Со стороны казалось, что чародей предается детской забаве с воздушным змеем: рука на отлете, словно держит невидимую бечеву, сам глядит куда-то вверх, несколько шагов вправо, влево, поворот, то откинется назад, то замрет на одной ноге, как журавль, то вытянется вверх, словно сам собрался улететь с вечерним ветерком... Он двигался непривычно легко и ловко, подчиняясь неслышимому ритму. Кимико застала его врасплох. Он замер вполоборота, и на миг показалось, что его лицо сделалось совсем юным - высокие скулы, брови вразлет, уголки губ приподняты в улыбке... Пожалуй, его можно было назвать красивым - странной, холодноватой фарфоровой красотой, в которой было нечто неестественное, ускользающее - то ли женственное, то ли не вполне человеческое. Кёдзи повернулся к девушке - иллюзия пропала; на нее недоумевающе смотрел, ссутулясь, немолодой усталый человек; при звездном свете обозначились глубокие складки на лице, под глазами легли глубокие тени.
...Кёдзи мысленно летал вместе со змеем, подставив лицо ледяному ветру, глядел на землю сверху вниз нелюдскими глазами йёкая - на серебристые волны пожухшей травы, темные груды деревьев, каменистую ленту дороги; и его душа пела вместе с далекими звуками сямисэна, далеко слышными во влажном вечернем воздухе. До той минуты, пока в эту мелодию не вплелось иное - водоворот чувств, который Кёдзи ощущал почти физически. Страдание. Смятение. Решимость. Что-то еще, страстное, упорное, бьющее как родник из-под земли. Неужели...
Кёдзи повернулся, окончательно выпадая обратно в земную реальность, и увидел перед собой неестественно бледное и неподвижное лицо. Кимико, он вспомнил ее имя. "Кимико", - повторил он вслух, и вспомнил все, что случилось за этот длинный день. "Чем я могу..." - начал он и осекся.
Так она не убежала и не спряталась. Не смогла? Не захотела сама? Взгляд Кёдзи медленно скользил от лица девушки вниз - разметавшиеся по плечам волосы, порванная одежда...
Он оставил ее тогда, припав к стремени молодого господина. Оттого что не захотел усугублять свое унижение, бередить жгучий стыд, выставлять напоказ свое бессилие перед... Убоялся предстать нелепым, ненужным, суетливым фигляром? Или оттого, что тщетно пытался бы догнать ее, с трудом передвигая непослушные ноги? Какая разница. Оставил. И вот...
Меч в руке. Очень знакомый меч.
- Зачем? - спросил он Кимико. - Зачем он Вам?
И потом еще:
- Простите меня.
Тяжелый голос у него в голове ненавистно произнес: "Я отниму у тебя все, что тебе дорого." "Не отнимешь, - мысленно возразил Кёдзи. - Нельзя отнять то, чего у меня нет."
Это было неправдой. Тяжесть этого мира с его страстью, болью и неизбежностью утрат с новой силой обрушилась на заклинателя.