Она выехала еще затемно. Слуг отпустила на спуске в долину, едва миновали перевал: к озеру, говорят, нужно приходить в одиночку. Давненько не приходилось ей ни ходить, ни ездить одной, без свиты. Поэтому все чувства были напряжены в предчувствии скрытой угрозы. Но всю дорогу к озеру вокруг было тихо и пустынно. Изо всех звуков - лишь шорох снега, падающего с веток, фырканье коня, стук конского копыта о корни и камни да попискивание редких пичужек в ветвях деревьев. На берегу больше никого не было. Не пойму, подумала она, удивляться мне, что не нашелся никто, настолько разума лишенный, чтобы на этом холодном берегу искать утешения, или нет... Да уж, никому жизнь мягко не стелет, живи ты во дворце или в крестьянской лачуге, - сухо усмехнулась она в лад своим ворчливым старческим мыслям и сошла с коня, подобрав повод покороче. От долгой езды верхом у нее разболелась поясница, но чем сильней она разбаливалась, тем прямее и непреклонней держалась дама, словно спорила и со своим возрастом, и со своими невзгодами. Она пошла было к озеру по петляющей между камней тропке, ведя коня в поводу. Но тут конь - ее старый, безупречно выезженный вороной иноходец - вдруг прижал уши, всхрапнул, шарахнулся вбок, вырвав повод из рук, и поскакал назад, увозя с собой туго набитые седельные сумки; лишь кое-как пристроенная у высокой луки небольшая сумочка со всякими мелочами свалилась в снег.
- Куда ты, глупыш, тебя же волки съедят! - попыталась дама урезонить коня, но он не слушал свою хозяйку. Видно, что-то в этой долине было и впрямь не совсем обычным, а может, к озеру судеб так и следовало приходить - не отягощенным имуществом. Дама пожала плечами, подняла сумку и пошла сквозь водоворот вьющихся вокруг нее снежинок. Было что-то радостное и колдовское в их пляске, они словно приветствовали ее и обещали что-то... Дама улыбнулась едва уловимой молодой улыбкой и подошла к кромке воды.
Осторожно трогая концом вышитого сапожка трескучий лед, она думала, перебирала про себя: Генрик... Оскар... Эдварт... Амалия. Один мертв, другой при смерти, третий смотрит в могилу, четвертая... нет, не может быть, чтобы с эдакой ангельской улыбкой...
Я хочу, - говорила она озеру молча, в ритме своего дыхания, - хочу. Чтобы все эти негодяи, мои дети, были живы. Здоровы. Любили друга друга. Ну хотя бы не убивали. Сделай так. Если ты можешь. Ты можешь. Я не привыкла просить, но сейчас я прошу тебя...
Шло время. Солнце поднималось выше; лед и снег начали плакать каплями воды. Ничего не случилось. Пожилая дама нетерпеливо оглянулась, словно хотела сказать: "Ну, вот я здесь. И что дальше?"
Нет ответа, хотя на берегу появились и другие. Заводить разговор с другими паломниками ей не хотелось. Горе, вопреки тому, что люди говорят, не сближает, а разъединяет людей. Каждый наедине со своей бедой шепчется... Девушка на берегу отрешенно молчала, полностью замкнувшись. А солдат расшумелся, подначивая остальных. Пожилая дама покосилась на него, промолчала.
Наверное, надо ждать. Интересно, чего? Пока она совсем в ледышку превратится, вот чего, - опять подумала ворчливо.