. Желтый свет фонарей скользит по лицу, бесконечная лента мокрого асфальта устремляется под колеса. Чашка растворимого кофе, практически полная, стоит на столе. На самом краю. Скоро будет неловкое движение руки, черная лужица на полу, белые осколки. В одном из ни - лицо дежурного. Выражение ожидания. Оно становится отчетливее с каждой секундой ее молчания. Слова – комом в горле. Воздуха не хватает. Ремень безопасности, очень тугой. Вдавлен в тело. Шум мотора, голос Комова, все сливается в ровный гул. Желтизна света, золото глаз. Побелевшие пальцы на обломке. Побелевшие пальцы на трубке мобильного. Гудки. Тишина.
Слишком много для одной ночи.
По спине растекается страх. Холодный, липкий, будто большая ядовитая медуза. Губы сжаты. Мозг переполнен образами. Это хорошо. Это не дает думать о том, что ждет ее впереди.
Ряд фонарных столбов. Машины. Дома. Деревья.
Долгая дорога домой.