[RAR] The Sin House | ходы игроков | Пролог: Клетка

- Благодарю, сударь! Думаю Ваша помощь понадобится, - Марлен старалась не смотреть на кровоточащий порез, - Я, честно говоря, жутко боюсь вида крови, причем именно своей.
Девушка болтала, старясь отогнать от себя мысли о капающей крови и, как следствие, возвращающуюся тошноту и головокружение.
- Не переживайте, уподобляться этому надутому индюку я не собираюсь. Есть вещи и поважне дворянского этикета. А честь моя нисколько не пострадает от того, что я поем не паштета из гусинной печени и утку в белом вине, а кусок хлеба и попью не Шато Бриан или свежевыжатый сок, а простой воды, скорее она может пострадать от другого... - мысли опять скатились к наиболее волнующей Марлен проблеме, - Сударь..., - горячо прошептала она на ухо Штаеру, почти касаясь губами его щеки,- могу я попросить Вас об одолжении?

- Разумеется, сударыня, - с трудом вспомнил я имя баронессы. Воздух ее слов щекотал щеку, обрывая дыхание. - Я весь в вашем распоряжении.
Такое часто бывает, кажется. Запертые в одной камере, приговоренные к смерти в один день, попавшие на необитаемый остров (хотя это скорее похоже на чью-то остроумную выдумку), - и чудом спасшиеся нередко становятся спутниками жизни. Как быстро, оказывается, могут меняться настроения: еще минуту назад я чувствовал себя смирившимся с судьбой - а вот теперь уже и не прочь бы спастись.
"Хватит," - потребовал я у себя. - "Иди всегда прямо."
Радость - в карман. Возбуждение - в угол. Совсем скоро, какое бы ни было одолжение, оно ей не понадобится. Равно как и всем нам тут. Ладно, подыши носом...

Фон Компф дожёвывая кусок колбасы и заедая её хлебом, налитыми кровью глазами, смотрел на присевшего рядом человека. Проглотив трудный и сухой ком, рыцарь встал, возвысившись над парнем.
- Что, от побоев и голодухи зрение совсем отшибло, белый воротничёк??
Подойдя к женщинам, бугаю и, к главному на данный момент, бурдюку с водой. сэр Ганс хлопнул Винченсо по плечу.
- А я смотрю ты не только матюкаться умеешь, но и с дамами обходиться знаешь как.
Отхдебнув несколько глотков воды, мужчина прополоскал рот, совсем загрубевший от недостатка влаги.
Отойдя на пару шагов в сторону, фон Компф упёрся спиной о прутья решётки, и в свете факелов оглядел сокамерников тяжолым и пристальным взглядом.

- Побои? Мне тебя тоже отходить, Рыцарь Печального Образа? -
Я хмыкнул и решил не отвлекаясь на постороннее заморить-таки червяка, который стал здоровенной змеей и пытался даже выгрызть живот изнутри.

- Сударь, заручившись согласием Штаера, пусть и не совсем правильно он ее понял, девушка продолжила, стараясь говорить как можно тише, - У меня есть стилет, не могли бы вы... убить меня завтра, если у нас не получится выбраться отсюда. Не хотелось бы стать чей то игрушкой... - она запнулась и подняла взгляд, посмотрев прямо вглаза Штаера.

Холод липкий, жадный, все намеревался высосать последние силы. При свете факелов стены, казалось, надвинулись на людей, грозно выпячивая свои каменистые, обвитые влажным потом бока. Эльвира грустно посмотрела на юную девушку, хоть слов ее и не услышала.
Жажда продолжала терзать монахиню, и отрешенно посмотрев, как из большого баула отпили остальные, она решила последовать их примеру. Наклонившись к горлышку бурдюка, она осторожно глотнула обжигающую льдом жидкость. Легкие задохнулись, пропустив воздух, будто через сугроб снега.
Эльвира не особо наелась, но заставить себя проглотить еще хоть кусок чего-то просто не могла. Поднявшись с колен, девушка медленно проплыла к дальней стене и забилась в свой угол. Угол почему-то определенно уже казался «своим».
- Зачем вам ссориться? Мы все равно умрем. – Сказала она тихо на перепалку рыцаря и молодого парня.
Сама она почему-то была уверенна, что теперь они все обречены. И зависит все только от того, как долго каждый из них сможет продержаться. Вспомнив безвольно свисающую с рук девочку, монашка вздрогнула. Ей надо было хоть как-то отвлечься от безысходных мыслей. Обняв руками колени, Эльвира положила на них голову и начала тихо бормотать:
- Господи, дай мне встретить с душевным спокойствием все, что принесет мне наступающий день. Господи, дай… мне..
Комок вонзился в горло прутьями, не давая выталкивать слова.
- Дай мне вполне предаться Твоей святой воле…
Один глаз щипнуло, отвлекая внимание на глупые мелочи, ставшие вдруг важнее жизни.
- Господи, на всякий час этого дня… во всем наставь.. наставь и поддержи меня…
Непослушный локон выбился из рясы и защекотал висок. Почему это теперь так трудно?
- Господи, открой мне волю… Твою святую… для меня и окружающих м-меня…
Голос сорвался, уже в который раз, от чего сердце испуганной птицей ухнуло в груди. Почему, черт возьми, так трудно вспомнить?
- Госп-поди… во всех моих словах и помышлениях… Сам руководи.. руководи моими мыслями и…
Почему так трудно сказать то, что она знает с самого детства?
- Чувствами…
Она не хотела плакать. Просто устала отдавать этому безразличному миру драгоценную, соленую влагу. Но организму было глубоко наплевать на все ее «хочу» и «не хочу». Все начинается с одной слезы, которая делает такие удобные ложбинки для последующих. Шмыгнув носом, Эльвира обиженно вытерла слезы, и пообещала себя, что хотя бы всхлипывать она не будет. Просто очень не хотелось умирать.
- Легкий ветер присмирел, вечер бледный догорел, с неба звездные огни говорят тебе: "Усни".
Когда-то давно ей пела эту песню мать-настоятельница. Когда девочка долго не могла уснуть под всхлипами зимних метелей. Может правда в ней погибла вера, раз старую, давно забытую песню она может так легко напеть, а молитву, заученную наизусть, никак не вспомнит?
- Не страшись перед судьбой, я, как няня, здесь с тобой, я, как няня, здесь пою…
И поэтому смерть так пугает ее. Ведь раньше не пугала. Раньше она знала, что в тернистых долинах ее найдет Бог. А разве можно умирать, зная, что за последней чертой тебя никто не ждет?
- Баю-баюшки-баю… - Совсем тихо уронила монашка последние слова и притихла, уткнувшись носом в оборванную рясу.

Пронаблюдав за сокамерниками, Винченсо решил, что еда вполне годится в пищу. Он был настоящим здоровяком, а потому ему нужно было хорошо и плотно питаться. Взяв палку колбасы и хороший ломоть хлеба, он принялся поглощать пищу.
- Да вы за*бали п*издеть! Заткнитесь нах! - Рявкнул Ланри; его окончательно вывели из себя причитания монашки, словесная дуэль двоих придурков и прочая хрень.
- Ааа, мы все умрем! Ты мудииила! Нет, это ты мудила! - Произнес тоненьким голосом Ланри, кривляясь и изображая других заключенных.

Сэм усмехнулся, когда услышал, как этот громила пищит тонким голоском. Это его развеселило, когда он вспомнил свой недавний точный удар. Ну да ладно, хрен с ним, решил про себя Окс.
"Однако где же моя трость?"
отчего-то Самуэля внезапно сильно заинтересовало местонахождение его трости. Он встал, отряхнулся и прошелся по камере, пристально смотря под ноги.

Встав гордой птицей возле решетки, Пшебемир демонстративно смотрел на один из факелов, задумчиво сведя за спиной руки. Казалось, ни бесполезные ссоры меж сокамерников, ни активное, животное чавканье мужиков, ни встревоженный шепот напуганной баронессы, ни бездумная грубость Винченсо, ни отчаянная, сбивчивая молитва монашки - ничего не было способно возмутить аристократическое бесстрастие поляка.
Но это была неправда. Манеры, забитые в голову с самого детства, не могли отвратить дворянина от человеческих чувств, они лишь управляли его поведением. И то на людях - это была напускная, лживая маска типичного аристократа... Красивая маска, искусная, изящная - свет того времени мог бы прийти в восторг от всей сдержанности, спокойствия и невозмутимости Стасловского, увидь он его сейчас.
Но все же, это была ложь - ни один аристократ никогда не показывал своих истинных чувств на людях, превращая свою жизнь в сплошной театр или даже маскарад. И в этом был смысл - там, среди бесконечных лживых, бессмысленных, но при этом донельзя вежливых разговоров шныряло множество воистину талантливых людей, способных сотворить многое одними лишь своими речами. Но для этого им нужно было увидеть эмоцию, чувство, ибо лишь через него можно, на самом деле, по-настоящему понять человека и суметь использовать это в своих целях... В большинстве случаев, к сожалению, весьма и весьма корыстных целях.
А потому там, в свете, среди элиты, выжить, открыто демонстрируя свое настоящее отношение, свои искренние эмоции, не представлялось возможным, и Стасловски прекрасно знал об этом, следуя своим принципам до последней капли силы духа.
И все же, у него были чувства... искренние, настоящие - как и у любого человека. И сейчас, в ужасе происходившим с ним весь этот день, он снова не смог сдержаться и незаметно, отрывисто глянул в сторону. Убедившись в чем-то, Пшебемир медленно повернулся и тихо, незаметно прошел вдоль решетки, надеясь, что большинство уже давно позабыло об его высокомерной презрительности. Да, с чувствами и желаниями порой бывает действительно тяжело бороться: спокойно присев на корточки рядом с кучей набросанной еды, Стасловски отыскал пережеванную прутьями половину колбасного батона, что удачно не коснулась пола, расположившись на хлебе, и внимательно оглядел ее. Не обнаружив ни единой пылинки, Пшебемир аккуратно откусил небольшой кусочек, укоризненно глядя на жевавшего рядом Винченсо, и отпил пару глотков из бурдюка...
Любой человек хотел есть - и даже Стасловски.

Некоторое время заключенные ели, пили, препирались друг с другом, ругались, жаловались и прочее... Потихоньку голосов становилось все меньше и меньше, пока часть не дернуло от храпа. Окс. Видимо травма головы дала о себе знать, аристократ отошел в сторонку, поднял свою трость, а теперь лежал на полу удобно подложив себе под голову руки.. .и храпел. С другой стороны мирно сопела монашка, опёршись спиной о решётку, а на её коленях так же тихо сопела баронесса. Фон Компф некоторое время еще боролся со сном, но уже сел на пол чуть в стороне, и так же облокотившись о решётку клевал носом. Его еще был шанс конечно растормошить, а вот остальные похоже могли быть разбужены только выстрелом из пушки, причем некоторые кажется только в голову.
Винченсо конечно почувствовал потом какое-то сонливое чувство, но в принципе доза отравы в еде, а это уже было несомненно что это так и есть, оказалась для бугая ничтожно малой. Чуть погодя последним трапезничавший поляк, хрюкнул, и так же свалился мешком с драпом на пол, но в отличии от Окса он не храпел.

Нажравшись, Ланри с удивлением отметил, что практически все заснули. Наверное, в пище всё же оказалась отрава (предположение Винченсо оказалось верным!). Но, разумно решив, что от его бодрствования толку будет мало, и лучше было бы набраться сил перед грядущими испытаниями, бугай отправился в самый конец клетки, лег и уснул.

Винченсо, Ганс.
Неизвестно сколько времени дремалось, но уже веки смыкались тяжелым занавесом. Сквозь практически уже сон видно как Штаер видимо уставший бороться с голодом в итоге все же подошел к куче, стал разбирать её, внимательно рассматривая куски, и отрывая от них маленькие кусочки, то там то здесь, тщательно отщипывая более подходящие куски. Вот он набрал горсть хлеба, кусочки колбаски, перекусил им, и тихо сел в сторонке. Потом он тоже лег спать, как-то странно быстро, ведь выбирал же...