[Kr] Another Day's Work | ходы игроков |

Капли воды стекают по запотевшему стеклу. Не дождь, нет. Душ. Ты спал недостаточно для того, чтобы хотя бы приблизиться к высыпанию, но вода бодрит. Пара нажатий кнопок — ты высох. Замотавшись в полотенце, выходишь на балкон, в ночную свежесть и какафонию звуков. Прикуриваешь сигарету. Рак тебя не страшит — с развитием медицины он давно перестал быть угрозой. Дорогого тебе стоили апартаменты в верхнем ярусе. Но агенты ЦДР могут себе позволить. Смотришь на пролетающие внизу автомобили. Ненавидишь их — после несчастного случая ты либо ходишь пешком (часто бегом. Один из побочных эффектов стимуляторов — необходимо куда-то девать лишнюю энергию). Либо ездишь на метро — проверенный временем вид транспорта. Непроизвольно, но привычно, мысли переключаются на текущее дело: Банни. 30 лет назад христиане с Ганимеда попытались основать независимую колонию на Марсе. Итог известен. Выживших откопали земляне и приняли их под свой купол. Но за последние годы религиозное меньшинство выросло в большинство, попытки отделиться разбились о бюрократическую волокиту. Согласно решению межпланетной комиссии, христианам запрещено иметь собственную колонию — в гибели прошлой обвинили антинаучность их религиозных методов, из-за которых в конструкции купола были допущены критические просчёты. Банни — один из тех, кто борется с этим запретом. Случись с ним что, и растущее (по разным причинам) недовольство в колонии вполне может достигнуть взрывной массы. В открытом конфликте Ганимед поддержит христиан. Что, в конечном итоге, приведёт к межпланетной войне.

Сигнал коммуникатора прерывает мысли. Бывшая. Ждёт тебя, наверное, в бистро, тоже уставшая, после смены. Опять будет ныть про то, что вечно работаешь, совсем не уделяя внимания дочери. Что избегаешь ответственности. И звонков. Ты хочешь спать, но она не успокоится. Выключить коммуникатор ты не можешь — обязан быть на связи 24/7.

Фирш затянулся сигаретой и выпустил через нос струйку щекотного дыма, прибавив ее к вечному облаку смога, который стелился внизу. Редкая привилегия, доступная жителям самых высоких этажей: свежий ночной воздух действительно был свеж. Никотиновый подъем давно уже не ощущался сквозь постоянный недосып, залитый растущими дозами стимуляторов. Два раза в год все оперативные сотрудники департамента исправно перечитывали нормативы по использованию служебных имплантов и ставили под ними свои подписи, мол, знаем и обещаем не превышать. Ставили, понимающе улыбаясь друг другу: процедура процедурой, а на кофе с сигареткой государственные дела не делаются. Особенно когда вверенный тебе объект — рок-звезда среди марсианских политиков.

Сенатор Банна — или просто Банни, как его ласково называли между собой агенты — в департаменте давно был как родной. Отдел Фирша присматривал за ним еще с тех пор, когда тот был невзрачным местным кандидатом с обостренным чувством справедливости. Удивительно, но именно на этом чувстве справедливости Банна и сделал карьеру: департамент очень хотел, но так и не смог найти у него ни грязных денег, ни могущественных покровителей. И все-таки Банна всего за восемь лет превратился во второго по влиятельности сенатора (или даже первого — смотря чьей статистике доверять), а Первый купол — в осиное гнездо (или даже змеиное — мнения и тут расходятся).

На Земле, откуда всегда виднее, многие объясняли растущую напряженность на Марсе именно недоработкой спецслужб. Вопросов к спецслужбам было много, разной степени конспирологического безумия: почему тайный правительственный агент, который непременно есть в любой религиозной секте (даже такой влиятельной), не устранил носителей повышенного риска еще на Ганимеде? почему не сработали негласные процедуры скрининга и в «карманный» сенат Марса допустили потенциальных сепаратистов? почему, наконец, конформность сенатора Банны и его сторонников не отрегулировали чипы-нейрорегуляторы, которые — известный факт — тайно вживляются всем колонистам при санобработке как раз на такой случай? Никому не пришло бы в голову, что в ЦДР есть целая команда, которая спит по четыре часа в сутки, а остальное время в нарушение регламента накачивается стимуляторами только для того, чтобы днем и ночью оберегать того самого сенатора Банну от любых неприятностей.

Коммуникатор настойчиво заверещал. Фирш бросил взгляд на экран, поежился, еще раз с удовольствием затянулся, медленно выдохнул — и принял звонок.

— Я помню, уже еду, — бодро отрапортовал он вместо приветствия. — Мне еще… — Фирш бросил взгляд на суетливые улицы, под которыми, невидимые, ползли в подземной темноте тоннели метро. На такси было бы быстрее. — Двадцать минут.

На самом деле, были этажи и повыше — выше неба, выше звёзд. И, если постараться, подзатянуть пояс, ты вполне можешь переехать туда... но хочешь ли? Во-первых, денег жалко. Во-вторых, времени. Тебя и сейчас побешивает долгий спуск в лифте. Был бы ты на авто, проблем не было бы — взлетел прямо с крыши и всё. А до поезда надо добраться. Впрочем, ты специально выбрал именно этот комплекс. До станции рукой подать. Бистро тоже тут, рядом с ней. И аппартаменты супруги неподалёку — топать примерно столько же, сколько до тебя, только в другую сторону. Двадцати минут хватит с лихвой и спуститься, и дойти, и одеться, и Горацио накормить. И ещё останется.

Пилик.

Коммуникатор. С тяжёлым сердцем (а может, предвкушением) разблокируешь панель — вот сейчас, уверен, дёрнут тебя по работе и придётся звонить бывшей, объяснять, что так вот и так, ты опять выбрал не её. Или не придётся. Не в первый раз, подождёт и перестанет.
Но, на самом деле нет: знаешь прекрасно, что было бы срочно, звонили бы. Читаешь сообщение:
"Тим, всё норм. Банни в отеле, его личная охрана нас послала. В номере, будем надеяться, уберегут. Шеф пока сказал забить, скандалы нам ни к чему, хотят сами — пускай сами."

Гарри Крамер. Твой напарник и старший в вашем дуэте. А марсиане, похоже, стремятся к независимости даже в таких мелочах. И можно, стоя на балконе, размышлять о том, как изменилась бы реальность, если бы Банна умер. Но, по факту, прошлое в прошлом, а в настоящем его возможная смерть сделает только хуже — он один из тех, кто ищет мирного урегулирования межпланетной напряжённости. И, раз причины её не столько политические, сколько экономические и религиозные, гибель столь громкой фигуры не потушит пламя, лишь сильней его раздует. То, чего не понимают многие: всегда найдутся ещё более горячие головы на замену. Плюс: приказ есть приказ. Сказано охранять — охраняете.

«Принял», — отстучал Фирш напарнику, положил окурок в удивительно чистую пепельницу и, потягиваясь, пошел внутрь собираться.

Хотя в этот раз обошлось без срочного вызова, работа могла застать Фирша везде. Он и одевался поэтому всегда как на работу, даже если дела были, как сегодня, сугубо личные. Темно-серый костюм, отглаженная сорочка, дерби — образцовый госслужащий, разве что без галстука. Было время, когда на встречи с женой приходилось надевать и галстук, но те встречи были в сопровождении юристов. Теперь и не вспомнить, в какой момент их с женой развод превратился в поле битвы юридических контор: на каждом шаге оба они искренне пытались решить всё полюбовно, и каждая новая подписанная бумажка, каждая правовая предосторожность были взвешенным совместным решением, которое должно было защищать их общие интересы. А больше всего — интересы Бэкки.

Бэкки (а с некоторых пор исключительно Ребекка, как сама она настаивает) — их с бывшей женой дочь. Когда из их брака улетучилось всё воздушное и осталось только земное, Бэкки оказалась единственной не поддающейся земным законам величиной. Ее невозможно было бросить на весы, оценить и поделить по справедливости, как давно были поделены деньги, акции, недвижимость и машины (вот уж что Фирш с готовностью уступил жене). Если бы не было Бэкки, давно уже не было бы вообще ничего: тягостных встреч, натянутых улыбок, высказанных и замолчанных упреков. Но Бэкки была, и сейчас она жила с матерью.

Фиршу же достался утешительный приз — Горацио. Ящер был у себя в логове, блаженно растянулся на искусственном песке, подставив бугристую спину горячему искусственному солнцу. Засилье эрзацев, похоже, ничуть его не смущало: имитирующая тропический жар лампа грела исправно, а фальш-песок подходил для лежания ничуть не хуже натурального — даже лучше, если верить производителю. Фирш достал из ящеронепроницаемого шкафчика пакет с кормом и сыпанул в террариум щедрую горсть ломких, пахнущих тиной гранул. Хоть у кого-то вечер будет приятный.

— Сторожи дом, Горацио, — через плечо бросил Фирш напоследок, прежде чем закрыть за собой дверь. Ящер не отреагировал: его внимание было полностью поглощено едой.

Лифт спускается с черепашьей скоростью, а ты, приткнувшись лбом к прохладе стекла, размышляешь о том, что большую часть своего времени проводишь на ногах. Либо идёшь куда-то, либо стоишь, пока что-то тебя везёт. Как сейчас. Или поезд. Лежишь лишь во время попыток спать. Сидишь в участке, когда бумажки перекладываешь. Даже во время брифингов и то, как частому докладчику приходится вставать.

Расстворяешься в безликой толпе. Раннее утро, ещё практически ночь, но городу плевать, плотность людей немногим меньше, чем днём, а неоновый свет немногим тускнее солнечного. Разные персонажи вокруг. Трутся у заведений различной степени злачности, пьют, курят, матеряться, разговаривают и смеются, куда-то идут и стоят с потерянным видом. Вон неформального вида подростки трясут волосами в такт уличным музыкантам, вон проститутки хищно-скучающими взглядами осматривают прохожих, выискивая потенциального клиента. Проходишь мимо относительно тёмного переулка, не поворачивая головы. Вот в такие места лучше не заходить без причины. Это, конечно, не полные трущубы, район хорошо патрулируется, но всякое случается.

Вот и бистро. Luigi's. Заходишь внутрь — за вашим столом сидит жена. Лаура. Усталая. Потягивает кофе из кружки. Обычная одежда — рубашка, джинсы. Вечная классика, как и твой костюм, сколько уже столетий не выходит из моды. Смотрит в коммуникатор. Подходишь. Замечает тебя. И, как всегда, ослепляет улыбкой. Рада тебе, похоже. Как и всегда.
— Привет.
Поднявшись навстречу, тянется обниматься и щёку чмокнуть. Раньше, помнишь, с порога бы кровь вскипятила за опоздание. Но теперь последние годы вам удаётся сохранять осторожно-прохладный тон в общении.
Она указывает тебе на стул.
— Луиджи на пенсию выходит, слышал? Бистро продавать собирается.

Как и сам Фирш, Лаура была последовательна в мелочах. От небрежной укладки до почти незаметного, но расчетливого макияжа, от кокетливо расстегнутой пуговицы на рубашке до закатанных в два оборота рукавов над худыми запястьями — Лаура оставалась ровно такой, какой Фирш привык ее видеть, разве что ослепительная улыбка чуть потускнела от усталости. Когда Фирш приблизился, чтобы неловко приобнять бывшую жену за локоть и чмокнуть воздух возле ее щеки, он привычно почувствовал запах тех же самых, что и раньше, духов.

Возможно, если бы они оба не были во всем так предсказуемы, их брак продержался бы чуть дольше. Но теперь, когда они давно уже не вместе, именно знакомые мелочи делали Лауру болезненно родной, против воли пробуждая совсем не нужные сейчас воспоминания. Куда легче было бы к ним не возвращаться, но Фирш и Лаура будто нарочно продолжали окружать себя фантомами прошлого. Взять хотя бы это бистро, где у них были свой столик, своя песня в древнем музыкальном автомате, свои блюда для хороших дней и для плохих. В вечно меняющемся, бегущем куда-то городе небоскребов и фастфуда бистро Луиджи было фоном, статичной декорацией, застывшей в каком-то другом времени. Трудно было представить, что его вообще можно продать: ведь нельзя же продать, к примеру, румянец закатного солнца на крышах или вороний грай над парком.

— Продавать? Не слышал, — дружелюбно удивился Фирш, усаживаясь напротив. — Может, и хорошо. — Объяснять, почему это могло быть хорошо, не хотелось, и Фирш поспешил сменить тему. — Как там Бэкки? Я звонил на днях, она не ответила.

— Может, и хорошо.
Она смотрит на тебя удивлённо, будто бы не веря услышанному. Но поспорить не успевает: ты меняешь тему.
— Бэкки? Бэкки учится, не продыхая. Готовится к экзаменам. Кого-то, вечно пропадающего на работе, мне напоминает. Может, если б ты заходил почаще, она бы с большей охотой трубку брала. А может быть и нет. Я её, порой, не понимаю, — пожимает плечами и откидывается на сидении. В другие времена сейчас она бы закурила. Но бросила давно, после развода. — Она растёт, Тим. Но всё больше замыкается в себе. Насколько я знаю, у неё и друзей нет. Разве что виртуальные.

Отстукивает по кнопкам меню, заказывая лёгкий омлет на завтрак.

— Сейчас у всех виртуальные, — дежурно парировал Фирш. Спор был настолько заезженный, что давно не вызывал никакого азарта. — Другое поколение. А Бэкки просто целеустремленная, разве это плохо?

Из-за стимуляторов есть по утрам давно не хотелось, зато курить — постоянно. Фирш заказал кофе и тут же, не отрываясь от меню, машинально потянулся к пачке, не глядя выудил зубами сигарету. Уже с зажигалкой в руке он остановился и вопросительно посмотрел на Лауру.

Она мотает головой, отказываясь от сигареты.
— Ты бы зашёл к ней. Поговорил бы. Ей тебя не хватает.
И в этот самый миг коммуникатор начинает пронзительно пиликать. Гарри.

Фирш понимающе кивнул, закурил сам и выдохнул вместе с сигаретным дымом:
— Мы ведь это обсуждали. Я… — он прервался и посмотрел на коммуникатор, мгновенно меняясь в лице. — Погоди секунду, надо ответить. Мы к этому вернемся.

Фирш еще договаривал это Лауре, а сам уже принимал звонок, не оставляя ей ни малейшей возможности возразить. Отработанный годами трюк из тех времен, когда это брошенное скороговоркой «надо ответить» прерывало не разговор двух усталых людей в кафе, а семейную поездку, или годовщину, или детский праздник.

— Слушаю, — отчеканил он в коммуникатор.

— Тим, — спокойный, но усталый голос Гарри. — Извини, если бужу. Банни убит. Приезжай.
Щелчок доставщика — и перед Лаурой из стола выезжает заказанный омлет. Она и не пытается тебе возражать, уже и не смотрит, уткнув окамененевшее лицо в тарелку. Закидывает в себя омлет — спешно, проглатывая почти не жуя. Будто не у тебя, а у неё внезапно образовалось срочное, безотлагательное дело. Гарри, меж тем, продолжает:
— На машине будет быстрее, могу прислать транспорт.
Вы давно работаете вместе, он прекрасно знает твой "пунктик", но, тем не менее, всегда предлагает. Скорость — один из немногих твоих недостатков в работе.

Фирш выслушал, помолчал, сосредоточенно разглядывая тлеющую в руке сигарету. За всю карьеру в ЦДР машину за ним присылали раза четыре — по крайней мере с тех пор, как он дослужился до возможности выбирать самому. Ни один из тех случаев не шел ни в какое сравнение с сегодняшним.

— Присылай, — ответил он наконец. — Знаешь бистро Луиджи на Третьей Западной? Давай сразу туда, я через десять минут буду готов. Ага, жду.

Фирш выключил коммуникатор и аккуратно отложил его на уголок стола. Затем сделал затяжку, запил ее глотком кофе и отставил кружку, отвернув ее так, чтобы ручка смотрела ровно вправо. С кружки Фиршу залихватски улыбалась мультяшная версия Луиджи, показывая большой палец вверх.

— Надо будет сейчас уехать, но немного времени еще есть, — сообщил Фирш бывшей жене и улыбнулся тепло, но устало. — О чем мы говорили?