Анабиозный отсекДэниэль попытался утихомирить буйного Титова, но тот вдруг перестал коситься на них с Пренстоном, а вместо этого, подняв руки к небу, прыгнул вверх. Словно желал добраться до облаков. Шприц мазнул в воздухе, лекарство не попало по назначению. Джеймс сжал излучатель, собираясь подстраховать доктора.
Вокруг творился сущий ад. Лиза выла, тонким, каким-то продирающим до дрожи голосом. Словно вторя ей, Мортис принялся выкрикивать нечто нечленораздельное. Ну откуда Дэниэлю и Джеймсу было понять, что он молится? Максим попытался целиком зарыться в землю, корабельный психолог Заратустра затравленно огляделся вокруг, и вдруг, сорвав крест с одной из могил, начал наступать на вас... Ситуация становилась критической.
И вдруг все закончилось. Кладбище, могилы, озверевшие люди, — все внезапно исчезло. Дэниэль и Джеймс стояли в анабиозном отсеке, а вокруг... вокруг творилось такое, что лучше бы вернулось кладбище, по крайней мере оно позволяло надеяться, что все происходит лишь в воображении.
Борис Степанович из последних сил подпрыгнул ввысь, пытаясь выплыть, выбраться к свету из мрака и обиталища чудовищ. Одно из них, видимо заметив, маневр Титова, протянуло к нему длинное мерзкое щупальце, но клешни лишь хватанули воздух... Тварь промахнулась. Борис Степанович приземлился, понимая, что выплыть не удалось, что чудище все еще тянет к нему щупальце и второй раз не промажет, что он не может больше выносить этой боли и ужаса, как все исчезло. Борис Степанович стоял в анабиозном отсеке, к нему тянулся доктор Сойер со шприцом в руке. Именно его астрофизик принимал за чудовище. Во рту был привкус крови, на полу возле валялся изувеченный указательный палец — собственный палец Бориса, а раненая рука пульсировала нестерпимой болью. Однако сознание было ясным, как никогда. Сейчас нужно было заняться раной, как-то унять боль, остальное могло подождать. А вокруг, вокруг творился настоящий ад.
Мортис растворялся во тьме, скоро у него не останется ничего, даже собственного «я», плоские тени плясали, угрожая забрать последнее. Тогда биолог стал молиться, он молился истово, сам не зная, откуда нашел нужные слова. И что-то ответило на его молитвы, этот кошмар закончился. Мортис стоял в анабиозном отсеке, с ужасом озираясь вокруг.
Подобрав какую-то палку, Заратустра сжал её в руке до боли, до покрасневших пальцев. Вряд ли она могла помочь от упырей. А их становилось все больше, словно сама тьма порождала все новые и новые исчадья. И вдруг словно кто-то выключил свет, только наоборот включил, Ионович обнаружил себя в анабиозном отсеке, сжимающим манипулятор медицинского дроида. Сам дроид с оборванным манипулятором стоял рядом. Как у него хватило сил изуродовать неуязвимого робота, Заратустра бы не смог рассказать и под пытками. Да и сейчас было не до того. Вокруг творился ужас, не уступающий кошмарным монстрам.
Максим пытался зарыться в снег, согреться, но ледяные великаны не отступали. Им не было дело до его тонкого свитера. Они подошли, промораживая дыханием на сквозь, они разорвали на части, оставляя только кости и боль от того, что когда-то было инженером. Агония длилась и длилась вечно, а когда она закончилась... Максим лежал на полу в анабиозном отсеке. Не в силах подняться, не в состоянии поднять головы. Ему казалось, что стоит пошевелиться, как кошмары вернуться.
Уилосон нырнул за спину чудовища, но оно разгадало его манер, со зловещим хохотом, больше похожем на дверной скрежет, мразь обняла программиста, тот пытался отпихнуть ее, но тварь душила, тварь разрывала на куски, добравшись до вожделенного тела. Агония длилась и длилась и тут... все кончилось. Уилсон понял, что стоит в шкафчике для одежды. Такие ставили в анабиозном отсеке для тех, кто привык погружаться в криосон обнажаясь. Вот в один из этих шкафчиков программист и забрался, а сейчас отчаянно боролся с чьим-то длинным платьем. Но облегчение хватило ненадолго, теперь Уилсон знал, мир лжет, стоит ему вылезти из шкафа и там ожидает ОНО. Паника не хотела отпускать.
Анабиозный отсек больше сейчас похож был на древнее капище. Все было заляпано кровью, ошметками тел, мозгами. Кто-то пытался вскрыть вручную анабиозные ванны. Естественно, программа разморозки не включилась, она и не могла включиться в гипере. Тогда таинственный злоумышленник стал подбирать режим опять же вручную, что удалось не сразу. Девяти пассажирам — жертвам его эксперимента можно сказать повезло. Они умерли во сне, так и не поняв, что происходит и не почувствовав боли.
Половине тех, кого разбудить удалось, повезло меньше. Лайонел Смит бесформенной грудой валялся у одной из ванн. Его череп был расколот на двое. По стенке криокамеры стекали гениальные мозги научного руководителя.
Эрик Пью, музыкант и астрофизик неподвижно смотрел в потолок отсека одним глазом. Другого, как и половины лица у парня не было. Его словно обгрыз кто-то.
Энни Мак-Миллан и Рихард Грейв лежали в обнимку. У нее всего лишь была свернута шея, а у него из живота торчал наконечник трости, с которой Энни обычно не расставалась. Лен Кренстон лежал напротив мирно. Вот только не дышал. Сердце не выдержало.
Были, впрочем, и живые. Лиза Стоун, с ног до головы залитая своей и чужой кровью, сидела на полу и выла. Выла страшно, жутко, так не может выть человек. Заратустра да и Сойер встречались с гиперпространственным безумием. К счастью, не часто. Но распознать его не составило труда. Лицо девушки не выражало ничего. На нем не было даже боли. От подобного не помогают ни медикаменты, ничего вообще.
Еще один астрофизик — Борис Степанович Титов морщился от дикой боли. На левой руке не хватало указательного пальца. Тот, наполовину пережеванный валялся возле. Рот Бориса был весь в крови.
Максим лежал на полу, трясся и стонал, кажется, плохо понимая, где он находится и что с ним. Уилсон с испуганными глазами сидел в шкафу, вцепившись в чье-то платье.
Остальные: доктор, Мортис, Джеймс и Заратустра кажется были в порядке. Если можно говорить о порядке в такой ситуации. Правда психолог зачем-то сжимал оторванный от мед. дроида манипулятор.
Около двадцати ванн так и остались не вскрытыми. Эти счастливчики мирно спали и даже не подозревали, что сегодня выиграли главный приз в лотерее.
И посреди всего этого кошмара тишину не нарушало ничего, кроме воя Лизы. Не бежали на помощь мед. дроиды, не работала сигнализация, молчали комы. Даже часы встали. Корабль был мертв. А они еще живы. И что-то странное ощущали все. Как будто они знали, знали точно, куда должен лететь корабль. То самое знание направление, о котором рассказывали навигаторы.