Смотри, слушай и молчи | ходы игроков | Ньярлатотеп

О чем шепчет Темнота? О чем будет ее повесть этой глухой, но яркой как само солнце, ночью? Темнота не умеет лукавить или врать. Она не умеет притворяться, она не умеет прощать. Она говорит так, как есть. Как видят ее многочисленные, забытые в подвалах глаза. Тьма бесстрастна, она не примет ничью сторону. Она не станет ни с кем плечом к плечу. Она не предаст свой покой. Именно поэтому старый седой старик очень любит слушать ее рассказы. А еще потому, что только она может рассказать ему о мире, который он давно утратил способность видеть.
Качается старое скрипящее кресло, в котором развалились еще более старые и скрипящие кости. Старик курит трубку, выпуская в потемневшее небо сизые струи дыма. Они сливаются с последними всполохами чего-то светлого на горизонте, выстраивая красивый, сказочный узор. Как жаль, что белые, вылинявшие глаза старика не видят ту картину, что рисует перед ним этот мир.
Он устал. Он бесконечно устал от жизни, навалившейся на него бесполезным грузом. У него была большая семья. Он успел побывать на войне, и построить три огромных дома для свои детей. Он успел рассказать своим внукам басни и легенды о том, как раньше был статным, молодым человеком, избороздившем все моря и океаны на огромном, военном корабле. А теперь он просто устал. Сейчас где-то за его спиной маленькие, шкодливые правнуки разбирают привезенные со всего мира трофеи и представляют себя на месте своего величественного деда. Они гордятся им. Они хотят быть на него похожими. Да вот только сам старик устал. Слишком устал.
Закашливается хриплый голос. По горлу табак пробивается едким дымом. Скрипит и кресло и кости, а Тьма заботливо хлопает его по плечу, обнимает своими холодными объятиями. И шепчет.
На этот раз ее рассказы не так сухи и последовательны. В них слышится тревога и… страх. Это удивляет старика, ведь Тьма никогда не боится. Никогда не дрожит. Что же могло ее напугать.

Слушай. Там, в разрушенных временем холмах есть Древо. Слушай. Его корни так стары, что доходят до самого сердца мира. Его крона так тяжела, что падает на землю засохшими крючьями. Слушай. В этом дереве тлеют последние мгновения жизни. В этом древе соки останавливают свой бег по прозрачным жилам. И скоро затихнет оно навсегда, успокоившись. Да еще может поведать его замерзающая душа о Том, что находится в его корнях.

Старик вздрагивает, отводя от лица трубку. Белые глаза внимательно смотря вперед, будто они еще способны что-то видеть. Он чувствует, что рассказ Тьмы в этот раз – его последняя история. История, которая станет, возможно, самой главной во всей его бесконечной жизни. И старик улыбается. Разрывает свои сухие, испещренные трещинами губы, показывает небу свои прогнившие, немногочисленные зубы.
- Расскажи мне, – тихо шепчет он своей необычной собеседнице. – Расскажи, что поведало тебе Древо.

Слушай. Оно рассказало мне шепотом. Тихим, едва различимым шепотом. Что в его корнях есть Он. Тот, кого стремится познать твое сердце. Я отведу тебя к Нему, и ты задашь все свои вопросы. Если успеешь.

Старик благодарно кивает. Его глаза заливает безумная пелена. Он полон решимости. Он знает, чего хочет. И идет он назад в дом. Медленно, поскрипывая на ходу. Пробуя длинной тростью землю. И зовет он своих малышей, которые тут же бросают дедовские трофеи и кидаются к старику с горящими глазами.
- Деда! Расскажи нам еще! Расскажи, деда!
- Не устали ли вы от пустых рассказов, шкодники? Но на этот раз я расскажу вам самую необычную историю, если только вы поможете дряхлому и немощному старикашке найти одно место.
И дети радостно визжат, понимая, что их ждет долгая прогулка. Хотя солнце уже зашло и мама будет обязательно ругаться. Но дед выгородит, возьмет всю вину на себя. И с ним ничего не страшно.

***
Время погибло. Здесь оно свернулось испуганным комком и зажалось в угол. Оно умерло от одного взгляда на Тебя. Оно засохло, как маленький, никчемный цветок. Тебя оплели корни Древа. Они окутали Тебя своей паутиной нежно и особо трепетно. Это старое, немощное Древо было единственным существом, которое могло Тебя обнимать. Ибо страха в нем не было. Оно долгие века отдавало Тебе свою жизнь. Капля за каплей. Чтобы Ты помнил об этом мире. Чтобы Ты знал, что мир ждет.
И сейчас Древо качнулось, распуская свои объятия. Оно сказало, что кто-то наверху Тебя ищет и ждет. Кто-то хочет задать Тебе свои вопросы.

Пробуждение - пробуждение было подобно рождению. Когда-то давно он родился в первый раз, но теперь это осталось настолько позади, что никто, даже сам он, не помнили этого. Но он рождался и потом - снова и снова - и каждый раз рождение было чем-то новым, чем-то необычным.
Он спал и видел сны; и эти сны были вещими. В этих снах он узнавал то, что не знал раньше - судьбы маленькой песчинки в холодном омуте космоса, судьбы ее обитателей и их божеств. В этих снах он видел, как многолик мир, так им ненавидимый и приносящий ему такое наслаждение.

Но одного он не видел - не видел лика Слепых Богов над собой.

Это пугало. Это выводило из равновесия. Он спал, и ему - ему! - было страшно, и Древо над его головой беспокойно качалось. Но - время шло - сон длился - и он забывал о страхе, забывал о цели, он спал и видел вещие сны.

И вот - сон кончился. Дерево отпустило своего странного пленника, шепнув что-то напоследок, и пленник начал восхождение вверх свозь тьму.

Мир застонал. Застонало Древо. Мрак распустил свои лепестки. Нечто столь чуждое этому миру, и нечто, ставшее с ним единым. Оно поднималось вверх. Оно пробуждалось. Оно трепетало.

Свободная, голая равнина. На горизонте старый, дряхлый лес. В нем уже почти не слышно жизни. Темно. Только зарево на горизонте еще не погасло. Еще брызжет перламутрово-розоватый свет. Каменный уступ, а под ним небольшая выемка. Валуны, оплетенные толстыми, старыми корнями Древа. Само оно возвышается согбенным исполином, опустившим погнутые, сухие ветви до самой земли. Холодно. Трава на равнине давно засохла. Ее частично покрывает холодная корка льда. Хрустит под ногами. Звонко. Весело. Под чьими ногами?
Возле дерева бегает два малыша. Человеческие детеныши. Совсем крохотные и не в меру активные. Они смеются, они хохочут, они играют в догонялки друг с другом. То один подбежит, да словит край одежды своего соперника, то другой в отместку поставит ему подножку. Шумные дети, не замечающие ничего вокруг.
А на одном из камней, у самого входа в узкую, невидимую расщелину, сидит старик. Его длинные волосы белы, как снег. Его глаза поддеты слепой пеленой. Он согбен и очень похож на Древо. Такой же ветхий, кажется, так же принявший на себя непомерный груз.
В руках его вишневая, красная трубка. Она выпускает в холодные воздух колечки сизого дыма. Руки старца дрожат. И взгляд его, несмотря на свою слепоту, очень задумчив и глубок. Он ждет. Он ждет и боится. А ветер притих рядом с ним. Уселся в ногах любопытной псиной. Поглядывает изредка на своего старого товарища. Улыбается, будто извиняясь. Ведь не надо было говорить ему про это место. Не надо было шептать о Том, кто спит здесь. Не надо было будить Его. И в этом пробуждении отчасти виноват и он. Поэтому притих ветер. Поэтому боится он в ногах человека. Да не уходит. Все ждет рядом. Все любопытно ему.

Пробуждение, облечение в плоть, подъем. Это было пройдено много раз. И сейчас это повторялось - Ньярлатотеп вернулся.
Древо из последних сил силилось оплести его корнями - или наоборот, никак не могло разомкнуть свои объятия - и он сделал это сам, чувствуя, как протестующе взвыло от боли безмолвное полумертвое растение. Его тело передернулось, хаотично и быстро, принимая форму, и высокий горделивый мужчина в монашеском - или королевском? - одеянии шагнул в свет лучей заходящего, уже зашедшего, солнца.
Люди, которые его ждали (а как иначе?) или просто оказались рядом с ним, не сразу заметили его. Старый, как Древо, мужчина, сидящий совсем рядом, не скоро увидит или почувствует его присутствие. Двое человеческих детенышей заняты игрой, но только они могут заметить его в любую секунду. Но...

Ньярлатотеп не знал. Зачем они ему?

Если бы он пришол волей одного из своих старших братьев, он имел бы цель. Познание. Поиск. Наказание. Помощь. Устрашение. Усмирение. Встреча.
Но что делать, если цели нет?
Человеческое существо живет ради того, чтобы жить, как и любое другое существо, которое недолговечно и непонятливо. Жизнь - самоцель. Но применимо ли это к тому, кто не помнит, когда родился, и знает, что не умрет до того времени, пока не остановится пока еще бешенно движимая вселенная?

Вдохнув пряный воздух этого мира и своего нового рождения, Ньярлатотеп шагнул вперед, к старому, старому человеку.

Старец вздрогнул. Ветер в его ногах заскулил, а тьма собралась в тугие комья. Она шепнула ему на ухо что-то, после чего человек опустил трубку и посмотрел прямо перед собой. Слеп глазами, но не сердцем. У него было очень сильное и еще совсем юное сердце.
- Значит, Ты пришел ко мне, – тихо, срываясь, проскрипел старик.
Простой человек, но жизнь, полная историй, сделала его слегка безумным. Ровно настолько, чтобы суметь различить шепот тьмы и свист ветра. Суметь понять их чуждые, безликие слова. Это было необычно и странно. Для людей слышать, о чем говорит мир, о чем он болит и тревожится, о чем поют соки в его коре, о чем гудят его дожди.
Старец все продолжал смотреть своими пустыми, белыми глазами. Прямо вперед.
- Я чувствую Тебя. Я ощущаю. Я не знаю кто Ты. Но я знаю, что Ты сможешь дать мне Истину. Силу познания. Говори со мной.
Старец вдруг поднялся с камня, положив на его мшистую, заиндевевшую поверхность вишневую трубку. Согнулся. Тяжело. С трудом. Опустился на колени, поскрипывая костями. Наклонил голову к впившимся в холодную почву рукам.
- Говори со мной, – не требование в его голосе, но просьба. Отчаяние. И готовность. Готовность принять смерть, лишь бы услышать. Хриплый шепот переходит в нечеловеческий, животный рык.
- Прошу Тебя, говори со мной!

Старому, старому человеку хотелось знания. Его маленьким спутникам, может быть, было все равно, но ни тоже прекратили свою игру, смотря, разинув рты, на Ньярлатотепа, и слушая странные слова деда. А Ньярлатотеп молчал, не зная, что можно ответить этому человеку, слушающему ветер. Он не знал, что ответить самому себе.

Но - он не был человеком, а значит, он был совершеннее в той или иной мере.

И он заговорил, мерно и негромко, но отчетливо:
- Что ты хочешь от меня услышать? Что ты хочешь от меня узнать? Какие тайны, по-твоему, я должен тебе открыть?
Говоря это, Ньярлатотеп подошел ближе, так, чтобы старик мог слышать все оттенки его голоса, все его слова, произнесенные и непроизнесенные.
- Ты думаешь, я поведаю тебе тайны, древние, древнее, чем сама Земля... И я могу сделать это. Но расплата за знание всегда - велика.
Ньярлатотеп улыбнулся, и его гротескная, длинная в последних лучах уже зашедшего солнца, тень, зашевелилась вопреки законам природы, ломаясь и извиваясь, и вновь застыла в покое.
- А что твои... - он выдержал паузу, подбирая слова, - любимые внуки? Ты не боишься, что после моих сказок они будут плохо спать? Может, мне стоит обронить одно слово, своей черной тенью затмевающие все другие слова, и ты уже будешь - удовлетворен?
И слово пало с его губ, слово, черное, как пустота, древнее, как вселенная, навевающее страшные сны и образы, слово, означающее такое зло, которое еще долго будет непонятно человеку.
- Юггот.
Тень вновь дрогнула, завыл ветер.

Ньярлатотеп не знал, что делать. Но он не был человеком, и его речь не была речью смертного.

Слово. Одно простое Слово. Древнее этого мира. Древнее многих звезд. Оно повисло липкой взвесью в морозном воздухе. Оно воскресло, поднимаясь из глубин Создания.
Бога.
Существа.
И Чудовища.
Одно простое Слово. Произнесенное в последних лучах заката. Оно впитало в себя тонкую полоску света на блекнущем горизонте. Оно впитало в себя блеск серебристого инея на увядшей траве. Слово. Одно лишь Слово. Оно провисело в воздухе несколько секунд, хищно оглядываясь по сторонам. Всматриваясь в людей, в мир неизвестной, далекой планеты. Вглядываясь в новые пастбища, где оно может начать свою охоту. А потом оно распустило свои объятия. Свою тьму. Взорвалось не людской злобой и болью.
Дрогнуло Древо. Опало несколько сухих веток, по которым прошлось своими когтями Слово. По земле зазмеилась трещина. Несколько звезд не выдержали и опали, оставляя на черном бархате небосклона дрожащие полоски серебра. Слову было мало. Оно хотело испить страх. Кровь. Человеческую веру в себя.
Трубка на камне вспыхнула черным пламенем. Загорелась. Испарилась тремя изысканными тенями. Они сплелись, образуя чудовищный узор. Два маленьких внука вдруг упали на колени и закрыли лица ручками. Закричали. Их крик разнесся по долине звонким хором, а затем погас, впитываемый Словом. Из-под маленьких пальчиков потекли черные слезы. Дети сжались двумя комочками, вонзаясь в землю пальцами до судорог. А Слово все никак не могло насытиться.
Оно эхом пролетело до самого леса. Заставляя несколько ночных воронов упасть на землю и обнять своими крыльями холодные комья почвы. Оно впилось клыками в ветер, заставляя его скулить и таять. Оно прогнало родную тьму земли, заменяя ее чужой, чуждой, незнакомой. Слово разложилось, распустилось, разогнало по этому миру яд и заразу, которую уже нельзя будет излечить. Слово, сказанное Ужасом, пришедшим из Глубин.
Старик испугался. Он слышал крик детей. Он ощущал Тьму. Перед его глазами стояли жуткие картины. Но он все продолжал стоять на коленях и не дрогнули его руки. Не дрогнуло его лицо. Лишь слепые глаза вдруг заслезились отчего-то.
- Твое Слово ужасно. Твое Слово, как инфекция. Значит, я не ошибся. Скажи, ведь у Тебя нет покровителей сейчас? Я знаю об этом. Я знаю…
В голос старика вновь вплелось безумие.
- Если у Тебя нет покровителей, то и целей у Тебя нет. Я могу дать их Тебе. Примешь ли Ты меня?

Эффект произнесенного слова, был, как всегда, великолепен, но... Но Ньярлатотеп не ощущал радости или удовольствия. Корчащиеся, как инфузории-туфельки в кислотной среде, на земле дети, чернеющее небо, боль, страх. Это - всегда его окружало. Но и - всегда был смысл в творимом действии и произнесенной речи. Без него все становилось неинтересно.

Старик не трясся в страхе, но говорил умные слова, и слова сошедшего с ума. Говорил, и Ньярлатотеп прислушался:
-...Я могу дать их Тебе. Примешь ли Ты меня?

Первой реакцией был смех. За ним - возмущение, обида, неизвестно на кого и за что - просто обида за то, что приходится слушать такое и думать о таком. А потом Ньярлатотеп заговорил:
- Я могу сказать слово, и ты побежишь прочь. Я могу сказать слово - и ты останешься навеки. Я могу сказать слово, и тебе будет больно. Ха! - это был не смех, а выдох, - я могу показать тебе все оттенки того, что ты уже услышал, весь гнет двадцати семи веков тьмы. Что же есть у тебя, ради чего я должен тебя слушать?
Говоря, он расхаживал взад и вперед перед старцем, и, задав вопрос, остановился, отвечая на него.
- Ах, да, ты можешь дать мне цель. Так, человек?
Ожидая ответа на свою отповедь, Ньярлатотеп стоял, скрестив руки на груди, и в мыслях его был - Хаос.

- А ведь я знаю еще много слов... - повеяло в воздухе, словно нечаянная мысль прорвалась наружу из тенет сознания. Другая мысль была прочно спрятана и билась пойманной птицей в небытие.
"Свобода? Зачем? И надолго ли?"

- У меня есть то, чего никогда не будешь иметь Ты. Свобода принятия собственного решения. Порывы чувств и эмоций, двулико спрятанных в закромах души. Легкомыслие в вечном и нетленном. Ибо я не знаю, что есть это вечное и нетленное. Прощение. Которое я могу подарить кому угодно и даже себе самому. У меня есть страх, что сейчас входит острыми иглами под кожу и остается там слепыми червями. У меня есть ужас. Перед Тобой, перед Твоими Словами. У меня есть душа, которую Тебе не познать, пусть даже ты вынешь ее и растерзаешь на части. У меня есть…

Он хитро улыбнулся, подавшись вперед.

- У меня есть безумие. Ты ведь ощущаешь его. Отчего ветер говорит со мной. Отчего Тьма шепчет. Шепчет без конца. От чего небо верит мне. Мое безумие – моя свобода. Мое тщеславие. Моя совесть. Моя боль и избавление. Ты пронесешься смерчем, разгоняя живое, убивая свет. Ты разожжешь черное пламя, что уже никогда не погаснет. И пепельный дождь рухнет на эту Землю. Поглотит ее. Но у Тебя никогда не будет Целей, пока кто-либо не укажет путь. Разве я ошибаюсь? Мне многое рассказали тени. Мне о многом поведала Тьма.

Старец отклонился. На лице его погасли морщины. Он вдруг показался помолодевшим. Этот облик обретает любой человек, что нашел гармонию внутри себя.

- Я не боюсь умереть. Особенно от Твоего слова. Я не боюсь испытать боль. Ее было достаточно в моей жизни. И терять мне нечего. Моя семья – прах, который возвратится в землю. Моя душа – Тебе неподвластна. А глаза мои давно утратили способность видеть, и это дает мне право свободно смотреть на Тебя. Но больше никто Тебя не поймет. Никто не сможет принять Тебя. Никто не покажет Тебе тропу, о которой Ты не знал. Ты будешь блуждать вокруг мира, теряясь в его лабиринте. Это и есть свобода, данная Тебе ушедшими покровителями. Нужна ли она? Что подарит она?

Он махнул рукой, словно пытаясь развеять подступившие к нему сумерки. Казалось удивительным, что окружающий мир так чуток к простому, безумному старику.

- Я всего лишь человек. Старая, дряхлая развалина с прошедшими годами. А Ты? Кто Ты? Сколько тысячелетий, сколько веков стоит за Твоей спиной? Сколько правды и лжи? Коварства, двуличия, обмана? Сколько пустоты, оставившей за Тобой свои следы? Тебя никто не поймет. Тебе не будет места здесь, сейчас, во времена неверия и бесстрашия. Без целей Ты слаб. Без дороги Ты слеп. Я могу дать Тебе это, пока не вернулись Твои покровители. Кто они? Боги? Демоны? Звезды? Я не знаю. Но я слышал историю о том, что боги вымерли от усталости и ветхости. Я слышал легенды о том, что демоны растаяли в глубинах Вселенной, не выдержав потемки людских сердец. Я слышал сказки о том, что звезды погасли, растворившись пылью в холодной глубине космоса, от лживых имен, даруемых им. Так кого Ты будешь ждать? Как дорого ты ценишь пустоту внутри себя?

Ветер осторожно поднялся на свои прозрачные лапы. Уткнулся мордой в ноги старика, разметав подранные полы его одежды. Слепые глаза оказались пристальными и пронзительными. Слепые глаза заглянули туда, куда не следовало заглядывать никому.

- Ты можешь оставить меня. Ты можешь убить меня. А можешь позволить мне дать Тебе цель. Я лишь предлагаю свой дар с открытым для тебя сердцем. И спрошу еще раз, не погнушавшись дерзить даже Тебе. Примешь ли Ты меня?

Старик говорил, что у него есть свобода, чувства, страх и душа; что у него есть безумие и самоцель; что он не боится смерти и боли. Все это не трогало Ньярлатотепа.

Он получал свободу каждый раз, когда "умирал".
Он чувствовал.
Он боялся того, что остался один.
Он давно разочаровался в том, что скрывают человеческие души.
Он не нуждался в человеческом безумии.
Он не нуждался в самоцели, хотя и боялся остаться без цели вообще.
Он не мог умереть.
Он не знал боли.

Все, что мог назвать человек, было сказано... Или?

...Твои покровители. Кто они? Боги? Демоны? Звезды? Я не знаю. Но я слышал историю о том, что боги вымерли от усталости и ветхости. Я слышал легенды о том, что демоны растаяли в глубинах Вселенной, не выдержав потемки людских сердец. Я слышал сказки о том, что звезды погасли, растворившись пылью в холодной глубине космоса, от лживых имен, даруемых им. Так кого Ты будешь ждать? Как дорого ты ценишь пустоту внутри себя?...

Что-то внутри Ньярлатотепа дрогнуло. Неожиданно его сознание словно скользнуло куда-то вдаль в тщетной попытке дотянуться до грани Вселенной. Он впервые поставил перед собой кощунственный вопрос - а могут ли Слепые Боги исчезнуть, развеяться, как дым, как сказка, из тех, что так пугают маленьких, маленьких людишек? Его разум окунулся в пучины воспоминаний, таких темных, что тьма вокруг дрогнула, таких извращенных, что его сияющий, величественный облик на секунду подернулся маревом. А старик все говорил и говорил... говорил, и его слова тяжелыми камнями падали туда, где у людей была душа.

...Ты можешь оставить меня. Ты можешь убить меня. А можешь позволить мне дать Тебе цель. Я лишь предлагаю свой дар с открытым для тебя сердцем. И спрошу еще раз, не погнушавшись дерзить даже Тебе. Примешь ли Ты меня...

Все, что должен был сделать Ньярлатотеп - думать самостоятельно. Ведь раньше, когда ему велели убить, он сам решал как... Нужно было лишь переломить себя...

Я буду - пробовать этот мир на вкус.

Ответ пришел легко, и вкус нового, неизведанного ранее наслаждения заставил Ньярлатотепа улыбнуться. Это было великолепно. Это было восхитительно. Он сознавал свою мощь - свою! - как никогда раньше. Многое потеряно, да, но впереди множество открытий... Этот человек. Он стар и мудр, но он не мудрее ужасов, наделяющих его дряхлеющия мозг. Однако чем мудрее человек, тем интереснее беседа, а чем интереснее беседа, тем дальше можно зайти... И Ньярлатотеп заговорил, тихо и насмешливо:

- Ты хочешь предложить мне свой подарок... Как мило. Однако я как-то не думал о необходимости принимать подарки от смертных. Твой подарок, конечно, забавен... Однако что ты хочешь взамен? Ведь есть такой обычай... Что ты, осмелившийся, как ты сказал, дерзить, осмелишься - просить?