Берсерк - Гнев Богов | ходы игроков | Йортрад

Дождь закапал. Первый дождь за суровую зиму оросил настолье, яства, йордлингов и компанию наёмников. Столы ломились от всевозможной еды, о которой многие и слыхом не слыхивали: здесь были и скромные трапезные закуски Церкви Сеггера, и нежные эльфийские вина, мучные изделия империи Тугард, рыбные - йордлингов, туши кабанов, эхеона, нгора, приправленные овощами и ароматическими травами, специями - йарлинги мастера на все руки, и все науки подвластно перенимаются им.
Уже слышались первые пробы скальдов, как к Сванхильд подошёл молодой рыцарь, - Доброго дня вам, уважаемая. Не подскажете ли, где рыцарь сможет найти кров и пищу, чтобы провести время на этом прекрасном празднике? - Отец уже был впереди, не заметив, что дочь его отстала.

- Мне снилась северная сказка:
Снегов далеких серебро,
Природы девственная ласка,
И гор незримое добро.

Я видел далей трепетанье,
Печаль задумчивых елей,
Берез стыдливое молчанье
И грусть покинутых полей.

Проснулся лес морозным утром,
В сиянии солнечных лучей
Светило небо перламутром
И восхищало взор очей.

Но вот настало пробужденье
И я очнулся утром рано,
И сказки северной виденье
Моей души открыло рану.

А остальные наёмники разбрелись, побудив странное движение среди йордлингов, словно те что-то начали обсуждать. Что-то насчёт Книфа.

Сванхильд окинула взглядом его атлетичную фигуру, полюбовалась чёрными волосами и остановилась на глазах, удивлённая их цветом. По ёё мнению они у него могли быть карими, возможно синими, но уж никак не светло-зелёными, слишком уж неожиданен был контраст с волосами. Тем более что в обрамлении черных ресниц глаза казались ещё светлее, как свет невидимого солнца, льющийся из-под облаков.
Девушка не ожидала что он с ней заговорит, ведь так много народу здесь на празднике, столько красивых наряженных людей. Тут с запозданием впомнилось что отец так спешил сюда, что не дал ей времени переодеться, и теперь она среди этой пёстрой толпы выглядит как белая оленица в своём охотничьем наряде. Сванхильд любила оленей - быстроногие и красивые они табунами носились по равнинам, пощипывая мох под снегом своими мягкими губами. Чудные создания, любимцы богов. Она никогда их не убила, насколько бы ни была голодна.
Нужно было отвечать что-то этому высокому незнакомцу, рядом с которым она чувствовала себя маленькой девочкой, а она стоит и мечтает. Наверное усталось от путешествия сказывается, не иначе.
- Милость богов да пребудет с вами, - ответила рыцарю Сванхильд, опуская глаза, - пищу вы можете брать с любых столов, а местные жители не откажут путникам во время Йортрада в ночлеге. Я бы и сама не отказала приютить вас, но я лишь дочь моего отца и такие решения принимает он, а не я.
Девушка благожелательно улыбнулась рыцарю, без задних мыслей или флирта, просто охваченная общим праздничным настроением. Ей хотелось чтобы и рыцарю тоже было весело сегодня.

Рыцарь обратил внимание на встречного лишь когда тот подал голос. повернув голову, Генрих даже брови поднял от удивления... Перед ним была прекрасная девушка. просто воплощение красоты. Воин медленно и молча оглядел её с головы до ног. Непроизвольно задержал взгляд на красивой груди, аккуратно выделенной кожаным нарядом. В голове юноши пронеслась мысль о том, что давно уже не был он с женщиной. Но откинув пошлые мыслишки, Генрих поднял взгляд на её глаза и снова залюбовался. Рыцарю пришлось приложить немало сил, чтобы взять себя в руки. Вежливо улыбнувшись, юноша проговорил:

- Благодарю, о прекраснейшая. Не сочтите за наглость, но не могли бы вы проводить меня к вашему отцу? Я хотел бы поговорить с ним по поводу ночлега.

Сванхильд зарделась от комплимента, но ничего не ответила ему, просто кивнула и, взяв за руку, повела за собой. В этом жесте не было ничего фривольного - обычное дело, тем более что сегодня праздник. На Йортрад многое позвлено. Иначе бы он потерялся в толпе уже через несколько минут. Её маленькая бледная рука утопала в его широкой и тёплой ладони пока девушка вела за собой.
Наконец Сванхильд увидела отца и отпустила руку незнакомца, махая отцу, чтобы он подошёл к ним. Пока седой охотник шёл к ним она тихо сказала рыцарю:
- Мой отец.

Седой охотник могучего телосложения, одетый в меха каких-то местных зверей, приблизился, глянул пристально-оценивающим взглядом, в котором не было ничего настораживающего, а виднелась только общая радость за праздник, за возвращение своей дочери, сейчас он был едва ли не самым счастливым человеком в Лааре.
- Добро пожаловать, чужеземец, - он протянул свою руку, здороваясь. Рукопожатие было сильным, но не больным, хотя чувствовалась в нём та ещё сила, - Сванхильд, это твой спутник? Ты мне о нём ничего не говорила. Составлял тебе эскорт во время странствий? Телохранитель? - В глазах появилась толика интереса, не будь сейчас праздника, в душу могло закрасться и не только любопытство.

- Рад знакомству, сочтенный, - ответил на рукопожатие рыцарь. Затем принял довольно горделивую позу, полную силы, и проговорил. - Я Генрих Вульфсан, странствующий рыцарь, ищущий славу и богатство. Я не спутник вашей дочери, а просто проезжающий мимо. Вот заглянул на праздник, как говорится, себя показать и на других посмотреть. Хотел попроситься к вам на ночлег. У меня есть деньги, если нужно.

Охотник рассмеялся, видя характер юного рыцаря, уперев руки вбок посмотрел тому прямо в глаза, без злости, без неуважения.
- Добро, Генрих, добро, на ночлег остаться можешь, денег не надо, лучшей наградой здесь ценятся рассказы из жизни своей и стран заморских. Угощайся, пей, веселись, сейчас начнутся выступления лучших скальдов.
Рыцарь не знал, как хорошо принимают в этих краях странников, гостей. Смотря в какое время правда они приходят. Но их рассказы о странствиях, о своих путешествиях, наблюдениях всегда ценились. И часто гость мог оставаться подолгу в деревне, поочерёдно ночуя в разных домах и глаголя о жизни своей долгой, о путях, что встретились ему, пересказывая сказки из иных мест, своих. Грамотный гость всегда был в почёте.
Отец вновь исчез в толпе йордлингов, подхваченный давними знакомыми, которых он не видел уже, посчитай, зим двадцать. Только и успел кинуть тёплый отеческий взгляд на свою дочь, всё никак не успевая насмотреться на неё, вернувшуюся, вновь оставшуюся наедине с рыцарем. Если на этом празднике вообще можно остаться "наедине".

Распевания уже закончились, и на помост взошёл нордлинг - странное племя, верующее в совсем других Богов, но послушать которых всегда душа просит. Впрочем, старцы говорят, что именования Богов просто разные, а сами они одни и те же. На празднике вдруг стало тихо. Совсем тихо, словно и не было столь огромного обилия народа, и не верилось, что когда-то здесь могло быть столь много звуков. Запела первая струна, вторая, третья, мелодии сливались в удивительное повествование, а нордлинг открыл рот, собираясь запеть, и что ещё более удивительное - запел он дивным в этих местах высоким голосом - тенором.

Разыгралося снежное море,
Бьётся так, что его не унять.
У Биргитты огромное горе:
Едет Хальвард её воевать.

Взгляд любимого синий до боли,
Дышит смелостью весь его вид.
«Ну, давай поцелуемся, что ли,-
На прощание он говорит.-

-Мы с друзьями в далёкие страны
Уплываем равниною бурь.
Мы уходим туда, где туманы
Прячут дивную неба лазурь.

Вой ветров, лязг мечей нам привычны,
Сердце викинга рвётся на бой.
Мы плывём, чтоб с богатой добычей
К нашим семьям вернуться домой.

Если вдруг верный щит мне изменит,
И копьё меня вражье пробьёт,
То Валькирия спустится с неба
И в Вальхаллу меня унесёт.

Во дворце за столом сидит Один
В окружении павших в бою.
Каждый молод, силён и свободен.
Все смеются и песни поют.

Один начал Великую Битву,
Не страшась облаков грозовых…
А вообще, если честно, Биргитта,
Я хотел бы остаться в живых.
Помолись за меня, дорогая,
Чтоб я помнил: ты любишь и ждёшь,
И за чёрные ленты – я знаю,
Поутру ты их в косы вплетёшь,

А ещё не забудь помолиться
За сосновой ладьи моей борт.
Тот, кто смел, и рыдать не боится,
Тех, кто верит, стрела не берёт».

И Биргитта несчастная плачет,
В очи синие смотрит ему,
Вся в слезах. Разве это не значит,
Что война не нужна никому?

Грозно стонут холодные волны;
Хальвард ищет в походе борьбы,
А вернётся ли – знают лишь Норны,
Три печальные пряхи Судьбы.

Кивнув охотнику, рыцарь улыбнулся девушке и, привязав коня к ближайшей коновязи, подошёл ближе к помосту, чтобы послушать стихоплёта. С комплекцией Генриха пройти сквозь толпу не составило труда. Слушая песню, рыцарь попутно оглядывался в поисках еды и питья.

Песня очаровала девушку и вызвала смятение эмоций, она напомнила ей другую песню, некогда слышанную ею во время одного из путешествий - старинный плач рыбачки, на глазах у которой корабли унесло в море. Переливы мелодии бередили душу, вызывали неясную тревогу и беспросветную тоску. Охотница отошла подальше, не хотела слышать это, не хотела вспоминать. Но уже было поздно, уже затосковала, хотя и не понятно почему. Сама Сванхильд никогда никого не любила, не страдала, на войну не провожала и не собиралась. Слишком сильное это чувство, слишком много боли приносит, слишком много страданий.

Однажды, когда она путешествовала по западным лесам, в одной из деревень ей повстречался скальд. Он спел ей Тридцать печальных любовных песен и с тех пор Сванхильд панически боялась полюбить кого-либо кроме отца или Ветрокрылого или Тари.

Праздник шумел, бурлил ключом, а охотница выбралась из толпы и отправилась домой.

Генрих постарался протиснуться ближе к помосту, и отчасти это ему удалось, но дойти настолько близко, насколько он хотел ему не удалось: комплекции йордлингов были не хуже, а в некоторых случаях и пошире, крепче.
Едва охотница выбралась из толпы, как увидела начало ежегодного ритуала: по преданиям хитрый и коварный Книф проникал на Йортрад с целью испортить праздник, а потому йарлинги собирались и выискивали в своих рядах самого неопрятного гостя, его-то они и выдворяли прочь. На этот раз таких оказалось двое: заезжие наёмники, один в шкурах - варвар какой-то, косящий под известного героя Хигарта, а второй и вовсе непонятно кто. Возник спор о том кто их них более неопрятен, но он быстро утих, когда все вспомнили двуличность Книфа, так что оба наёмников буквально покинули пределы деревни без помощи ног...

Охотница не обратила особого внимания - слишком устала за день. Обилие впечатлений, перемена мест, просто моральная усталось после долгого пути притупили восприятие реальности. Сванхильд не спешно шла к дому, особо не оглядываясь по сторонам, думая о чём-то своём.
Так и добралась до дома, поразглядывала чудесный лук, поиграла с Ветрокрылым, наведалась к Тари. Пусть отец веселиться там, Сванхильд же хотелось только спать. Она свернулась клубочком, сидя на пятнистой шкуре у очага и стала дожидаться отца.

Генрих покачал головой, провожая взглядом толпу, которая буквально вынесла двоих неудачников за пределы деревни. Странный народ - странные обычаи. Простому человеку их не понять. Рыцарь ещё не успел привязаться к этому смешному варвару, поэтому остался безучастным к его судьбе, лишь слегка усмехнувшись его тщетным попыткам вырваться из крепких ручищ нордлингов. Выслушав песню очередного барда, Генрих сдержанно похлопал в ладоши, отдавая дань уважения к такому нелёгкому ремеслу. В следующий же миг мужчина замер от посетившей его мысли. Он же так и не спросил, где находится дом того мужика с дочкой. Чертыхнувшись, Генрих вскочил в седло один мощным прыжком. А затем повёл коня по улицам, выискивая знакомые лица и спрашивая у прохожих, не знают ли они, где живёт охотник с дочкой.