Мир, где оживают тени | ходы игроков | Информация

Специфика игры по данному модулю заключается в том, что персонажи игроков являются профессиональными сыщиками – детективами высокого класса, что предполагает знакомство последних с общественно-политическим устройством Великобритании конца XIX века, а также с некоторыми профессиональными терминами, структурой следственных органов и «современной» методикой ведения расследования. Полиция Великобритании была организована по децентрализованной схеме: в целом она была подчинена министерству внутренних дел, однако в каждой административной единице страны находилось по полицейскому управлению (если данная административная единица была крупной – управление организовывало в ней ряд полицейских участков). Оперативный центр всей полиции страны (аккумуляция информации и организация связи между полицейскими управлениями) размещался в здании лондонской уголовной полиции («Скотланд-Ярд»), оборудованном телеграфной связью. Сыщики Скотланд-Ярда – умеренно образованные люди, могли высказывать здравые суждения не только относительно качеств скаковых лошадей и особенностей своих любовных приключений – но и довольно обоснованно судить о новостях политики, в общих чертах быть в курсе новинок литературы и искусства. Требования к моральному облику полицейского не были слишком высоки – однако если служащий открыто злоупотреблял сомнительными связями или вредными привычками, его карьере как правило приходил конец. Детективы Скотланд-Ярда одевались в гражданское платье, в то время как рядовые полицейские (которых было принято называть «бобби») и низшие полицейские чины (констебли) носили темно-синюю униформу. Удостоверением личности детектива служила униформа, а также небольшой серебристый значок (заменявший собой служебные знаки отличия), прикреплявшийся на груди. Утрата полицейским своей униформы или значка каралась начальством со всей строгостью. В отличие от констеблей, вооруженных дубинками и свистком, детективам разрешалось скрытое ношение огнестрельного оружия. Действующее законодательство того временипредусматривало довольно широкие полномочия для детективов – однако по большей части они соответствовали полномочиям следователей нашего времени, за тем исключением что для обычных следственных действий рядовых обысков и арестов не требовалось разрешений или ордеров. Любые подобные действия в отношении знати (аристократия, промышленники) требовали особого согласования с комиссаром полиции. Однако, в исключительных случаях, допускался арест любого подозреваемого в совершении преступления, если это лицо было застигнуто на месте совершения своего деяния, либо на нем имелись следы, прямо указывающие на совершение им данного преступления. Кроме того детективы могли производить обыски обывателей (как внутри помещений, так и личные обыски подозреваемых). К методам ведения расследования предъявлялись довольно жесткие требования. Начальство могло закрыть глаза на применение силы (давления) со стороны инспектора на лицо низкого социального статуса – однако в случае неоднократных угроз или запугивания допрашиваемых, а также в случае применения данных методов по отношению к более уважаемым гражданам, детектива могли ждать крупные вычеты из жалованья, отстранение от дела на некоторое время (со сдачей оружия), или даже увольнение из Скотланд-Ярда. Нарушение субординации, неподчинение приказу, оставление работы в неслужебных целях и иные проступки наказывались аналогично – причем в каждом конкретном случае мера наказания определялась начальником участка или даже комиссаромполиции. Материально-техническая база Скотланд- Ярда в то время была крайне скудна – помимо не очень большого жалованья, детективам могло быть выдано оружие (по согласованию с начальством и при наличии у того оснований полагать, что жизнь детектива подвергается опасности во время исполнения им какого-либо задания) и письменные принадлежности (хотя в то время бумажной работы было гораздо меньше – протоколы допросов и обысков были краткими, составлялись от руки и заверялись самим детективом). В Скотланд-Ярде не было собственного отдела криминалистической экспертизы (он был создан только в 1930 году), поэтому для проведения каких-либо сложных исследований привлекались частный врачи, ученые, либо соответствующие высшие учебные заведения. Любые траты при проведении следственных действий (найм экипажа для осуществления слежки, содержание осведомителей и т.п.) опять же требовали согласования с начальством (комиссаром полиции Скотланд-Ярд), на что то, как правило, шло крайне неохотно – и без того скудные бюджетные фонды не могли обеспечить деятельность Скотланд- Ярда на том уровне, какой позволил бы функционировать ему так же эффективно, как и французской криминальной полиции. Именно поэтому руководство Скотланд-Ярда старалось не обращать внимания глаза на то, что сыщики частенько пополняли свой арсенал за счет задержанных, отбирая у них в основном оружие, отмычки и тому подобные приспособления. Будучи уличенным в подобных деяниях, полицейский наказывался с минимальной строгостью – и это способствовало хоть и неоднородному, но довольно неплохому техническому оснащению наиболее опытных и наглых служащих. Каждый полицейский был обязан постоянно носить с собой свисток, которым можно было подавать сигнал тревоги. Услышав его характерный свист, любой полицейский обязан был прибыть на место происшествия и оказать посильную помощь своему коллеге или попавшему в беду гражданину. Соответственно, инструкции обязывали работников Скотланд-Ярда и городской полиции подавать данный сигнал сразу после обнаружения преступления на любой его практической стадии – подготовки или совершения. Следует заметить, что санкции за насилие в отношении слуги закона во все времена были крайне суровыми – поэтому полицейские пользовались не просто уважением – их иногда боялись (коррупция была не повсеместна, но довольно характерна для органов безопасности, особенно городской полиции Лондона), либо попросту не рисковали с ними связываться (любому, убившему полицейского светила смертная казнь через повешение, а в случае нанесения ему увечий – каторга). Все это позволяло Лондонской полиции организовывать периодические мероприятия по «зачистке» целых районов (в народе их быстро окрестили «облавами»), а также постоянное патрулирование улиц, причем патрульный полицейский как правило был один – даже самый отчаянный головорез не стал бы без веских причин рисковать своей жизнью за убийство полицейского.

Общество Лондона вообще и Ист-Энда в частности:
Самой яркой чертой общественного устройства викторианской Англии была его сильнейшая социальная дифференциация, которая ощутимее всего проявляла себя в Лондоне, а именно – в районе Ист-Энд. Сама по себе столица являлась современным европейским городом – причем одним из наиболее крупных и красивых. Однако в силу того, что игра проводится в самом бедном и грязном из ее районов (кроме Ист-Энда, историческая часть Лондона делилась на районы Мэрилбон, Кенсингтон, Хэмпстед и Хайгейт), ведущий должен создавать у игроков представление о том, что остальной Лондон почти не отличается от вонючего
Ист-Энда, в котором тогда проживало почти 900 тысяч человек (во всем Лондоне, занимавшем около 300 кв. километров в 1888 году проживало примерно 4,5 миллиона человек). Что представлял из себя Ист-Энд и прочие закоулки столицы? Изящные дилижансы знати, изредка появлявшейся здесь по каким-то темным делам, колесили по плохо мощеным городским дорогам, чавкая фекалиями и помоями, привычными для местных
жителей. Аристократы ели виноград и обсуждали живопись эпохи ренессанса, в то время как многие горожане
довольствовались лишь луком и хлебом. Нищета соседствовала бок о бок с ослепительной роскошью, цветники
разбивались прямо поверх старых кладбищ ввиду острой нехватки земли в центре города, унылые хибары подпирали своими боками величественные дворцы в стиле сурового, торжественного ампира или пышного, чувственного барокко, сифилитические престарелые проститутки не боялись подойти к прилично одетым
господам с самыми непристойными предложениями. Лондон викторианской эпохи был представлен в основном одно- двух-трехэтажными домами – деревянными или кирпичными, с закопченными окнами (мануфактурное производство размещалось в основном в дешевых районах навроде Ист-Энда, где проживало большинство населения столицы) и давно не крашеными стенами. Центральные улицы были выложены серой брусчаткой, однако закоулки по-прежнему щеголяли разбитыми грунтовыми дорогами.Отличительная черта Лондона – мокрые, холодные туманы вкупе со сплошной облачностью, которая, сочетаясь с вышеозначенными особенностями данного района Лондона, погружали город во мрак даже летними днями, а ночь была непохожа
ни на что на свете – тусклый свет газовых фонарей только усугублял тьму, прячущуюся в узких улочках над которыми нависали старые невысокие дома. Ист-Энд в этом отношении эффектно выделялся на фоне остальных районов тем, что в темноте его закоулков вас поджидала не изящная скульптурная группа начала 16 века, а банда подонков, готовая на все ради нескольких медных монет, похотливые мерзавцы, не видевшие особой разницы между мужчинами и женщинами в своем пьяном стремлении «развлечься как следует». Система канализации в Ист-Энде была практически не развита, что остро ставило вопрос об утилизации отходов – после многократных эпидемий чумы в прошлых столетиях Лондон стали периодически чистить – однако, несмотря на наличие муниципальных команд мусорщиков и пожарной охраны, город по прежнему был
сильно замусорен – лужи мочи и засохшие кучки кала в подворотнях, горы помоев во дворах домов, мануфактурная вонь на улицах, не говоря уже о лошадином помете, гнилом тряпье и трупах животных, валяющихся прямо на дорогах, постоянном педикулезе, лишаях и страшной болезни того времени – проказы, процветавшей среди малообеспеченных лондонцев. На некоторых улицах была устроена канализация поверхностного залегания – попросту говоря сточные канавы, которые летом издавали страшное, оглушающее зловоние, а зимой частично замерзали, засорялись и наводняли дворы жилых домов сточными водами. О наличии водопровода говорить не приходилось – люди брали воду для своих нужд из специальных колонок или старых колодцев, заботливо скрытых в глубине дворов жилых домов. Улучшению санитарного состояния города не способствовало и наличие на его улицах тысяч голодных бродячих собак и кошек, а также миллионов прожорливых, потерявших всякий страх перед человеком крыс, деливших кров с десятками людей, привыкших не обращать на них особого внимания.
В небольших полуподвальных помещениях жили огромные семьи – отчеты санитарной инспекции, например,
указывали, что в одной комнате в подвале дома по ул. Back Chirch Law «проживала семья, состоящая из отца, матери, трех детей и четырех свиней». В другом доме инспекторы нашли женщину, едва начавшую оправляться от своих девятых родов, мужчину, больного острой лихорадкой и множество грязных маленьких детей, бегающими по сырой и грязной комнате полностью обнаженными. По соседству с ними, в подвальной кухне жили семь человек. Население Ист-Энда составляли разнорабочие, временные (сезонные) рабочие, безработные и преступники. Согласно официальным отчетам, более половины детей, рожденных в Ист-Энде, умирало не дожив до пяти лет. Те же, кто выжил в этом месте, в подавляющем большинстве случаев страдали от целого ряда болезней – как физических, так и психических. Проституция в Ист-Энде была настоящим спасением для одиноких женщин и вдов, не имеющих никакой другой возможности прокормить себя. Родители нередко вовлекали в занятие проституцией и своих малолетних детей – девочек 10-12 лет. По предположениям
полиции, в 1888 году в Ист-Энде работало 1200 проституток, не считая тех, кто прибегал к проституции лишь время от времени – для того чтобы поправить свой бюджет. Стоимость одной проститутки колебалась в пределах шиллинга – используя этот вечный эталон цен можно сделать выводы о стоимости продуктов питания, а также иных товаров и услуг в викторианском Лондоне – соотношение между стоимостью самой дешевой
проститутки и стоимостью куска хлеба оставалось довольно стабильным во все времена, за исключением войн, эпидемий и катастроф. Самой крупной улицей Ист-Энда была Вайтчепел (Whitechapel). На ней располагалось примерно 200 домов, дававших приют почти девяти тысячам людей. Спальни этих домов представляли
собой длинные не отапливаемые коридоры, заставленные скамьями (без всякого намека на постельное белье). На скамейках можно было невооруженным глазом увидеть копошащихся на плоской поверхности вшей и клопов. Весьма обыденной практикой того времени были случаи, когда женщина, будучи не в состоянии оплатить ночлег, договаривалась с кем-либо о том, что она разделит с ним постель (сосновую скамью шириной около полуметра и длиной в полтора-два метра) в обмен на услуги сексуального характера – иначе ей
приходилось спать на улице. Поток эмиграции в Лондон приходился в основном на Ист-Энд по причине
чрезвычайно низкой цены за жилье (в пределах шиллинга за ночь). В большинстве своем, эмигранты были представлены поляками, евреями и русскими. Как ни странно, поток эмиграции оказал положительное влияние на этот район – новоприбывшие еще не привыкли обитать в таких скотских условиях и поэтому иногда
проводили своими силами хоть какое-то благоустройство жилых домов и ремонт канализации.
Несмотря на небогатую и безрадостную жизнь, англичане отличались (и до сих пор отличаются) крайним консерватизмом, приверженностью к традициям и болезненной рефлексией относительно своих, с таким трудом отвоеванных у монархии, гражданских прав и свобод. Любое нововведение они воспринимали как посягательство на личную независимость, и это превращало тупую массу лондонской бедноты, чутко прислушивавшейся к истеричным крикам мальчишек-газетчиков, в гремучую смесь самых негативных человеческих эмоций и чувств. Психология народных масс столицы формировалась под влиянием лавинообразного развития науки и техники, промышленного роста и ускорения темпов жизни. Шло интенсивное строительство железных дорог. Скорость передвижения растет каждый год – корабли ставят
рекорды на воде, механические экипажи – на суше. В этот период времени вся образованная часть общества слепо верила в торжество науки и рационального знания, однако, под влиянием обратного воздействия инертности человеческого мышления, отторгавшего столь стремительный прогресс, испытывала непреодолимую тягу к мистике и оккультизму. Конец XIX века – время расцвета масонских лож, самая модная
болезнь после тифа и грудной жабы – истерия и мигрень, самое модное увлечение – покупка мумии с последующим завтраком в ее компании (мумия устанавливалась рядом с обеденным столом, за который,
как правило, приглашались все знакомые и друзья), благо предприимчивые дельцы вывозили этот интригующий своей новизной товар из Египта целыми пароходами. Спиритические сеансы, гадания на картах Таро, опыты по
оживлению мертвецов электричеством, месмерические откровения и повышенный интерес к восточным религиозным учениям стали своеобразной визитной карточкой образованной части общества викторианской Англии. В то же время интересы простых жителей Лондона – кровельщиков, прях, плотников, матросов –
составляли разительный контраст с увлечениями образованных людей. В то время как образованная часть общества изъяснялась на безукоризненном, изящном английском языке, церемониально проявляя при этом старомодную, чопорную вежливость, подавляющее большинство простого люда изъяснялись на грубом диалекте «кокни», изобилующим матом, варваризмами и неологизмами. Кроме того, около 96% населения Ист-Энда не умело ни читать, ни писать. Круг интересов этих людей ограничивался работой, сексом и выпивкой. Любимым развлечением лондонской голытьбы была пьяная драка в борделе. Чрезвычайно высоким был уровень детской преступности, которая варьировалась от мелких карманных краж до жестоких убийств. Типичная одежда лондонца была сделана из практичной серой или коричневой ткани. Внеклассовым элементом убранства был плащ, которым можно было не только щеголять на светских приемах, но и использовать вместо
подстилки для ночлега на голой земле. Отдельного разговора заслуживает роль наркотиков в жизни лондонцев
викторианской эпохи. Опиум находился на легальном положении – под рецептурным наименованием «лауданум» его выписывали даже грудным детям для улучшения сна. Морфий, недавно открытый немецкими
химиками, был очень дорог и недоступен для большей части населения – ввиду чего применялся его эфирный раствор. Кокаин и героин употреблялись в качестве лекарства от насморка и простуды соответственно. Распространение наркотиков еще не приобрело характер эпидемии – никто не спрашивал «откуда у вас это?», но социальный статус наркомана был значительно ниже статуса трезвого и здорового человека. При этом следует учитывать тот факт, что викторианская граница между наркоманом и обычным человеком разительно отличалась от той, что существует сейчас – при распространенности легких наркотиков естественного происхождения, что имела место быть в Великобритании XIX века, их эпизодическое употребление считалось
скорее хорошим, нежели чем дурным тоном. Наркоманом мог называться только деклассированный маргинал, потративший все свое имущество на приобретение зелья – таким образом социальное неодобрение наркомании в обществе того периода определялось скорее соображениями защиты частной собственности от растрат, нежели чем моральной или медицинской подоплекой этого вопроса. В Лондоне конца XIX века процветала как легкая (текстильные производства, стеклодувни, скобяные конторы), так и тяжелая промышленная мануфактура (станки и сложные механизмы), имелось мощное военное и гражданской кораблестроение (верфи Лондона служили не только для приема и отправки грузов – на них шло интенсивное строительство
паровых кораблей, в том числе и боевых), развитые химические производства (мыло, нитроглицерин, порох), но еще больше было кабаков и дешевых ночлежек, где люди вповалку спали на узких лавках. Школ было мало, однако имелись хорошие публичные дома, хозяева которых не интересовались возрастом своих работниц. Стремительно развивались мелкие и средние производства, в то время как крупная промышленность, выросшая на колониальном золоте, уже не нуждалась в суетливом росте – рынки были поделены, и несложная экономика того времени не сулила неприятных своей неожиданностью сюрпризов. В конце 19 века в Лондоне стали появляться автомобили – в основном паровые, реже – газолиновые. Это вызвало обострение конкуренции
автомобилестроителей и владельцев железных дорог, что в итоге послужило причиной принятия «закона о красномфлаге» – перед каждым автомобилем должен был идти человек с красным флагомв руках, предупреждавший извозчиков «о возможной опасности» – таким необычным образом железнодорожники смогли вернуть себе былую монополию на крупные грузовые перевозки. Однако несмотря на все мелкие неурядицы и грызню, жители Лондона – и промышленники, и проститутки, и пэры, и портовые забулдыги – все ощущали какую-то странную наэлектрилизованность влажной лондонской атмосферы – подобно животным, знающим о приближении катаклизмов, люди инстинктивно ожидали не просто начало новой эры – они предчувствовали приближение чего-то темного, пугающего своей неизвестностью. Обобщая вышесказанное, можно сказать, что Лондонское общество 1888 года представляло собой лишь немного приутихший золотой котел с бурлящими в нем зловонными помоями, ожидающими не просто наступления нового века и тысячелетия – и богатые, и бедные – все ждали чего-то необъяснимого, прекрасного, но одновременно ужасающего своей таинственностью, чего-то, что коренным образом изменит их жизнь, и это тревожное, напряженное ожидание грозных перемен подсознательно возводилось в степень всеобщей слепой религии, проявляясь во всех аспектах общественной жизни.