Сказания Поющих Земель: Всадники Апокалипсиса | ходы игроков | Набережная Фонтанки, д. 14

Осень 2018-го

    Хмурое питерское утро встречает меня моросящим дождём. Плотнее кутаюсь в плащ, вздёрнув воротник повыше, и продолжаю двигаться к цели. В эти часы прохожих практически не встречается. Я специально выполняю бóльшую часть заказов перед рассветом, в часы самого сладкого сна — так меньше свидетелей. Только безмолвный серый город.

    Мои шаги гулко раздаются по мостовой, отчеканивая о гранит импровизированный ритм. В последнее время у меня появилась странная привычка подбирать под собственные шаги какую-нибудь мелодию и двигаться под такой перестук. Помогает отвлечься.

    Я иду у самой кромки воды, и со стороны кажется, что это какой-нибудь турист, прибывший ранним поездом и от нечего делать коротающий время перед заселением в гостиницу. Ветрено. Кейс в моей руке покачивается от порывов, задувающих с канала, заставляя лишь крепче сжимать ручку. Осталось перемахнуть через мост и свернуть в переулок. Уже близко.

    Оставляю по левую руку позади храм Пантелеймона-целителя. После каждой успешно выполненной миссии мне хреново, но я никогда не посещал ни этой церкви, ни какой-то другой. Потому что она врачует душу лучше любого святоши, хоть у неё и нет нимба над головой.

    Осталась пара сотен метров до подъезда. Потом один лестничный пролёт, второй, третий… Всего шесть. Знакомая дверь на последнем этаже и поворачивающийся в скважине ключ. Как можно тише, чтобы не разбудить.

    Сейчас около шести, и она, конечно, уже дома. Окутанный в полумрак лофт сонно вздыхает в унисон хозяйке. Слышно только тиканье настенных часов над диваном у барной стойки да мерное гуденье холодильника. Она специально выбирала самую тихую модель, чтобы ничто не мешало ей «слушать звёзды». Бесшумно сгружаю винтовку у порога, и скинув ботинки, сворачичаю за угол.

    В спальне — томная нега. Даже во сне она не перестаёт купаться в своей родной стихии. Вот и сейчас, аккуратно садясь на край кровати — очень низкой, почти у самого пола — я не могу удержаться от того, чтобы не убрать с лица прядь и не рассмотреть её спящую. Она вздыхает, разлепляя отяжелевшие от дрёмы веки.

    — Доброе утро, мелкая, — тихо говорю я.
    — Угу…

    Она улыбается, пригласительно откидывая край одеяла.

    — Нет, — я качаю головой. — Мне нужно в душ: испачкался Кровью.

    Она сонно вздыхает и, перекатившись на бок, подползает ко мне.

    — А мне нравится…

    И я не знаю, что возразить, когда она по кошачьи-мягко обвивает руками и утыкается носом в бедро. Ей противно любое посягательство на жизнь и насилие, но она удивительно толерантна к тому, что я делаю.

***

    — Ты пахнешь Кровью и Смертью… — говорит она, не открывая глаз.
    — Да, детка.

    Мы лежим обнявшись, согревая друг друга, так тесно, что я чувствую, как её дыхание щекочет волоски на груди. Мои пальцы непроизвольно гладят её по голове, закопавшись в смоляные волны.

    — Это был плохой человек?

    Кончик её ногтя начинает выводить на моём животе хаотичные узоры. Она каждый раз спрашивает, всегда хочет знать — а я честно отвечаю. Потому что не беру «хороших» заказов, таково моё кредо.

    — Насколько плохим может быть богатенький хрен, откупившийся от суда.

    Она довольно улыбается и вдруг забирается на меня сверху, огонёк азарта загорается в её глазах.

    — Завтра весь инет будет пестрить новостями о неуловимом мстителе. Мой брат — Бэтмен! Нет, круче!
    — Кажется, кое-кто хотел спать, — с хитрым прищуром замечаю я.

    Больше для порядка. В глубине души мне приятно это искреннее восхищение.

    — А я передумала! — дразнится она, садясь на мне верхом. — И тебе нечего!
    — Да-а? Тогда у меня есть отличная идея, куда применить твою энергию!

    Я вскакиваю, сгребая её в охапку. Она пищит, захлёбываясь игровым азартом. Наша безобидная возня продолжается некоторое время. Я, конечно, поддаюсь, прежде чем мягко повалить её на спину и обезоружить поцелуем. Впервые я попробовал вкус этих губ в 16, и с тех пор понял: каких-то других мне не нужно.

Он всегда думает, что я уже сплю. Но я знаю, что он вернулся, ещё с того момента, как в двери поворачивается ключ. Уснуть раньше — невозможно. Не могу, какой бы усталой ни была. Мне нужно быть уверенной, что всё в порядке. Его не поймали и не везут в наручниках, чтобы запереть в холодном каменном гробу и избить ногами до полусмерти. Только когда кусок металла щёлкает в замочной скважине, я впервые закрываю глаза и облегчённо улыбаюсь. Потому что всё хорошо. На этот раз.

Он всегда снимает ботинки и крадётся по коридору, чтобы не потревожить мой хрупкий покой. Забавный.

Я знаю: он убивает. Танцует пляски Смерти ради нашей Жизни. Чтобы каждый день нам было на что существовать. Никому другому я бы не простила такого гнусного вмешательства в естественные законы бытия, их попирания — а ему прощаю. Не потому, что ставлю себя и свои нужды выше чужой жизни и прав на неё, нет. Просто каждым своим убийством он восстанавливает справедливость. А в мире её так немного, сущие крупицы…

***

Мы лежим прижавшись друг к другу. В квартире холодно, промозгло. Кажется, стоит выдохнуть — и явственно увидишь в воздухе капельки пара. Осень уже вступила в свои права в городе стылого гранита и туманов, но коммунальные службы не спешат дарить его жителям тепло. Поэтому мы дарим его друг другу сами, разделяем одно на двоих.

— Как прошла ночь?

Айс сегодня выходной. Он всегда спрашивает про смену, когда не может присмотреть за мной.

— Устала немного… — уклончиво отвечаю я.
— Кто приходил?
— Снова этот…

Я прижимаюсь к брату плотнее и кладу голову на грудь. Он мягко играет моими волосами.

— Сделать так, чтобы он больше не приходил, — хочешь?
— Не-ет…

Я улыбаюсь и обнимаю его. Мне приятна эта забота.

— Мы же не хотим помереть с голоду. И потом он не делает ничего такого. Только смотрит. Не распускает руки, как некоторые.

Частый «грех» среди посетителей. Они думают, что если платят и выбирают танцовщицу, то во время номера имеют право её облапать. Некоторые девчонки с этим мирятся — не хотят терять постоянных клиентов и дополнительный заработок.

— А он нет. И всегда щедр на чаевые, — продолжаю перечислять я. — Но…
— Но?..

Даже не открывая глаз, я чувствую, как лицо брата напрягается.

— Просто он так смотрит, как будто хочет привязать меня в ритуальном круге и принести в жертву Сатане.
— Детка, поверь, если кто-то на тебя так смотрит, значит, он действительно хочет это сделать.
— Или у кого-то вновь разыгралась паранойя, — подтруниваю я, игриво тыкая его пальцем.

***

Он целует — и моё тело против воли обмякает. Его выдох — мой вдох, и наоборот. И всё в жизни у нас напополам, в унисон. Даже не знаю, как люди слоняются по этому неуютному миру поодиночке. Без Айса поблизости это почти физически больно — жить.

Поначалу мне было стыдно. Из-за установок и общепринятых правил, из-за боязни осуждения и подозрений, чтó может подумать соседка тётя Даша… «Он ведь твой родной брат, так нельзя, не принято» — занозой сидела в голове мысль. А душа была не согласна. Но однажды вдруг пришло какое-то дзен-буддистское умиротворение и уверенность, что всё это — рамки, приличия, принципы жизни в социуме — в сущности такая мишура… Наносное и стесняющее, лишающее свободы, а главное — искусственно выдуманное. Кем? Когда? Зачем?.. Зачем оно нужно? С этими вопросами исчезли сомнения.

Ведь если так подумать, этой Вселенной, ни одному существу в ней, нет до нас дела — так кому же осуждать? И есть ли хоть у кого-то такое право? Мы пришли в этот мир, уже будучи кому-то ненужными. Самым близким по крови людям — родителям. Я часто представляла, как спрошу мать, почему она не сделала аборт. И, пожалуй, спросила бы, увидь её хоть раз в жизни.

Я заглядываю ему в глаза — словно смотрюсь в кусочек неба — и спрашиваю:

— Хочешь?..
— Нет. Ты устала. Лучше спи.
— Чёрта с два.

Я опрокидываю его на спину и скольжу губами по обнажённой коже, всё ниже и ниже...

— Несс, детка…

Он шумно выдыхает, сжимая ладонь в моих спутанных волосах.