Lugusid (блокнот) | ходы игроков | 1. Семья или глинтвейн

Волшебная круговерть приняла трёх эльфов… и Самая Долгая Прогулка началась.

Они бродили по бесконечным улочкам, вымощенным то брусчаткой, то кирпичной плиткой. Ныряли в сквозные арки, где шумели маленькие трактиры. Смотрели, как в ярких витринах вращаются ёлки и катаются заводные паровозы. Точь-в-точь уменьшенные копии того, большого, который остался у перрона. Кидались снежками, найдя пустой участок возле покрытой льдом реки. И даже прокатились на маленьком трамвае с круглой фарой, куда Ровена прыгнула раньше, чем Эйна успела выпалить: «Не делай этого!». Всё же — трамвай. Дело святое. Заплатить, правда, забыли, и возмущённые окрики кондуктора заставляли прохожих оборачиваться.

Ноги вынесли их к главной площади у подножия старинного храма. Сегодня его готические своды были украшены яркими ангелами, а перед узкими дверями стоял деревянный навес с резными фигурками Марии и волхвов. Торговый павильон на другой стороне площади манил запахами карамели и шоколада. Собрав по карманам последние монеты, сёстры купили исполинский картонный стакан, присовокупив к нему три трубочки.

— Трамвай угощает, — задумчиво подметил Артмаэль.

Каменные дома старого города чередовались с разбросанными по склону усадьбами и аллеями. Ломанные лестницы вели вверх и вниз. Поднявшись в гору, ребята обнаружили себя на захватывающем дух парапете из дикого камня. Стена, выстроенная для защиты от лавин, стала крутым обрывом над ледяным ущельем. Там они сидели, глядя на головокружительную панораму склонов и ретушь хвойных лесов. Солнце играло в хрустале неба. Высокое и лазурное, оно раскинулось над всем миром, и лишь снег медленно кружился в чистом горном воздухе. На сотни лиг во все стороны простиралась белоснежная чехарда пиков.

— Кажется, вижу поезд! — Ровена сложила домик из варежек над глазами. И правда — вдали танцевала ниточка дыма. Поезд…

Только когда Артмаэль перестал чувствовать уши, троица вновь спряталась от ветра в городе. Всё чаще они замечали эльфов. За деревянными воротами, которые вели в укромный маленький дворик, прямо в снегу танцевали три девушки. Сильфы. Их воздушные облачения, состоявшие из газовых вуалей и атласных лент, практически не прятали наготу, и взгляд Артмаэля резко обострился. Среди толпы шныряли паки. В факире, жонглировавшем тремя огнями на ступенях музея, Эйна признала сатира. Его крохотные рожки прятались в пышной шевелюре, но аристократов Грёз не обмануть маскарадом. На шумной торговой улице кое-кто заметил и их. Старик в нескольких шерстяных пальто, просивший милостыню у обочины, подскочил и низко поклонился Эйне. В изборождённом морщинами лице светилась странная приязнь, которую редко встретишь среди бездомных.

— Мадам, — тихо сказал он девочке, словно она была королевой, — я каждый год приезжаю сюда, чтобы увидеть эльфов. Это заставляет меня понять, для чего я живу. Благодарю вас. Благодарю.

Пошарив в бумажном пакете, Эйна протянула ему сахарный пончик. Другого подарка у неё не нашлось. Уже сворачивая за угол, она обернулась, чтобы увидеть, как нищий со слезами на глазах прижимает пончик к щекам. Вся его фигура дышала счастьем.

— Грёзы, — тихо сказал Артмаэль, стараясь, чтобы Ровена не услышала. — Грёзы иногда забирают рассудок…

Но печаль держалась недолго. Ярдов через сто, в строю домов с фахверками, уже маячил величественный каменный особняк — манор Благого двора. Но тут из череды прохожих вывернулся рыжий дрищ. Зелёная куртка с нашивкой благотворительного «Красного Креста» оттеняла россыпи веснушек и скалозубую ухмылку. То был ещё один пак, проказник из числа весёлого народа. Повелительно подняв руки, он заспешил навстречу ребятам.

— Запрещаю меня игнорировать! Так, ты сегодня за главную? Вот ты и держи! Только три дня, пропускать нельзя, — смерив взглядом всех троих, он сунул Эйне буклет с какой-то нарядной картинкой.
— Чего-о-о?! А ну давай мне свои бумажки! Я тут всем заправляю! — заорала Ровена так, что люди рядом едва сдеживали смешки.
— Заправишь мне оливье, малая? Или я тебя могу заправить… — хохотнул пак и потянулся, чтобы щёлкнуть её по носу. Но Ровена быстро отскочила. И почему-то подозрительно покраснела.

Листовка гласила:

«Странствующий рынок гоблинов Святого Юстаса! Только сегодня, а ещё завтра и послезавтра, каким бы ни было ваше «сегодня»! Умопомрачительные банкротства, потрясающие разорения, бессмысленные аукционы, подозрительные сделки, гоблинские фрукты и море веселья на рынке Святого Юстаса! Только у нас вы можете:

• купить любовь друга,
• продать себя в рабство,
• позолотить копытце оленю Санты,
• заключить контракт или Контракт,
• провести аудит приязненных связей и злополучных знакомств,
• приобрести акции Горнопромышленной компании «Бойл & сыновья» по цене на 1,15% ниже цены-аск биржевого закрытия по Чикаго

…и окунуться в другие приключения на рынке Святого Юстаса! Чтобы найти нас — ищите».

Прогулка вышла отменная. Эйна улыбалась своим мыслям и городу, любовалась его домами и заснеженными аллеями, слушала его голоса и смех. Атмосфера праздника, волшебство ожиданий и надежд, разделённые с друзьям, согревали сердце, и сейчас девочка ощущала себя совершенно счастливой.

Листовку она, осмотрев вместе с друзьями, аккуратно сложила и сунула в карман.

— Благодарю, — чуточку церемонно поблагодарила, не упуская случая смешливо улыбнуться. Было любопытно, и кто знает, куда заведёт их этот полный приключений праздник?

— Нет, стой! — пак посторонился для вида, но каким-то образом продолжал блокировать путь к манору. — Как тебя зовут?

Эйна удивилась вопросу, помедлила, но улыбнулась и ответила, с интересом рассматривая рыжего.

— Эйна. Приехала на праздник. А ты?

Представлять остальных она пока почему-то не стала. Может просто потому, что не знала, как долго продлится знакомство. Будущее было полно чудес не меньше, или даже больше, чем прошедший волшебный день.

— Ричард. Ричард Деревянное Сердце! — пак дурашливо помахал рукой с расстояния в пару ярдов. Он шёл спиной вперёд, чудом не врезаясь в прохожих.

Манор приближался. Уже можно было рассмотреть эркеры, облицованные дубовыми панелями, забранные мелкой клеткой окна в духе Средних веков и массивные двери с огромными ручками. Из первого этажа лился свет, оставляя на мостовой полосы цвета мёда. Кроме главного входа во флигеле сбоку расположилась обещанная кондитерская. Небольшая вывеска на цепях гласила: «Старый Граф: кофе в любую погоду».

— Тут все приехали на праздник, — Ричард зацепил пальцами карманы куртки. — Но по тебе видно, что ты — ши! Хм-м… дай угадаю. Дом Гвидион?

— Чтоб ты провалился со своим Гвидионом! — не удержался от возмущения Артмаэль.

Пак захохотал ещё громче Ровены. Оно и понятно: ши из царственного Дома Гвидион не слишком жаловали. Снискав репутацию паладинов и отважных хранителей порядка, со временем они утонули в собственном тщеславии. «Пали жертвой собственных стандартов», — любил запутанно выразиться дядя.

— Нет, — отсмеявшись, сказала Эйна, — ещё попытка?

Она с интересом наблюдала за реакцией рыжего, потом решила не жадничать на имена, раз уж такое дело.

— Ровена, моя сестра, Артмаэль, мой друг, — представила по очереди ребят и тоже заулыбалась, насмешливо, но по-доброму.

— Эйлунд?
— Нет, — «моя сестра Ровена» закатила глаза. — Даже в мюзиклах кадрят лучше, Ричард…
— Что? Я никого не кадрю! — с пака слетел весь апломб.
— М-м-м-м-м-м-м-м-м-м-м… — громко замычала Ровена и посмотрела на Эйну мудрым, печальным, почти бульдожьим взглядом. Потом на пака. Потом на Эйну. — М-м-м-м…
— Хватит тут мычать, — пак погрозил ей кипой листовок, но цвет его щёк сравнялся с шевелюрой. — Я просто спрашивал, кто вы такие. Нельзя уже? Совсем нос задрали?

Ровена покачала головой.

Эйна помотала головой, тихо рассмеялась и подняла руки ладонями наружу, призывая к миру.

— Спокойствие, только спокойствие! — провозгласила она, всё ещё подсмеиваясь над шутками любимой сестрёнки. Приобняла ту за плечи, — Не обижайся, Ричард. Я Эйна Бомейн, рада знакомству, — и протянула паку руку для пожатия. Настроение было праздничным и слишком добрым, даже шутить хотелось в меру, хотя смущение рыжего так и подмывало!

Говорят, паки любят поиграть с заплутавшими путниками. Впрочем, существует миллион таких же несуразных примет. Не пей с сатирами. Не ругайся с хоббитом. Не гляди в глаза цыганке. Пикси крадут лошадей. Брауни-домовые лакают молочко. Хотя, например, Волосатая Мег Муллах подсказывала хозяевам дома, как играть в шахматы: разве фея с задатками гроссмейстера уподобится ежу? Бодминский зверь рыщет в полях Корнуолла. И всё такое прочее.

Однако, было то случайностью или нет, после рукопожатия события завертелись в неистовом темпе. Троица (Бог троицу любит) добралась до входа в манор (где вход, там и выход) и обнаружила за ним большущий холл. Там шумели придворные со всех концов страны (язык до Киева доведёт). Рыжий пак (все рыжие — колдуны) распрощался с ними на пороге (вампир не входит без приглашения), ещё раз напомнив Эйне о рынке гоблинов (не заговаривай с гоблином, пёс охромеет).

Сверкали колье, струились платья, пылали фраки и штандарты самых разных оттенков. На перилах колесом ходил шут в звенящем колпаке, а из декоративного водопада на лестничных маршах струился пунш. Стены украшали лозы, с которых можно было срывать зрелые лимоны и апельсины. Сквозь намёрзшую на окнах наледь просматривались уличные огоньки, но силуэты людей терялись; а оттого казалось, что, войдя в манор, эльфы вошли в параллельную реальность, тревожно близкую к снам. Эйна знала, что так проявляет себя Грёза. Манор лишь наполовину стоял на городской улице, а на вторую он исчезал в Изгороди, отделявшей сказку от были, фантазию от банальности.

Две летучих мыши с треском столкнулись под высоким-превысоким потолком, рассыпая искры. Недовольно залаял чёрный кот с зелёными глазами. По ступеням, гремя колёсиками, на скейте съехал странный субъект, одетый в исполинскую шубу. Только вблизи Эйна поняла, что это заправский серебристый мех, покрывавший субъекта от макушки до… до скейтерских кед. Сегодня Бодминский зверь веселился и праздновал. Фермеры Корнуолла могли спать спокойно.

За порядком надзирали два тролля в золочёных ливреях, стоявшие по сторонам от дверей. Оба уже посерели от времени, но ещё не превратились в камень. Порой они слегка шевелились, и тогда их огромные мышцы издавали скрип и хруст.

Среди шума и голосов Эйна встречала смутно знакомые лица. Кажется, женщина с вросшей в причёску мраморной вазой посещала её родителей в детстве. Скрюченный букинист с корой вместо кожи приветливо улыбнулся девочке. Вспомнила! Он держал магазинчик в городе, где жили родители Эйны, и иногда продавал книги, которые не стоило читать даже авторам. Красивый механический мальчик, кукла из фарфора и латуни, поклонился девочке и повёл всех троих наверх.

Лестница змеилась среди лабиринта комнат, намного превосходившего по размерам доступные три этажа. Наконец, кукла привела ребят в длинный-предлинный зал с арчатыми сводами. Облицованный грозно-чёрным камнем, он напоминал о средневековых пирах. Его освещали многие десятки бумажных фонарей, паривших в воздухе или неспешно перемещавшихся от кронштейна к кронштейну. Каждый светился в тон бумаге, из которой был сделан, но в вышине сводов всё равно стоял полумрак. Длинные столы, пустовавшие совсем недавно, уже заполняла пёстрая череда гостей. В самом торце, среди перекрещивающихся лучей, что падали из витражных окон, стояла накрытая покрывалом ель. Её час ещё не пробил.

— Эйна! Эйна! — кто-то звал её из череды гостей.

Кто-то высокий, облачённый в чёрно-пурпурный смокинг в геральдических цветах дома Бомейн. Такой же подвижный, несмотря на статный и внушительный вид. Такой же русоволосый, с теми же почти прозрачными голубыми глазами.

Кайрех, брат Кайдена.
Высокий лорд Бомейн.

Папа.

Эйна оглядывала гостей и убранство с благосклонной улыбкой. Приветливо кивала смутно знакомым, смеялась над удачными проделками странных существ, радовалась праздничному убранству и любовалась огнями, осторожно касалась чёрных камней и избегала белых. Атмосфера всеобщего праздника, безграничного (считая границы разума) веселья подхватила их и понесла куда-то, и Эйна не отпускала руки друзей, чтобы не потеряться. Но ничего страшного в самом деле не было: очень скоро, даже лица не успели устать улыбаться, они оказались в роскошном обеденном покое.

— Папа! — обрадовалась Эйна и бросилась к лорду с уверенностью любимого ребёнка. Никакие церемонии и правила не могли бы удержать её сейчас на месте, это был её мир и её отец! Ну, не только её, но ведь ей не жалко!

Кайрех заключил сестёр в крепкие объятия. Его смокинг имел запахи лесных ягод и табака, но ягод было больше. Под манжетой, где солидные люди застёгивают часы, лорд Кайрех тоже носил хронометр. Пока Ровене доставалась её доля приветствий, устройство оказалось на уровне глаз Эйны.

Вместо минут и секунд искристый циферблат поделили четыре одинаковых сектора: зелёный, красный, пожухло-жёлтый и льдисто-голубой. На зелёном было нарисовано пышное дерево, на красном — гневное солнце, на жёлтом — унылый пруд, а на голубом — льдистый снег. Из семи стрелок самая большая, сверкающая фиолетовым камнем, указывала на центр голубого сектора. Прочие крутились в своих маленьких циферблатах, измеряя Мерлин знает что. Механизм наверняка сработали нокеры — народ ремесленников и мастеровых.

Впрочем, какое дело до часов, когда папа, смеясь, закружил девочек вокруг себя. Со сдержанной улыбкой Артмаэль наблюдал за этим, прижимая к груди бумажный пакет с пятнами от кондитерского масла.

— Мои дорогие! — довольный лорд Бомейн потрепал Эйну по макушке. — Очень вовремя! И как же летят Грёзы! Вы, кажется, даже успели немножко подрасти…
— Только Эйна. А я совсем не расту… — потеряв всю свою язвительность, Ровена снова оказалась маленькой девочкой, которая заглядывала папе в лицо и нуждалась во внимании и заботе.
— Ну-ну. Весьма непохоже, весьма. Впрочем, бегите скорей переодеваться. Праздник не ждёт и волшебные врата вскоре откроются. Элина, проводишь?

Тётя тоже оказалась здесь. Да и дядюшка, и Празутагус, следовавший за дядей как приклеенная и донельзя важная тень. Все они стояли в толпе придворных, и казалось, не звучало никогда вчерашнего разговора в холодном тамбуре поезда…

Звонкий смех вписывался в окружающий мерный шум ещё одной нотой, но не тонул, а словно добавлял искристой радости в общее настроение. Эйна была так счастлива, что почти не вспоминала о странном разговоре в поезде, загадочной леди Авроре и не менее загадочном яблоке из Грёз. Зато когда вспомнила, в глазах её прочно поселилось любопытство. Однако пока ни малейшей возможности утолить его Эйна не видела, и с лёгким сердцем — что может случиться, когда рядом оба лорда Бомейн, Артмаэль, Ровена и даже Празутагус! — отложила этот вопрос на потом.

— Мы скоро! — пообещала девочка, едва не подпрыгивая от нетерпения. Праздник вот-вот наступит!

Вместе с улыбающейся тётушкой они прошли по украшенному дому. Эйна обещала себе рассмотреть потом всё ещё раз, пообщаться со стенами, дышащими волшебством, но и сейчас не уставала крутить головой и делиться с тётей восторженными эмоциями о городе. Впрочем, некоторые, особенно поразившие воображение моменты, пересказать бы просто не получилось: оставалось хранить в сердце и обмениваться с теми, кто был рядом.

Праздник — хитрый механизм. Даже, можно сказать, стихийное явление. А если этот праздник — не чей-нибудь, а эльфийский, то вместо «явление» хочется сказать «бедствие». Во всяком случае, так покажется, если смотреть на праздники без уважения.

Вся жизнь эльфов подчинена настроениям, потому что сказка — это эмоции. В них, конечно, есть своя сказочная логика. Но, в общем и целом, сказки разговаривают с сердцами слушателей, а не с мозгами. Поэтому сказки могут быть яркими и бессмысленно-абсурдными, странными и непоследовательными. Какими угодно. Им всё можно. Эмоциям претит рациональность. Эмоциям поддаются, чтобы не помнить вчера и не знать, что будет завтра.

Такова природа Грёз.

=○=

Пиршественная зала сияла миллионом фонарей, между которыми перекинулись радужные арки. От мелькания крохотных пикси и живых снежинок рябило в глазах, а покрытые инеем спинки стульев оборачивались причудливыми хрустальными тронами, между которых не нашлось бы двух одинаковых. Шестигранники и пирамиды, треугольники и призмы — зима прорастала сквозь камни льдистой белизной. А поверх неё ложились шёлковые ленты и ковры, сопрягая Персию и Антарктиду.

Окружённая шумной и весёлой компанией, Эйна неудержимо неслась по бурной реке фестиваля. Кидались виноградинами с пьяным сатиром. Помогали искать пенсне неуверенному в себе греку. Плясали и ликовали, не слишком-то помня, кто и почему. Все-все-все. Слуаги, богганы, эшу и гилли ду, и даже Бодминский зверь, не расстававшийся со скейтбордом. Эйна оказалась едва ли не единственным Ши среди них всех. Поначалу кое-кто косился на неё с недоверием, но вскоре простолюдины Аркадии оттаяли и с удовольствием приняли её общество (чему, наверное, способствовала демократичность наряда). Артмаэль, напяливший к своему чёрному пальто большую тиару из ледяных звёзд, тоже был рядом.

Вскоре под каменными сводами загрохотали салюты. В многоцветных отсветах в залу одна за другой входили делегации Ши. Так аристократия мистической столицы грёз, Конкордии, прибыла к Рождеству. Дом Эйлунд — владыки теней, плывущие среди чёрного дыма, складывавшего над их плечами странные предзнаменования. Дом Аэзин — старые друиды в санях, влекомых бурым медведем, оленем и зубром. Дом Фиона — разнузданные и яркие, следующие в волнах светлых одежд, окружённые шлейфами неземных ароматов. Дом Лианнан — безумные и быстрые как французский абсент, ворвавшиеся в зал с вихрем снежного ветра и лепестков роз. Всадники Дайреанн и Гвидион, рыцари в старинных латах, промчавшиеся между столов стройной кавалькадой. Благой двор явился во всём великолепии, демонстрируя себя восхищённым зрителям.

Тогда любой поклялся бы, что будущее — то тёмное, мрачное, покорённое рутиной будущее — не наступит никогда.

В полночь высокий лорд Кайрех из Дома Бомейн поднялся перед исполинской елью, держа на отлёте руку с хронометром. Поднялись лорд Кайден и леди Элина, склонив головы. Поднялся Празутагус. Поднялся Артмаэль. Поднялась Ровена, нашарив ладонь Эйны, и сама Эйна поднялась тоже. Поднялись шуты и придворные, вельможи и бессребренники. Поднимались эльфы и феи, Ши и простолюдины, интриганы и воители, дети и мудрецы. Вставали бородатые нокеры и пьяные сатиры. Паки и слуаги, обнимаясь, прекращали непристойные песни. Даже бурый медведь из дома Аэзин встал на задние лапы, приняв облик седовласого викинга в монашеской рясе.

Тысяча нетерпеливых глаз следила за каждым жестом лорда Кайреха. Тот, выдыхая облака пара среди хрустальных декораций, медленно повернул колёсико на своём хронометре.

Щелчки крошечных шестерёнок разнеслись по всем уголкам особняка. Самая главная стрелка коснулась крошечного сапфира, встроенного в зимнюю полночь. И вот… и вот…

И вот… и вот…

И вот!..

=○=

И вот лорд Бомейн тихо объявил:
— Это полночь по времени волшебной страны. С Рождеством нас, друзья.

Ударил гонг. Вспыхнули гирлянды, взбегая по многофутовой ели. И дальнейшее ликование потонуло в фонтанах Грёз.