Fairy f..cking tales 3 | ходы игроков | Sumu

Sumu - Туман
История по мотивам финской сказки "_________________________".
ссылка

Набухший от влаги воздух не предвещал подходящей для прогулок погоды. Туман рассеялся только к полудню и ехать по озябшей сентябрьской трассе стало легче. Опаздывать к началу было неприемлемо, но душу грело осознание, что туман наверняка задержал всех до единого сотрудников отеля на их пути в живописный городок Наантали.

Уж в чём, а в выборе мест для корпоратива, пиар-менеджер отеля, Сату Корхонен, была изобретательна донельзя. “Вы едете в Наантали, это недалеко от Або!”. Уроженка Стокгольма, она прожила в Хельсинки пятнадцать лет, но по-прежнему именовала Турку на шведский манер.
Неизвестно, в чем заключалась ирония организаторов, но для ежегодных мероприятий они выбирали здания, не менее мрачные, нежели сам отель, построенный на костях прежней тюрьмы. Средневековый Лоухисаари - особняк, один из старейших в городке, приветливо распахнул скрипящие двери спешащим на корпоратив сотрудникам. На вид он тоже выглядел как тюрьма или госпиталь. На худой случай, как казармы. Что они будут делать двое суток? Играть в прятки? Слоняться по коридорам, избегая друг друга и рассматривая портреты на стенах? Устроят званый ужин у камина? Вызовут привидение?

Немного погодя, когда первое впечатление схлынуло, владелец особняка, лично встречавший всех, успокоил собравшихся, рассказав, что для них приготовлена, так называемая, зона отдыха с грилем, тентами и комарами на берегу “живописнейшего озера”, что расположено неподалеку от средневекового ужаса Лоухисаари.

В первый вечер всё шло довольно прозаично: те, кто производил впечатление весельчака, веселился и не мешал веселиться другим; унылые коллеги (как тот же Матти Валонен) стали еще тоскливее, стоило произнести первые пять тостов, директор заскочил на пять минут и пожал всем руки, тоже как всегда. Развлекательной программы с конкурсами, к счастью, не предполагалось и когда выдалась возможность лечь спать, большинство тотчас ретировались по приготовленным для них "уютнейшим номерам" Лоухисаари. Примерно четверть корпоративных гуляк облюбовали палатки, оборудованные в зоне кемпинга на озере, что при подобной сентябрьской промозглой хмари было несколько опрометчиво, хоть и весьма живописно. Когда сумерки опустились на озеро и еще не совсем стемнело, Каари смогла сосчитать все оттенки синего и первая заметила задумчиво наползающий на берег туман.

За стеклом машины пролетали ели и каменные отроги, маленькие деревеньки и мосты через ручьи. Клятый туман наконец закончился, и можно было ехать без опасения познакомиться с ближайшим столбом. Два часа дороги – это не то расстояние, чтобы испугать даже не столь опытного, как Каари, водителя, но жизнь и погода внесли свои коррективы, а посему приходилось разгонять тяжелый джип, ласково называемый хозяйкой из-за своих габаритов «Сарайчиком» до максимально разрешенного на трассе режима. И слава Богу, что она по привычке выехала с запасом, иначе точно бы опоздала!
Не то, чтобы женщина так уж рвалась на сегодняшний корпоратив, но не поддерживать командный дух было дурным тоном, а уж для нее, для которой это была подработка, тем паче. А посему на празднестве следовало присутствовать, даже если вариант «остаться дома с книжкой» был предпочтительнее. Много лучше было бы, если мероприятие проходило бы в городе – так можно было до полуночи досидеть, а потом сбежать, словно Золушка: к тому моменту подвыпившие коллеги не заметят дезертирства не самого активного участника застолья.
При загородном варианте такой возможности не было: не каждый таксист согласится в ночи езжать к helvetti на рога, а потом обратно. Впрочем, на сей раз выбранный деятельной Сату формат оказался вполне приемлемым: из Наантали как раз ходил паром на Аланды, так что можно было, сославшись на живущего в Мариенхамине дядюшку Оскара, при необходимости сделать ноги. Может же, в конце концов, пожилому мужчине потребоваться помощь, или нет!? И даже то, что сама Каари будет наверняка подшофе, не будет преградой – за пару банкнот какой-нибудь официант или охранник Лоухисаари наверняка согласится довезти джип вместе с его хозяйкой до парома, а на той стороне уже встретит и сядет за руль дядюшка.
Проработав таким образом пути к бегству, удовлетворенная собственной находчивостью экономист остаток дороги провела в приподнятом настроении, открыв окно и выдыхая клубы табачного дыма, быстро рассеивающегося в морозном сентябрьском воздухе. «Туман!, - хохотнула своим мыслям Каари, - Я и сама могу напускать туману и словами и, - выдох, - сигаретами»!

…Как, собственно и ожидалось, корпоратив был уныл и скучен. Одна отрада – не заставили участвовать в идиотских конкурсах и позориться. Так что ассистент главного бухгалтера госпожа Вальгрен оказалась одной из тех, кто спокойно сидел на своем месте, ожидая, когда закончится официальная часть и можно будет спокойно заняться своими делами или попросту отдохнуть от тяжелых будней. Каарина неторопливо потягивала вино, ковырялась изредка в салате, с аппетитом поела рыбки и даже пару раз потанцевала – когда музыка располагала к движениям, а не к эпилептическому припадку.
А пока коллеги вели разговоры о семье, детях, отдыхе, постройке чьего-то дома и прочем, мало интересовавшем (положа руку на сердце, вообще не интересовавшем) женщину, она вела у себя в душе форменную войну с наступлениями, отступлениями, неожиданными маневрами, уступками территории и кровопролитными баталиями. К вящему удивлению экономиста, толи пропустившей информацию мимо ушей ранее, толи и вправду узнавшей об этом только сейчас, Лоухисаари предлагал своим постояльцам возможность кемпинга, и тут было, над чем поразмыслить. В чужой палатке Каари отдыхать бы отказалась, но в багажнике «Сарайчика» ждала своего часа ее родная хорошая палатка, с полиэфирной тканью и фиберглассовыми дугами, комфортная, легкая в переноске и установке. Это, конечно, не папина армейская брезентная, где они втроем с отцом и братом могли бы расползтись по углам и не задевать друг друга, но тоже – вещь неплохая.
Так что выбор стоял, с одной стороны, между комфортным номером в старинном, пускай и несколько мрачноватом поместье, и пребыванием на «собственной земле», вместе с нечасто выпадающей возможностью встретить рассвет на берегу. Плюсов было достаточно и там, и там, и мысли блондинки пол-вечера металась, не зная, на чем остановиться. В итоге она остановилась на палатке, убедив себя, что там меньше шансов услышать шатание нетрезвых полуночников, а рассвет в компании с сигареткой, кружечкой густой арабики, свежеприготовленной на горелке, и, может, чем-нибудь согревающим, вроде стаканчика коньяка из фляжки, с лихвой компенсирует все возможные трудности. Тем более что в противном случае Эльза, узнав о том, что она выбрала номер, еще неделю будет подкалывать «маленькую сибаритку Рину» - а этого Каарине совсем не хотелось.

Была еще одна маленькая проблемка – одежда, вернее, практическое ее отсутствие. Каари не рассчитывала на ночевку лагерем, и не удосужилась загрузить обратно в багажник рюкзачок с походными вещами, так что из чего-то теплого, в чем можно было переночевать, у нее был только старый, широкой вязки отцовский свитер с национальным орнаментом. Кто-то, морща нос, скажет: «фи, одежда с чужого плеча, да к тому же мужского!», - но дочери флотского офицера на это было наплевать. Этот свитер не только грел, но еще был вещественным напоминанием о семье и домашнем уюте, а это стоило куда дороже, чем любая новая, сколько бы она хороша не была, вещь. К тому же сама Каари была невысокой, а капитан Вальгрен, напротив, был мужчиной рослым, так что в спускающийся ниже середины бедра свитер можно было без труда укутаться, спрятать руки в длинных рукавах, а нос – в широком воротнике, и быть в тепле.

…Когда, наконец, можно было безбоязненно удалиться, Каари в числе первых спустилась на парковку и, выгрузив из «Сарайчика» палатку, компресс-мешки со спальником и тонким надувным матрасом, блок-горелку и пакет с гигиеническими принадлежностями, футболкой с гербом хельсинкского порта и верным свитером, навьюченная всем этим, отправилась разбивать лагерь. «Гробик эгоиста», как она ласково называла свою палатку, устанавливалась быстро и просто, так что вскоре на площадке возле самого берега возник невысокий зеленый купол.

Солнце уже золотило последними лучами верхушки елей и оставляло таинственные изжелта-серебряные письмена на озерной глади, когда женщина, подсвечивая себе фонариком на телефоне, нырнула в палатку. Поворчав в очередной раз на свою непредусмотрительность, она сменила нарядную белую блузку и чернильно-синий костюм на растянутый свитер, благо по длине он был немногим короче юбки, оставив из предыдущего наряда только колготки и сапожки, и выползла наружу.
Вскоре с земли закатному солнцу отвечали от самого берега два огонька: бело-синее пламя горелки и рыже-алое – сигареты. Стоя у самой кромки воды в накинутом сверху пальто, Каари неторопливо курила, периодически заправляя за ухо выбивающиеся прядки, которыми с достойной лучшего применения настойчивостью пытался поиграть легкий ветерок. Сейчас ей было куда комфортнее, чем за столом: не смотря на наличие вокруг других обитателей палаток, она ощущала себя совершенно одной, оторванной от людей и большого мира – и это было превосходно.
Последние лучи мешались с подступающей синевой, и казалось, что водная гладь раскинулась не только под ногами, но и над головой. Туманы как смесь молочная уже укутали серый лес на том берегу, поглощая все звуки, и с плавной неотвратимостью наползали на озеро, укутывая его мягкой пеленой. Это было чарующе красиво и немного тоскливо – идеальная картина для легкой, возвышенной меланхолии. Каари улыбнулась своим мыслям и глубоко затянулась.

Тихой поступью двигался туман вдоль берега, словно не желая нарушать покоя расположившихся в зоне кемпинга полуночных гостей. Укутывая озеро, кромку земли и осторожно подбираясь к людям, туман всё разрастался, вступал в свои права, осматривал владения.

В какой-то миг пламя горелки пропало, соприкоснувшись с белесой гладью, нежно обнявшей огонь, да так, что тот сдался.
Каари ощущала ее безжизненную прохладу, словно дыхание сентября в конце лета - еще не осень, но шаги первых ее дней слышны, как никогда, близко. Особенно по ночам.
Монотонные размышления прервал голос.

- Ты моя, - едва различимый шепот долетел до ушей. Шелест, не более. - Ты моя, - к безжизненному шелесту добавилась эмоция. Каари пока не понимала, какая. Она вообще не понимала, откуда слышится звук. Казалось, что отовсюду. Спине стало холодно, словно кто-то открыл дверь позади. Дверь, которой не существовало. И тогда вдруг пришло понимание - насмешка! В голосе звучала насмешка. А еще зависть. И голос был женским. Совершенно точно принадлежал юной девушке.
- Такая теплая, живая... - словно выдох, порыв ветра в спину.

Каари проснулась от толчка. Кто-то, что было сил, толкнул ее в районе лопаток и она очнулась, взглянула на пламя горелки, которого не было, на пролитый кофе, подползающий все ближе туман, луну где-то там в облаках. И совершенно ясно ощутила - рядом кто-то есть. Глаза не могли найти ее, или его - нет, всё же ее - уши не слышали, руки также провалятся в пустоту, стоит ей начать искать ее наощупь, но всей кожей Каари теперь знала - кто-то рядом.

В такие моменты Каари жалела, что не стала художником или писателем – тогда бы ее таланты позволили надолго запечатлеть эту картину, где динамичность неостановимого движения, этого голодного поглощения реальности сплелась в неразделимый узел со статичностью серой хмари. Начинало – стоит дать волю воображению – казаться, что она заточена внутри дымчато-серой жемчужины, а маленькое солнце сигаретного огонька и есть та самая песчинка, вокруг которой эта морская драгоценность и проросла. Оставалось лишь дождаться, как сквозь этот тусклый, мглистый покров проявится крепкая, мозолистая рука ловца, что поднимет жемчужину из глубин – и тогда, поднятая из плена вод, она заиграет сотнями ярких оттенков в ласке солнечных лучей.

Уставшая, девушка опустилась на корточки, еще ближе приблизившись к растаявшей в объятиях тумана озерной глади. Серая пелена уже перехлестнула через воды, затопляя собой землю, и экономист улыбнулась в своих мыслях: «Как хорошо, что кемпинг затопит только туман, а не вышедшее из берегов озеро».
Но недолго продолжался настрой романтической меланхолии – жизнь, как обычно не спрашивая мнения человека, вносила свои коррективы. Моргнувшее в последний раз тускло-синим цветом пламя горелки взметнулось на миг и погасло. Удивленная, Каари недоверчиво покачала головой, но быстро нашла рациональное объяснение: ну конечно, туман вон какой тяжелый, в нем водной взвеси много, вот пламя и погасло! Горелка-то у нее не горная, приспособленная к работе в метель, и в ливень, а самая обычная, туристическая – так чего же тут дивиться?

Нарядившаяся в нарядный серый плащ земля, скрывшая своим новым убранством все вокруг, несла с собой холод: медлительный, тяжелый, неотвратимый. Не тот холод, в котором можно замерзнуть насмерть, но не менее неприятный – пробирающий до самых костей, до самых укромных уголков. Поежившись, девушка привычным движением подняла очки к переносице, чуть дернув уголком губ из-за прикосновения к холодному металлу, и зарылась в высокий воротник свитера. Так как кофе по понятным причинам отменялся, оставался лишь единственный вариант согреться – уползти в палатку, укутаться с головой в спальник, высунув наружу только нос, и блаженно рухнуть в объятия Морфея с осознанием, что она, даже когда за тонкой, прогибающейся иногда под порывами ветра стенкой стоит такой холод, лежит в тепле и даже относительном комфорте.

Каари снова улыбнулась одними губами – на сей раз в предвкушении сна. Посмотрела на потухнувший окурок и сжала его в кулачке – в палатке она уберет его в карман, чтобы с утра выкинуть в мусорный бак. Постояв у берега еще несколько ударов сердца, вдыхавшая чарующую смесь ароматов влажной травы и пронзительной свежести озера, украшенную мягким, обволакивающим ароматом хвои, она повернулась спиной к сокрытому в тумане озеру и, пригнувшись, уже намеревалась открыть палатку, как в спину ударил чей-то незнакомый шепот.

Дернувшись, непонимающая, что происходит, Каари нахмурилась и замерла, прислушиваясь. Снова тот же шепот! Нет, не сзади – вообще не понятно откуда, словно бы он доносится… отовсюду? Да еще спины словно внезапно коснулась чья-то огромная, ледяная рука.
- Perkele! – коротким выдохом выругалась экономист, чувствуя, как медленное биение сердца сменилось на быстрый, рваный ритм. Та рука, что будто коснулась спины, теперь словно бы сжала горло, превращая слово в полузадушенный писк. А голос – нет, не так: Голос все не смолкал…
Испуганные, словно барашки пены на отмелях при приближающемся шторме, метались перепуганные мысли. Стук сердца неумолчно отбивал в ушах барабанную дробь, губы стали сухими. Что же это происходит!? И наконец, словно скала, проступившая из волн, монолитом встало единственно возможное объяснение: «Сату! Эта изобретательная негодяйка с шилом в известном месте решила разбавить программу корпоратива интерактивным приключением! Наше временное обиталище еще как располагает к чему-то мистическому и таинственному, вот она и организовала нам фильм ужасов с доставкой на дом, так сказать! И если здесь голоса, то что творится в самом доме»?
Успокоив себя таким образом, сжавшаяся было, как котенок на морозе, девушка гордо развернула плечи, готова обернуться к подступающему к ней «ужасу» и… проснулась.

Замерев на миг на тонкой границе меж сновидением и явью, Каари все еще не понимала, где она и что происходит вокруг. Моргая не понимающе, она вздрогнула от холода и привидевшегося кошмара, нервно оглянувшись вокруг. Нет, это сон, это был только сон… Ее разморило на самом берегу, и она неосторожно уронила гревшийся стакан, залив пламя горелки, и интерпретировала это в сновидении как поглощенный туманом огонь. А толчок… Ну, наверное, она просто ударилась спиной о что-то. Потому что думать как-то иначе – расписаться в том, что она бредит наяву.
И все-таки было что-то не так. Словно за ней неотрывно и немигающе следил чей-то тяжелый, недобрый взгляд. И взгляд этот, похожий на зрак огромного змея, ничего хорошего не сулил. Передернувшись с отвращением от собственный ассоциаций, немного напуганная ощущением пристального внимания, Каари медленно поднялась на ноги, одернув свитер пониже. Осмотрелась испуганно:
- Кто здесь?, - негромко спросила она, не рассчитывая даже на ответ, а просто желая услышать в этой поглощающей все звуки серости, уже не кажущейся такой возвышенной, хотя бы какой-то звук. Пускай даже это будет звук ее собственного голоса.

Ответа не было. Жутко хотелось курить, чтобы успокоить расшалившиеся нервы – но ни свитер, ни колготки карманов не предусматривали. И сигареты, и зажигалка, способная хоть как-то разогнать эту мертвенную, клубящуюся стену, остались в палатке. Сглотнув, Каари отступила на пол-шага, потом еще чуть-чуть, пока не почувствовала, как за ее ногой прогибается тент. Это успокаивало. Наверное – по крайней мере, хотелось в это верить. Оставалось только опуститься вниз, быстро-быстро раскрыть вход и нырнуть внутрь. А там – короткое жужжание молнии, и она отгородится от всего непонятного снаружи. И даже, черт с ними, с правилами, покурит прямо внутри и прекратит себе придумывать Бог весть что.
Подняв сжатую в кулачок ручку, экономист нервно прикусила палец и поняла, что внутри что-то зажато. Это был окурок. Тот окурок, что она спрятала в руке – еще тогда, во сне…

Затишье. Самое страшное это затишье. Островок, где ты спрятался, окружен со всех сторон тишиной и неизвестно, с какой стороны появится звук, где порвется безмолвие, обезоруживая спрятавшегося. Тишина была гуще тумана, они спелись, воссоединились, нашли жертву и медленно подбирались к ней, не торопясь, имея в запасе всю ночь.

Страшно знать, что рядом кто-то есть и не видеть его. Страшно, что вот-вот его голос прорвет палатку, словно острый нож. Нервы натянуты и дрожат, болит прикушенный палец, стук сердца отдается в месте укуса. А тишина всё длится и длится, заставляя поверить, что всё хорошо. Никто не придет. Спи, Каари, всё хорошо.

Сколько прошло времени и прошло ли, было совершенно неясно. Только ритм сердца вернулся к прежнему спокойствию, а в голове даже появились мысли, что пора бы прилечь да выспаться хорошенько.
Луна наконец появилась в полной своей красоте, словно фонарь вдруг включился. Значит, и туман скоро уйдет. Обязательно уйдет. Каари вспомнила, что сегодня полнолуние и даже связала с ним примету. Совсем недавно одна из коллег говорила, что при полной луне сердце места себе найти не может. Так или иначе, кажется, примета сбывалась.

Тень возникла внезапно, появилась в полной тишине, и остановилась справа от палатки. Она стояла безмолвно, Каари видела очертания женской фигуры: упругую грудь, покатые бедра, длинные волосы, словно та, что пришла из тумана, была без одежды.
- Теплая, живая, - вновь послушался шёпот. Он раздавался у Каари в голове. – Я тоже хочу быть живой, – ненависть пополам с горечью густой волной заползли в невидимые глазу щели в швах палатки, словно газ, которым травили солдат во время Первой Мировой. Каари вдруг затошнило, а в ногах появилась слабость. Вспомнилось, как отец про болотные газы рассказывал. Мозг метался, как зверек в клетке, отчаянно подыскивая логичное объяснение происходящему.
- Я отниму у тебя твою жизнь, Каааааари.

Женщина увидела, как тень принялась таять, дав обещание. Сначала исчезли руки, затем голова, грудь, и со вздохом растаяло юное тело, оставив только неприятное послевкусие, ничем не истребимое, усугублялось оно тем, что голос еще звучал в голове, ни на что не похожий, протяжный, с каким-то будто бы акцентом.

Только спустя несколько минут, когда сердцебиение вновь стало ровным, Каари поняла - тень говорила с ней на древнем племенном диалекте суоми, который безусловно уже нигде не звучит.

Смешно, наверное, прятаться от непонятного за тонкими стенами палатки и верить, что они тебя защитят. Это все равно что, оказавшись на страпелях под сходящим на воду кораблем, прикрываться бумажкой с заготовленной хвалебной речью. И все-таки это укрытие, такое ненадежное и эфемерное, внушало некую уверенность – ведь это была ее палатка, а значит, ее дом, в котором, как известно, и стены помогают. Ведь, в конце концов, помощь психологическая ничуть не меньше важна, чем помощь физическая, верно? Потому что иначе просто ни в чем нет никакого смысла.
Забравшись в кокон спальника, Каари покрутилась немного, пытаясь устроиться поудобнее и поминутно вздрагивая от каждого резкого шороха снаружи: а вдруг снова раздастся этот непонятный, пугающий голос. Но снаружи было тихо: молчали даже коллеги, хотя от выпивших на корпоративе гостей можно и даже дóлжно было бы ожидать шума. Но нет, над берегом затянутого густой пеленой озерца повисла тишина, не менее густая, чем туман. И это странное, непонятное молчание, поглощающее все звуки окрест, пугало не меньше голоса. Девушка страшилась услышать непонятные слова снова, но не меньше страшилась она и тишины.
Можно было бы включить на телефоне веселую музыку, можно было бы кому-нибудь позвонить и начать болтать обо всем и ни о чем, можно было бы, наконец, одеться и найти хоть кого-то, кто готов к гулянке до утра в компании одной отдельно взятой коллеги. Господи, да можно было бы с ночным дежурным гонять до утра чаи под предлогом бессонницы! Можно было: но это почему-то казалось еще более пугающим, словно она этим вмешается в естественных ход вещей, что приведет, в свою очередь, к самым пагубным последствиям. Экономист понимала, что для постороннего подобные рассуждения звучали бы глупо: но тому, кто не стоял с ней на исчезающем в тумане островке земли, этого не понять.

Сняв очки и убрав их в кармашек, Каари по задумчиво взъерошила пятерней волосы и попыталась мыслить логически. Но, увы, толи усталость брала свое, толи она перенервничала, но ничего рационального в голову не приходило. Оставалось только смежить веки и погрузиться в объятия Морфея – сон лечит все глупые головы.
Но как экономист на старалась уснуть, а все никак не получалось. Слишком много тревожного случилось, слишком было тихо вокруг. «Как в склепе» - услужливо подсказал внутренний голос, заставив девушку поежиться от таких ассоциаций и почти с физической болью вспомнить тот леденящий порыв ветра, что ударил ей в спину.

Опять хотелось курить, хотелось кофе. И если первое было реально, то за горелкой и кружкой она бы не выглянула бы наружу за все золото мира. Потерев кулачками глаза и поморщившись от саднящего пальца – перестаралась, jumalauta, - Каари на ощупь вытащила пачку и зажигалку. Раз щелкнул кремень – не работает, другой – только искры посыпались. Спина девушки покрылась холодным потом: на фоне всего произошедшего неработающая зажигалка пугала не хуже, чем монстр из фильмов ужасов. Наконец после нескольких остервенело-испуганных попыток тьму палатки разогнал маленький, у самого основания, огонек.
Блаженно закурив, несчастная жертва собственных страхов нервно рассмеялась: «Ох и глупая же я! Напридумывала себе невесть что, и теперь дрожу как осиновый лист от каждой мелочи! Зажигалка отсырела, да и газ почти закончился – вон огонек какой маленький, а я уже представила себе мистическую силу темного злого колдовства, поглотившего любое тепло и свет»! С наслаждением вдыхая тяжелый дым, блаженно зажмурившаяся Каари чувствовала себя как никогда уверенной, и посмеивалась над собственной опасливостью, в красках представляя, как она потом будет делиться с подругами этой уж-жасно ж-жуткой историей.

Но вот последний раз моргнул и потух огонек сигареты. А на вторую уже не было газа. Закрыв глаза, улыбающаяся девушка попробовала уснуть, но вернувшаяся тьма словно бы восстановила все страхи, и даже вышедший, наконец, серебристый диск луны был не в состоянии справиться с ними. А средств бороться уже не было – напиться разве что. Оставалось только маяться в надежде, что усталость возьмет свое, и она провалится в сон – пускай пустой, пускай без сновидений, какой угодно, даже кошмар – только бы не ушло это тягостное бремя на душе.
Каари в сотый раз прокручивала в мозгу ситуацию, снова и ругала себя за то, что решила поддержать не нужный ей «командный дух» и уже было начала ощущать, как на мягких кошачьих лапках подступает дремота, как подняла голову тревога и внезапно острое – ножом под бок – ощущение чужого взгляда. Тяжелого, недоброго, давящего и заставляющего глубже зарыться в спальник: будто спрятавшись, она окажется в безопасности.
Был только один способ убедиться, что это расшалившееся воображение сыграло с ней дурную шутку. И Каари открыла глаза.

…Она стояла у палатки, неподвижная, поразительно четкая в лунном свете и, вместе с тем, словно укутанная в покрывало ночи – набросок тушью, не более того. Обнаженная, грациозная – первой мыслью Каари было: «красивая… эх, а я уже так не решилась бы…». А вслед за нею вдогонку пришла вторая: «Это кому еще я потребовалась? Ох, вот честно, если это Сату решила, что оздоровительные купания нагишом в лунном свете – это прекрасная идея; то я не удивлюсь, вот ни сколечки! И все-таки, это кто у нас такая видная и смелая»? Каари уже было хотела спросить, кто пришел и зачем будит почти уснувшую коллегу, и даже начала говорить: - Прости… - как раздался все тот же шепот, от мыслей о котором она только что бежала.

И без того не отличающаяся здоровым румянцем, девушка еще больше побледнела, вцепившись в ворот свитера как в последнюю надежду. Сейчас никаких мыслей о розыгрыше уже не осталось – слишком все было реально. Да к тому же тихий голосок на задворках сознания напомнил, что она сейчас без очков, и с ее зрением по всем правилам должна видеть эту фигуру размыто и нечетко, а та выглядит явнее явного. К тому же этот шепот, будь он проклят, раздавался – Каари готова была поклясться – у нее в голове!
Несчастная экономист почувствовала, как ее мутит, как дрожат мелкой дрожью пальцы, как преступная слабость охватывает все члены – словно она на тренажерах переработала. Но все это можно бы было пережить, если бы не страшные слова. Ужас сжал горло в своих объятиях, и сама попытка произнести хоть слово в ответ уже причиняла нестерпимую боль. Каари слушала таинственную фигуру, явившуюся словно из иного мира, и чувствовала, как по щекам бегут крупные дорожки непрошенных слез, совершенно не приносящих облегчения.

С последним обещанием тень растаяла, как… как туман. Это сравнение сразу сделало ее еще более пугающей, заставляя вспомнить самые старые сказки о Хозяйке Туманов. Сжавшаяся в комочек Каари ничего не могла с собой поделать, она только заходилась в беззвучных рыданиях и чувствовала колотящую ее крупную дрожь от смертного холода, поселившегося где-то в сердце. Она кричала – но не звука не вырывалось наружу. Она до боли вживалась в колени – но никакая физическая боль не способна была перебить появление фигуры.
Бедняжка не знала, сколько она так билась в молчаливой истерике: десять минут, час, два? Но рано или поздно всему приходит конец, и слезам тоже. Высушенная, опустошенная девушка наконец начала успокаиваться.

Трусихой она все-таки не была, и дурочкой тоже – иначе не заняла бы ту должность, где сейчас трудится. И как бы ее не хотелось спрятаться от кошмара, или забыть его, как страшный сон, а что-то предпринять было надо. Впрочем, может, в ней наконец прорезался sisu, позволяющий гордым детям озерного края противостоять любым невзгодам?
Пытаясь рассмотреть слова Неизвестной (так экономист предпочла именовать ночную гостью, опасаясь даже мысленно назвать ее так, как предположила в первый раз) с разных ракурсов, Каари все возвращалась мысленно к одному слову: «теплая». Живая, убью – все это производное. В первую очередь этой нужно тепло: все прочее – от зависти. А как согреть ту, что жаждет тепла, и самой остаться в живых? Кормить ее парной человечинкой, выступая в роли основного блюда, блондинке почему-то не хотелось. От этой мысли «почему-то не хочется», Каари почувствовала, как ее распирает истерический смех – такими темпами и с ума недолго сойти!
Ладно, пошутили и хватит. Что это не выход, понятно и так. Вот только других вариантов, кроме как согреть своим теплом и объятиями, у девушки не было: ну не подсовывать же неизвестной вместо себя еще кого-то? Спасибо Эльзе, мысль об этом не пугала – эх, знала бы любительница экстремального отдыха, в каком контексте малышка Рина будет рассматривать ее «уроки»! Вариант выглядел, конечно, несусветной глупостью, но, может, этого будет достаточно хотя бы для того, чтобы отсрочить убийство? Правда, для этого следовало найти в себе силы сказать хоть слово при новом появлении гостьи – а в том, что оно будет, Каари уже не сомневалась.

Но был еще один вариант. Если самостоятельно не справляешься, что надо делать? Правильно: попросить о помощи того, кто знает и может! Зря они, что ли, в веселые студенческие годы с Ауророй занимались великой и могучей «магией»? Подруга, в отличие от нее, свои увлечения вроде не оставила – вот пускай теперь и отдувается! Оставалось только найти телефон и позвонить «колдунье» - и плевать, что сейчас глубокая ночь, вдруг Неизвестная решит исполнить угрозу сегодня же?
А завтра, пропади оно все пропадом, она поедет домой, вон из этого чертова Наантали, подальше от озер и туманов с их Хозяйками, ото всей мистики и ужаса! Лучше она будет жить тихой жизнью нелюдимой затворницы, чем еще раз даст себя втянуть в подобное «развлечение»! Но это пока что только проект, а задаче сейчас – позвонить. А обо всем прочем, как говорила героиня известной книги: «Я подумаю об этом завтра».

Вместе с тенью исчезло и мрачное предчувствие беды, присутствия чего-то тягостного, горького, безрадостного совсем близко, всего лишь по ту сторону палатки.
Однако мышцы всё еще держали удар, напрягалась челюсть, зубы и кулаки оставались сжатыми, пальцы не слушались, набирая номер.
В глухой тишине медленно отступал туман, а в трубке раздавались такие знакомые, приятные гудки. Сигналы из мира живых.

Аурору пришлось набирать дважды. Час перевалил далеко за полночь и она наверняка спала.
- Да? Кто это? - без обиняков задала вопрос подруга. Оно и понятно - будучи разбуженным посреди ночи, сразу желаешь знать, кто посмел (имя, назовите имя!) это сделать. Голос был сонный, но такой родной. Особенно посреди стылого неласкового леса.
Собственный голос казался чужим, словно Каари год соблюдала обет молчания.

- Девушка, вы ошиблись номером, - послышалось в ответ холодное, словно туман и не думал уходить, а вместо палатки теперь принялся медленно вползать уже в ее жизнь.
- Не знаю никакой Каари, - напоследок отрезала Аурора и положила трубку.

  Не бывает атеистов в окопах под огнем. Не бывает тех, кто не верит в сверхъестественное после того, как столкнется с ним лицом к лицу. Когда-то раньше Каари верила и в магию, и в мистику: верила непосредственной, воздушной, почти детской верой в чудеса. Потом за невыносимой легкостью бытия, под давлением быта и «серьезной взрослой жизни» вера эта ушла, оставив за собой лишь память о молодых забавах. Но теперь, после визита ночной гостьи, старая вера вновь подняла свою голову: но теперь гротескную, искаженную, пугающую. Что было веселой игрой в далекие годы, стало ужасающей реальностью сейчас.

  Сколько надежды, сколько трепещущего ожидания она закладывала в этот звонок! Как испуганный ребенок, скрывающийся от ночных видений под одеялом в кровати родителей, так и она пыталась укрыться от страшных слов за знаниями Ауроры, надеялась получить совет и инструкцию, как можно спастись и потом забыть обо всем, как о кошмарном сне. Все бесполезно. Девушка боялась даже представить, что случилось, раз подруга не узнает ни ее голоса, ни ее номера – ведь в то, что это было лишь следствием раздражения от ночного звонка, веры не было ни на грош. Разум заполняли жестокие призраки мыслей о том, что она выйдет из палатки чуждая, позабытая всеми. Вмиг она лишится семьи и друзей, дома и работы, останется одна, сиротливая в вычеркнувшем ее из списка живых мире.

  С недоумением и исказившей лицо злобой она, перепуганная до самых темных глубин души, смотрела на телефон, чувствуя, как холодит пальцы мертвый кусок металла, словно насмехающийся над ней. Пересохшие губы Каари шевелились, силясь произнести хоть что-то, но в звучащем на самом краю слуха шепоте слышились только сдавленные ругательства. Сейчас она снова позвонит этой дуре, колдунье недоделанной, подруге предательской, и выскажет все! Или позвонит Эльзе и попросит приехать и забрать ее отсюда! Или, наоборот, попросит ее приехать к Ауроре и популярно объяснить, что с подружками так не поступают! Или нет – сначала позвонит маме и убедится, что ее дома помнят, любят и ждут!
  Страшно. Безумно страшно удостовериться в самых жутких опасениях. Чертовски больно слышать от подруги «я тебя не знаю». От слов Ауроры спазмы сдавили горло, и каждый прерывистый вздох давался с трудом. Музыка паники и жалости к самой себе достигла крещендо: и прорвалась в мир молчаливыми, крупными слезами. Каари, не глядя, отшвырнула в сторону бесполезный телефон и обхватила дрожащие плечи руками, пытаясь хоть как-то успокоиться. Злые слезы градом лились под тонкие подвывания, и от осознания того, что жизнь, раньше похожая на крем, теперь напоминает крематорий, становилось только хуже.

  Кусая губы в бессильной попытке успокоиться, экономист страстно хотела выйти на воздух и, найдя хоть кого-то, убедиться, что она еще не совсем потерялась в том страхе, что породила Неизвестная. Туман отступил, словно бы нехотя, и из-под него проступила мокрая трава, трава, по которой можно выйти к людям.
  Зубы еще отбивали чечетку, а разум уже пытался вытащить из глубины души sisu. Глупая надежда, что им обладает любой финн, и с его помощью сможет преодолеть все трудности – а значит, и она тоже сумеет. Все тщетно – но сидеть, отрезанной от жизни тонкой тканую палатки, слишком страшно. Надо действовать: хоть как-нибудь, но действовать. Только не впадать в апатичную меланхолию и смиренно ждать, пока ночная гостья исполнит свою угрозу. Пора цыпленку расколоть скорлупу.

  Вытерев кулачками зареванные глаза, Каари, наконец, поднялась на колени и двинулась к выходу из палатки. Первый «шаг», если, конечно, такой способ передвижения можно назвать шагами, был тяжек: словно свинцовые гири страха висели на ногах. Но второй уже дался проще. Вот и холод «молнии» в пальцах. Нервно выдохнув, девушка повела замочек вниз, своими руками разрушая последнюю преграду между собой и Той, что пришла в тумане. Новый шажок уже легче отражения неба в бензиновой луже, и влечет за пределы «домашней крепости». Надо пытаться, надо сопротивляться. Кому нужно это «надо» - неизвестно, но блондинка уже захвачена порывом выбраться на свободу.

  В конце концов, иногда отчаяться и решиться – это одно и то же, не правда ли?

Мягкая, чуть влажная трава робко коснулась ног, словно ободряя.

Тихий говор цикад не нарушал никакой шум извне. Лишь услышав движение, они настороженно смолкли.

Туман таял, как и воспоминание о встрече с чем-то необъяснимым. Никаких улик, никаких подозреваемых. Никого.

Даже коллег не слышно. Несколько палаток потонули в тишине и только полная луна строго следила за Каари с неба. Облака больше не душили ее в объятиях, искусственное освещение на посягало на ее права. Луна смотрела на Каари с усмешкой и миллионы звезд сверкали словно по ее указке, как маленькие прожекторы, не оставляя надежды на то, чтобы спрятаться среди деревьев.
Поверхность озера была гладкой, послушно отражала луну и ее маленьких воинов в сияющих доспехах.

Идеальная ночь.

Романтика и благодать.

Ничего не предвещает и доли того ужаса, что случился с Каари минутами ранее. Или всё же не случился? Во всяком случае следов нет, трава не примята. Лишь палатка покрылась инеем с той стороны, где стояла ночная гостья. Но, может, совпадение?

Игры уставшего разума? Чья-то изощренная шутка? Кошмарный сон? Как проверить?

  Холод травы под ногами, холодный ветерок, коснувшийся разгоряченной кожи – «а ведь я даже не одета, как бы не простыть», мягкостью лебяжьего крыла мелькнула на краю сознания мысль, чтобы быстро угаснуть. Вокруг только тишина и спокойствие, словно и не было кошмара, наверняка стоившего ей пары седых волос. Идиллия. Пастораль. В такое время надо гулять под ручку с понимающим мужчиной, любуясь красотами сумерек, и не думать ни о чем бренном и земном. А коли подобного спутника рядом нет, то хотя бы укутаться потеплее и с кружкой горячего кофе смотреть на звездное небо над головой и его отражение в воде.
  Ах, как хотелось бы, чтобы все это оказалось страшным сном, ночным кошмаром, вызванным накопившейся усталостью, легшей поверх впечатлений от нового места и легкого опьянения! Как хорошо было бы списать се на излишнюю впечатлительность и отбросить от себя, как бесполезный окурок! Но слишком реальной была картина, слишком живыми были ощущение холода и страха, слишком сильный трепет вызывал раздающийся в сознании голос. Каари понимала, что она – не самый богатый воображением человек, и нафантазировать такой яркий и попахивающий безумием сценарий просто не сумела бы, так что проще было поверить в паранормальщину: уж лучше так, чем допустить, что она сходит с ума или предположить, что кто-то из коллег смеха ради подбросил ей в питье наркотики. «Хотя к психотерапевту по возвращении домой сходить не помешает»: мысленно поставила она себе галочку.

  Опасливо оглянувшись, экономист с затаенным страхом ожидала увидеть ночную гостью или какой-то оставленный ей знак, но все вокруг свидетельствовало только о тихой и обычной ночи. Распрямив согбенные плечи, девушка попыталась победно улыбнуться сама себе, но поняв, насколько жалко у нее это выходит, решила, что лучше уж оставаться серьезной.
  Оставаться в палатке в опасной близости от озера она больше не собиралась, да и курить хотелось просто зверски: за то, чтобы немедленно обрести зажигалку или спички, она готова была бы заплатить евро сто, не меньше. Вот только продавцов рядом не было, а будить соседей было немного страшновато, да и стыдно. Так что самым разумным вариантом представлялось добраться до машины, где в бардачке наверняка лежит пара-другая зажигалок и початый блок сигарет, а потом присоседиться до утра к ночному администратору или тем коллегам, кто считает что ночь – кутежу не помеха. Бог с ней, с палаткой, до утра постоит, а потом, когда взойдет солнце и все проснутся, можно будет ее собрать по-быстрому и свалить из этого чертова места, чтобы никогда в него не возвращаться и даже близко не приближаться, от греха подальше.

  Приободренная такими мыслями, блондинка занырнула обратно в палатку, где стала быстро одеваться: не до красоты сейчас, главное – добраться до «сарайчика», а там уже масштабы машины позволят привести себя в надлежащий вид. Главное – не забыть разные необходимые мелочи и проверить наличие в сумочке автомобильных ключей и кошелька. Ах да, еще и телефон не забыть!
  Все еще подрагивающие пальцы слушались плохо, но с грехом пополам Каарина смогла одеться, обуться и собраться. Вновь выбравшись наружу, она забросила внутрь палатки многострадальную горелку и, бросив последний взгляд на ставшую пугающей гладь озера, поспешила к машине. Но не пройдя и пары шагов, экономист поняла, что не помнит, застегнула ли она молнию на входе. Проверить было делом недолгим, зато можно будет не волноваться.

  Но стоило Каари повернуться, она почувствовала, как ноги словно примерзли к земле, а волосики на шее стали дыбом, словно наэлектризованные. С той стороны, откуда явилась Неизвестная, вся ткань была покрыта изморозью, словно бы вокруг стояла легкая зима. И сердце испуганно забилось, словно желало вырваться через клеть ребер, и птицей в силках рефреном зазвучала мысль: «Значит, это и вправду не привиделось! Значит, она и в самом деле приходила за мной»! Всякие идеи о том, чтобы проверить палатку, мигом поглотил туман тревожного страха – теперь блондинка не приблизилась бы к своему временному обиталищу даже за все сокровища царя Соломона, даже ради зажигалки. Нет, ни за что! Только когда станет светло и вокруг будут нормальные люди из плоти и крови, общающиеся посредством слов, а не мыслей, и не горящих желанием зачем-то ее убить.
  Не сорвавшийся крик застыл в горле комом и девушка судорожно сглотнула, спиной вперед на несколько шагов отойдя от осажденной мистически-непонятным противником «своей крепости». А вокруг продолжала царить безмятежная тишь, пугающая все больше и больше. Ничья холодная рука не легла ей на плечо, ничей мертвенный голос на древнем наречии не прогремел в мозгу. Сделав еще несколько шагов, не спускающая глаз с покрытой инеем ткани Каарина убедила себя, что ничего страшного от того, что она сейчас развернется, не произойдет.

  Так и оказалось: никакого удара в спину не последовало. Но это не было поводом остановиться и подождать новых неприятностей на свою голову, как и не было поводом сменить шаг на вальяжно неторопливый. Испуганно поджав губы и прерывисто дыша, периодически мелко вздрагивающая девушка поспешила к машине, теребя пальцами ключи от сарайчика и простенький потертый кожаный брелок с эмблемой финского ВМФ, оставшийся еще от брата. Торопясь к спасительным дверям авто, Каарина еле сдерживалась, чтоб не сорваться на бег, понимая, как это глупо будет выглядеть со стороны, и одновременно опасаясь подвернуть по темноте ногу.

Память - хитрая штука. В ее закоулках прячется слишком много сюрпризов. В ее темных подвалах не найти нужного, но всегда отыщется что-то некстати грустное, совсем забытое и даже покрытое пушистым слоем пыли.

Последний взгляд на палатку, украдкой через плечо - проверить, нет ли преследователей - был вознагражден сполна. Одинокое, брошенное хозяйкой пристанище, светилось во тьме ночной, будто флаг сдающегося на милость небес.
Других палаток не было. Слились с темнотой? Растворились в сыром промозглом воздухе? Может, и не было их никогда?

Впрочем, если палатки еще и могли привидеться или скрыться в ночи, словно ожившие создания, желающие спрятаться от глаз людских, то автомобиль у Каари точно был. Тем не менее, поиски его заняли едва ли не полчаса, хотя, возможно, это страх умножил время, проведенное за исследование парковки, минимум на пять.
Машины не было. Угонщики, если они существовали, должно быть были большими затейниками, если вот так экзотически отвлекали девушку, чтобы всего-навсего уехать на ее авто.

Оценить их старания Каари не довелось - ее внимание забрало кое-что поважнее: парковки тоже не было. Как и прочих машин. В доме, где остановилась большая часть коллег, не горел свет, не гремела музыка, зато вокруг раскинулся восхитительный сад, которого накануне днем девушка не заметила вовсе. Целый роскошный сад. Каменная дорожка, по обе стороны которой розовые кусты. Звездное небо. Исчезающая асфальтово-нефтяная цивилизация. Память, что ты творишь?!

Массивная дверь, запертая и нелюдимая, сотряслась от ударов кулаком. Ни дверного звонка, ни домофона не было. Дом отвечал сонной тишиной снова и снова, однако чуть позже раздались шаги, не слишком торопливые, судя по звуку - недовольные и оттого будто бы звучавшие громче обычного, словно воспроизводивший их человек пытался отпугнуть ими свой страх.
- Кто пожаловал? - скрипучий старческий голос. Ночной сторож?

Дверь чуть приоткрылась. Высокий и статный пожилой мужчина держал в руке свечу в латунном подсвечнике весьма изящной работы, в форме лилии на мясистой ножке. Поразительно, как такие неважные детали сразу оседают в памяти, а лицо этого человека никак не всплывает в ней на поверхность.
Он вглядывался во тьму, ослепленный светом собственной свечи. Зато Каари представилось возможным разглядеть его и запомнить. Камзол, застегнутый почти на все пуговицы. Темные панталоны. Военная выправка. Костюм века девятнадцатого, выговор тоже. Суровый взгляд в современном двадцать первом однозначно примут за оскорбление или вызов.

Увидев перед собой девушку, он чуть отпрянул.
- Сударыня, как вы здесь оказались? Где ваш экипаж иль лошадь? - голос стал чуть мягче, но подозрения в нем не убавилось. Сторож в камзоле старался разглядеть за ее плечом транспорт и не верил своим глазам, как и Каари минутами ранее - транспорта не наблюдалось от слова "совсем".

  Уходя - уходи. Каари уже не раз отрезала все прошлое, никогда боле к нему не возвращаясь и не сожалея. Но тогда это были люди – приятели да знакомые, а сейчас: родная и уютная палаточка. И ее было куда как жальче, чем всех тех людей, что мелькнул на горизонте ее бытия и исчез жальче даже, чем тех, кто подобрался слишком близко, но потом все равно был отправлен в бесконечные лабиринты памяти, чтобы быть запертым в одной из множества комнат с надписью «Прошлое». Ведь с этой, казалось бы, обыкновенной вещью связано столько прекрасных воспоминаний! Закрой глаза, постарайся отрешиться от действительности – и рядом брат, подруги, вокруг прекрасные пейзажи, мир и покой, нега ясного рассвета и приятная усталость под бесчисленной россыпью серебряных гвоздиков звезд.
  Одно утешало – никуда палатка не убежит, да и люди вокруг сплошь приличные. Никуда маленький переносной домик, до боли родной, не денется и не убежит. Даже эта ночная гостья (Господь мой Бог, защити!) ничего ей не сделает: пугающей особе нужна она, а не ее вещи. В конце концов, расставание на время – это не расставание: ведь и раньше палатка могла долго лежать в машине, ожидая своего часа, и никакой тоски не было. А сейчас это просто говорят расстроенные нервы, вот и все.

  Подобные мысли, хотя и не успокоили девушку, но хоть немного приободрили ее, так что даже осознание того, что иных палаток на берегу нет, не испугало Каарину. Нет и нет, ночь же – просто не увидела их. А вот исчезновение «Сарайчика» беспокоило куда больше, если не сказать пугало. То, что недалекая парковка попросту исчезла вместе со всеми машинами, просто выходило за грани разумного! Блондинка, вопреки расхожим шуткам, не была полным профаном в ориентировании на местности: походы, путешествия и охота прививают умение отслеживать дорогу и запоминать хотя бы приблизительное направление. Нервничающая экономист, чьи движения уже стали испуганно-резкими, металась из стороны в сторону, пытаясь уже обнаружить если не авто, то хотя бы кемпинг, но все было бесполезно.
  Оставалось только сдаться и опустить руки и, признав свое поражение, отправиться к отелю. Молчаливая темнота шумного и яркого, когда она покидала здание, немного царапнуло по быстро колотящемуся сердцу, но незадачливая автовладелица предпочла закрыть на это глаза, предпочтя предположить, что коллеги оказались слабоваты и не осилили всенощный праздник. «Эх, тоже мне, тюремные обитатели! Детский сад, perkele! Посмотрели бы они, как отдыхают портовые служащие!». Шутка, сказанная скорее чтоб приободрить себя, прозвучала жалко и слабо, и она замолчала, страшась своего такого одинокого голоса в пустом… парке?

  Верная память, способная представить хозяйке статистику колебаний поставки различных грузов за последние пять лет и технические характеристики большинства крупнейших судов, пасовала перед этим нежным и очаровательным зрелищем, отказываясь подтверждать его наличие. Мистика какая-то! По спине от холода ли, от страха ли пробежали мелкие, колкие мурашки. Страх превращался в ужас, и несчастная так быстро, как только могла, поспешила к двери, безуспешно пытаясь уверить себя, что в поисках машины обошла дом с другой стороны, поэтому не может ничего узнать.
  Краткая и яркая, как вспышка сверхновой, радость от услышанного человеческого голоса мигом сменилась еще большим страхом, когда она узрела вопрошавшего. Дрожащие ноги подкашивались, и просто удержаться на ногах становилось непростой задачей. Каари и так никогда не была душой компании, и не особо-то умела поддерживать беседу в малознакомыми людьми, предпочитая им книги или, когда подросла, документы. Но сейчас, как бы испугана она не была, было ясно, что отмалчиваться – худший вариант. Но вот что сказать суровому старику, оставалось загадкой. Да и слов-то не было, так что все, на что оказалась способна сжавшаяся в испуге блондинка, уложилось в тихое, похожее писк:
  - Э-э-э…

  Разум, привыкший к спокойному и обстоятельному анализу, метался вспугнутой птицей. Будучи уроженкой своего времени, девушка, конечно же, знала истории о попаданцах, но вот признать, что она оказалась одной из них… Это уже не мистика и не чертовщина, это уже сумасшествие и клиника! Вот только того, что человек был одет в старинные одежды и освещал себе дорогу огнем, это не изменяло.
  «Может, здесь вечерние посиделки исторических реконструкторов? Или продолжение корпоратива в антураже прошлых веков? Ну не может, не может это быть прошлое! А если все-таки… Нельзя молчать. И нельзя говорить правды. И прикидываться, что я его современница, тоже нельзя: а ну как это просто одежда такая, и все? Господи, а я еще и одета по реалиям его времени неподобающе. Да и безлошадная опять же… Во что же я вляпалась!?»

  Страх набатом бил в висках, принося с собой слабость. Рождающиеся в мозгу опасения вызывали одно желание – бежать как можно дальше. И, наверное, если бы не угроза попасться в руки Неизвестной, Каари бы так и сделала. Но ужас перед туманной гостьей был куда гуще и осязаемее, чем перед стариком из прошлого. Бледная, дрожащая, экономист постаралась ответить правду, сказав это по-возможности так, что подошло бы в любом веке, откуда бы этот призрак прошлого не явился:
  - Я… Я н-не знаю, сударь. – короткий всхлип. – Мы стояли неподалеку от Лоухисаари, я вышла… Я не понимаю, где я оказалась. И своих найти не могу. Мне привиделось в ночи, что ко мне явилось…

  Слова и доводы закончились, а сказанное звучало слишком неубедительно. Современник бы, может, еще поверил бы, позвонил бы в полицию, но житель прошлого вряд ли. А ну как она разбойница? Оставалось одно, последнее средство. Закрыть глаза и прекратить удерживать себя в вертикальном положении, позволив телу упасть. Каарина раньше никогда не играла в «ах, я сомлела», но надеялась, что так у нее больше шансов попасть в дом – если мужчина, как надеялась она, поведется. Главное – скорее оказаться отделенной от туманной девы крепкими стенами и дождаться утра, а там уже видно будет, прошлое это или нет и что ей делать.

- Сударыня! Да как же это... - захлопотал ночной сторож, он же дворецкий, над телом обмякшей Каари. Изумился ли он одеянию незнакомки, было неизвестно и в темноте незаметно, но в реакции ему было не занимать - легко подхватив девушку, он стремительно отнес ту в гостиную и устроил на оттоманке. Судя по размерам и спинке с одной стороны, это была именно она. В комнате было весьма прохладно, даже промозгло, сыро и неуютно, словно в ней никто никогда не бывал. Однако мебель не была покрыта чехлами, а от огромного камина тянуло ароматом недавно потухшего очага, горелого дерева и чего-то приятно-сладкого.

Когда там затеплился новый огонь, что случилось далеко не сразу, и гостиная стала принимать очертания, Каари заметила богатое убранство, относившееся не далее как к концу девятнадцатого века. Вся мебель, включавшая несколько стульев с витыми ножками, большое кресло, развернутое к камину, журнальный столик, собственно кушетка, на которой возлежала сомлевшая сударыня Каари, пианино с открытой крышкой, будто совсем недавно на нем играли, канделябры встроенные прямо над клавишами, застекленный шкаф, портреты на стенах в овальных рамках, выполненные акварелью – всё блестело лаком, словно убранство только что привезли из музея. А может здесь и был музей и тогда все в порядке. Тогда…

- Вот она, господин, - сказал дворецкий, которого язык больше не поворачивался назвать сторожем. В комнату поспешно вошел мужчина. Он был одет, так словно только что вернулся с прогулки, на вид еще очень молод, но выражение лица говорило о том, что он скорее всего живет не слишком беспечно. Тревога, с которой он оглядел незнакомку, а потом слегка отшатнулся, вмиг побледнев, совершенно ясно сказала Каари, что чай с плюшками они будут пить много позже.
- Каари? - только и произнес он, хватаясь за дверной косяк и отступая.

  Слабость, что изобразила она, если и была наигранной, то лишь на малую толику. Долгая дорога, не самый веселый корпоратив как начало тягот, до жути реальные ночные кошмары, что, кажется, действительно происходили наяву, недвусмысленная угроза жизни, и как финал всего – незаметный и сделанный невесть когда шаг, что отделил ее от прежней, неважно уже, хорошей или дурной жизни, и привел толи в прошлое, толи в альтернативную реальность: все это легло на хрупкие плечи Каари, никогда не бывшей боевитой и спокойно сносящей удары судьбы, тяжким грузом. Обессилевшая, усталая и физически, и морально девушка и впрямь была готова свалиться в изнеможении, и искусственное падение только повлекло за собой еще большую слабость, только и ждавшую момента, чтобы прорасти наружу.
  Недремный цербер хозяйских покоев, или же ряженный под него, перенес несчастную в обширную комнату и ушел, оставив после себя ярко горящий камин. Опустошенная, истерзавшая себя переживаниями девушка поворотом головы проследила, как он скрылся за дверью. Мысли в голове двигались тяжко и медленно, словно сонные зимние мухи. Бодрость, на смену которой пришел адреналин испуга, сменился испившей ее до дна усталостью. В подвергшийся ярым атакам нереальной реальности разум на мягких кошачьих лапах вкралось отчаяние.

  Во всем доме не было электричества, обстановка была присуща скорее музею, чем частному владению, речь аборигена была явно устаревшей – по одному эти кирпичики нечего не значили, но вместе они складывались в недвусмысленную картину, подтверждающую самые худшие опасения. Конечно, можно было пожать плечами и предположить, что она стала жертвой какого-то розыгрыша, психологического эксперимента, но верилось в это с трудом еще большим, чем перемещение в другой универсум. После мистического появления Хозяйки тумана экономист была готова поверить в любое сверхъестественное, что случится с ней.
  Опасений добавляла и уверенность, что Неизвестная и здесь не оставит ее своим вниманием: более того, подобное «путешествие» вполне могло быть ее рук делом. Это было очень плохо: у себя дома, в свое время, она смогла бы укрыться, защититься, найти способ как справиться с пугающей посетительницей. Тут, отрезанная от всего родного и привычного, она была беззащитна.

  Говорят, убийца всегда возвращается на место преступления. Так и мысли блондинки, обойдя все грядущие опасности и трудности, вернулись к одной из целей, что она ставила себе в начале, когда не подозревающая ничего, с твердой уверенностью и надеждой на лучшее шла к машине. С кряхтением девушка поднялась на оттоманке. Посидела немного, выжидая, когда прекратится неприятное укачивающее чувство, и наконец встала на ноги, выудив на сет помятую пачку сигарет. Абсолютно бесполезная вещь, вредная для здоровья, запах которой многим не нравится. И вместе с тем – некий психологический костыль в тяжкие мгновения, когда густой дым и привычные ритмичные движения несут с собой успокоение, совершенно не связанные с содержимым белого цилиндрика. Самовнушение? Наверняка – но необходимое.
  Добравшись до камина, Каарина отколупнула щепку, весело потрескивающую маленьким ярким язычком, и подрагивающими руками и жадно закурила: взатяг, во всю силу легких, буквально втягивая в себя весь табачный дым, что могла. Сигареты хватило на несколько затяжек, после чего окурок отправился в короткий полет к огненному погребению, а курильщица сразу же задымила второй. На сей раз – вот она, живительная сила «дьяволового зелья»! – уже не спешила, а, уютно устроившись в широком мягком кресле, неторопливо смолила аромат недоступного ныне, ставшего прошлым будущего. Мыслей не было, не было никаких желаний. Приди сейчас в залу белая ночная тень, уставшая плыть против течения экономист сама добровольно бы сдалась ей, чтобы прекратить наконец все эти испытания, выпавшие на ее долю по чьей-то злой воле. Наконец и второй огонек погас, окончив свой путь как и предыдущий, а женщина так и осталась в кресле, глядя невидящими глазами в беспокойное, голодное, согревающее пламя.

  Уединение ее нарушил все тот же дворецкий. Слова его Каари пропустила мимо ушей, но когда рядом возвысилась чья-то тень, неторопливо подняла усталый взгляд на подошедшего. Красивый и видный мужчина, одетый по той же моде, что и первый встреченный в этом доме, но гораздо более богато, стильно, но при этом не кичливо. Можно было не сомневаться: по душу незваной гостьи пришел сам хозяин поместья.
  Восклицание мужчины, пораженного тем, что увидел ее, шокировало и саму Каари. Мысли, такие медленные и вялые до сего момента, заметались испуганно: «Кто он такой? Откуда он меня знает? Раз знает, значит он – мой современник? Или я просто похожа на его, жителя прошлого, знакомую? Да что же такое происходит»!? И вслед за ними взбудораженный разум стал задаваться более практичными вопросами: «Что ему сказать? Как объяснять, что я – не она? Как понять, с кем он меня спутал? Объяснить ли, что я – гостья из будущего»?
  Попытка – не пытка. Голос блондинки непроизвольно вздрогнул, когда она произнесла:
  - Простите, я ничего не помню о том, что творится вокруг, и не помню вас… - Правда же? Правда – она не знает, а значит и не помнит. – Я даже не уверена, кто я здесь. – уголки губ поползли вниз от желания расплакаться – она ведь и вправду «здесь», а все, что дорого и важно, осталось «там». – Помню только, что меня преследовали…

  «Нужно больше информации и понимания. Без исходных данных нельзя провести аналитику. Надо собраться с духом и отнестись к этому, как к динамичному планингу, зависящему от исходных вводных. Это просто финансовая задача – спрогнозировать свои слова проще, чем схему работы порта на следующий квартал. Как же жаль, что люди не столь постоянны, как цифры… Надо просто узнать подробности и решить, раскрыть ли свои карты о будущем и о Неизвестной»…

Молодой мужчина в черном, кажется, тотчас раскаялся в том, что поддался эмоциям, провел рукой по лбу, словно снимая пелену, морок или отгоняя непрошеные мысли.
- Гаспар, принесите напитки, которые помогут нашей гостье согреться, - голос дрожал и выдавал возраст незнакомца. В современной Финляндии он был бы еще в старшей школе.
Юный господин достал платок и принялся ходить по комнате вдоль камина, где уже вовсю пылал огонь. Он то и дело прикладывал платок, словно проверял, жив ли еще после такого потрясения.

- С моей стороны было непростительно вот так, - он указал на дверь, где стоял секундами ранее, - появиться и обескуражить вас. Я даже не представился и не узнал... - "ваше имя" хотел окончить он, однако фраза так и повисла в воздухе, уже готовая сорваться с языка и не сорвавшаяся.
- Барон Маннергейм к вашим услугам, - он чопорно поклонился, встав перед оттоманкой, на которой продолжала восседать Каари, - Карл Густав. Зовите меня Густав. А вы? Вы Каари, - сомнения в голосе не было и он нервным жестом запустил пятерню в длинные волосы, а затем сел напротив.

- Я прибыл сюда три дня назад. Моя сестра пропала и тетушка, которая сейчас владеет нашим фамильным поместьем, но находится в отъезде, поручила мне это дело и... да что я вас мучаю подробностями. Послушайте, моя сестра не совсем в здравом рассудке. Она с детства рисует. И когда научилась изображать лю-людей, -он сильно волновался, да так, что стал немного заикаться, - то на большинстве ее рисунков были...вы. И подпись "Каари". Мы всегда спрашивали ее полушутя: "Со...София, почему твоя Каари так странно одевается?". А она, представляете, всегда отвечала одно и то же "Спросите у нее сами, когда она прибудет".

От рассказа юношу отвлек дворецкий Гаспар, который принес то, что в его понимании, могло согреть даму. Чай, булочки, кекс, графин с вином и штоф с водкой. Последний пункт заслужил недоуменный взгляд Густава и Гаспар поспешил подкинуть поленьев в жарко пылающий камин и убраться.
Это однако немного разрядило обстановку.

- Когда умерла мама, София тоже принялась твердить о смерти. "В день, когда я умру, явится Каари". Это продолжалось несколько лет, а вот три дня назад она вышла покататься на лодке и пропала. В нашем озере невозможно утонуть, сударыня, - доверительно произнес Густав. - Да и лодкой она умеет управлять едва ли не с рождения.
- Я не знаю, что и думать, - он воздел глаза и поглядел на Каари едва ли не с мольбой, словно только она знала решение.

  Взгляд вжавшейся в кресло Каари неотступно следил за мечущимся юношей. Бледная после пережитого, вцепившаяся в кресло до побелевших костяшек, она со все возрастающим ужасом слушала слова молодого человека, все больше и больше убеждаясь, что все случившееся с ней – не сон и не кошмар, не игры неизвестных и не бред воспаленного подсознания, а самое страшное, что можно было предположить: она и вправду попала в прошлое.
  Более того – перед ней стоял во всем цветении юности никто иной, как Карл Густав Эмиль фрайхерр фон Маннергейм, еще не знающий о том, что однажды он станет Маршалом Финляндии и главой государства. Услышав имя своего визави, девушка не могла удержаться от изумленного вздоха. Более ничем, кроме все большей бледности да расширившихся в изумлении глаз, она не выдала своего удивления.

  А дальше – больше. История, о которой поведал фрайхерр фон Маннергейм (дочь и внучка офицеров, госпожа Вальгрен даже в мыслях не была готова назвать того, кем неизменно восхищались в ее семье, по имени) казалась гротеском, безумным сюром – и от того выглядела до судорог и паники реальной. Если это так, то очерченный невесть кем круг замкнулся, и Уробурос укусил свой хвост, когда она, вместо того, чтобы занять оборону в палатке, словно в ДОТе-«миллионике», решила, что сможет найти спасение не в своей душе, а среди других людей. В коем-то разе Каарина пошла против своего «я», понадеявшись на других, а не на крепость стен своего замкнутого мирка, и поплатилась за это. Или, напротив, этот выбор спас ее? Правда покрыта туманом…
  Была ли у того Маннергейма, о котором читала экономист, пропавшая сестра, она не помнила, но так ли это было сейчас важно? Прошлое или параллельный мир – да какая разница, если это не дом, а узилище, из которого нет выхода? Пускай у клетки четыре стороны света, остальное – стороны тьмы.
   А ей… Ей остается только смириться и принять как данность, что она теперь здесь. Пора принять наихудший вариант за аксиому. Если это не оправдается, если все это – постановка гениального режиссера, или этот, как там его, наркотический трип – ну что же, Каари первой посмеется над собой, а потом оторвет виновнику его слишком умную голову. Но если нет… Надо решать проблемы по мере их поступления.

  - Простите. Д-дайте мне минуту. – тихо выдавила из себя блондинка, силясь подобрать нужные слова. Благо, очень своевременно поднесли чай – возможность хоть чем-то занять себя, не ударяясь в подступающую панику. Поблагодарив юношу улыбкой, что вышла скорее жалкой, чем вежливой, девушка, проигнорировав еду, вцепилась в изящную витую ручку стакана с чаем. Руки дрожали, словно на лютом морозе, горячая жидкость выливалась через край, обжигая бледные пальцы, но Каари сейчас почти не чувствовала бол: перед ней, заслоняя собой весь мир, стоял простой и непонятный вопрос – «что делать».

  «Надо было брать блюдце», - простая бытовая мысль словно воробушек, впорхнувший в форточку разума, - «А еще лучше попросить кофе. Или сразу водки, чтобы забыться? Господи, да за что же мне такое наказание»!?

  Фрайхерр фон Маннергейм ждал от нее ответа и верил в нее. Наверняка он ждал, что девушка-с-рисунка возьмет, да и спасет его сестру. Но что могла ответить она, как объяснить? Что та, кого рисовала София – другая Каари? Что она тут ни при чем? Что не знает, что стряслось с девушкой, и не умеет воскрешать утонувших? Что ей самой нужна помощь? То есть или не договаривать, либо врать прямо в глаза? Нет. Ни на то, ни на другое больше не было сил. И Каарина, убедившись, что кроме нее и барона, в комнате больше никого нет, глухо начала:
  - Молю вас, не перебивайте меня и не сочтите безумной. Меня зовут Каарина Мария Вальгрен, и родилась я в ночь первого ноября тысяча девятьсот восемьдесят восьмого города в Турку, в независимой Финляндии. Стала экономистом. Ночевала после… пикника (так девушка решила для простоты назвать корпоратив) одна в палатке на берегу озера, когда вокруг начал клубиться странный туман, из которого выступила кто-то призрачная, жаловавшаяся на холод и решившая согреться ценой моей жизни. И это не было похоже на чью-то дурную шутку!

  Девушка подняла молящий взор на собеседника, словно пытаясь убедить его поверить в эту историю. Весь пережитой ужас, заключенный в скупые обрывочные слова, начал возвращаться, и она почувствовала, как увлажняются уголки глаз. Каари не хотела, чтобы ее видели рыдающей, и снова склонила очи долу – лишь бы не выдать себя слезами в голосе и подрагивающими плечами.
  -После угроз она исчезла, и я решила бежать от берега к людям, и оказалась здесь. А ведь в наше время никаких машин времени нет, да и в мистику давно не верят. Но вот… - при попытке печально поднять руки чай снова плеснул через край на пол, и экономист вновь замерла в прежней позе с руками, продолжающими держать так и не выпитый чай на коленях, - оно случилось, и я не знаю, что и думать. Я не помню про вашу сестру из истории – но это не показатель, я все же не ученый-историк. И я тоже не знаю, чем ей помочь. Но… Но… Я думаю, та, что приходила ко мне – я назвала ее Хозяйкой Туманов, - от этих слов блондинка вновь невольно вздрогнула, - связана с пропажей вашей сестры. Но почему она видела меня и что я могу сделать… Простите. Давайте попробуем подумать вместе, не взваливайте все это на мои плечи… Я хочу, н-но, - предательский голос все-таки подвел хозяйку, - сейчас не готова.

Надо отдать должное будущему маршалу, держался он великолепно, только щеки всё больше бледнели, а глаза, напротив, темнели. Если он и имел какое-то обидное мнение по поводу рассудка Каари, он умело это скрывал. Несколько раз Карл вскидывал взгляд, словно собирался что-то уточнить в ее рассказе, но самообладание снова не подводило и ему удавалось удержаться от банальных вопросов наподобие «Как я умру?», «Вам что-то известно о моей судьбе?», лишь однажды Каари проговорилась, вписав его имя в историю. Однако разговор о временном парадоксе юноша не поддержал, иначе неизвестно, в какие петли истории это засунуло бы их бедовые головы.

- Да, у нас тут необычные места, - уклончивый ответ, взгляд на огонь, чашка чая, оказавшаяся в руках очень вовремя. Воцарилось молчание. В такой тишине обычно рождаются планы, выводы и идеи. Но прошло какое-то время, прежде чем Карл разрушил эту иллюзию. Иногда тишина это просто тишина.
- В последние дни, с тех пор как исчезла сестра, тут и правда стоит ужасный туман, то приближается к дому, то отступает, но насовсем не рассеивается, - он в задумчивости покачал головой и вымученно улыбнулся. – Как же вам помочь? Может, если вернуть вас домой, то и сестра вернется. Нет…это же звучит так, будто я пытаюсь избавиться от вас! Ужасно невежливо с моей стороны!

Он поднялся, запустив пятерню в длинные волосы, зашагал по комнате, лоб прорезала морщина, которой там еще не должно было оказаться в силу юного возраста ее обладателя.
- Скажите, вы согласитесь искать ее со мной? Утром, когда туман немного уйдет? Может, ваше присутствие поможет. Я не хочу вас отпускать, пока эта загадка не будет решена. Да и, если все, что вы рассказали, правда, хотя это не укладывается в моей голове, то вам некуда идти, - он развел руками, показывая, что таковы обстоятельства, факты, которыми они владеют, и из них, к сожалению, ничего не понятно.
- А сейчас вас разместили бы в комнатах с видом на сад, они всегда готовы к приему гостей.

Он воззрился вопросительно, почти умоляюще в ожидании согласия.

  Молчал, переживая если не первую, то одну из первых потерь в жизни будущий Спаситель Финляндии, переживая в душе слова Каари. Молчала и девушка, мысли которой, к стыду ее, были безнадежно далеки от пропавшей сестры Густава. Пускай это и было непозволительно эгоистично, но сейчас вся она была обращена вовнутрь, в себя, пытаясь отыскать если не ответ на простой вопрос: «Почему я здесь», то хотя бы ниточку, что приведет к нему. Она всего лишь плыла по течению, лишь несколько раз в жизни позволив себе сделать важный выбор. Но не был ли тот выбор иллюзией самостоятельности – ведь спешащий на нерест лосось тоже выпрыгивает из воды, пересекая пороги, но все равно возвращается в ту же реку. Грешила ли она – если смотреть с религиозной и человеческой точки зрения? Да, и прощения не просила, готовясь за все сполна ответить, когда наступит срок. Но столь ли ее прегрешения тяжелы были? Отличалась ли она от сверстников своих, была ли иной? Скорее нет, чем да – все в границах обыденности. Так почему же, почему все случилось именно с ней?
  Нет ответа, да и не будет, наверное. Она не ученый, не мистик, не всезнающая героиня фильма. Она – всего лишь простой человек попавший в ситуацию, где не поможет ни разум, ни чувства. Она как в заблудившаяся в тумане – сравнение неприятно царапнуло сердце – и не знающая пути назад. А ведь выбираться надо, но как? Тут уже по течению не поплывешь – разобьет о камни. Остается только молчать и пытаться искать выход: вот только усталый, истерзанный разум чист, как первый снег. Ни мысли, ни идеи – руки опускаются.

  Словно в забытьи, Каарина молчала, позволяя стрелкам равнодушных часов отсчитывать ее секунды в новом мире. Стыл в руках позабытый чай. Все хрустальное, застывшее – как в царстве Снежной королевы. Но вот по гладкой холодной поверхности молчания бегут первые трещины: фрайхерр фон Маннергейм, как и подобает будущему герою, дворянину и попросту мужчине первым принял решение, разбивая словами молчание. Каари подняла на него тоскливый затуманенный взор, поначалу даже не осознав, что обращаются к ней.
  - Помочь? – каким горьким и беспомощным прозвучал этот вопрос! Экономист снова уронила голову, пряча глаза от смотрящего на нее с надеждой мужчины. Она не хотела, чтобы от нее зависела судьба другого человека, и боялась сказать и сделать хоть что-то, одновременно понимая неизбежность и протестуя против того, чтобы смириться с ней.
  - Нет, гос… Густав, это не звучит так. И невежливости никакой нет. – уголки губ поползли вниз, меняя лицо на маску печальной Коломбины. Девушка понимала, что одергивать собеседника так вот резко – верх неприличия, но сил разводить политесы не было. – Я не знаю, как это связано и почему, хотя полагаю, что все – звенья одно цепи. Просто если это два независимых события, - дернула неуверенно она плечом, - то все запутывается еще больше.

  Я… - Каари все же подняла голову и посмотрела на барона, - Я не знаю, чем помочь мне, но могу попробовать помочь вам. Это хоть что-то и хоть какая-то попытка. Что до комнаты, - голос предательски дрогнул, - я бы не хотела оставаться одна. Вдруг Она снова придет…

Чем больше оптимизма и уверенности в победе, тем тяжелее катастрофа для того, кто уже посчитал трудности преодолёнными, а противника разбитым. (Карл Густав Эмиль Маннергейм)

О да, именно такой Карл сейчас был перед ней. Не давал надежд, не обещал спасения, даже поиски сестры отложил до утра. Он верил в лучшее, но не потрясал кулаками. Он хотел помочь, но не исторгал мотивационных речей, подталкивая Каари к зыбкой победе на невидимом горизонте.
Единственное, на что он не сразу решился ответить и позволил себе воззриться на женщину, широко округлив глаза и даже не скрывая своего удивления, так это её самое последнее откровение:

- И что прикажете с вами делать? - Карл Густав впервые улыбнулся искренне, непринужденно, и его лицо совершенно преобразилось. Взгляд стал безмятежен на доли секунды. Он стал совсем юн, точно школьник - разве он может что-то решить?! Да ему самом у нужна помощь.
Но потом сосредоточенность вернулась и юный Маннергейм предложил:
- Тогда пойдемте сейчас. Сдается мне, спать в этом доме никто уже не сможет. Что касается меня, позвольте сказать, что я не верю во всю эту...магию, - по скривившемуся в брезгливой гримасе можно было предположить, что он хотел сказать "чепуха", - и потому не боюсь встречи ни с кем и ни с чем, кроме тела мертвой сестры, - серьезно признался Карл Густав. Его способность признавать свои слабости и страхи, подкупала.

  Грустными глазами смотрела Каари на Густава. Сейчас, пораженный ее обычной, в общем-то, просьбой, он стал казаться совсем молодым, и уже не у него следовало искать защиты, а напротив, беречь его и его юношеские мечты от безжалостной суровой реальности этого мира, способного сломать даже ее: пускай слабую женщину, но дочь своего жестокого, требовательного, пробивного двадцать первого века.
  К чести барона, он не стал подозревать ее в каком-то скрытом непристойном предложении, и не стал отказываться от помощи, найдя себе достойное оправдание. История не врет: Карл Густав фон Маннергейм действительно был достойным и благородным человеком. Как же ей повезло, что она, попав в прошлое, оказалась перед домом, где жил именно он, а не кто-то более рациональный и нечистоплотный!

  - Спасибо. – Горько выдохнула она на согласие юноши. – И простите меня, если я показалась вам бестактной, некультурной… Простите. Я до сих пор словно не себе после произошедшего. И я, видит Бог, тоже не верю… не верила ни в какую магию, мистику и прочее им подобное, хотя в юности и интересовалась. Но эта ночь заставила меня переменить свои взгляды. Я надеюсь, я очень хочу верить, что вы правы, Густав, но боюсь снова столкнуться с… - сглотнув, Каари выдавила из себя два коротких слова, называя зло по имени, - Хозяйкой Туманов.
  Благодарение отцу, я умею держать в руках оружие, хотя и не знаю, поможет ли оно против… Вы понимаете, против кого. Но я готова, да, я готова. Ведь все произошедшее не зря, верно, - девушка снова постаралась поймать глазами взгляд собеседника, боясь увидеть в нем отчуждение и брезгливость, - раз я здесь, и ваша сестра видела меня, все это неспроста! А значит, может, и она жива?

  Экономист вновь опустила голову, скрыв лицо за прядями волос. Вздохнула тяжко и протянула гостеприимному хозяину руку:
  - Простите мою вспышку. Я готова следовать за вами.

Взяв с улыбкой, чтобы не пугать и без того тревожную гостью, заряженный пистолет "на всякий случай" да попросив местного "Захара" принести фонарь, а также теплое пальто или накидку, Карл на некоторое время покинул Каари, чтобы вернуться в полном облачении - высоких охотничьих сапогах, теплом тулупе, тоже, по всей видимости, охотничьем, и с сумкой через плечо, явно студенческой, что вновь напомнило девушке о его юном возрасте. К тому же про шапку он точно "позабыл" и блестящие черные волосы изящными локонами обрамляли его лицо, которое в силу новой его роли (защитника, надежи, опоры) сохраняло суровое выражение.

За пределами жарко натопленной гостиной и теплого в целом дома было неуютно, в десятки раз холоднее, чем помнила Каари, поэтому теплая накидка, принесенная слугой, была весьма кстати. Спасибо Карлу Густаву за его проницательность. Ночная прохлада подступала со всех сторон. То ли в Финляндии образца девятнадцатого века климат был суровее, то ли тревога заставляла тело терять тепло интенсивнее.
Они двигались, впрочем, довольно споро, подсвечивая себе путь фонарем из стекла, где мерцала, не собираясь гаснуть, одинокая свеча.

Когда на горизонте показалось озеро, а случилось это довольно скоро, Каари увидела, что туман снова укутывает берега и стал он будто бы плотнее. Он точно ждал гостей и решил украсить собой всё пространство, впрочем, весьма зря - озеро было великолепно и без его вмешательства.
Прохладой тянуло ощутимо, кожа покрылась мурашками, волосы будто шевелились от воспоминаний о недавнем знакомстве с местной жительницей.
Фонарь в таком тумане не помощник, скорее ослепит самих хозяев, нежели путь укажет. Это вскоре понял и Карл, коротким выдохом затушил свечу (благо, в доме осветили одну из комнат, для ориентира) и стал ступать медленнее, предложив Каари держаться за него.

Говорить не хотелось. В той тишине, что не хуже тумана окутывала сейчас окрестности, любой шепот был бы слышен на расстоянии, любой крик потонул бы без остатка. Такова уж хитрая природа тумана.
Спустя некоторое время после того, как они ступили во владения Хозяйки, если такая действительно существовала, Карл Густав всё же решился поделиться своими соображениями. А может просто устал от повисшей тишины.
- Знаете, я немного приободрился. В таком тумане нетрудно заблудиться, а то и упасть в озеро. Если же сестра надумала покататься на лодке, то вполне могла причалить не у того берега, - шептал он, улыбаясь. А Каари тем временем созерцала берег, с которого бежала, оглядываясь, не далее чем пару часов назад. Теперь же никаких палаток не было и в помине, только привязанная лодка плескалась возле берега, в том же месте, где в ее двадцать первом веке был небольшой причал для любителей купаться под луной.

- Не припоминаю здесь таких туманов раньше, - вновь нарушил тишину Карл. Разговаривая с ней он будто бы отгонял туман все дальше, он продолжал расступаться, освобождая для них путь к лодке, а за спинами смыкался точно крепостная стена. - Думаю, оружие здесь не пригодиться, а вот умение грести - в самый раз. Сможете поплыть со мной на лодке? Мы высадимся на другом берегу, а может еще с воды углядим ее лодку.

С его слов становилось понятно, что привязанная лодка - не та же самая, на которой отправилась сестра. Если она вообще отправилась кататься на лодке, а не плавать, скажем. Или (уж на что только не способны молодые девы) топиться. В чем все же преуспела сестра Карла Густава, еще предстояло выяснить.

  Высказывая просьбу свою, провалившаяся в прошлое девушка и предположить не могла, что ее защитник решит, что время выдвигаться настало прямо сейчас. Что же, Каари не оставалось ничего, кроме как с изящным книксеном, подсмотренным в фильмах, принять теплую накидку и максимально твердым и уверенным голосом сообщить, что она готова к выходу. И пускай она могла бы заикнуться о том, что устала и не выдержит похода, это было бы одновременно и слабостью, и неправдой – а ни того, ни другого Каарина Мария Вальгрен себе позволить не могла. Облачившись в так кстати поданную одежду, она кивнула удовлетворенно, и ржаные локоны волной плеснули по плечам. Теперь вероятность замерзнуть в процессе поисков той, что видела будущее стало чуть меньше: пиджачок и городское пальтишко все-таки не предусматривали долгих прогулок на свежем воздухе.
  Правда, было еще одно «но», которое она никак не решалась высказать. Она молча проследовала за бароном почти до самой двери из поместья, и только когда почувствовала, как ветерок ласкает первыми, пока еще не леденящими прикосновениями одетые только в колготки и недлинную чернильно-синюю юбку ноги, смогла рассудительностью одолеть поднявшую внезапно голову стыдливость.
  - Гу-устав… - Протянула она, и тут же поправила себя, - Господин фрайхерр! Простите, что останавливаю. – Слова давались тяжело, и экономист стыдливо опустила глаза. – Могу ли я попросить вас дать мне более длинную и теплую юбку или же брюки, пускай даже мужские, а то в таком виде я замерзну, - впервые в жизни стыдясь неприкрытых колен, она инстинктивно, подрагивающими руками попыталась потянуть юбку вниз, стараясь выглядеть более пристойно: ведь на границе веков, кажется, подобный фасон был более чем вызывающ.
  В мою эпоху то, как я одета, считается нормой, но я знаю, что у вас по-другому. – Торопливо, немного испуганно Каари попыталась хоть как-то оправдать себя, пока движимый благородным порывом фрайхерр фон Маннергейм не обратил внимания на ее наряд и не счел свою спутницу хуже Вавилонской блудницы. – Я просто не рассчитывала, что буду проводить сколько-нибудь значимое время на природе, и поэтому оделась так… Я… - зажмурив глаза, словно перед прыжком в воду, она выпалила свои опасения, стремясь расставить все точки над «i» до того, когда это станет по меньшей мере неразумно и, скорее всего, попросту невозможно. – Я кажусь вам падшей женщиной?

  Но вот остались позади уютные стены дома, яркая согревающая пляска огня в камине и теплый чай. Осталась за спиной хоть какая-то, пускай даже эфемерная преграда от той, что приходила ночью. Теперь они с каждым шагом удалялись от человеческой обители, ступая по местам, где еще властвовала величественная в своей первобытной красоте природа. Каждый удар сердца, каждый перепад с носка на каблук не только отделяли Каари от цивилизации, но и уводили прочь от того мира, из которого она пришла. От родителей, от брата, от работы, от милого родного дома – от всего, что дорого. Он шля все глубже в прошлое, ступая словно в никуда и в ничто.
  Спутником ей был не только барон, ставший в этой жизни ее Вергилием, но и густые, тягучие, словно бы материальные в своей боли мысли о том, что она осталась совершенно одна. Потерянная. Чужая. Чуждая. Без семьи. Без прошлого. Без будущего. Здесь она ничего не имеет, а значит, и ничего не теряет, идя в ночь на поиски совершенно посторонней девушки. Наверное, именно это ощущение собственной оторванности от всего, этой пустоты вокруг и двигало Каариной, ранее всегда столь осторожной и не склонной к авантюрам. Это – а еще и то, что вне служебных обязанностей она привыкла идти за более сильными и яркими людьми, и для того, чтобы принять какое-либо собственное решение, ей требовалось долгое, иногда в несколько месяцев, время.

  Но странно, что растравливая такими мыслями душевные раны и почти что упиваясь собственными страданиями, она не чувствовала, чтобы они разрастались. Острые ножи боли потерь как были в сердце, так там и остались, но следы от них не расширялись. Даже глаза, хоть и были готовы пролиться водопадом слез, оставались сухими, и только искусанные губы выдали бы стороннему наблюдателю все степень волнения экономиста. Но «сторонний наблюдатель» уверенно шел впереди, разгоняя фонариком тьму, и не оглядывался на спешащую за ним девушку. Уверенный, рьяный, серьезный, он не производил впечатления юноши – скорее молодого мужчины в самом правильном, самом достойном понимании этого слова. Ужели и вправду за какие-то сто лет люди так измельчали, или это будущий маршал столь отличался от своих сверстников?

  По мере приближения к озеру в душе затеплилась маленькая, неуверенная лампадка надежды, что, может, все обойдется, и они выйдут к палаткам. Что будет потом: посмеется ли псевдо-Маннергейм вместе с ней, или будет шокирован новым миром, она не знала, да и не хотела знать, с трепетом ожидая, как меж деревьев мелькнет спокойная гладь озера. Оно не заставило себя долго ждать, и так и не родившаяся надежда умерла, не оставив после себя даже разочарования – только глухая тоска всколыхнулась. А туман, страшный, серый, опасный укутывал берега, стирая границы между сушей и водой.
  И все же, не смотря на мурашки и подступивший к горлу страх, Каари не могла не отметить, как красиво вокруг. Спокойно, сдержанно и… романтично? Среди таких видов гулять бы рука об руку с достойным человеком – почти как сейчас с Карлом-Густавом - и наслаждаться серебристой красотой вокруг, позабыв о дневных делах и треволнениях, а не идти неведомо куда, неведомо где и незнамо зачем. Но судьба не ссудила ей прогулки, оставив только липкий страх и хилую веру, что из-за нее никто не умрет.

  Звонкий шепот Густава нарушил тишину. Оптимистичный или старающийся быть таковым, он был словно глоток воздуха в затхлом подвале – пускай все окрест так и дышало свежестью. Он не знал никакой Девы Туманов, не хотел и думать о том, что гостья его годится ему в праправнучки – он просто шел вперед с понятным и достойным желанием спасти родную кровь: и за одно это был достоин уважения. Девушка, приободренная светлыми нотками его голоса, вымученно улыбнулась в ответ:
  - Это вполне возможно. В таком тумане пальцев собственной вытянутой руки не увидишь, что говорить о правильном береге? Главное, чтобы ее лодку в таком тумане не вынесло на камни. Тем более… - не договорив, она посмурнела, не желая говорить о Хозяйке ни слова, тем более сейчас, когда ее владения окружали со всех сторон. – Но вы правы: не попробовав найти, мы не узнаем. Я не самый лучший гребец, да и руки мои не столь сильны, как мужские, но я буду стараться. Можно только, - девушка замялась, - сначала постоим покурим? Я быстро, правда. Просто, - стеснительно объяснила она, - когда я нервничаю, я не могу без табака…

  Каарина понимала, что в поисках пропавшей дорога каждая секунда, понимала и то, как опасно долго быть в тумане, но ничего поделать с собой не могла. Лучше уж выше риск, но спокойней на душе, чем наоборот. Глупость? Наверное. Но это то, что ей сейчас требовалось.

"Я отниму у тебя твою жизнь..." пообещало существо, поджидавшее ее там, за тонкой брезентовой стенкой палатки. Кажется, хозяйка Туманов, или кто бы то ни было, выполнила обещание. У Каари и правда теперь не было своей жизни. Вне времени, вне привычного уклада, уважение, заработанное трудом, профессиональный опыт, который здесь не пригодится еще лет пятьдесят. Что если придется остаться? Как привыкнуть к тому, что придется делать много шагов назад, отказываться от прогресса, передовых взглядов и носить... корсет?

О, она видела взгляд Густава, что задержался на ее едва ли прикрытых коленях. Если что и поможет ему поверить в ее необычное происхождение, так это одежда. Пиджаки, рубашки-унисекс, короткие платья, открытые руки и шляпки лежали на полочках нерожденной головы Коко Шанель. К тому, что женщины курят, тут и вовсе никто не привык - Каари видела, как оторопел Карл Густав, когда она поднесла к губам сигарету и задымила, как какой-нибудь капитан дальнего плавания. От ее взгляда не укрылась и усмешка слуги, когда тот притащил амазонку "госпожи Софии". Нет, мужчины этого времени были не готовы к появлению Каари.

Начиная с сигареты и неудобных вопросов Каари, будущая легенда Финляндии заметно стушевался, пробормотал что-то невнятное про "Что вы такое говорите?! Никак нет!", но, возможно, впервые с момента знакомства вектор его мысли действительно повернул в запретную категорию размышлений, где обитали падшие женщины, постыдные болезни, распутство и атеизм. Подав руку Каари, он натянуто улыбнулся, энтузиазм его будто бы иссяк, но вскоре он почувствовал еще большую неловкость, теперь уже из-за собственных предубеждений и понемногу, орудуя веслами и отплывая от берега, всё громче и веселее болтал о том, что ни за что не доверил бы весла женщине - ведь это тяжкое физическое упражнение. Лодка была легкая и вместе с тем довольно потрепанная. Чтобы сохранять в ней равновесие, пришлось сесть ровно по разные стороны - на так называемые нос и корму.

Ветра однако не было, волны на озере были исключены по иным причинам, но когда Карл Густав принялся зачитывать географическую справку о глубине здешних водоемов, позабытый страх утонуть поднялся, словно рыба, со дна озера, а затем глянув на свою хозяйку и коротко трепыхнувшись, вновь исчез под толщей воды.
Туман и не подумал отступать. Он, казалось, обрадовался, что на его территории очутились новые гости и придвинулся ближе, грозясь скрыть лодку из виду для всех, кто примется их искать. Каари всего на мгновение отвернулась, чтобы оглянуться, а когда повернулась обратно, Карл Густав вместо со своей частью лодки был скрыт от ее взгляда в густом туманном одеяле. Он продолжал говорить, что-то рассказывать, но голос звучал глухо, пока совсем не заглох. В ушах как будто появились беруши. В глазах стоял туман и он вовсе не был иллюзорным.

Но то, что случилось после, было самым запоминающимся за последние несколько минут. За правым плечом неожиданно раздался тихий женский смех.

  Многие психологи советуют отрешаться от дурных мыслей физическим трудом: тяжкая работа выматывает, заставляет забыть обо всем, кроме необходимости ее выполнения. Но единственная возможная работа сейчас была невозможна, и капитанской дочке оставалось только перебирать страхи и опасения, словно верующая - четки. Голос Густава, старавшегося поддержать ее, разгонял затхлую, душащую, так не вяжущуюся с окрестной свежестью тишину, но… было ли дело в словах – не тех, что способны поддержать в трудную минуту, или же в общем подавленном состоянии Каари – помощи от него не было никакой. Лишь слабое ощущение, что она не одна в этом клубящемся, густеющем, похищающем цвета и образы тумане.
  Девушка буквально чувствовала, как холодные серые дымные пальцы хватают за тонкие запястья, сдавливают шею, норовят пробраться под одежду и слить с туманом каждую клеточку кожи гостьи из будущего. Каждый взмах весел, каждый скрип в уключине все глубже отдаляли ее от берега, унося все больше в Царство той, что пришла из клубящихся серых облаков. Холодная вода, большая глубина, о которой рассказывал Густав, тяжелые одежды и далекий берег: если случится непоправимое, шансов спастись будет немного. Богатая фантазия позволяла Каари представить, как сковывает холод члены, как она, устав бороться, все чаще и чаще проваливается с головой в мутные от поднимающегося со дна ила воды, как захлебывается в воде, как движения становятся все реже и все отчаяннее, и как смыкается, над головой в последний раз бесстрастная леденящая толща.

  Туман укутывал серым саваном все вокруг, становился густым, кисельным, и начинало казаться, что его комья уже можно взять в руки, словно снег. Из такого тумана там, в родном и привычном будущем - когда-то настоящем для нее, пришла та таинственная женщина – или, вернее, неведомое создание из старых сказок и легенд, та, о ком позабыли в век материализма и технического прогресса: Хозяйка Тумана, как называла Каари ту, что возжелала отнять ее жизнь. И вот теперь добровольно, по собственной воле шла она в объятия к смертельно опасному и ужасающе реальному вымыслу. Ведь вряд ли в прошлом, где оказалась экономист – и оказалась наверняка по воле Хозяйки – она оставит свои намерения.
  Голос юноши стал тише и глуше, словно все звуки крал туман, и девушка подняла печально склоненную в тяжких раздумьях голову. Нос лодки был уже поглощен серой пустотой, и не было видно ни весел, ни самого будущего маршала, ни-че-го. Только унылая клубящаяся масса, напоминающая о Серых Равнинах – месте посмертия несчастных из древних языческих верований, где жили те, кто обречен был скитаться по пустоте, пока душа не растворится вовсе, став еще одним туманным облачком.

  - Густав! – окликнула она спутника. Молчание. – Густав! – позвала она чуть погромче, чувствуя подступающую тревогу. Как в воду глядела: за спиной послышался негромких смех, так похожий на голос вышедшей из ночи и тумана. Каари сразу и безоговорочно поверила, что это не иллюзия, не обман слуха и не мираж. За ней пришли, и теперь радовались тому, как просто она попала… в ловушку?
  - Густав! – снова в панике закричала она, ощущая, как зубы начинают стучать точно кастаньеты. Дернувшись было вперед, девушка поняла, что резким движением и нарушением остойчивости может попросту утопить и без того ненадежную лодку, и мигом плюхнулась на место, спиной чуя угрозу. Но попыток привлечь внимание барона не оставила: подалась вперед, тяня руку, как умирающий от жажды в пустыне тянется к бурдюку с водой, пытаясь нащупать хотя бы руки Маннергейма, ворочающие весла, хотя бы колени – что угодно и как угодно. Он обещал ее защищать – так почему она сейчас одна!?

  - Чего ты хочешь!? – истеричный вопрос веселящейся Деве Туманов звучал скорее как визг, нежели крик.

Давным-давно, много веков назад, жила на берегу большого озера девочка. Она жила в небольшой рыбацкой деревушке, жители которой почитали богов и коротали дни в уединении и трудах.
У девочки было всё, о чём только можно мечтать: дом, родители, у которых никого кроме нее не было, и собственная лодочка. Плавала лодочка до того резво, что даже рыбы озерные ей завидовали.

Однажды ночью отправилась девочка рыбачить. Было то приметой в этих землях, будто поймав большую рыбу в детстве, дитя обязательно выловит себе удачу на всю оставшуюся жизнь. Многие у них в деревне пробовали, да только не вышло ни у кого. Вот и вздумалось ее белой головке поймать самую большую рыбину в озере да так, чтобы она вдобавок и лодочку ее на берег доставила.

Оттого ли, что девочка была единственным ребенком в той славной семье, а может потому что ночь она выбрала правильную – спустя много веков назовут ее ночью всех святых - да только рыба и правда ей попалась самая огромная.
Девочка вонзила крючок так глубоко под жабры, что той не оставалось ничего, кроме как тащить за собой лодочку да девочку в ней.
Выбросившись на берег, рыба ударилась, что было сил, оземь, да обернулась бледнокожей красавицей. Кожа вдоль ребер была распорота и кровоточила, пропитывая тонкую блестящую в свете луны понёву.
- Когда вырастешь, отдашь этому озеру свою жизнь, как и я отдала свою – этой земле.

Девочка и сказать толком ничего не успела, как оборотилась раненая девица вновь рыбиной, да и померла тотчас.
Услышав эту историю, родители запретили дочке бывать на озере после заката.

Прошло десять лет. Девочка забыла рыбье пророчество, как ночной кошмар забывается всяким дитём.
Настала пора выходить замуж, а тут уж не сказочек. Жених был из той же деревни и любили они друг друга с детства. Всё бы ничего, скоро пир да свадьба, а вот был в деревне той предсвадебный обычай: невеста должна поймать рыбину на праздничный стол, тогда семья богатой да плодовитой будет.

Лодочка с тех пор стала побольше, а снасти – посерьезнее да поострее. Девочка, что теперь считалась первой красавицей в той деревне, рыбачила едва ли не лучше своего отца, однако в те предсвадебные дни стала она рассеянной от любви, и не уследила, как ночь опустилась на озеро, застав ее врасплох. Ещё и туман опустился, густой и влажный, как удушливое покрывало. В тот же самый миг на крючок и попалась царь-рыба: белело в темной воде озера ее тело, резво двигалась она, но побороть крепкую рыбачку так и не смогла.
Перегнулась девушка за борт, чтобы улов свой в лодку вытянуть, а из воды две руки белых потянулись к ней, да голос звонкий девичий произнес «Вот и принесла ты нам свою жизнь».

С тех пор о девице никто не слыхал. Жених ее погоревал да и другую невесту выбрал. Родители оплакали дочь, собрали пожитки, да в соседней деревне поселились. Жители деревушки скорбели, как положено, да после своими делами занялись. Позабыли о девушке вскоре, словно и не было той.

Да только девушка с тех пор живет в озере. Горькая обида и злость на всех оставшихся в живых правят ею и она никогда не упускает шанс отомстить.

***

- Я заберу у тебя твою жизнь, - вновь пообещала незнакомка елейным голоском из тумана.
Карл не отзывался, да ведь и Каари не слышала его голоса, а он наверняка говорил с ней.
- Оставайся и навсегда потеряешь всё, что имела, - смеялась невидимка.
- Прыгай ко мне и я верну тебя туда, откуда пришла.

Лодка принялась раскачиваться и Каари наконец увидела две бледных крепких руки с черными когтями, что раскачивали их тонкую лодочку с силой ураганного ветра. Оставалось надеяться, что Карл умеет плавать. Он ведь вырос на этом озере.
Словно прочитав мысли, голос продолжил издеваться:
- Выбирай, Каари, или погибнешь вместе с ним.

  Паника подступает к горлу, склизким комком дыхание перекрывает. В этой непроглядной серой мгле нет теперь ни дома с уютно светящимися окнами, ни пологого землистого берега, ни попросившего ее о помощи Густава: ни-че-го. Только хлипкие борта лодчонки да стылая вода, вымораживающий душу туман да тонкие белые руки, желающие увлечь ее на дно. И голос, голос, проникающий в самое сердце, уговаривающий, пугающий. Набатно бьет кровь в висках, крупная дрожь колотит тело, намокшие толи от водяной взвеси, толи от холодного пота волосы неприятно льнут ко лбу.

  - Нет! – пронзительно, словно раненная птица, выкрикнула Каари на «милостивое» предложение хозяйки, чувствуя, как бегут по щекам крупные слезы страха. Вся прежняя жизнь Каарины проходила спокойно и плавно, без заоблачного счастья и пытающихся сломить несчастий, и самой большой реальной опасностью для нее прежде было оступиться на покрытой тонкой ледовой корочкой дороге и подвернуть ногу. Теперь же под угрозой находилась ее жизнь, и сама возможность спастись висела на ниточке тоньше самого тонкого волоса.

  - Нет! – еще раз со слезами в голосе выкрикнула девушка. – Врешь!
  Какой бы перепуганной она не была, сколь много наивности бы в ней не осталось, но Каари все равно явственно понимала, что никаких шансов на возвращение нет. Ведь, как ни крути, «забрать жизнь» и «вернуть домой» никак не соотносятся. Да и зачем Хозяйке, по чьей милости она оказалась в прошлом, возвращать ее назад?

  Изо всех своих невеликих сил вцепившись двумя руками в борта нещадно качающейся лодочки, дрожащая гостья из будущего судорожно думала, что делать. Позволить себя утопить, как кутенка, она не собиралась, но как противостоять мистическому существу? Проносящиеся со скоростью самолета варианты и идеи отбрасывались привыкшей к быстрому анализу масс информации экономистом, как бесполезные, пока не осталась только одна. В свое время брат учил ее самозащите, чтобы, в случае опасности, она хоть как-то могла защититься. Знал бы он, как сильно через добрый десяток лет пригодятся его советы!
  Густав говорил, что слабые ручки малышки Каари разве что насмешат потенциального грабителя, поэтому пользоваться надо подручными средствами: палкой, кирпичом, маленьким ломиком… Веслом, опять-таки: только в таком крадущем реальность тумане его не нащупать. Ну а если ни того, ни другого, ни третьего нет, то и пояс сойдет: его обмотать вокруг кисти и охаживать недруга пряжкой. Если потенциальный нападающий не настроен крайне решительно – убежит.

  Других вариантов не было, и девушка, отцепив наконец побелевшие пальцы левой руки от бортика, принялась судорожно расстегивать ремень, периодически то подвывая от страха, то шепча вперемешку молитвы (откуда только в памяти всплыли!?) и ругательства. Коли все получится, она начнет колошматить по пальцам хозяйки до тех пор, пока та не отпустит лодку. «Вернее, не пока, а если». - скользнула горькая мысль.

Когда пальцы успели так зеледенеть, Каари даже не заметила: покрасневшая кожа, негнущиеся суставы, звездочки инея на руках!
Однако воля к жизни была сильнее, а ремень и того крепче. Первый удар был на редкость мощный, лодка заходила ходуном и вода плеснула в лицо. Глаза пришлось закрыть, а когда Каари открыла их, коварная преследовательница сдвинулась чуть в сторону, ближе к Карлу, а одна из бледных рук потянулась в его сторону, получив тут же удар похлеще первого.

Неизвестно, кто бы выдохся первый, но тут худенькие плечи Каари обхватили две сильных ладони, сжали, останавливая, и возле самого уха горячее дыхание обрело смысл в нескольких словах:
- Каари, послушайте, Каари! Придите в себя, отдайте мне. Отдайте,– мужские руки настойчиво перехватили ремень, голос, показавшийся знакомым, теперь совершенно отчетливо принадлежал Карлу.

Лодка опасно раскачивалась, готовая вот-вот перевернуться. Тем не менее мужчина приобнял Каари, закрывая от чего-то и нашептывая успокоительную белиберду.
Бледные руки уже не держались за борт. Они то показывались над поверхностью воды, то исчезали под ней, повинуясь течению.
- Это всего лишь мертвое тело. Утопленник. Утопленница. Госпожа Каари, прошу вас. Нам надо что-то решать,- продолжал говорить будущий маршал Финляндии. – Мы нашли Софию. Она утонула.,– по голосу Каари понимала, что Карл Густав взволнован, даже шокирован, и может даже не знает, что делать дальше.

- Нам нужно втянуть ее в лодку, но все не поместимся, не доплывем до берега. Видите вот тот островок посреди озера. Вы говорили, что умеете грести? Каари, прошу вас, ответьте. Я могу оставить вас здесь, на острове, на пять минут, не более? Я довезу тело до берега и вернусь за вами. Мы можем сделать и наоборот. Но мне претит мысль об этом. Пожалуйста, скажите, как нам поступить?

Один лишь этот последний вопрос выдал всё состояние Густава с потрохами. Он был подавлен, шокирован находкой, поведением Каари, положением, в котором они оказались, странной переменой погоды, туманом. Эту ночь он пронесет в памяти через всю жизнь. Как и Каари.

  Явившаяся по ее душу Хозяйка молчала, не смотря на удар, который наверняка бы заставил разжать пальцы любого, даже самого сильного человека. Но то человека, а не существо, словно бы пришедшее из древних и страшных легенд. Она не собиралась ни отпускать лодку, ни оставлять ее невеликий экипаж без внимания. И Каари с остервенением загнанной в угол молотила ремнем по ледяным даже с виду рукам, не обращая внимания ни на усеивающие лицо крупные холодные капли, оставляющие на щеках мокрые, похожие на слезные дорожки, ни на неглуьоки порезы на кистях от разлетающихся щеп, когда тяжелая пряжка со всего размаха впивалась в деревянный борт.
  Безусловно, у девушки не было и мысли о том, чтобы самой отдаться в руки Хозяйки, но и Маннергейма отдавать она была не намерена. Дело даже не в том, что с ней сейчас был будущий маршал и отец независимой Финляндии – ближе Карла-Густава в этом мире для нее никого не было, и Каари готова была защищать его, как защищала бы любого члена семьи.

  Яростная, как валькирия, и одновременно плачущая, словно маленькая девочка, одна оставшаяся в темноте, вроде бы и оскалившаяся, но с печально опущенными губами, финансист защищала все, что ей дорого, пока плечи не сжали путами две сильных руки. В первый миг напуганная девушка думала, что это Владычица Тумана и холодных вод озера смогла обойти ее и теперь поймала, но красивый мужской голос разрушил все опасения, а вместе с ними – решимость.
  Опустились руки, безропотно отдавая импровизированное оружие, склонилась голова, ушло с лица отчаянное выражение – Густав перехватил инициативу, и блондинка, всегда предпочитавшая, кроме как на работе, не принимать на себе груз решений, смиренно подчинилась ему, снова спрятавшись в ракушку неуверенности.

  Она слушала успокаивающий, но так и не ставший уверенным голос мужчины молча, со сжимающим горло ужасом понимая, сколь различно они видят мир. Может, она и правда сошла с ума, видя то, чего на деле нет и быть не может? А может, все случившееся дало ей возможность узреть то, что сокрыто от глаз большинства? Ответов не было, да и быть не могло, а значит, ей оставалось только лишь повиноваться своим чувствам, которые во весь голос кричали о смертельной опасности.
  Поняв, в чье тело вселилась Хозяйка, девушка невольно вспыхнула, представляя, как сейчас больно Густаву – и от гибели сестры, и от того, что его спутница на этот труп набросилась коршуном. Каари ясно понимала, что в ее слова о таинственном создании, вселившемся в тело его сестры, Маннергейм не поверит – он и раньше относился к ее словам со скепсисом, а сейчас, видя только лишь мертвое тело, уверится в своих предположениях: в лучшем случае, об экзальтированности спутницы, в худшем – о безумии.

  Но, боясь показаться ненормальной, финансист не могла себе позволить оставить барона один на один с телом, что чуть их не утопило. Он не верит, он не готов, она же готова или противостоять Хозяйке, или попробовать с ней договориться. Да и, к тому же, если она отпустит Густава с телом Софии, то где гарантия, что та, утопив своего брата, не вернется за Каари? Определенно никакой.

  Подрагивающим от холода и эмоций глухим голосом, осторожным, словно путник на хлипком льду, девушка постаралась дать тот ответ, что устроит юношу. На миг мелькнула мысль – соврать и, сославшись на холод, объявить, что ей просто необходимо грести, дабы согреться, но… Врать Густаву она не могла.
  - Йёста, - сама того не заметив, она назвала юношу уменьшительным именем, словно старшая. – Ты можешь мне не верить, - как же легко перейти на «ты», когда в висках бьет барабаном кровь после недавнего боя и пережитого страха! – но та, что преследовала меня там, теперь и здесь тоже. Прости, - она плотно сжала губы, не находя слов, - за сестру. Она в лучшем мире, и пускай requescat en pace. Но доставить ее на тот берег должна я – не спрашивай, почему. И еще, - она подняла на юношу большие голубые глаза, - обещай, что если я не вернусь через полчаса, ты не будешь меня ждать и постараешься сам спасти с этого островка. И, на всякий случай, - Каари снова уронила голову, - возьми мою накидку, если придется жать долго. А за меня не волнуйся – я согреюсь на веслах. Прошу тебя…

Непонятно, отчего вдруг Карл тихо кивнул и внимательно посмотрев на Каари, помог ей, оттолкнув от островка лодку с телом внутри.
- Осторожнее, Карина, - догнал ее голос будущего маршала уже в тумане. Он был ошеломлен ее решимостью, возникшей на контрасте после той панической битвы с бортом лодки, случившейся всего минутами ранее. Шокировала его и смерть сестры, безусловно. Но сейчас глядя вслед отплывающей лодке, он всецело сосредоточился на живой девушке, покидающей берег.

Путешествие с трупом на борту было не из легких. Туман расступался неохотно, пропуская лодочку, ожидание подвоха утомляло еще сильнее, а озеро все не заканчивалось. Внезапно стало казаться, что Каари просто заплутала, потеряла направление и теперь кружится в центре, потеряв и счет времени. Она надеялась, что останется один на один с озерной ведьмой и только когда лодка ткнулась в песчаный берег, внезапно показавшийся из тумана, девушке подумалось, что это Карл как раз мог остаться наедине с хозяйкой тумана там, на островке, откуда не сбежишь-не скроешься.

Однако ее внимание больше привлекли люди, бегущие к лодке с фонарями. Вполне себе современными фонарями, совершенно по последней моде одетые, смахивающие на ее коллег, только без галстуков.
- Каари! Слава Богу! Мы думали, ты уехала, но машина на месте была. Где ты взяла это старье? - указывая на лодку, тараторила еще издалека Сату Корхонен, одетая в чей-то пиджак, на три размера больше нее самой и мужской к тому же. Когда Каари поспешно взглянула в лодку, там никого не было. Только лодка по-прежнему была столетней давности и вполне неплохо сохранилась.

Оказалось, почти наступило утро. В автомобиле Каари сработала сигнализация и не желала умолкать - ее отправились будить и не нашли. Поиски длились полтора часа, пока Каари не явилась сама, гордо возвышаясь посреди пустой старой лодки с веслом наперевес.

Еще несколько часов понадобилось Карине, чтобы осознать, глядя на проступивший в остатках тумана остров, что там ее никто не ждет, что сумку она так и не найдет, а ремень, спокойно изъятый из ее рук Карлом в минуту ее битвы с хозяйкой, найдет пристанище в его гардеробе. Фотографии маршала, которые она дотошно примется разглядывать позже, пытаясь понять, выжил ли тот, запечатлеют юношу, а затем и мужчину, нередко подпоясанного ее счастливым ремнем с тяжелой пряжкой.

Все выжили, даже туман отступил, а значит, Хозяйка осталась ни с чем... Надолго ли?

  Напряженная словно сжатая пружина, Каари плыла сквозь туман. Нос лодки рыскал то вправо, то влево, и девушке приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не сбиться с курса. Виной тому было и отсутствие умения, и то, что она в любой момент ждала нового явления Хозяйки. причем не только из мертвого тела, но и отовсюду из густого клубящегося тумана. Кусая губы в кровь и ощущая резкий металлический привкус, она до одури боялась ее появления, и вместе с тем истово ждала ее – ведь с появлением этого таинственного, загадочного существа закончится неопределенность, что пугает вдвойне и втройне: ведь с тем, что видно глазу, можно попытаться совладать.
  В промежутках меж всплесками весел Каари напряженно вслушивалась в тишину стремясь уловить хоть какой-то звук и опасаясь, что Хозяйка Туманов, не справившись с ней, нанесет свой удар по Густаву: не затем, что его тело ей необходимо – просто из мелочной и жестокой мести. Но туманное озеро было тихо и покойно, и казалось, что во всем мире не осталось больше ничего кроме утлой лодчонки и двух девушек: живой и мертвой.

  Но вот тревожная мгла стала рассеиваться, и монолитная прежде стена распалась на отдельные клочки, за которыми стала видна темная полоса берега, раскрашенная прыгающими лучами фонарей. «Слуга Густава позвал на помощь!», - расцвела счастливая, придающая новых сил мысль, и экономист умножила свои усилия, стремясь как можно быстрее пришвартоваться. Но радостная улыбка живо сошла на нет, когда оказалось, что крепкие руки, втянувшие нос лодочки на берег, принадлежат ее современникам.
  - Я… Да я так…, - пролепетала растерянная девушка, не обращая внимания на удивленные взгляды, что кидали коллеги ее на архаичный костюм.

  Отговорившись от назойливых людей (и, наверное, позволив себе излишнюю грубость), она с замиранием сердца ждала, когда туман отпустит из своих цепких лап маленький островок, где она оставила Карла, надеялась и одновременно опасалась увидеть там юношу. Но островок был пуст, как стала пуста и Каари, словно оставившая себя там, на водной глади чуть более сотни лет назад.

  …С той поры прошло немало дней, но раз в месяц одинокая светловолосая девушка приезжала под вечер пятницы к берегам озера, что рядом с гостиницей Лоухисаари, и долгие часы проводила на берегу, вглядываясь когда в водную гладь, а когда и в пелену густого тумана. Местные ее не трогали – кому мешает еще один турист, но если бы кто-либо прислушался, о чем говорит в ночи девушка, чье лицо освещает лишь огонек сигареты, то наверняка бы позвал врачей. Блондинка то звала Хозяйку Тумана, требуя вернуть ее в некое «туда», то разговаривала с каким-то «Густавом», которого называла то бароном, то маршалом, и просила у него прощения. Но ответа не было. А дома, под красной черепичной крышей, хозяйку ждали фотокарточки маршала Финляндии, книги о нем, сборники старых легенд и трактаты, посвященные призыву духов. Тетради полнились мелким бисерным почерком, свидетельствуя о попытках Каарины призвать некую сущность, и завершались коротким вердиктом: «Неудачно».

  Вечером, когда она вернется домой, она снова погрузится в попытки найти путь туда, откуда ее так бесцеремонно выдернули, и будет вспоминать озерную гладь и те чувства, что полнились в груди. До следующего раза, до следующей поездки…