Джек не видел перед собой толпы.
Не видел тогда, когда только подходил к воротам Храма Неба. Не видел тогда, когда слышал чужие мольбы, обращённые к жрецам. И когда близ пьедестала остались всего девятеро, а остальные отчего-то отступили назад. И даже теперь, глядя в множества диких, одурманенных общей жаждой крови глаз, Джек не видел перед собой толпы.
Перед ним стояли люди: да, испуганные, заражённые болезненным безумием единого сознания, но люди. Для тех девятерых, что отчего-то предстали в роли жертв, люди казались врагами. Всё изменилось в мгновение ока: жрецам потребовалось лишь несколько слов, чтобы вызвать гнев в чужих сердцах и обратить его против… Против кого?
Джек не успел как следует рассмотреть тех, кому ещё не посчастливилось защищаться от разъярённых просителей: всё произошло слишком стремительно. Он не помнил, о чём просили остальные, понятия не имел, кем они были и с какими целями пришли сегодня в Храм Неба. Он знал и ощущал почти на физическом уровне лишь то, что люди, волей случая оказавшиеся на его стороне, были готовы к борьбе.
И от осознания этого факта становилось страшно.
Джек заметил, что всё ещё стоит на коленях: после неожиданно поразившей сознание вспышки боли он не сумел удержаться на ногах. С всё ещё круглыми от ужаса глазами он поднялся и сжал руки в кулаки. Люди, только что стоявшие бок о бок друг с другом, теперь готовы были убивать. И почему? Лишь потому, что так захотели стоящие выше.
На секунду Джек обернулся в сторону жнецов: нахмурился, сжал челюсти и судорожно выдохнул. Что такого особенного нашли Девятеро в нём и остальных защищавшихся? Действительно ли великие боги жаждут их смерти без всякой на то причины, или это лишь испытание: кровавое, забавное с точки зрения божественных сил, но отвратительное человеческой природе?
Замерщий в ожидании бриз обратился в беззвучно грохочущий шторм. Джек был зол — не на окружавших его людей, не на своих вынужденных союзников, так легко взявшихся за оружие, и даже не на жрецов, знавших многим больше, чем любой из присутствовавших в Храме. Злость его была обращена к самому мирозданию. Даже придя к мудрейшим из мудрецов молить о прощении или совете, человек не мог чувствовать себя внутренне свободным. Словно по мановению волшебной палочки, он подчинялся воле тех, кто имел таковую, и совершал самые безнравственные вещи по первому же приказу. Это выводило из себя.
— Перестаньте… — слабо выдохнул Джек, чуть склонив голову и обращаясь ко всем присутствующим разом. Впрочем, никто теперь не сумел бы расслышать его слов в нараставшем рёве всеобщего сумасшествия. На секунду стало почти невозможно дышать.
Лавелл сделал пару шагов назад, с тревогой вглядываясь в безумные лица. Чуть медленнее остальных к нему пробивалась та пожилая женщина, едва не погибшая по чужой неосторожности: и в её глазах тоже можно было разглядеть огонь общей беспричинно-отчаянной злобы.
Джек инстинктивно выставил вперёд руку с раскрытой ладонью, пытаясь отстраниться от людей одним только жестом, дать им понять, что стоящий впереди — безоружен, неопасен, не причинил никому вреда. Свободен.
Пришедший из ниоткуда ветерок, то ли приветствуя, то ли прощаясь, коснулся щеки.