Сумерки богов | ходы игроков | - 1.1 Варвар vz Паладин

Трибуны грандиозной круговой арены заполнены – свободных мест не хватает, многим зрителям приходится стоять и заглядывать вниз, перегибаясь через мраморные невысокие ограждения. Стены арены кольцами вздымаются ввысь – горожане с верхних ярусов до рези в глазах всматриваются в блеклый песок, выискивая крошечные на таком расстояние фигурки сходящихся чемпионов. Трибуны ревут восторженно в предвкушении – первый поединок турнира, о котором большинство из них знает лишь из рассказов прадедов и дедов. Турнир, увидеть открытие которого собственными глазами ещё раз никому из них определённо не суждено.

Хан вальяжно восседает на троне в центральной части главной трибуны – откинувшись на спинку, он безразлично наблюдает за пустым пока что ристалищем, надёжно укрытый от солнца в тени персонального небольшого навеса. Несколько обнажённых наложниц интенсивно работают огромными опахалами, спасая наместника богов на земле от и без того достаточно умеренного летнего зноя. Идеально ровный квадрат имперских гвардейцев окружает место покоя владыки ощетинившейся сверкающими наконечниками копий стеной, отделяющей бессмертного полубога от презренной грязной толпы.
Гримаса скуки застыла на суровом, будто выточенном из камня лице властелина.

Глашатай Хана – худощавый тип в тянущейся за ним по камням алой мантии, восходит на ораторский пьедестал. Усиленный многократно магией голос разносится над ареной:
– Многие из вас ждали всю свою жизнь этот день, – глашатаю стоит лишь начать говорить, как зрители умолкают. – Великий турнир, который определит наиболее смертоносного… Непревзойдённого… Чемпиона! Великий турнир, который, быть может, определит участь империи! Великий турнир, от исхода которого может зависеть судьба любого из вас. Турнир, который я, Ториус Раммель, с позволения Его Имперского Величия Хана…

Глашатай бросает быстрый взгляд в сторону трона. Наместник богов на земле торжественно поднимает судьбоносную длань и делает вялый позволительный взмах – дескать, давай быстрее уже.
– ОБЪЯВЛЯЮ ОТКРЫТЫМ! – орёт глашатай, и объятые звериным неистовством трибуны ревут в унисон.

Под топот, вопли и рокот аплодисментов на арену выходит первый чемпион. Рослый северный варвар в наброшенной на голое тело накидке из меха, вооружённый огромной обоюдоострой секирой – толпа ревёт интенсивнее, громче. Северянин! Норд! Без брони!
– Первый чемпион прибыл к нам с далёкого Севера. Из суровых снежных предгорий Хельма, варварской земли презренных язычников – кровожадный несокрушимый воитель, использующий для закалки своей секиры исключительно кровь невинных имперских младенцев… Его имя –Тр-о-о-о-о-м!

– Его противником выступит… – на арену медленно вступает второй претендент. – Паладин-изгой, отрёкшийся от обетов, кодекса, предавший даже собственных братьев! Отказавшийся от всего, во что верил!
Латная броня паладина смутно переливается и мерцает на солнце. Внушительная фигура в железе неторопливо направляется к центру арены. Волочится по песку, оставляя глубокую борозду, тяжёлый металлический шар на цепи.
– БРАТ КАТ-О-О-О-Н! – кричит, срывая глотку, глашатай.
И зрители кричат вместе с ним.


Получатели: Тром.

Получатели: Катон.

В конце пути.
В начале пути.
Перед вратами, ведущими на арену.
Там, за деревом и камнем, уже слышится голос глашатая, объявляющего Великий Турнир открытым, там порывы ветра перекатывают песчинки, дрожащие, словно в предвкушении своего кровавого пира. И совсем далеко, там, стоит перед такими же воротами, враг...
Открыть турнир — само по себе честь.
Но этот бой — не просто бой.
Это символ.
Имперец против варвара, паладин против язычника.
И выйдет на эту схватку не сиятельный сэр Генри, не Максимус, легенда арены, не Циклоп, наемник, о смелости которого рассказывают байки в каждой таверне, даже не один из тех белых братьев, что кичатся своими обетами, но неспособны выиграть войну.
Нет!
Боги сказали своё слово.
Сейчас Империя это Катон, а Катон есть Империя.
И Тром, грязный варвар, дерзнувший бросить вызов, не просто очередной козоёб-северянин. Нет-нет, он есть всё дикое, нецивилизованное, мерзкое, что угрожает самому имперскому образу жизни, угрожает всему тому, что делает нас нами.

Паладины верят, что чистый сердцем способен возвыситься, переродиться в посмертии в божество. Они отрекаются от голоса, ибо всякий грех рождается в словах, клянутся никогда не убивать, многие из них почитаются при жизни за свою доброту и смирение...
Катон считал это чушью.
Лишь тот достоин быть божеством, кто станет щитом для невинных, маяком для сомневающихся и смертью для тех, кто недостоин зваться людьми. Боги не бегут от битв, они выигрывают битвы.
И сегодня, брат Катон, твой первый шаг к тому, чтобы стать богом.
Сегодня, вся Империя увидит, что ты был прав.

Врата открываются, но падший паладин не морщится от солнечного света.
Он сам есть свет.
И впервые на песке Великой арены, он преклоняет колено, безмолвно изрекая слова молитвы.

"Не убоюсь я зла, ибо свет со мной,
Не померкнет разум мой, ибо я чист,
Не дрогнет длань моя, ибо бьюсь за правое дело,
Не пошатнется вера моя, ибо у меня есть Путь..."

Ритуальный жест — левая рука устремленная к солнцу.
Правая поудобнее перехватывает боевой цеп.
Время подняться.

— Слава тебе, Хан! Слава Империи!

Доносится низкий голос из под маски.
Да, глашатай объявил его предателем, но Катон достаточно был героем истории, написанной ими. Теперь он напишет свою собственную.
Напишет с этой самой секунды.

Взгляд устремлен на врага. Без брони, из оружия только огромный топор.
"Почему ты послал этот вызов, Тром? Я сжег много северных селений. Убил много твоих нечестивых братьев, а тех, кто пережили встречу со мной, обратил в рабство.
Ты пришел мстить, северянин?
Тогда ты падешь, ибо месть не есть добродетель.
Или ты бросил мне вызов не зная, с кем будешь сражаться?
Тогда ты тоже падешь, ибо глупость — худший из грехов.
На самом деле ты падешь в любом случае, ибо ты есть тьма, а я — Свет"

Но этого Катон не сказал.
Он еще поговорит с варваром, несомненно.
Просто говорить с северянами куда лучше, когда от них не остается ничего кроме изломанного куска мяса.

Медленно раскручивается обеими руками боевой цеп.

Это будет быстро.

Осклабился рёву толпы: сейчас они кричат, потом будут ноги новому Хану вылизывать. На старого посмотрел: во боров! Как таким не стать?

Махнул топором, разогреваясь. Кровь имперских младенцев? Было, да. Это удачу приносит.

Кивнул противнику. Ебал он все его регалии большим и толстым, конечно, важно было другое: размер противника и его известность среди северян. Большой дядька, безжалостный в бою, убивший кучу нордов? Достойный противник! Единственное, что омрачало: по трусливой имперской традиции был он закован в железо. Ну, тем громче падать будет.

— Аррр! — зарычал Тром. И быстрым шагом стал сближаться с паладином. К его чести, вопреки обыкновению собратьев по вере, нравоучительные речи перед боем Катон не читал.

Наёмник или паладин, любой имперец имеет в стенах арены большую поддержку, чем чужеземец.
Каждая победа одного из своих над проклятыми варварами – повод для гордости и горячего обсуждения за кружкой эля после окончания турнирного дня.

Быть может, Катон – изгой и отступник, но в сравнении со жрущим имперских младенцев кровожадным язычником, он – святой мученик и любимец народа.

«Слава Империи!» – кричит паладин, и империя отвечает единогласным оглушительным рёвом.

Тяжёлый молот обрушивается на гонг – низкий утробный звон оповещает об официальном начале первого поединка. Внимание толпы приковано к действиям оппонентов – они начинают сходиться, готовые слиться в едином завораживающем танце смерти и стали.


Получатели: Катон.


Получатели: Тром.

Сближается Тром. Ни секунды промедления, ни мысли в голове. Только ярость, вечный друг северянина. Слепая. Но контролируемая. И вот топор летит в паладина, в сочленения его доспеха. Теснит бугай равного себе.

Катону незачем идти к врагу — враг сам идет к Катону, прямиком под раскрученное ядро боевого цепа. Годы боевого опыта подсказывают, пропущенный удар секирой станет последним, вон варвар какой здоровенный детина, да и топор у него большой. Впрочем, то же работало в обратную сторону, Тром скорее всего понимал, что не переживет больше одного удара — и вкладывал всё в натиск, первый и последний.

Первый и последний.
Упор левой ногой в песок.
"Иди ко мне" — не сказал Катон — "Иди ко мне!"

Со скрежетом и свистом, обрушился цеп на врага...

Тром рвётся вперёд, готовый сокрушать и крушить. Взлетает секира, описывая сияющий полукруг. Варвар не знает мастерства и повадок противника, но он делает именно то, что делать привык и что умеет делать лучше всего.

Пытается найти брешь в обороне, слабое место в стальном панцире труса. Вогнать топор, расширить, рассечь. Снова, как десятки и сотни раз до того.

Кажется – именно так всё и выйдет.
Кажется – ещё мгновение и он сотрёт это невозмутимое выражение с лица паладина.

Но врезается в щиколотку невесть откуда взявшийся металлический шар, песок и небо меняются на секунду местами. И вот поверженный Тром уже лежит на земле – ноет нога, быть может раздроблены кости. Но он перекатывается и пытается подняться, забывая о боли.

Паладин выиграл раунд, но до победы в сражении ему ещё далеко.


Получатели: Катон.


Получатели: Тром.

Сталь сильна.
Воля крепка.
Слаб человек.

Варвар ломается под ударом стального шара.
Варвар лежит на земле.
А цеп уже раскручивается для нового удара.
Если противник поднимется.

— Не вставай.

Предупреждает Катон. Это первые обращенные им к сопернику слова, не пошлая бравада, не обещания расправы. Нет, в эти мгновения, паладин предлагал дикарю положиться на милость цивилизации, молить у ног зрителей о жизни для себя — и возможно обрести ее.

Смерть это выбор.
И Тром делает свой выбор прямо сейчас.

Упал и кувыркнулся, от нового удара уходя. Заревел, хоть боли и не почувствовал.
И снова бросился вперёд. Блеснула секира.
— Стоит! — ответил, неправильно поняв чужую речь. Никто не смеет сомневаться в мужской силе Трома!

И варвар вновь наседает – взлетает и падает снова и снова топор, скользя по тяжёлой броне и оставляя на ней лишь царапины. Тром тяжело дышит, по могучем телу струится водопадами пот – варвар напоминает яростный северный вихрь, который, как ни старается, оказывается не в силах преодолеть железную стену.

Цепь снова взлетает – на этот раз металлический шар попадает Трому прямо в живот, в очень опасной близости от его главного варварского достоинства. Воздух вырывается с хрипом из лёгких, могучий северянин отлетает назад, смутно осознавая, что его внутренности сейчас наверняка чувствуют себя крайне паскудно.

Но кровавая ярость застилает глаза, но боль, кажется, лишь придаёт ему сил. Он вновь поднимается, всем своим видом давая понять, что схватка по-прежнему не окончена.


Получатели: Катон.


Получатели: Тром.

— Порву! — ревёт варвар. И снова взмахивает потяжелевшей секирой.

Враг оказался крепок и живуч. Снова и снова он переносил удары, которые должны были стать смертельными. Снова и снова вставал, силясь противостоять неизбежному, шел навстречу кружащемуся цепу...

— Нет.

Ответил паладин. На сей раз цеп летит прямиком в голову.

— Я возвышусь, ты — падешь.

Тром бросается снова в атаку.
Тяжелее, медленнее, из последних сил поднимая секиру.
Силясь достать медленного и неповоротливого противника, который каким-то непостижимым образом умудряется ускользать снова и снова, он продолжает идти.

И все понимают, что этот бой уже завершён.
Притихшие трибуны, замершие в ожидании последнего, призванного поставить кровавую точку, удара.
Паладин, который не теряет бдительности, но уже чувствует в глубине души торжество.
Сам Тром, который просто не может позволить себе сдаться несмотря ни на что.
И Хан, который вальяжно попивает вино, окончательно теряя интерес к поединку.

Шар снова взмывает в безмятежную высь – топор варвара поднимается слишком тягуче, непростительно медленно.
Шар делает полный оборот и на полной скорости врезается в весок северянина – оглушительный треск разносится по арене, в то время как ноги Трома подкашиваются, а мощное тело грузной тушей валится на песок.

Паладин торжествует – он уверен, что всё уже кончено. Пятно свежей крови расплывается на ристалище, спутанные тёмные волосы слипаются и окрашиваются багровым. Но варвар, к удивлению Катона, открывает глаза.

И смотрит на него снизу вверх чистым незамутнённым взором младенца.

Распахнул глаза. При всём здоровье сделать это было сложно. Потянулся за секирой, но не нащупал рукоять. Такого боя у Трома ещё не было. Даже когда померкло сознание в сражении с конниками, с болтом в спине и сломанным клеймором, всё равно победил. Осклабился северянин. Наконец-то достойная смерть. Собрал во рту жидкость и плюнул в Катона перемешанной с кровью слюной.
— Проклинаю!
Не видать ему жены Трома. Рассказывали варвару: паладины эти женщин и не любят. Или не могут. Один хер.

– ОН ЕЩЁ ЖИВ, ВЫ ТОЛЬКО ПОСМОТРИТЕ НА ЭТО! – разогревая толпу, кричит Раммель. – Победителем схватки объявляется брат Катон! Но, прежде чем мы перейдём к следующей паре, Владыка Всего Сущего На Земле решит участь поверженного язычника!

Тром лежит на спине – мир перед глазами плывёт, горячая кровь вперемешку с солёным потом заливает глаза. Катон возвышается над ним подобно монолитной несокрушимой горе – доспех паладина-отступника весело блестит на полуденном солнце.

Владыка, тем временем, не собирается ничего решать. Катон чувствует, что Хан по-прежнему не воспринимает его всерьёз, не считает достойным противником. Наместник богов более безразличен к судьбе павшего варвара, чем к грязи под собственными ногтями.

И, почувствовав свободу, начинает распаляться толпа.
– ПРИРЕЖЬ ЯЗЫЧНИКА!
– ПУСТЬ ЖИВЁТ!
– НЕ ТРОГАЙ ВЕРЗИЛУ!
– ОН ЗАСЛУЖИЛ ДОСТОЙНУЮ СМЕРТЬ!

Противоречивые выкрики сливаются в неразборчивый гомон, который постепенно начинает трансформироваться, преображаясь во что-то осмысленное.

Катон прислушивается, оглядывается по сторонам, скользя взглядом по сотням и тысячам сливающихся в сплошную массу одинаковых лиц.
Старики, мужчины и женщины, чернь и аристократия.
Всех их сейчас объединяет одно.
Стены Арены.

И паладин понимает, что в подавляющем большинстве, имперцы, отчего-то призывают его к сохранению жизни павшего северянина.
Но решать будет в конечном счёте Катон.

— Твои проклятия лишены силы, животное, ибо вера твоя есть ложь.

Толпа просит пощады для жалкого северянина, но жизнь его сейчас в руках Катона.
Как просто обрушить вновь на эту пустую голову стальной шар, расколоть её, так что кровь брызнет во все стороны... Или быть может поставить варвара на его законное место? Просят жизни? Пусть живет, но на глазах всей великой арены, падший паладин помочится на Трома Твердолобого, раз и навсегда закрепив за ним имя того парня, которому оставили жизнь — жизнь в позоре.
Да. Это именно то, что заслуживает поверженный противник.
Единственный язык, который понимают северяне.
Единственная судьба, ожидающая весь их поганый народ.

Гудит арена. Уже и ладонь потянулась к бедру, но остановилась на полпути.
Паладин снова вспомнил то ощущение, которое некогда испытал, ощущение, что он здесь не случайно, что он открывает турнир, а за спиной его — тысячи, что он уже не вполне принадлежит себе и не может просто делать то, что хочет. Власть это ответственность. Необходимость быть лучше чем ты есть, ради тех, кто быть может в тебя даже не верит.
Некоторым вещам оказывается все-таки научил Катона орден паладинов...

Победитель взглянул на Хана. Затем на лежащего северянина.
И тихо-тихо сказал.

— Я хочу, чтобы ты кое что запомнил, Тром Твердолобый. Запомнил каково это валяться у моих ног, сломанным и ничтожным. Запомнил, что я мог убить тебя, мог искалечить, мог даже посрать на тебя. Но больше всего я хочу чтобы ты запомнил другое. Я хочу чтобы ты запомнил, кто тебя пощадил.

И уже громко, так, чтобы все зрители услышали, паладин прибавил

— Воля народа закон для меня! Жизнь! Да здравствует Империя!

Последние минуты дались северянину тяжело. Ощущение беспомощности переполнило его. Прежде ему не доводилось пребывать в чей-то власти. Катон и правда мог сделать что угодно. И варвар действительно собирался это запомнить. В его незамутнённых даже ненавистью глазах читалось обещание новой встречи. Но сперва нужно было зажить. И подготовиться. Нахрап, работавший на границе, не помог на арене в столице. Что делать дальше, Тром не понимал.