Краеведение | ходы игроков | 1. краеведение

— Взаимно, детектив, — широко улыбнулась Света, уверенно пожала руку. — И правильно! Одному вообще не стоит долго оставаться, одичать можно, — она невольно бросила взгляд на нос, где всё ещё тёмным памятником стояла странная тётка, так и не назвавшая имени.
— А что расследовать будем? Лань, мы же в деле? Мы в деле? — по очереди спросила у обоих.

    — Конечно! — Стёпа рассмеялся, не ожидая от Светы такой реакции. — Буду рад, если присоединитесь! Тем более, Ланя сказала, что опыта в расследованиях тебе не занимать.
    Неожиданно для себя Воронов ощутил себя частью новой компании, своим среди людей, которых встретил три часа назад.
    — Дело большое и ответственное, — серьёзно заявил краевед. — Нужно найти Русских. И не абы каких! А профессора Русских.
    — Русских Сергея Викторовича, — ему понравился этот каламбур. — Не в смысле, что у него есть какие-то русские. А фамилия такая, только не смейтесь.
    После короткой паузы Стёпа пожал плечами:
    — Или смейтесь.

Светка расхохоталась ещё на первых Русских. Да и Ланя улыбнулась, хотя выглядела так, будто до последнего считала, что Стёпа просто оговорился и теперь старательно устраняет недосказанность. Настолько старательно, что в конце концов фыркнула и она. Одним словом, шалость удалась.

На самом деле каламбур Воронова подкрался к истине намного ближе, чем хотелось бы некоторым. Известно, что Сибирь колонизирована кровью. Многие приезжали искать русских в эти места: пропавшие отряды, потерянные экспедиции, исчезнувшие командировки. А бывало, что ещё злее здесь искали сами русские. «Википедия», написанная в тоне безразличного школьного сочинения, говорит так: «Присоединение Сибири и Дальнего Востока встречало сопротивление местных жителей и происходило на фоне ожесточенных боев с русскими казаками, которые часто допускали жестокость по отношению к коренным народам». В этом высказывании удержалась как минимум половина правды, а вторая половина — та правда, которую могли бы рассказать сами участники событий… что же, она надёжно похоронена в песках времени.

В конце пятнадцатого века Иван Четвёртый послал в непроходимые восточные леса стрельцов. Те пришли вместе с артелями купцов-солекопателей и алчными монастырями, за святостью прятавшими бесконечные междоусобицы. Поморы из Архангельска поднимались на плоскодонных кочах через Югорский Шар, шли на Ямал, к Обской губе. Там они нашли полноводные реки, по которым устремились ещё дальше на восток. В торговой фактории Мангазея, долгие сто лет властвовавшей над сибирской экономикой, они собирали экспедиции и карательные отряды. Целые корабли, гружёные битой пушниной и ценными дарами леса, отправлялись в опасное плавание на запад. Многие никогда не вернулись в родные порты. В середине восемнадцатого столетия елизаветинская Берг-коллегия учредила восточнее Ухты горные промыслы. А там и Сургут, и Туруханск, Енисейск… росли форты с высокими деревянными частоколами и самовольными воеводами, не знавшими над собой ничьей руки, а от царя откупавшимися взяткой да щедрым подарком. И везде, с каждым из начинаний, приходили русские. Стрельцы и казаки. Затем губернаторы и гренадёры. Агитаторы и продотряды. Трудовые лагеря НКВД. Картографы и геологоразведка. Уркаганы и «золотые» кооператоры. Из их пёстрых жизней соткана современная реальность местечковой России, зачастую непонятная тем, кто не знает истоков её появления. Здесь эти русские и оставались. Кто умирал без счёта и записи. Кто оседал, привыкая к извечной таёжной полумгле. Привык, видать, и Сергей Викторыч…

=○=

Под легкомысленную болтовню кораблик обогнул примечательную скалу с геодезической вышкой. Ланя, Дима и Света рассказали Воронову, что едут на Зоосад на целый месяц, а их огромный железный шприц — это, на самом деле, батометр ГР-18; он стоит аж сорок девять тыщ и его суют в глубь реки, чтобы понять, какая там, на глубине, вода; а везут его оттого, что у старого треснула стеклянная колба. В продолжение их слов за скалой открылась маленькая дельта. Тут Печорка раздваивалась, разбитая надвое узким островком. Тот зарос кустарником и ягодными посадками.

— Я отсюда малину чую! — объявил Дима.
— Зачем чуять, — посмеивалась Ефимова, — глаза разуй. Вон она, весь берег зарос.
— Вы осторожней, — Ланя покачала головой, — Катерина Олеговна говорила, что здесь есть медведи.

И правда, густой ягодный дух стоял над островком. Берег усыпали малинники. За ними Стёпа углядел вторую реку — обещанную Ельму, а также несколько странноватых брёвен, без видимой системы расставленных по образовавшейся протоке.

— Это банки, — пояснила ему Ланя, в очередной раз щёлкая фотоаппаратом. — Вернее, сначала это была банка, а потом песка намыло и получился вот этот островок. Теперь тут с Зоосада расставляют биофильтры. Вон, к брёвнам привязывают. Для упражнений.
— Лучше бы другие банки расставляли… для упражнений… — вздохнул Дима, но и он вздыхал скорее для порядка, захваченный панорамами.

Главное русло Печорки стремительно разворачивалось почти на сто восемьдесят, заключая скалу геодезистов в петлю. Течение усилилось, склоняя кораблик в ощутимый крен на правый борт. Так река вырвалась обратно к лесным просторам. Каменные ущелья и скалы остались позади, а впереди близился деревянный пирс, пока ещё крохотный как спичка. За ним виднелся маленький сарай с надписью «Берёзовка». Несколько деревянных изб проглядывали сквозь светлые прибрежные рощи. Но сама деревня, как догадались Стёпа и Света, находилась глубже в лесу, к ней вела утопающая в лужах и высокой траве грунтовка. Наверное, последний автомобиль эта дорога видела лет пятьдесят назад, если вообще когда-то с ними встречалась. Вторым аспектом быта, сразу бросившимся в глаза, стало отсутствие проводов между крышами и антенн над ними.

Но пирс не пустовал. По нему лениво прохаживалась пятнистая чёрно-белая собака. Огромная, мохнатая, расцветкой напоминающая корову, а размерами — скорее рысь, чем пса.

    — Ну, здравствуй, таёжный чёрт... — сказал себе под нос Стёпа, едва ступив на землю.

Походить по твёрдой земле после пусть небольшой, но ощутимой качки кораблика хотелось. Не важно, что всего пять минут — и привыкнуть не успеешь. Света ссыпалась на пирс в свою очередь, радостно топнула по деревянному настилу.
— Эх, красота! Собак! С тобой можно познакомиться? — не подходя близко спросила она, рассматривая животинку. — Лань, смотри какой!

— Не расходитесь далеко, — предупредил капитан, закрепляя сходни. — Мы на пару минут.

— Большой, — с умеренной осторожностью согласилась Ланя. Она-то и вовсе предпочла держаться поближе к джентльменам. — Ой, аккуратней!

Зато собака, кажется, не знала про идею личной дистанции — и радостно бросилась к Свете! По-видимому, познакомиться с ней было более чем можно. Она не лаяла, её язык болтался как маятник, хвост вертелся пропеллером, но сама псятина была настолько огромной, что могла легко сбить девочку с ног. И она… не собиралась останавливаться!

Света радостно рассмеялась и раскрыла объятия. Очень уж хотелось потискать это лохматое счастье.
– Иди сюда, красавчик!

— Аккуратней! — ещё раз, громче, воскликнула Ланя.

Бум! Вихрь меха и горячего дыхания окатил Свету. Пёс напрыгнул на неё, заставив пошатнуться. Он действительно оказался невероятно тяжёлым, но Света правильно рассчитала усилие. Удержавшись на расставленных ногах, девочка уже гладила широкую холку и даже позволила лизнуть себя в щёку. Вполне освоившись с новой подругой, хранитель причала поставил широкие передние лапы ей на плечи и довольно глядел глаза в глаза. Они у пса, кстати, оказались карими, а между пальцев темнели перепонки. Света вспомнила название породы — ландсир. Собака-водолаз.

Водолаз, конечно, деликатно не замечал, что голубая джинсовка обзавелась парой свежих отпечатков на плечах.

— Ефимова у нас сумасшедшая, — тихонько заметил Дима голосом странствующего философа. — Мы все ждём, что будет, когда она встретит акулу.

— Думаю, что акула дружелюбно завиляет хвостом... — также негромко предположил Стёпа.

— Или голову откусит.
— Я сейчас тебе голову откушу! — Ланя с улыбкой покосилась на болтунов.
— Мне не надо, — меланхолично возразил Дима, — в моей питательных веществ мало.

Тем временем, капитан скатил по сходням три узнаваемых сине-голубых бочки с трафаретными логотипами «Газпром-Нефть». В них тяжело булькали то ли бензин, то ли солярка. Под бдительным взглядом попадьи он составил их рядом с большим ящиком, откуда выглядывали бананы и стройная батарея консервов. С пароходиком в деревню действительно приходили блага цивилизации.

— Ну что, всё? — спросил капитан.
— Спасибо, — с кисельной интонацией поблагодарила вдова. — Оставь, оставь тут. Мужики заберут.
— И то правда. Тогда до встречи, — моряк обернулся к Стёпе, вытирая руки огромным куском ветоши. — Ну что, Степан! Профессора твоего не видно. Значит, обождёт! Ты сам точно решил, сюда тебе или в Зоосад?

Грунтовка так и манила за собой в берёзово-сосновое марево. Сама дорога была жёлтой, трава вокруг — зелёной, растущие тут и там берёзы — смесью белого и золотого. В их многоцветном пейзаже терялись редкие прибрежные дома. Жильё стояло разобщённо, оставляя между изгородями и участками большие пятна подлеска. Ближайшее выглядело ладно, ухожено: классическая русская изба о пяти углах, ситцевые белые кружева на окнах и длинная крытая пристройка. Но у его соседа, как вдруг приметил студент, давно просела крыша, а входная дверь перекосилась в проёме. Заброшенный дом вмешался в пастораль как еле слышный писк будильника, врывающийся в сладкий сон. А что — подумалось — если всю деревню он найдёт такой же наполовину мёртвой?..

Света об акулах, по счастью, не думала. Она зарылась пальцами в густую шерсть, чесала за ушами и приговаривала:
— Какой хороший, какой умница, а какой ты красивый! Чей ты, малыш? Не против познакомиться с моими друзьями? Только не прыгай на них, будь вежливым мальчиком!
Пока капитан разгружал кораблик (интересно, он теперь будет прыгать сильнее?), Света тискала пса, а потом услышала голос женщины с носа.
— Эмм... Извините! Вы не знаете, чья это собака?

Та промолчала.

— Наша, наша! — вместо неё ответил капитан. — Он тут каждый год свежих биолу… э-э, студентов встречает. Прибегает сюда с биостанции, а назад его извольте на себе возить. Он у нас королевских кровей. Не боитесь, не кусает.

Пёс и правда кайфовал. Перевернувшись на спину, он подставил почесушкам брюхо и тяжело дышал от удовольствия. В густом меху Света наконец обнаружила потёртый ошейник. Изначально на нём значилось «Митяй», но Митяя кто-то счистил ножом и вырезал взамен «Дельфин». Дельфина наполовину удалили песком, чтобы написать «Супердиван». Супердивана тоже замазали. По всему выходило, что сейчас пса звали Трепанг.

— Спасибо! — обрадовалась Света. — Значит, ты едешь с нами! — сказала она псу, а когда изучила ошейник, рассмеялась. — Ну, пошли знакомиться!
Пёс и на четырёх лапах был здоровенный. Света довольно жмурилась, не обращая больше на тётку ни малейшего внимания.
— Смотри, это Ланя, Дима, там Стёпа. А это Трепанг, — стараясь сделать серьёзное лицо заявила она.

    Степан обвёл дома тоскливым взглядом, после чего уверенно ответил:
    — В Зоосад с ребятами. Сюда ещё успею.

Так таёжный чёрт, который оказался совсем не чёртом, присоединился к пароходству. Он занял место селянки на носу, позволяя гладить себя и всецело наслаждаясь человеческим вниманием. А старая женщина осталась на пристани. Оборачиваясь, ребята ещё долго видели её неподвижный силуэт. Лёгкий ветер, налетевший с севера, трепал платок, делая вдову похожей на пугало, внимательно наблюдающее за птицами над родным огородом.

Но как только исчезли последние берёзы, исчезло и ощущение её взгляда. Как будто деревня в самом деле кончалась там, где заканчивалась власть её названия. Капитан обещал, что теперь доберутся быстро — так и случилось. Следующий отрезок Печорки спокойно лежал в тишине вековых ельников, обступивших гладкую как зеркало воду.

А потом ребята увидели Зоосад. Или, если по-умному, Малопечорскую станцию биологического наблюдения ДГУ имени кого-то там.



Три ярко-жёлтых домика с островерхими крышами приютились в заводи, с востока защищённой высоким скалистым обрывом, а с прочих сторон — лесом. Сосны и ели, изрядно взбитые разнообразными кустарниками, взмывали сразу за околицей, не давая и шагу свободно ступить. На земляном мысу торчала большая табличка «Тише ход», а сразу за ней тянулся дощатый причал, к которому и направился пароход.

Удивительно, сколько всего умудрилось поместиться между тремя домиками. Над дальним торчал ветряк и несколько белых шестов от оборудования метеостанции. У ближнего на длинных верёвках сушилось постельное бельё. В широченных бадьях отмокали четырёхугольные исследовательские сети и промывные столы. С кудахтаньем носилась курица. Каждая пядь территории была занята чем-то полезным, даже если это полезное выглядело как… скажем, как груда резиновых колец. Или подвешенный за ноги гидрокостюм. Или водосборный бак, на котором гордо, не хуже ленинских лозунгов, красовалось огромное «Нашей станции — 55 лет!».

Спуск на причал был снабжён деревянным стендом с затейливым резным навесом и стеклом, чтобы защитить информацию от дождя и снега. На белых листах мелькали какие-то инструкции и памятки, но поверх прочих бумаг красовался сделанный с любовью рисунок. На нём несколько энтов из книг Толкина обступили три узнаваемых жёлтых иглу. Рисунок был подписан разноцветными буквами разных размеров и кеглей: «Зоосад — островок безопасности в безумии парапсихологической тайги».

— Наш новый дом! — объявила Ланя. Она показывала на домик, который находился чуть выше других и как будто обнимал заводь своими пристройками. Из его окон слабо неслась какая-то лёгкая музыка. — Кажется, там жилой. Этот, справа — столовая, а тот слева — лаборатория. Я читала, что ещё есть баня, генераторная и… и что-то ещё… в общем, Стёпа, так и живём…

— Много чего ещё, — прокряхтел капитан, обматывая канат вокруг импровизированной швартовной тумбы. — Выгружайтесь давайте. Всё, приехали.

Трепанг с радостным лаем соскочил на берег и призывно оглянулся.

Степан заранее собрал рюкзак, не забыв термос. Сойдя на берег, он помог девушкам.
— Красота. Как будто в другую эпоху приплыли, — заметил он.
— Капитан, большое вам спасибо! Сами-то вы сюда? С нами?
— Да не за что, чего там! Я тоже здесь с недельку поторчу, — подтвердил моряк и потянулся с таким удовольствием, что хруст костей услышал бы Цербер в Тартаре. — Я же тут и за параход, и за пылесос, и за весь остальной невменоз. Хорошо хоть, готовить Олеговна вас самих подряжает.

Света с удовольствием разглядывала берега и гладила пса весь оставшийся путь. Её не беспокоила странная тётка и подозрительная деревня — разве что ребят стоило предупредить, чтобы не особо на магазин рассчитывали. А вот здесь было очень здорово. Спокойная вода, сосны и ели. И приветливо-жёлтые домики.
Ефимова радостно потёрла руки и обернулась, краем уха услышав слова капитана, усмехнулась.
— Чур моё блюдо — макароны по-флотски!

Воронов другого и не ждал, помня о ящике с консервами. Он и сам запасся в дорогу первоклассной тушёнкой и макаронами.
— Ну, Света, назвался груздем — груздись.
Стёпа мечтательно вздохнул. Он с превеликим удовольствием готов был слопать сейчас целую кастрюлю.

Иногда мысли материальны. Хотя не всегда в том виде, в котором ждёшь. Сейчас, как будто вызванная в пентаграмме из спагетти, в углах которой горели банки под ГОСТ 32125, на крыльце верхнего домика нарисовалась хозяйка Зоосада.

Катерина Олеговна обладала внешностью, характерной для идейных путешественников. Бескомпромиссные резиновые тапки, короткие шорты и застиранное поло сочетались с косынкой, открывавшей докрасна загорелое лицо. Ногти были острижены под основание, крепкая грудь могла бы сольно выступать в эротической манге. Глаза смотрели прямо и нетерпеливо. Она не улыбалась, но голос Катерины Олеговны оказался точным продолжением фигуры: громким, весёлым, хриплым.

— Физкульт-привет! — гаркнула она на весь лес, как будто прочитав мысли Ефимовой насчёт разгрузки. — Что стоим? Молодые люди! Сумки, рюкзаки — в высокий дом, в сенях оставьте. Молчанов мой любимый где?!
— Тут… — оробев от такого напора, пролепетала Ланя.
— Ну так что «тут»? Его — в лабораторию, ко второму! Он лёгкий, одна утащишь, — как оказалось, имелся в виду давешний батометр, названный по фамилии изобретателя. — Ефимова, ты там жрать хочешь, я не ослышалась? Ящики с консервами — в «кафе», там кухня вторым помещением, составь у погреба. По одному, тяжёлые! Как закончите — сбор перед причалом! Познакомимся, определимся, пообедаем!

На то, что студентов приехало слегка больше требуемого, она не обратила никакого внимания. И теперь на Стёпу хитро поглядывали три огромных рюкзака литров по сто двадцать каждый. Светкин — с большим татарским котелком сверху, Ланин — с пристёгнутым сбоку плюшевым медведем, Димин — этот в камуфляже и куче милитари-обозначений вроде красного креста на одном клапане, пиратских костей на другом и нашивки с Кипеловым сверху.

Света тоже немного опешила, а потом вытянулась во фрунт и задорно проголосила:
— Есть ящики в кафе по одному! Банзай! Ланя, пошли вместе, тут по пути. Степан, Дим —крепитесь, мы туда и обратно! Трепанг! Трёп, пошли с нами!
Если кто-то на станции имел несчастье спать, то... увы, Свете это совершенно не приходило в голову. А дышалось привольно, хотелось, наверное, услышать эхо в верхушках сосен. Да и после тётки-омута, Катерина Олеговна походила на огромный костёр.

— А-ай… а можно не так громко, силь ву пле? — простонал Дима, с усилиями натягивая собственный рюкзак. — Раскричались, понимаешь. А тут ведь лес. Птичек распугаете, грибников, петухов. Вон тётеньку из деревни уже напугали своей Ефимовой…

Насколько успел понять Стёпа, комментарии в пустоту, сделанные нарочито застенчивым голосом, составляли основу Диминого юмора, когда речь не шла про пиво. Тот сам шутил, сам смеялся под нос. А потом Стёпа понял ещё и то, что рюкзачище на сотню литров может быть невероятно тяжёлым. Воронов с трудом взгромоздил на себя тот, что с казаном, а «торпеду» Лани понесли вместе, взяв каждый за лямку. Переступая через борт с этой нейлоновой тушей, Стёпа на секунду увидел прямо под ногой, совсем близко, тёмную и спокойную гладь реки. Тут, именно сейчас, в этот миг, он ясно и отчётливо понял, что сам стал частью таёжного пейзажа.

Потом они затащили рюкзаки по тропинке, которую в крутых местах снабдили деревянными ступенями. Высокий дом стоял на холмистом отроге, с одной стороны подпёртый долговязой ражей сосной. Когда ребята поднялись к нему, музыка из открытого окна стала отчётливей: пел «Дельфин». Пел, внезапно, не про любовь, а про какие-то протесты и диктатуры. Мейнстрим русского рока политизировался за эти годы, но в таёжной чистоте звучал то ли сказочно, то ли попросту неуместно. Как попытка объяснить дикарю устройство тороидальной камеры.

Впрочем, даже музыка не могла скрыть очевидного. Большая часть дома пустовала. В длинном центральном коридоре, куда выходила аж дюжина дверей, лежал полумрак. На пыльных вешалках копились спецовки, дождевики и бушлаты. Солнце сквозь окна раскалывало чистый воздух на золотые щепки. Целая батарея резиновых сапог выстроилась перед печной пастью. Наверное, в иные дни здесь не протолкнуться было от студентов (и не продохнуть от вони мокрых свитеров). Но сегодня Стёпа и Дима послушно сложили гору рюкзаков перед столом с надписью «Дежурный». Музыка звучала отсюда, с подсоединённого к маленькой колонке планшета в исцарапанном противоударном чехле. Судя по открытой книге, за ним до приезда ребят Катерина Олеговна читала «Московский гамбит» Мамлеева. Современненько, ничего не скажешь. А ещё от пяти минут с рюкзаком даже у рослого и сильного Воронова заныли плечи. Чёртов казан! Зато какой, должно быть, в нём плов… да и макароны… по-татарски.

— Ну, неплохо, — отдуваясь, заявил Дима. — Что, осмотрим логова?
— Не, — Воронов помотал головой, вспомнив про поручение на кухне. — Обратно пошли. Поможем с консервами.
Дима закатил глаза.

Но план поменялся. Когда оба спустились к кораблику, Катерина Олеговна, так и стоявшая посреди биостанции, тут же перенаправила Диму на кухню, а вот Стёпу поманила к себе. На какое-то время они остались одни.

— Степан, ага? Фамилия?
— Воронов…
— Я — Екатерина Олеговна Иванкова, завстанцией. Мне сказали, ты к нам в гости. Ищешь своего профессора, — без обиняков начала заведующая, вглядываясь в Стёпу как в некую хитрую ботаническую причуду. — Давай сразу: восемнадцать есть?

=○=

Консервы побрякивали дружно, сочно, в унисон. Пока Светка несла ящик, она убедилась в том, какая это пытка. Перед носом танцевали «Мясные консервы: свинина тушёная», «Мясные консервы: баранина тушёная». Подпевали горбуша в масле, говядина «Главпродукт семейная», паштет деликатесный с красным перцем, персики нарезные, а какой-то ублюдок засунул в коробку колбасу, копчённую с дымком. С дымком! Этот дымок так щекотал ноздри, что Ефимова задалась мыслью, насколько строго наказывают тут за воровство.

Но вот и кафе. Оно делилось на кухонную секцию и просторную столовую с самодельной деревянной мебелью и яркими картами разных стран на стенах. Большую розовую Америку использовали как дартс. Вторая дверь вела из кухни на задний двор, где чернели шашлычница и кострище.

Девочка поставила садистскую коробку к люку в погреб, для чего пришлось нагнуться. Её взгляд упал под разделочный стол, затем переместился к баку механического рукомойника… что-то краснело там у самого плинтуса. Что-то маленькое и цилиндрическое, похожее на упавшую и забытую сардельку.

— Двадцать три, — кивнул Степан. — Ну да, всё так. А вы знакомы с профессором?
Воронов пока ещё не до конца понял, какое именно впечатление производит на него Екатерина Олеговна и что она за человек. Но прямоту её он оценил.

— Знакома, ага. Репа у него не на месте, вот всё как. Ну мне-то что, раз ты совершеннолетний, да ещё и магистрант — гора с плеч, а то мне лишняя морока ни к чему, — голос Катерины Олеговны слегка подобрел. — Спасибо, что с вещами помог. Вообще… по правилам тут посетители по согласованиям, но всем плевать. Можешь оставаться, только чтобы без проблем. И студентов от работы не отрывал.

Оглянувшись на домики, заведующая добавила уже не слишком громко:

— Если честно, хорошо, что ты сюда решил. Добрый совет: ночевать возвращайся на Зоосад, деревенским не особо верь. С ними раньше бывали конфликты. Я твоему Викторычу это сколько талдычила, а он ни в какую. Жить в деревне остался. Тоже мне, блин. Профессор, башка седая, а ведёт себя хуже пса этого… где он, кстати…

Трепанг, впрочем, в этот момент находился в столовой и следил за тем, не выронит ли Ефимова колбасу.

Стёпе послышались суеверные нотки в её голосе.
«Что, и она туда же?» — подумал он. Суеверие и образ Иванковой не вязались в его восприятии. Впрочем, она казалась достаточно здравомыслящей, чтобы с ней осторожничать при выборе тем, в отличие от капитана, который, казалось, солидную часть жизни прожил у себя в голове.
— Екатерина Олеговна. Я, конечно, учусь на краеведа, и местный фольклор и быт в числе моих научных интересов, однако... Не сочтите за резкость... — Воронов на ходу несколько раз успел переформулировать свой вопрос так, чтобы он звучал как можно мягче и аккуратнее, — но что, чёрт возьми, здесь происходит? Ну, то есть, чтобы вы понимали...
Степан прошёлся взад-вперёд по комнате, соображая, как выстроить своё пояснение наиболее точно и последовательно — с этим у него иногда возникали проблемы.
— Началось всё с попадьи, что высадилась в «Берёзах», — не образец дружелюбия. И если дело в её горе, то на скорбящую она не сильно похожа. Она как будто на людей обозлённая. Не хотелось бы думать, что пожар — это следствие местных разборок. Тем более, что слышал, что тут аж целой деревни не стало — то ли из-за вражды, то ли ещё из-за чего. Люди пропадают. Таёжных чертей поминают. Теперь вот вы говорите то, что я уже и сам начал подозревать.
Воронов мрачно вздохнул, подводя итог своим рассуждениям.
— Такое ощущение, что здесь все пытаются нагнать как можно больше суеверного трепета. Даже здешнее окружение. Как будто нарочно недоговаривают.
Про крестную галлюцинацию Степан упоминать пока не стал.
— Пожалуйста, расскажите всё, что знаете. А я буду рад помочь вам здесь с делами. А, и спасибо большое за гостеприимство!

Катерина Олеговна рассмеялась:

— Во даёшь. Фольклор и быт? Ну, ты по адресу. Знаешь, когда я в первый раз сюда приехала, всё как ты спрашивала. Ух и довели они меня с чертями, с этими всеми историями про злые деревни! А потом оказалось, что если задавать вопросы, то никто не ответит. Будут муть в уши лить. В двух словах история тут простая: есть две деревни. Берёзовка, где они на голову отбитые, и Кедровка, которую я в глаза не видела. Может, её уже и нет давно. Но в Берёзах верят, что Кедровка — это какой-то, мать их, престол Сатаны, и если кто-то из чужих захочет туда пойти, его обязательно надо найти и… — тут Катерина Олеговна хмыкнула и выдала пацанское словечко: — и отпиздить, так выражаясь. У нас из-за этих деревенских заёбов два года назад побили студентов. Они пошли в деревню выспрашивать, где Кедровку найти. Думали, там магазин есть. Ну а им по зубам насовали. Скандал был, вызвали полицию. Она оштрафовала кого-то и с тем уехала. Деревенские мне потом в окно мёртвую курицу закинули. Ну а я им… неважно. Мы к деревне с тех пор не лезем, там всё равно ничего нет. Продукты им нашим кораблём возим, чтобы они тут ещё чего не натворили. Вот такое у нас перемирие… вроде как. Тут нет недоговорок. Я тебе говорю, они не в своём уме просто. И сказать нечего. Ши-зо.

Она пожала плечами.

— Твой Викторыч тоже к этой Кедровке воспылал страстью. Плёл что-то про… э-э-э, зырянский э-э-э мономиф, про каких-то казаков. Я его вполуха слушала, ты уж извини.

— Мономиф. Про казаков. — Казаки почему-то представились с лазерными мечами. Этот мономиф первым приходил на ум. — Понятно. Use the force, cossack... Да это не важно, сам расскажет.
С небольшим запозданием до него дошло, что он только что услышал, и помрачнел ещё сильнее. А это, как правило, приводило к цинично-издевательскому чёрному юмору.
— Интересно, а куда тут нужно сходить, чтобы они закинули свежей говядины? С картошкой? Раз уж магазинов тут нет.

Страдания Димы прошли мимо внимания Ефимовой, но она и так поутихла. После схода с причала сосны приблизились, и беспокоить их уже не хотелось, хотелось тихо любоваться, желательно у костра с чем-нибудь вкусным. Вкусное было особенно актуально!
Может поэтому, а может из неистребимого любопытства, Света отправилась в короткое, но полное впечатлений путешествие в подрукомойный мир. В конце концов, она тут не одна голодная, а Трепанг наверняка не откажется даже от полежавшей сосиски!

Но её пальцы ухватили неожиданно твёрдое ребро цилиндра. Это точно была не сосиска. Перекатывая находку к себе, Света наконец смогла накрыть её ладонью и выудить на свет.

В её руке лежал пластиковый патрон под охотничье ружьё, закупоренный с одной стороны металлическим обжимом. Поверх красных боков тянулись отштампованные боевые характеристики: «Техкрим 12/89 Супермагнум, стальная дробь 4.5 мм». Гильза была целой, а значит и сам патрон — рабочим…

Трёп сунул в кухню любопытный мохнатый нос, а с ним Света услышала, как кто-то завозился в прихожей, пытаясь открыть дверь с такой же коробкой в руках. Должно быть, кого-то послали ей в помощь.

=○=

— За кетчупом, — хмыкнула Олеговна. — На ловца и зверь бежит. Да не боись, не на войне же. Ладно. Об остальном — после обеда.

Она кивком указала на Ланю. Девочка выбралась из лаборатории и с беззаботной улыбкой спешила к ним, знать не зная ни про какие пропажи:

— Я всё поставила! — отрапортовала она.

— Извини, ничего, — ответила Света на молчаливый вопрос пса, может быть и не заданный. Патрон она сначала зажала в руке, а потом сунула в ближайший карман, по совпадению, не иначе, оказавшийся карманом джинсовки.
— Момент! — она бросилась к двери, памятуя, как дразнились своим видом консервы и не желая подвергать помощника искушению.

Степан при виде Лани тут же невольно расплылся в улыбке. А в голове между тем во всю соревновались громкостью «Сказочная тайга» и «Как на войне» братьев Самойловых.