Fate/Down side [Заморожен] | ходы игроков | ...Акт 1: Город, посыпанный пеплом.

- Я знаю. Вижу. Ты владеешь запретным искусством и еще кое-чем, но самую малость. Думаю ты воин на местный манер и с местным оружием, будет хорошо если воин способный стрелять, потому что лезть под мои копья в бою - плохая идея. Да и враги среди духов Небесного Престола зачастую уничтожают не столько врага, сколько мир вокруг него. Я утонченнее, действую точнее и изящнее. Во мне есть капля от Ассасина и самую малость от Райдера, но все же я Лансер и в этом классе раскрываю всю свою силу.
Они возвращаются внутрь, женщина наливает себе еще рома, затем после короткого вопросительного взгляда наливает так же и ему. Кажется, в стаканах ровно в два раза больше, чем отмерял в первый раз он сам. Скатах спокойно ждет, пока Ортега отпилит еще кусочек лимона и весело замечает:
- Ирландцы говорят, что каждая следующая должна содержать в два раза больше, чем предыдущая, Шотландцы считают, что мера должна быть равной каждый раз. Я ирландка - так что если уж делать что-то, то каждый раз забираться на ступень выше. Кстати, тебе не нужно обращаться ко мне по титулу. Я не слишком тщеславна или подвержена амбициям. Можешь звать просто - Скатах. Есть ли у тебя вопросы, мой мастер?
Героиня вновь садится на стол, чуть наклоняясь вперед и покачивая скрещенными лодыжками. Кажется, эта поза ей почему-то нравится. Получив лимон, она снова зажмурившись опрокидывает в себя жгучую жидкость и подбрасывает дольку в воздух, ловко ловя ртом. На некоторое время замирает, приложив тыльную сторону ладони к губам, а потом издает неопределенный, но довольный звук.
- Нь-я-ах, чудно, чудно! Скотч нынешних лун попробовать я желала бы больше, нет сомнений, но и это бунтарское пойло жжет хорошо. Да, клянусь Лугом, чем сильнее продирает твой рот, но чем слаще оказывается после - тем лучше выдержан напиток, так считали в мое время.

Кастильо кивает. Ему хочется узнать, отчего же контрмагия, которую он полагал скорее забытым искусством, оказывается искусством запретным, но это подождет.
- Стреляю я недурно. Жалко, "мосинки" у меня больше нет... - Тут ему в голову приходит одна мысль, но он решает чуть с ней погодить, поскольку Скатах завела застольную речь. Ну, раз налито - пей.
- За тебя, Жан-Поль. Мёртвых в землю, живых за стол. - Произносит Ортега традиционный арагонский поминальный тост. Эх, Мулиньё... какой же сукин сын ставил Краузе щит, что даже ты не пробил? Руки бы умельцу выдернуть, да в culo вставить. Такое искусство на этакую паскуду переводить. Не иначе, какая-то еще свинья из Аненербе, которую они не успели прикончить.
Хоакин опрокидывает стакан, и понимает, что позиция шотландцев ему, пожалуй, ближе. Закусывает лимоном. На сегодня рома хватит, вот что. Однако, есть кое-что, что надо еще обсудить.
- Старая партизанская привычка. - Объясняет Хоакин своё нежелание называть Скатах по имени. - Всё время боюсь, что нас подслушивают. Всегда стараюсь обойтись без имен до последнего, чтобы никого не выдать. Даже в нашей текущей ситуации это выглядит не худшей идеей... но я понял.
Он глубоко вздыхает, потом бочком походит к окну, чтобы его силуэт не был виден снаружи, приоткрывает форточку, и закуривает.
- Надо бы найти Егермейстмер, мы его в Нюрнберге пили. Местное тевтонское пойло. Жжет, но сладкий. Однако же, да, у меня есть вопросы... и не только вопросы.
Он сосредотачивается, заставляя расслабляющий шум рома в голове отступить, и решает, что лучше начать с вопроса.
- Насколько Престол дает героическим душам понимание современных реалий? Ну вот я упомянул, например, "мосинку"... а что на счет культуры? Политики?
Он глубоко затягивается папиросой, выпускает кольцо дыма, и добавляет:
- А еще я был хотел кое-что рассказать. Но чуть погодя, мой рассказ будет зависеть от ответа.
Потому что если Престол разъясняет героическим душам какие-то нюансы местной политики и культуры, то объяснить ему свои цели на эту войну, которую Скатах полагает правильной и настоящей, ему будет намного проще, чем если он дает им понимание только самых необходимых бытовых и военных реалий.

Она задумывается над желанием конспирироваться, забавно кусает губы, поднимая глаза к потолку и перебирая что-то в памяти. Затем весело хлопает в ладоши и усмехается, словно девчонка, собирающаяся отвесить хорошенькую шуточку:
- Я поняла тебя, что же, тогда зови меня Немайн - нет тех, кто знал бы меня под таким именем. Это имя дали мне, когда я была еще совсем молодой - за буйный нрав. Могла бы сказать, что сочувствую твоей потере, кем бы ни был этот Жан Поль, но не могу сочувствовать, если он пал как герой, зато могу сделать это, - Скатах прижимает кулак к груди и склоняет голову, напевая удивительно воодушевляющий, но тяжелый и печальный мотив; длится это недолго, он даже не успевает докурить, как она поднимает взгляд и торжественно кивает. - Запиши его имя, если выживешь в войне, приложи силы к тому, чтобы хоть кем-то он остался не забыт и тогда его фантомный образ останется в Небесном Престоле. В нашем странном мире - это лучший способ стать бессмертным, а однажды может быть заслужить и право выйти из сияющих палат, вновь вступив в мир.
Некоторое время воительница вежливо молчит, смотря в пол и хмурясь. Явно взвешивает другой его вопрос, пытаясь понять границы собственного знания. Наверняка это мучительно для столь независимой и волевой души, от которой всегда зависели другие. Она не привыкла быть на вторых ролях. Не любит ощущать себя слабой.
- Я... думаю это огнестрельный лук. Но если говорить о полноте, то, пожалуй нет, в меня не вложили достаточно. Я понимаю прежде всего элементы войны, но история, приведшая вас, мои потомки, к этому - ускользает от меня. Смотря на эту крепость я вижу слабости кладки и изыски инженеров, размышляя о оружии могу сказать на что оно способно. Мне видятся жуткие железные колесницы, изрыгающие снаряды больше самого большого копья. Я вижу бороздящие моря корабли из металла, которые не тонут и бросают пламя и смерть так далеко, что с вершины своего замка я бы не смогла рассмотреть место падения. Вижу так же летающих в небе неповоротливых драконов, наполненных людьми и сталью. Я понимаю все косвенно, по-своему, но если ты спрашиваешь меня о правителях и вещах, которыми ваш мир гордится - я не знаю их. Но знаешь, - она усмехается невесело. - То, что я вижу лишь убеждает меня, что знания эти не столь уж важны. Ваш мир - война, так же как и мой был когда-то. Люди и есть самые страшные монстры, верно, мастер мой? Пламя пожарищ и смог стелятся за нашей историей где бы она не начиналась плащом триумфатора. Но если ты желаешь рассказать о том, чем этот мир прекрасен - я перебивать не стану. Это хорошая тема, пусть и забирает драгоценный сон.

Хоакин невесело улыбается, слушая Королеву Копий. Запретная магия, которую употребил Жан-Поль, по поверьям магов, лишает душу всякого посмертия. Но... кто знает, кто знает. Если он переживет эту войну, то он заставит его друзей-анархистов почитать память героя битвы за Корсику.
- Спасибо, Немайн. - Он кивает ей и внимательно выслушивает последующий ответ. В нескольких местах хмурится, в нескольких - улыбается. И, убедившись, что она закончила, а он - докурил, подходит к столу и садится на стул рядом со Скатах. Пару секунд молчит, и начинает говорить.
- Тогда я начну немного издалека. Да, среди людей рождаются худшие чудовища. Хуже всего те чудовища, что создают идеологию для своей чудовищности, религию злобы, презрения и ненависти. С ними нам придется иметь дело на этой войне, Немайн - в том числе. Они мои враги, я много лет сражался с ними в разных странах, и многих убил, но не всех. Их планы и армии разбиты почти везде, только на моей родине, откуда я был вынужден бежать, сохранились более человечные и умеренные поборники похожей веры, хотя они мне ненавистны более всего - они убили моего отца; самые же жуткие - они родом отсюда, из этой земли, из Германии. Их Третий Рейх разбит, их вождь мёртв, но не все они пали, и не все они сдались. Их называют нацистами, или фашистами. Это было вступление. Теперь я перейду к делу, пожалуй.
Ортега вздыхает, берет ломтик лимона, вдыхает запах, крутит его в руках, но не кусает.
- Вот в чем странность первая. Когда я получил печати, то испытал нечеловеческую боль, и просто вышел из строя, но я не слышал, чтобы получение печатей было настолько мучительно. В этот же точно самый момент меня атаковал мой старый враг из числа германских нацистов, Фридрих Краузе; с ним был его новый друг, гигант в львином плаще, шлеме в виде львиной головы, вооруженный двумя мечами. Он убил моего товарища, Жан-Поля, что пытался защитить меня. Умирая, Жан-Поль использовать запретную магию Последнего Желания, и вызвал пламя столь мощное, что им пришлось спасаться бегством... и вот тут есть несколько странностей. Ты искушена в войнах и магии, так что послушай. Жан-Поль был мощным магом огня. Краузе никогда не бы не смог пережить его атаку без потерь, но он пережил. Вывод? Щит Краузе ставил кто-то еще. Странность номер два. Странность номер три - гигант, очевидно, слуга. Но, не смотря на дикий облик и стиль боя, он говорит и ведет себя, как король, и считает Краузе своим слугой, а не наоборот. И я думаю - что, если мастер воина-со-львом - не мой старый враг, а тот, кто подарил ему щит? У меня есть очень нехорошее подозрение, что это может быть Хайнц Гудериан - мастер предыдущей Войны, оставшийся в живых, полководец нацистов. Если он снова стал мастером и призывает своих былых соратников - это просто кошмар. И вот тут мы подходим к самому главному...
Он отмечает, что Скатах оперлась локтем на стол, точно на подлокотник трона, подперла голову, и слушает его, словно древний монарх, внимающий барду. Но Ортега уже разошелся. Ему нужно донести до неё, насколько важным он видит некоторые моменты из их совместного будущего.
Хоакин рвет зубами лимон, чтобы взбодриться и прочистить голову, глотает кислый сок, морщится, вытирает рот, и говорит:
- Не так уж важно, на самом деле, кто из них мастер, и есть ли другие мастера из их числа. Их надо остановить. Если они наложат лапу на Грааль и его силу - мир ждёт катастрофа... как бы объяснить... даже мир, в котором Дагда погиб, а Балор победил, вряд ли был бы хуже. Лучше всего будет, если они все умрут здесь. Или хотя бы Краузе, но это уже личное - впрочем, если у тебя будет возможность его убить, не смущайся, убивай - мне всё равно, кто нанесет удар. Так вот. Это и есть моя главная цель в этой войне. Не Грааль. Я вообще был из тех, кто хотел предотвратить эту войну, опасаясь её последствий, но мы не успели. Теперь я, во всяком случае, не должен допустить их победы - или чего еще похуже, вроде превращения мира в труху. Да, среди людей рождаются чудовища, и дым пожаров - это наша история. Но если мерзавцы втягивают тебя в войну - сражайся, чтобы они не победили - я считаю так.
Ортега выдыхает и смотрит на Скатах. Поняла ли она его? Поверила ли ему? Может ли она вообще понять, почему это так важно - ведь для неё сотни царств возвышались и падали, но сейчас уже не то, что прежде - мир стал меньше, всё стало ближе, одно неверное желание, исполненное любой ценой, может толкнуть первую костяшку домино, и тогда... да, Дагда умрёт, и победит Балор. Возможно, что и навсегда. Но она - вне времени. А им еще здесь жить.
Внезапная мысль приходит ему в голову. Он встает, открывает чемодан и достает небольшую книгу в мягкой обложке.
- А это - о красоте. Мой соотечественник всё сказал куда лучше меня.
На обложке написано имя: "Federico García Lorca".

Она медленно выпрямляется, принимает из его рук томик и задумчиво водит пальцами по обложке, не открывая труд испанского поэта, пронизанный мыслями о любви. Наконец, поднимая взгляд, Скатах смотрит куда-то сквозь стену, словно видит собственный мир:
- Игра теней, - заявляет она, а когда замечает не понимающий взгляд, поясняет. - Так называется война, которая ведется, пока короли сталкивают кубки друг с другом и улыбаются, пируя в общей зале. Сейчас, думается мне - всё то же. Все оказываются не теми, за кого себя выдают, кто-то всегда на два шага впереди, кто-то, плетшийся позади - вырывается вперед. Где находимся мы с тобой? Позади всех, или впереди? Ждем ли мы, пока Нуада будет ранен, чтобы выйти вперед, или мы и есть Нуада, что уступит место Дагде в великой битве? Судьба... судьба никогда не бывает простой. У монеты две стороны, но может быть, мы просто никогда не видели третью.
Слова её кажутся не слишком понятными, но Скатах это мало волнует. Она еще раз нежно оглаживает обложку книги и спрыгивает со стола, возвращая себе вороненые доспехи, украшенные множеством лент. Взгляд её спокоен и тверд, она смотрит с легким прищуром, но без насмешки:
- Ты просишь меня сражаться ради твоего мира - и в этом ты прав. Я пришла, чтобы стать по-настоящему, абсолютно бессмертной. У меня нет желаний для кубка иных, чем имя, что будет грохотать под небесами до скончания времен и гибели последнего из нас. Слава - жизнь моя, забвение - смерть пророчит. Будут ли ценить доблесть, когда все доблестные падут? Кто знает. Кто лучше? Бойся любого, кто скажет, что знает, как править, остальных же - выслушай спокойно и оцени совет мудростью, не отвергая и не пренебрегая им. Устами глупца истина доносится до ушей того, кто умеет слушать.
Глаза её жутко блестят, а сама Скатах становится словно огромной, величественной тенью:
- Чудовищ - сразим, героев - почтим памятью. Не важно о чем война, ведь она всегда одинакова, мастер мой. Обещать могу лишь, что со мной ты победишь, ибо никогда еще не проигрывал тот, кто следовал моим путем и не отступал с него. Лишь другой такой же в силах поразить его. Боль твоя - лишь доказательство истинности войны. Я предчувствую, что сражения будут тяжелы, а печаль глубока, что до прочего... догадки - слуги тайн ночных, утро - дает ответы. Я буду хранить твой сон, а сейчас отдохни, не тревожься о вещах, которых познать покуда не можешь.
Глаза её снова сверкают, а затем образ вновь кажется совершенно нормальным, словно не было этой мистической королевы, за плащом которой ряды героев гордо смотрели за горизонт. Невольно её словам хочется верить. Хочется просто вздохнуть и довериться обещанию. Она не так сильна, как многие другие, он ощущает это, но железная воля и жажда достичь победы в ней сильнее, чем в нем самом. Ему - это просто спасение мира, не для него самого, а для потомков по большей то части. Для тех, кто может быть сумеет однажды сломить историю и обратить времена вспять. Для нее же это шанс второй и последний - остаться в веках и памяти людей. Люди нужны ей, и чем доблестнее они, чем больше ценят упорство, талант и честь в стремлениях своих - тем лучше. Тем больше она подходит их идеалам. Он чувствует что-то еще, некий вкус железа на губах, словно лизнул полированную сталь меча, но это чувство фантомно и исчезает забываясь в ту же секунду. А великая Скатах отворачивается и, делая шаг, исчезает, уходя, вероятно, хранить покой этой "крепости".

Где-то в другом месте...
- Наверное, не стоило убивать их всех.
Тихо замечает мужчина, доставая из кармана мертвого солдата пачку папирос и с наслаждением закуривает. Огромный бородатый детина, сидящий на обломке рядом с ним, любовно стирая кровь с топора удивленно поднимает взгляд.
- Я, говорят был не самым талантливым полководцем, в отличии от тебя, но даже я понимаю, что свидетели ни к чему.
- Да, пожалуй ты прав, но теперь это выглядит как месть. Неприятно.
Дымящиеся развалины за их спинами время от времени изливают в ночь столбы огня и сажи. Где-то вдалеке слышно завывание двигателей Небесной Цитадели, куда ближе слышится вой сирен. Вскоре здесь станет не протолкнуться.
- Пойдем, - заявляет мужчина и тушит сигарету о ладонь. - Ты потратил много сил, стоит затаиться ненадолго.
- Ха! Да я готов сражаться еще с тысячей воинов! Каждый из павших от моего топора получит судьбу втрое прекрасней любой здешней.
- И ты, видевший Небесный Престол в это веришь?
- Последней Битвы еще не было, судя по тому, что я вижу здесь, так почему я должен судить раньше срока?
Их голоса исчезают вдали. Прихрамывающий немолодой мужчина и долговязый мускулистый воин, пружинисто вышагивающий подле него. Силуэты растворяются во тьме раньше, чем к руинам успевает первый глайдер.

Где-то еще...
- Считаешь это ошибкой?
- Я не боюсь новых соперников, мастер, но не лучше ли было убить того, другого, пока его слуга отвлекся?
- Может быть... а может быть и нет. Новый день принесет новые ответы. Будь начеку, как бы то ни было.
- Воля ваша, мастер. Я - исполняю её.
- Но все равно споришь.
Греческий воин невесело усмехается:
- Я всегда любил поспорить, это верно. Но признаю, что не всегда бывал справедлив.