Ночной экспрессЪ | ходы игроков | /...в тех краях/

Вокзал душный хмурится вредным старикашкой. Томление лучей солнечных, золотые пылинки в воздухе танцуют, опадают, придавленные зноем летним, сквозь мёртвые глазницы окон просачиваясь. Нет здесь ветерков, воздух спекся душным пирогом, проникая в лёгкие жарким паром. Нахохлился птицей сонной перрон, тусклым глазом часов остановившихся подглядывая. Разделительная линия желтая, надпись по трафарету: «Отойдите от края платформы..» Цифра тринадцать застывшая, сочные знаки, неверное время – осклизлый палец стрелки неторопливой, пожелтевший круглый циферблат. Неодобрительно, мрачно даже, глядят часы. Злое, внимательное око. Тает платформа исчезая вдалеке, зелеными сумерками плачет, лампа над головой. Сон болезненный. Долгий. Дёргается неверный свет в такт ударам сердца горячего, пляшут тени на стенах, хоровод образов дальних, буйство призраков охристо-жёлтых
Айка. Старушка. Вместе и порознь, разделенные стеной неприязни острой. Долго, мало ли здесь, уже и не помнят, минуты годами прорастают, как в том кошмаре утомленном, из которого выхода нет. Воздух спекся, воздух жарким болотом успокоился, лесами далекими шелестят минуты, мгновений патокой растекаясь, тонким маслом на бутерброде ноздреватом. Вода на языке спешно тает, старуха пальцы узловатые к бутылке тянет. И время не торопится совсем, никуда кажется не спешит. Лишь тишины власть ныне царит. Впереди рельсы блестят перемигиваяcь, опадают листьями желтыми секунды, много-много листьев под ногами, целая чаща как будто, - гнилая, дряблая, издыхающая, - расходятся тропинки веером широким, воют в потаённых лесах волки, а может чего похуже на болотах хорониться…
От нечего делать, остаётся только глазами, раз за разом, пыльный интерьер обводить. Однообразный ряд потухших ламп на потолке угнездившихся. Флуоресцируют грустно, моргают нервозным тиком, дергаются в горячке. Зеленый больничный свет, ажурные опоры стрельчатые взлетают ввысь, пыльные стёкла растрескавшиеся, снежинками трещин подмигивают. Пустота. Хлам. Скамеечка, большие часы круглые, на цифре тринадцать застывшие, снова на глаза попадаются, упрямо, усмехаются жирно. Опять. Газета под ногами, кричит тревожной надписью: «Внимание. Они уже идут! Осталось…» Коробка здания, раз за разом, кружение одних и тех же вещей.
«Они уже идут!». «Их» к счастью нет, здесь вообще никого нет, только Алёна и неприятная бабка, на девушку внимательно поглядывающая. Поезда лязг затих, накатило уныние, никого нет и ничего, кажется, целая вселенная без звёзд и планет прозябающая
- Мне милощка кушать хочется, ой страх. – Пожаловалась старушка, пошамкав губами. Сунула ноготь большого пальца в рот, с упоением принявшись в зубах ковырять. Извлекла нитку мяса наружу, оглядела критически, снова в рот засунула, энергично челюстями принявшись двигать.
- Голодать плохо щовсем, ай глянь родненькая кобылка, может чего есть по карманам? Еда твоя дрянь, а мощет чего вкуснее есть? Сочнее, ощтрее м-м-м-мяснее? Худо бедно, дощдемся щощтава Мещто здещь тихое родненькая, щуда только призраки одни и приходят. Их убивают, они щдесь хоронятся. Так-то. Все знают, зачем Компания шутки свои шутит, только, ты то щдещь чего потеряла родненькая? Щуда ведь нежильцов щобирают, тех кому места больше нет на земле, то-то и оно.
Замолчала, на Алену внимательно поглядев пуговичными глазами темными.
- Пойду щтоли еды поищу щьедобной. Швою кадость шама ешь, не могу я в щвои годы щдоровье портить, плохо мне, ай плохо милая. А ты щто ше, щдесь останешся, али бабушке поможешь?

Чайка.

Голос мягко обнимает одинокую Чайку, успокаивая, гроздьями слов опадает, цветами вишни душистой, одуванчиками пушистыми, скитальцами крылатыми, нежными, ощутимо ранимыми. Как будто море жаркое после зноя удушающего, чистая свежесть родниковая, пустыню языка утешающая. Только что песок был, русло реки умирающей, и ожила долина разом.
Колышется сумрак оранжевый, опадая тишиной. Город смотрит недобро, холодом подвалов темных, душу наполняя.
-Здесь нас ищи, там нас ищи, где надежда умирает, там же родится вновь. Раз за разом, игра по одним правилам идет, неизбывный круг долгий. Окружность, без конца и начала. Спасение дальше отчаяния лежит, найди же. Дадим тебе провожатого в дорогу, помощи для, выбери только.
Вихрь тает, слов сочетания жаркие, шепотом обращаются. Дует ветерок свежий, спамятью снегов обнимая. Горы чудятся высокие, лес заснеженный, ажурный мост над рекой застывшей к небу тянется, льдинок кружение долгое. Блеск фонарей, блеск фантазий зимних. Поезд спешит уносясь к горизонту, исчезает вдали. Мимолётный порыв, хрустальной капели эхо затихает. Весны несмелой тень, прикосновение робкое, чистой ладони детской
Хорошо. В эту минуту, целый мир одно слово воплощает –Хорошо. Метафоры крылатые, образы цветочные, бабочками однодневками на землю падают, умирают, не нужны более.
«Найдешь контракты, спасёшь нас. Торопись сейчас»
Выступают несмело щенки. Собака рычит, щенки с любопытством глядят, тявкают неслышно, маленькие псы. Все трое как будто игрушки недоделанные, каждый бесплотен, каждый словно облако пушистое, недосягаем. Туманные собаки. Здесь
«Сильный защитит, зрячий увидеть сумеет, мудрый дорогу найдёт. Кого в помощь себе возьмешь, тот и пойдёт следом. Дальше вокзала дороги нет, безумия власть, берегись только тех..»
Ветер жаркий обрывки слов уносит, волна разбиваясь, белой пеной обращается. Каркают вороны невидимые в вышине, простирается дорога асфальтовая на юг, нависают зданий искореженные тени, улыбаются глянцевые люди с рекламных щитов. Издевательски улыбаются, кусают как будто, зубастым оскалом.
Скулят щенки на дороге, внимательно собака смотрит. Злобно. Как будто мать, детей своих вынужденная неприятелю в услужение отдать. Но терпит, ярость сдерживая, лишь желтые клыки обнажает, наблюдая с тревогой. Псина настоящая, ощутимо вещественная даже, - человеческий взгляд звериных глаз, густые эмоции, пропитанные запахом мускусным. Щенки же однако..

Услышав про призраков, Айка вздрогнула. Казалось по спине прошел холодок. Но это глупости, призраки эти - нет их... И тут же морозная игла кольнула сердце - как нет? когда там, в поезде, их целая толпа...
Но нет. Со старухой она не пойдет. Пусть сама себе пропитание ищет - чего доброго найдет какую падаль и стой-смотри как она ее жрет.. Нет!
- Я здесь останусь, - сглотнув комок застрявшей в горле слюны, ответила девушка, до хруста в пальцах сжав картонное свое оружие. Она не понимала до конца вернется ли поезд, но спрашивать не хотелось.. спрашивать было трусливо.. И потому она просто решила остаться здесь чтобы не дай Бог не опоздать, если поезд все таки вернется... Но почему спаситель покинул ее сейчас? Позвать его снова? Когда старуха уйдет..
Айка как будто невзначай зашарила по карманам в поисках ручки.

Танцуют в жарком воздухе пылинки, ощутимо золотые на солнце, клочья отмершей плоти. Топленое марево затянувшегося полдня, набивается в глотку воспаленным паром. Оседает влага на ресницах, скрипит горький песок на зубах, рассыпаясь болезненными надеждами.
« Сжигающие без огня» зовут арабы изнурительные жаркие ветра в пустынях, мрачно – долгие, не ведающие снисхождения, стерилизующие потрескавшуюся кожу, много лучше спирта…Разверзнутая пасть пустыни, грязная утроба, наполняет своим гиблым дыханием измученные окрестности, плюс пятьдесят, кричат утомленные кошмарами градусники в бреду, плюс пятьдесят! Коричневым листком бумаги, брошенным в костёр, скручиваются слова, облетают прахом.
«Самум» - огненный ветер, «Хамсин» - проклятый.…Вокзал тоже проклят, пожираемый невидимыми вихрями- и эта салатовая плитка растрескавшаяся на стенах, и порыжевшие окна, обляпанные туберкулезными плевками красноватой ржавчины, и скамейка, и рельсы влажно блестящие в темноте, - всё это лишь иллюзия, неторопливо млеющая над костром. «Су-уп-ва»- плач осыпающихся дюн, тонкая иголочка зубной боли…когда пески продвигаются на север, разбивая безжалостно тело земли, пустынники слышат одинокие рыдания дюн- Су-уп-ва

- Ты мне не доверяещь, милощка – старуха морщится, неторопливо щелкая коричневыми пальцами, обильно потеет, облизывая бескровные губы, растрескавшимся языком. – И куда ты пойдешь, милощка, без меня? Где останешься? Здесь некуда идти, все пути закрыты. Город за окном, у него есть ищтория, что-то помню, а что-то нет. Да уж, нет…Но ты послушай лучше, красивенькая, так оно вернее будет…
Все дороги убегают в тупик, стремятся к концу, только рельсы знают верный путь, но если ты не умеешь слышать тропинки, как не заблудиться в долгой темноте? Впрочем, темноты здесь не бывает, только призраки гниют в сточных канавах, не в силах вспомнить о своей жизни, они разлагаются неторопливо, и думают, будто у кого-то кроме них самих, достанет силы их освободить... Отсутствие темноты порождает монстров моя милоя, кто-то говорит что отсутствие света, но звезда одряхлела, а бессонница держит её в цепких лапах, мучает болезнями. Дома ожидают возвращения людей, спят и видят кошмары, плохие сны, они живут в подвалах. У людей в голове, а у домов, всякое дело, в подвалах. Прогуляйся по вокзалу, спустись вниз милощка, там где трубы слипаются зловонными кишками, вот туда и пойди, посмотри что водится в тех краях, расскажешь потом бабушке, если сумеешь вернуться. Но его не строили как город зла, оооо нет, это было бы слишком обычно. Тривиально…невкусное слово... фу! Они хотели построить город солнца, ты знаешь на что похожа обитель вечного счастья!? Они тоже не знали. Они могли придумать как убить всех за раз, то верно, могли придумать едкие яды, смертельную смолу, могли заставить людей выцарапать глаза себе от страха, сдирать кожу клочьями, ломая зубы, грызть собственные кости в темноте. А счастья придумать не могли. Смешно…, выйди на улицу милая, разгляди поближе, это ведь Рай на земле, кооперативное счастье за пять копеек (рассмеялась хрипло) Новый Эдлем, с пятидесятипроцентной скидкой на индульгенцию…А теперь все цветы завяли, букашки истончили корни, выгрызли юутные норки, в живой плоти неторопливо распадающегося тела. Призраки думают что это нашли Город, а Город сам нашел их. Есть такое насекомое, муравьиный лев, оно заманивает беспечных букашек в свою гнилую пасть, прячется посреди дороги в песке, терпеливо ждёт, и переваривает неторопливо, пожирая ещё живую жертву. Грязные стекла, пыльные улицы, почему строители так боялись темноты? Кто знает…Теперь грязный шар солнца светит здесь всегда, время уснуло, оно не знает куда ему бежать и для кого. И мы уснём, присоединившись к этому вечному празднику смерти, здесь все спят, только поезд иногда проходит туда и обратно, всё реже к слову сказать…
Старуха закашлялась, упираясь в Алену воспаленным взглядом темных глаз:
- Не тешь себя бесцветной надеждой, она обманщица, она лжет, убей ей, растопчи ногой, действуй! Мы все рабы бумажек и старых запретов, какие-то можно нарушить, какие-то нет… Ты можешь поймать свою тень, дотянуться до неба, прыгнуть выше головы? То-то же…А я хочу увидеть снег, и почувствовать вкус ветра на своих зубах. Я прошу слишком много? Возможно. Ты села в поезд, а значит старая жизнь окончена, девочка. Ты умерла, это не страшно, мы умираем каждый день, и воскресаем, если есть силы… Можешь не верить мне милощка, кто я такая? Всего лишь тень. Быть может поезд приедет и заберет нас…а может быть не приедет, и мы брошены здесь навсегда, не знаю и знать не хочу…Желаю осмотреться, мудрые говорят, одна дверь закрывается, другая открывается. Это закон. У жителей пустынь есть поговорка- , привязанность опаснее чем суховей. То правда. Все мы привязаны, и держим веревку от собственного ошейника, в своих же руках.

-А ты оставайся - бросила хмуро, пошаркала по перрону согнувшись..

Проводив старуху взглядом, Айка расстроено вздохнула. Нет, догонять старушенцию она не будет, хотя какая-то часть души настоятельно требовала этого... Возможно она будет с нетерпением ждать ее возвращения, чтобы вновь быть не одной..
Оглядевшись по сторонам, Айка присела прямо на асфальт, выбрав местечко почище. Слова старухи уже улетучились из ее головы, оставив лишь легкий след на память о себе в виде разрозненных слов, которые никогда уже вероятно не сложить в осмысленный текст. На душе было довольно паршиво.
Поезда было не видно, да и когда он вернется кто знает? Старуха должно быть все таки знала, когда примерно он возвратится, но раз уж она позволила отойти от перрона, значит очень не скоро. Ожидание очень изматывает...

Воцарилась тягучая жара, рыжее марево обняло Айку пушистыми лапами до тошноты, выламывая кости. Каплями пота, долгая бесконечность на языке, прогоркший в зачатке день, напоминает заветревшийся кусок масла на вкус.
Плюх-плюх, оранжевая жара, карминово-черная боль головная, сосредоточенным дятлом выбивает в висках, где-то на грани слышимости разбиваются капли. Агонизирующими кувалдами. Взрывами, пропадает напрасно влага бесценная. Родниковыми ключами, льдистыми, прохладными реками перед глазами, истекающим в канализацию стаканчиком лимонада, долькой ленивого цитруса украшенного. Хочется пить, на языке скрипит вездесущий песок, грязная штукатурка на стенах, напоминает раззявленные в крике рты. Янтарный полдень, топленый маргарин исчахшего солнца. Что-то неуловимо изменилось, легкий гул на пределе слышимости…Мнится.

Плюх-плюх. Бабка растворилась в темноте, пережёванной жвачкой обслюнявленной тянется время. Плюх плюх, падает под ноги, марая ноздреватый мрамор вонючими лужицами. Начинают раздражать капли. Пытка тишиной,
царапающий нестабильный звук, вгрызающийся сверлом в кости черепа, воспаленный, влажный полумрак раздражающий сетчатку глаза...
Воскрес громкоговоритель, что-то прошептал. Аппаруты треск, помехи, грязь эфирная, кажется будто кто-то хрюкает на том конце провода, заливается безумным смехом в дурдоме, в мягкой комнате, ударяясь о матрасы головой раз за разом.
«Пффф-пффф. Хррр-Хррр. Ха-ха» Ветер взвизгнул, где-то разбилось стекло, кап-кап-кап, осколками дребезжащими, на землю. Воображаемыми брызгами перед глазами…
…Скукожившиеся от жары газеты под ногами, растрепанно- желтая бумага, выгоревшие буквы: «Дня 12 от старого счета, мы трагически сообщаем, что последние выжившие…таким образом в результате эпидемии…еще 6 человек, объявлены пропавшими без вести. …Потеря ….ва Галина Николаевна, родные и близкие просят сообщить…»
Картинки, люди, лица. Крик о помощи, прорезает страницы «Внимание. Разыскивается!»
Снова громкоговоритель чихнул, на сей раз в мешанине звуков появился смысл «…отойдите от края платформы…Немедленно…приближается…спасите, кто-нибудь слышит..отойдите от края платформы…мы все…твы!» несуразное бормотание слюнявого идиота в темноте
Гул усилился, однообразно унылым звуком обернувшись, неторопливо выгрызающим себе червивый ход в измученных извилинах головного мозга. Тревога повисла в воздухе, ожили рельсы, долгое эхо отправилось гулять по вокзалу. Гул.

Съежившись в стремлении стать меньше, незаметнее, Айка совсем уже собралась ринуться вслед за старухой - жара, одиночество и записки сумасшедшего льющиеся из динамиков сводили с ума - но старуха уже растворилась в жарком мареве и Айка осталась на месте с тревогой и страхом прислушиваясь к окружаемому пространству.
Смысл сказанного по громкоговорителю не сразу дошел до сознания. И только когда девушка уловила гул.. гул приближающегося поезда, она поняла зачем отойти от края платформы.. поезд...
Тот ли это поезд, что привез ее сюда.. и вернется ли старуха? А если она не знает, что поезд уже возвращается и останется здесь, в этом сумасшедшем мире? Айка моргнула - она была уверена на 100%, что не побежит искать бабку... Будь что будет..
Ждем..

Гулкое эхо пошло гулять, на широких крыльях перемещаясь по вокзалу. Среди рядов колонн цементных путаясь, от плитки отражаясь, под потолок сводчатый взлетая, завывая младенцем. Над рельсами.. Поезд ворвался вихрем стылым на свой путь, громкоговоритель чихнул пару раз, пробормотав чушь несмело какую-то, пьяным мужиченкой, силясь объявить о прибытии состава. Кому и зачем, не понятно было, ведь на перроне находилась одна Алена. Но динамик исправно хрюкал, отхаркиваясь неразборчивыми словами: «…прибыл…убил..был» Каждая фраза кончалось на чавкающее- бездушное «ыл» Констатацией прошедшего времени.

«Было заявлено» Гласила газета в такт. Лучи жирного солнца, нехотя моргнули, - «…Мы побеждаем, сегодня 17 тел невинно-убиенных....» Преломление рыжего света на ресницах, пересохшие губы. Жажда....
Поезд фыркнул, останавливаясь. Тихий, призрачный состав, синей гусеницей вздохнул замирая - наклонные буквы по бокам- «Ночной Экспресс» тот же самый. Вроде бы да.
Как-то заметно похолодало, и золотые пылинки уже не носились в воздухе, столь злорадно, как минуту назад. Никто не вышел на платформу, сочный гудок победный не огласил вокзал, но дверь открылась заиндевевшая и облако мерцающего пара, окутало Айку льдистым миражем. Поезд напомнил о зиме царице белой, о холодном лимонаде быть может, долькой лимона в вагоне-ресторане улыбающегося. Экспресс обещал увезти отсюда, возможно в Москву или в Питер дождями осенними плачущий, но определенно куда подальше, от этого города, разлагающегося неторопливо под солнцем себе. К людям, к живым людям из плоти и крови, таким простым и грешным созданиям, доставить.

Теплый вихрь, швыранул газету шаловливым котенком под ноги девушке, выгоревшие на солнце буквы, надписью усмехнулись – Запрещено! …и что-то еще, о том что именно запрещено и почему, списками давно уже забытых имен, истлевших в могилах своих трупов. Но в глаза именно буквы бросались, жирным таким шрифтом.
ЗАПРЕЩЕНО!
Шрифт «Ариал» быть может, «Ариал блэк» четырнадцатого размера…А впрочем какой «шрифт!? Все это походило на бред, солнечный удар, на блескучую обертку журнала «Очевидное и невероятное» где доверительным абзацем, сообщалось о прибытии НЛО читателю. Все это был сон, бредовая иллюзия, горячка и заевшая пластинка поцарапанная, по кругу вращающаяся. Одновременно. Брошенный вокзал. Брошенный город. Безлюдье.
А поезд был, настоящий, хороший, синий, разве что несколько...обманчивый, и эхо продолжало метаться по пустым залам, умоляя о чем-то. Требовалось только решение, довериться или нет, этой иллюзии…

«Милощка, не верь ничему здесь!» Слова бабки, которая растворилась себе где-то в сумерках заброшенного здания, зубастого существа седовласого, покрытого струпьями и омерзительного на вид.

Подняться на ноги оказалось непривычно тяжело - то ли они затекли, то ли чувствуя какой-то подвох просто не хотели идти.. Айка чуть охнула, выпрямилась, все еще размышляя, что делать. Поезд был как будто тот самый и все же.. какое-то смутное чувство не позволило запрыгнуть в вагон на одном дыхании. Вместо этого, Алена осторожно подошла к распахнутой двери, скособочилась-изогнулась пытаясь заглянуть внутрь.. Отошла на шаг, заискивающе заглядывая в окна вагона - ведь были ж на поезде люди.. много людей.. куда подевались? И куда делась эта проклятая бабка?! Девушка оглянулась в надежде увидеть спешащую к поезду старуху..
Страшно.. и решимости не хватает ни войти, ни остаться здесь - в безлюдном брошенном мире.
Вспомнилось страшное, готовое сожрать ее живьем купе.. и девушка сделала еще один шаг прочь от распахнутой двери, решив казалось бы остаться здесь.. пока что..