Рассвет цвета стали | ходы игроков | - The Sunless World

Железо мешает. Железо в стенах, железо на теле и в руках стражников, железо в головах и сердцах эскалонцев. Оно цепляются за волю Трэй, стальными шипами раздирает сознание, оставляя кровоточащие раны на сияющей разуме. Всю свою жизнь она боялась железа – оно было её тюрьмой, её пыткой, её немезидой. Но сегодня железу придётся за всё ответить сполна.

Ей не удаётся зацепить двоих сразу – неосознанно выбирая левого, она продирается с болью сквозь решётку забрала, она врывается в его голову сквозь пустые глаза, не задумываясь о том, кто этот человек и что он из себя представляет.
На этот раз она не пытается читать мысли, воспоминания. На этот раз она убивает.
Почувствовать сознание, ворваться туда. Не мягко прикоснуться, но влететь солнечным обжигающим вихрем.
Словить поверхностные помыслы, извратить их, сломать. Этого недостаточно.
Глубже, в подкорку, в затаённые мечты и воспоминания.
Она умеет причинять боль – её научили этому, заставили научиться.
Вся злость и ненависть за годы лишений, весь страх и вся боль.
Отчаяние, безысходность и ничего кроме.

Стражник Ордена спотыкается, сбивает свой шаг. Кровь фонтаном хлещет сквозь решётку забрала на каменный пол, солдат с металлическим лязгом падает сперва на колени, а после – и вовсе утыкается лицом вниз, замирая. Тёмное пятно расползается быстро вокруг, тёмное пятно сумрачно отражает дрожащий свет факелов.

Остекленевший взгляд Рафаэля смотрит прямиком в вечность. Мёртвый дознаватель сидит на полу, прислонившись к стене, по которой поднимается вверх багровый развод.
Маркус не останавливается, перехватив кинжал он шагает навстречу второму – стражник, замешкавшись, смотрит недоумённо то на дознавателя, то на скончавшегося внезапно напарника. Меч неуверенно пляшет, описывая круги.
– Брось оружие, – холодный ледяной голос Маркуса повелевает, приказывает.
Он не останавливается, сокращая дистанцию.

Голова Трэй раскалывается, из носа девушки хлещет кровь. Ей больно, ей очень больно и одиноко – она невредима, но силовой прорыв сквозь железный заслон терзает кровоточащее сознание на куски. Такая боль хуже всего – когда на самом деле ничего не болит, но хочется выть и скрежетать зубами от муки. Она пытается сосредоточиться, но не выходит. Её сила забивается внутрь, зализывает отчаянно раны, скрывается в черепной коробке.
В золотых глазах невольно проступают слёзы обиды.

Стражник не бросает оружие, но и не нападет.
Маркус уже совсем близко – теперь их отделяет всего один шаг.
Солдат пытается принять решение, осознать в конце концов в полной мере произошедшее. Всю свою жизнь он беспрекословно подчинялся дознавателям Ордена – спорить с любым из них себе дороже, это вдалбливают новобранцам вместе с прописными истинами в первый же день. Ни один из них и помыслить не может о том, чтобы причинить вред одному из слуг канцлера по собственной инициативе.
Но никакие сомнения, похоже, не терзают в эту секунду самого Маркуса. Он давно балансировал на краю бездны, теперь – он сорвался.
– Брось оружие, – повторяет он требовательно, приближаясь на шаг.
Окровавленный кинжал в опущенной к полу правой руке.

Солдат неуклюже взмахивает мечом – дознаватель перехватывает свободной рукой его кисть, вгоняя лезвие в одно из гибких сочленений доспеха чуть выше предплечья. Стражник сдавленно выдыхает, наваливаясь на оппонента всем весом брони и прижимая того к стене резким рывком. Они борются в прерываемой прерывистыми вдохами тишине.

Мир перед глазами Трэй плывёт и двоится, сознание то гаснет, то возвращается. Хочется плакать, кричать, забиться в угол и выть. Это не монотонное мучительно истощение карцера – это резкая невыносимая боль внутри головы. В тех местах, где болеть, по большому счёту, фактически нечему.

Её сил хватило лишь на одного. Один стражник с грохотом рухнул на каменный пол поверженным металлическим идолом. Только один. Чёрные, допрос, заточение в карцере - всё наложило свой отпечаток, ослабило, выпило силы. Не будь Морро, она разделалась бы с обоими, Трэй уверена. Она убивает без жалости, возвращая укутанным в железо фигурам их же жестокость, бесцеремонность, ненависть к эмпатам. Не думая, что у мёртвого теперь стражника могли быть жена и дети, старики-родители, немощные родственники на попечении. У неё нет родителей, не будет ни мужа, ни детей. Она никогда не видела милосердия, проявленного кем-либо из этих людей. Её держат на цепи, будто дурную собаку, презирают, отказывают даже в такой малости, как глоток воды. Учат пытать и ненавидеть.

И всё же в глубине души Трэй понимает, что задержись она хоть на мгновение в поверхностных воспоминаниях, железная болванка обратится человеком. Тогда у неё не хватит решимости довести дело до конца. Маркус не получит ни единого шанса. И она размалывает в труху податливое человеческое сознание, не думая о том, кому оно принадлежит.

Поверженный идол неподвижно лежит на холодном камне. Камень жадно впитывает горячую кровь. Стражник мёртв, совсем мёртв. Вместе с осознанием приходит адская боль. Приходится прислониться к стене, чтобы удержаться на ногах. Застонав, Трэй прижимает пальцы к вискам, пытаясь собрать воедино распадающийся на части разум. Ей не привыкать к боли. В Цитадели боль - расхожая монета. Ею платишь за всё: за дружбу, за отказ делать больно другим, за возможность быть собой, за неправильный взгляд, за дерзкое слово, за слабость и мягкость... За отнятую жизнь. Она никогда не убивала, не представляла даже, что умеет, что сможет.
Только одна жизнь - слишком мало.

Сквозь пелену выступивших от резкой боли слёз Трэй видит, как железная гора теснит серую тень дознавателя. Она должна помочь, обязана! Пусть невыносимо хочется свернуться клубком и расплакаться, хоть раз в жизни поддаться слабости...

Чтобы наблюдать, как умирает Маркус. Единственный оставшийся у неё друг, который сделал последний шаг в бездну.
Они ведь ничего не смогут вдвоём, разве что проживут на полчаса дольше, прячась по тёмным коридорам.

Всё равно. Теперь точно всё равно.

Мир дрожит, расплывается в чёрно-серое пятно. Боль вгрызается в разум, словно оголодавший пёс в кость. Стараясь отрешиться от неё, от льющейся из носа крови, от страха перед будущим, Трэй лихорадочно собирает по закоулкам сознания крохи своего золота, пытаясь сбить их в нечто похожее на луч. Её хватит ещё на один удар. Ровно один. После этого она упадёт и уже ничем не сможет помочь - если вообще выживет, если её собственный разум не разлетится вдребезги. Но она должна попробовать хотя бы затуманить стражнику зрение, чтобы отвлечь.

Стражник Ордена вжимает Маркуса в стену – огромный и внушительных в своих стальных латах, доминирующий над разом потерявшей весь свой непререкаемый авторитет серой фигурой.
Коридор перед глазами Трэй плывёт и двоится, её кровь срывается с губ и падает вниз. Оставленные железом раны терзают, золотые глаза то меркнут, то вспыхивают.
Несмотря на всё это, она пытается снова.

Смехотворное расстояние до стражника кажется колоссальным, сознание тянется вперёд с возмутительно неохотой. Совсем недавно она без труда преодолевала значительно более внушительные дистанции, теперь же с неимоверным трудом дотягивается до непроницаемого куска сплошного железа.
Ищет брешь в обороне, пытается хоть как-то пробраться.

Слёзы застилают глаза, бледные ладони впиваются в камень.
Руки не выдерживают нагрузки, ломаясь в локтях.
Трэй с размаху падает на пол, лишь чудом спасая лицо от столкновения с твёрдой поверхностью.

Больше нет сил. Она ни на что не способна.
Лишь приподняться на локте, вглядываясь сквозь туман и слёзы в борющиеся отчаянно смутные силуэты.
Увидеть, как стражник вдавливает в горло Маркуса бронированный локоть, прижимая того всё сильнее к стене.
Увидеть, как неловко и неуклюже короткий меч пронзает серую мантию и бок дознавателя.
Увидеть, как Маркус свободной рукой поднимает вверх решётку забрала, как вгоняет кинжал прямо в открывшееся лицо.

Оружие так и остаётся торчать в глазнице отшатнувшегося солдата, который сперва неловко переваливается с ноги на ногу, медленно и неотвратимо заваливаясь назад.
Спотыкается, падает на пол грузной тушей с оглушительным лязгом.
Мир перед глазами меркнет, темнеет.
Щека чувствует обжигающие прикосновения железа, мглистый холод вековых каменных плит Цитадели.

Трэй, кажется, теряет сознание всего на несколько безумно коротких секунд. Она приходит в себя от чужого прикосновения – сквозь пелену перед глазами видит серую мантию опустившегося на колено около неё человека. Видит расползающееся на строгой ткани тёмное пятно, которое пляшет, будто пульсируя и сокращаясь, прямо перед глазами.
– Трэй, – знакомый голос доносится издалека, словно пробивается сквозь толщу воды.
Маркус берёт её под руки, пытаясь поднять, но вместо этого сам медленно и тяжело садится на пол. Он просто подтаскивает Трэй к себе, обнимает за плечи, откинувшись назад и упираясь позвоночником в стену.
– Всё закончилось. Теперь всё закончилось, – произносит шёпотом, отрешённо глядя на бездыханное тело ближайшего стражника.

Она не смогла. Живое золото не откликается на её призывы, уйдя вглубь, словно вода в песок. Не докричаться, не убедить, сколь отчаянно она нуждается в его помощи. Сила, которую Трэй привыкла тратить направо и налево, вдруг становится недоступна. Отворачивается от хозяйки в самый ответственный момент, оставляя беспомощной, выжженной, надтреснутым пустым сосудом. Ноги больше не держат, золотистые глаза покрывает пепельная плёнка слёз. Всё, что ей доступно - смотреть, как два размытых силуэта схлестнулись в ожесточённой борьбе. Как железо одерживает победу там, где отступила магия. Как валится наземь ещё один железный идол, а на серой мантии распускается тёмно-багряный цветок.

Осталось немного. Скоро это закончится
И вот оно кончено.

Ставшая вдруг очень тяжёлой голова неумолимо клонится вниз. Мир поглощается мраком, но не тем, жадным и живым. Этот мрак милосерден, позволяя не видеть то, что разобьёт Трэй сердце. Она окунается в него на несколько мгновений, а выныривает, услышав своё имя, которое привыкла слышать лишь в мысленных беседах с Агнесс. Багряный цветок теперь совсем близко. Высасывая жизнь, стал больше, сильнее. Даже малых познаний Трэй в медицине хватает, чтобы понять: всё очень плохо. Маркус стремительно теряет кровь, и если не перевязать рану... То что? Можно подумать, у мятежников есть шансы выбраться из Цитадели, ставшей в одночасье смертельной ловушкой!

Руки Маркуса, такие сильные прежде, теперь не могут даже поднять лёгкую эмпатку. Он ослаб слишком быстро, и Трэй с холодным ужасом понимает, что это значит. Ей не единожды приходилось видеть кровь, иногда - смерть, она знала, что дни многих из тех, кого она допрашивает, сочтены, а конец их окажется быстрым и жестоким. Смерть является полноправным жителем Кримсон Рока, неотступно следует по пятам за каждым, кто вступает под его своды. Почему же тогда так больно?.. Болит голова, но хуже всего боль внутри, не имеющая физического источника, но абсолютно невыносимая. Трэй как может стирает с лица кровь рукавом платья, всем телом прижимается к Маркусу, стараясь не потревожить рану, прячет лицо в серой мантии, чтобы не видеть зловещее тёмное пятно.

- Я не смогла. Простите... - шепчет тихо, ощущая, как многолетние тщательно возводимые заслоны на пути собственных эмоций распадаются в прах под натиском этой ужасной боли. - Не хватило сил на второго. Если бы не...

Голос прерывается коротким всхлипом. Трэй прижимает ладонь ко рту, судорожно загоняя слёзы обратно. Она очень давно не плакала. Слёзы - это слабость, а слабость всячески порицается Железным Кодексом. Но теперь сдержать себя невероятно трудно. Потому что всё действительно закончилось. Для Маркуса - здесь и сейчас, для неё - немного погодя, когда кто-нибудь из дознавателей или стражников наткнётся на эмпатку, окружённую безжизненными телами. Осознавая это с ледяной неизбежностью, она не хочет однако омрачать своими рыданиями последние минуты жизни того единственного оставшегося человека, которого она могла назвать другом. Это можно сделать и позже. Маркус не заслужил такого. И Трэй из последних сил запирает скорбь внутри, неимоверным усилием заставляет себя улыбнуться сквозь слёзы.

- Нет, не кончено. Вы ведь обещали взять меня в Игнию, помните? Она восхитительна! Хотите, покажу вам то, что видела в памяти Киллеарха?

Уж на несколько образов её должно хватить. Они никогда никуда не поедут и оба прекрасно это понимают, но разве это важно в данный момент, когда свеча жизни Маркуса вот-вот догорит? Пусть последним, что он видит, будет солнце и изумрудная зелень вместо мрачного заваленного трупами коридора. Никто из них не был в Игнии, но эта страна невольно стала символом отнятых у эскалонцев свободы и красоты, провозглашённых ненужными, к чему однако они всегда стремились. Трэй отчаянно хочется, чтобы Маркус хотя бы в отпечатке чужих воспоминаний увидел то, ради чего рисковал жизнью.

Маркус обнимает её, всхлипывающую и дрожащую. Продолжает задумчиво смотреть прямо перед собой, не говоря ничего. Она снова проникает в его сознание, снова цепляется за пластину маски. Посылает солнечные и безмятежные образы Игнии, невольно считывая мечущиеся в голове мысли и воспоминания самого дознавателя.

Он не думал об Игнии. Для него она была лишь сочетанием букв, смутными размытыми ассоциациями солнца и леса, не имеющими почти ничего общего с реальным положением дел – так ребёнок представляет места, о которых знает лишь по рассказам родителей.

Маркус, убивая, не думал об Игнии. Трэй понимает, что он долгими часами готовился к этому, оттачивал одно и то же движение в своей келье часами. Подбирал с пола снова и снова неудачно падавший нож, добивался абсолютного безукоризненного автоматизма. Он чертовски давно играл в эту игру, рисковал и ходил снова и снова по грани. Препятствовал выстроенной системе, прекрасно осознавая, что рано или поздно она его уничтожит. Для того, чтобы лишиться всего, достаточно было единственной крошечной мимолётной ошибки. Маркус совершал ошибки снова и снова, с каждой новой усугубляя своё и без того незавидное положение, продолжал копать себе всё более и более глубокую яму. Долгие годы он жил в страхе, холоде, одиночестве. Будучи не в силах поделиться ни с кем, не способный доверять никому в целом мире – ни братьям, ни подчинённым, ни самому Железному Канцлеру. Он нарушал кодекс, закрывал глаза на мелкие нарушения одно за другим. Он готовился к тому, что рано или поздно один из дознавателей встанет на его собственный след. Готовился, но оказался всё равно не готов. Или, во всяком случае, готов недостаточно.

Вокруг так холодно и темно. Железо в головах, железо в стенах.
Даже радужные образы Игнии Трэй, даже бесподобная восхитительная Ариандель в лунном свете не способна до конца отогнать этот холод. Маркус внимает воспоминаниям Киллеарха, ни на мгновение не забывая, кто он и где на самом деле находится. Одной рукой он обнимает дрожащую Трэй, задумчиво перебирая её волосы пальцами.
– Так вот, как ты выживаешь, – произносит негромко. – Наверное, так больно для человека, который видел собственными глазами всё это, закончить жизнь в стенах Цитадели…
Трэй не до конца понимает, говорит ли он о ней, или о самом Киллеархе.

– В Эскалоне может существовать только одно настоящее солнце, – он заглядывает в золотистые глаза Трэй, вытирая слёзы с её щеки ладонью в перчатке. – Вставай, Трэй. Нельзя оставаться здесь.
Голос дознавателя звучит хрипло и глухо. Спиной и локтем опираясь на стену, он медленно и с трудом поднимается. Серая мантия потемнела от крови, каждое движение даётся мужчине с неимоверным трудом.

– Кажется, лазутчики только что прикончили брата Рафаэля и двух стражников Ордена, – он встаёт на ноги, несмотря на раны и боль.
В голосе снова сквозит привычный флегматичный профессионализм – абстрагировавшись, Маркус констатирует факты, будто они совершенно его самого не касаются.
– Кажется они ранили и меня, и лишь благодаря своевременному вмешательству эмпата мне удалось уцелеть… Слава Железному Канцлеру…

Дознаватель, уже стоя, хрипло смеётся сквозь боль.
– И, по всей видимости, мне срочно необходима помощь врача. Нужно уйти отсюда. Пока нас не увидели рядом с телами…
Он делает первый неуверенный шаг и останавливается. Смотрит влево и вниз, на последнего убитого стражника.
– Нож, Трэй. Забери пожалуйста нож.

Маркус молчит, и Трэй, приняв молчание за разрешение, вновь тянется к его сознанию, готовая отпрянуть при малейшем желании закрыться с его стороны. Она собирается лишь поделиться образами, которые подкидывал ей Киллеарх в надежде отвлечь от серьёзных воспоминаний, поделиться так же, как делилась с Агнесс наиболее интересными вещами, увиденными в памяти допрашиваемых, однако не учитывает, что Маркус - не эмпат, и сознание его не защищено надёжно от посторонних вторжений. Передавая образы, Трэй против воли становится свидетельницей жизни человека, который не хотел становиться дознавателем, но точно так же, как она, не имел выбора. Человека, знавшего, что у него нет шансов - и всё-таки пытающегося. Человека, который не просто стоял на краю пропасти - гулял взад и вперёд по натянутой над пропастью верёвке в тайной надежде, что рано или поздно оступится. Рано или поздно неизбежное случится, и он обретёт покой.

Эту мятущуюся душу не успокоить красочными картинками. Но картинки - всё, что у Трэй есть. Картинки, слова, тепло... живое золото - вот всё её нехитрое богатство, единственное, что она может передать другому. Приникнув к Маркусу, Трэй смотрит невидящим взором в полумрак коридора, освещённого дрожащими отблесками факелов, улыбается и показывает свои картинки. Пусть улыбка выходит жалкой, а иллюзорное солнце не способно растопить вековую тьму и холод Цитадели, она упорно пытается. Только воспоминания о далёкой зелёной стране помогли ей не сойти с ума в карцере, значит, на что-то они таки способны. Отрешаясь от печального будущего и не менее печального прошлого, где Маркуса пронзают мечом, Трэй полностью погружается в настоящее, где её впервые в жизни по-настоящему обнимают, переплетая свои пальцы с её волосами. Этот момент так прекрасен и фантастически невероятен, что она боится в него поверить - и всё же наслаждается каждой секундой.

Но безысходная тоска продолжает терзать сердце, предательские слёзы всё равно текут по щекам. Затянутая в чёрную кожу ладонь бережно стирает солёную влагу. Трэй с благодарностью смотрит в серые глаза - всё, что она сейчас видит. Однако она помнит это лицо, знает, какое оно под маской. Знает, что бесстрастный, закрытый от всего мира человек в серой мантии на самом деле полон сострадания - и смелости её проявлять. А ещё он бесконечно силён, раз способен подняться и куда-то идти, невзирая на страшную рану. И чертовски хитёр, умея вывернуть ситуацию в свою пользу даже в столь неприглядных обстоятельствах. Трэй вряд ли сумела бы найтись так быстро. Она сначала не верит ушам, изумлённо глядя на мужчину снизу вверх, затем поспешно вскакивает, пошатнувшись от резкого приступа слабости. Кивает. Она готова сделать всё, что угодно для него. Только бы он жил дальше. Только бы освещал своим солнцем её жестокий мир.

Нож выскальзывает из мёртвой плоти с противным тихим звуком. Лезвие влажно блестит от крови. Бросив беглый взгляд по сторонам, Трэй подходит к неподвижному Рафаэлю, осушает лезвие о ткань в тех местах, где она уже пропитана кровью, чтобы отпечатки не были заметны. Затем вытирает его внутренним краем мантии. Мёртвый дознаватель больше не вызывает у неё никаких эмоций. Его стараниями Маркуса едва не прикончили - однако он просто делал то, что должен был. Что сделал бы на его месте любой дознаватель, которому годами вбивали в голову строчки Кодекса. Стражники и вовсе делали то, что им приказывали.

Вручив оружие хозяину, Трэй пристраивается рядом. На этот раз она подстраивает свой шаг под скорость Маркуса, готовая оказать поддержку, если он потеряет равновесие - прекрасно понимая, что вряд ли удержит взрослого мужчину даже будучи в лучшей форме. Она невероятно рада, что он идёт сам и кажется, даже не собирается пока умирать. Рана по-прежнему выглядит опасной, но какое-то время Маркус, по всей видимости, продержится. Время, необходимое им, чтобы убраться с места преступления. Мысли прыгают и путаются в голове, перескакивая от Киллеарха и его товарищей к несчастной Энни. Ей хочется надеяться, Рафаэль никому не успел рассказать о своих подозрениях, рассчитывая самостоятельно забрать награду за выведение изменника на чистую воду. Но легенду необходимо продумать получше, ведь чересчур храброго эмпата наверняка ждёт очередной допрос.

- Это вы хорошо придумали, сэр, - Трэй привычно входит в образ исполнительного подчинённого. - Сколько было... этих лазутчиков и как они выглядели? Вдруг меня начнут спрашивать. Нужно, чтобы мы говорили одно и то же.
Она чуть не сказала "игнийских лазутчиков", вовремя вспомнив, что даже Маркус не знает о мысленном диалоге, состоявшемся с пленным.

– Слава Железному Канцлеру, – хрипло повторяет Маркус сквозь зубы, облокотившись на стену.
Дыхание вырывается из лёгких со свистом, капли крови, срываясь с пол мантии, падают на мглистые камни одна за другой. В этой фразе насмешка, презрение, ирония и лютая ненависть. Он забирает протянутый нож и прячет его в складки мантии – его движения медлительны, осторожны.

Он продолжает идти, прислушиваясь к нарастающему в соседних коридорах и на смежных уровнях топоту стражников. Идёт куда-то целенаправленно, почти не обращая внимания на шагающую рядом в ногу с ним Трэй.
– Их было трое, – сообщает ей через силу. – Они напали на нас и ранили меня. Ты напугала их, вынудила отступить. И, конечно же, мы совершенно точно не встречали брата Рафаэля сегодня.

Закончив мысль, он продолжает, стиснув зубы идти. Ещё один поворот, ещё один коридор.
Всё больше звуков вокруг, тревожного металлического лязга. Вся Цитадель теперь походит на исполинский растревоженный муравейник, по переплетающимся артериям которого перемещаются хаотично растревоженные огнём насекомые.

Маркус больше не разговаривает. Он переступил негласную черту, которая отделяет преступление мысленное от преступления настоящего. Одно дело – помогать косвенно людям, запрещая себе думать о долге и кодексе. Совершенно другое – убить брата и верных Ордену стражников. Совершить предательство не иллюзорное, но реальное. Сжечь все мосты, отметая даже самую крошечную возможность вернуться назад. Именно тогда нахлынет, сметая возводимые годами преграды, холодное осознание. Убийства, предательства всего того, во что верил, что знал. Можно закрывать глаза на проступки, глядя в широко распахнутые по-детски невинные глаза маленькой девочки. Но в тот момент, когда кинжал снова и снова входит под ребро брата, продолжать обманывать себя дальше уже невозможно.

Другие шаги, совсем близко, за углом – уже совсем рядом, чуть впереди. Маркус останавливается, кладёт ладонь на плечо Трэй и отталкивает ту чуть назад, задавая дистанцию. Вываливается навстречу бегущим куда-то стражникам ордена – в железной броне, один вид которой усиливает и без того раскалывавшую череп мигрень. Они замирают при виде едва стоящего на ногах дознавателя.
Решётки забрал безразлично наблюдают за Маркусом и стоящей чуть позади него Трэй.

Дознаватель отталкивается рукой от стены, прижимая вторую к кровоточащей ране.
– На меня напали, – сипло произносит со злостью.
Ноги почти отказываются держать его – и один из бойцов подхватывает дознавателя, мешая тому рухнуть на пол.
– Вторжение в Цитадель, – короткие рубленые бесстрастные фразы, искажённые сталью маски. – Мне нужен врач. Ты.
Маркус указывает рукой на второго.
– Верни эмпата в камеру. Третий ярус, второй блок. Немедленно.

- Слава... - машинально откликается Трэй.
Её до сих пор потряхивает от произошедшего. Сегодня она перешла все границы. Оставила позади блокпосты железной дрессировки, нарушила все запреты, которые только могла. Почти все: список неизбежно пополнится открытой ложью дознавателям, которые не оставят в покое эмпата, столь удачно спасшего их собрата. Эта перспектива более не пугает: они уже натворили столько, что остаётся лишь лавировать изо всех сил, стараясь не напороться на острые пики пристальных взглядов и лезвия проницательных умов. Второй Рафаэль может преуспеть в поимке изменников больше, чем первый.

Их было трое. Напали, ранили сэра Маркуса. Ты помогла ему отбиться. Вы не встречали сэра Рафаэля сегодня.

Всё предельно просто. Нужно всего лишь придерживаться одной версии, выглядеть убедительной. Ты не убивала стражников - отгоняла врагов, защищая дознавателя. Всё как и положено хорошо вышколенному эмпату. Рафаэль? Нет, не видели.

Две одинаковые серые фигуры застывают друг напротив друга. Металлическое жало вновь и вновь пробует плоть на вкус. Распускаются багряные цветы.

Она сможет. Это просто.

Хлещет сквозь железные прутья кровь, почти чёрная в свете факелов. Кровь заливает древние камни Цитадели. Рушится железный идол.

Никому даже в голову не придёт, что скромная, послушная эмпатка способна на хладнокровное убийство стражей порядка. Это немыслимо. Исключено в картине эскалонского мироздания.

Трэй шагает рядом с Маркусом неприметной тенью. Не задаёт больше вопросов, не комментирует произошедшее, не лезет в голову. Теперь у них есть своя страшная тайна, одна на двоих. Теперь сковавшая их цепь ещё короче. Всё изменилось неожиданно и навсегда. Она осмыслит это позже, в темноте родной кельи. Добраться бы дотуда...

Железная кровь в венах Кримсон Рока бурлит, стремительно движется, подчиняясь воле бессонного разума. Громыхание доспехов слышится со всех сторон. Наваливается тяжко, отдаваясь в гудящей голове противным эхом. Трэй привычно не обращает внимания на мигрень, привычно изображает бесстрастие на бледном лице. Когда ладонь Маркуса заставляет вспомнить о дистанции, отступает, чтобы вынырнувшие навстречу стражники не заподозрили ничего лишнего. Громилам вряд ли случится задаться вопросом, что эти двое делают в коридорах в неуставный час. Думать - не их обязанность. Бояться нечего. Эти - не заподозрят.

Трэй останавливается в ожидании, пока Маркус раздаёт приказы. Такой же спокойный, уверенный в себе, как и всегда. Ничто не напоминает ни о сорвавшемся в пропасть отступнике, ни о человеке, который обнимал её, обессиленный, на каменном полу.

Значит, всё хорошо.
Рану залечат. Ни один лекарь не посмеет дать умереть верному слуге Канцлера.
С ним всё будет в порядке. Нужно ли что-то ещё?

Трэй бросает последний незаметный взгляд на фигуру в серой мантии, прежде чем шагнуть навстречу стражнику, в которого упёрся требовательный перст дознавателя. Ему предстоит конвоировать эмпата домой, в убежище. Не смея попрощаться даже мысленно, она остро надеется скоро увидеть Маркуса вновь. Опустив голову, старательно демонстрируя покорность и смирение, чтобы стражнику не пришлось задумываться об отсутствии ошейника, Трэй готова следовать, куда скажут. Когда-нибудь этот безумный, безумный день должен закончиться. Почему бы для разнообразия ему не кончиться хорошо?..

Их уводят в разные стороны.
Стражник, помогая Маркусу стоять на ногах, увлекает дознавателя дальше по коридору.
Второй без лишних вопросов кивает Трэй, молча приказывая следовать за собой.

И она следует. По одинаковым коридорам, прислушиваясь к лязгу и топоту творящейся вокруг вакханалии. Цитадель объята щупальцами тревоги и паники, но ни то, ни другое никоим образом не касается Трэй.
Она видела образ приближающихся игнийцев в радужных воспоминаниях Киллеарха, она может догадываться о причинах и следствиях. Может гадать, преуспели ли диверсанты. Удалось ли им преломить канву пророчества, озвученного в сердце леса игнийской красавицей Ариандель. Может гадать, но повлиять ни на что теперь не способна.
Она прилежно следует за молчаливым стражником по хорошо знакомой дороге.

Общий зал её блока, который она покинула совсем недавно, но, в то же время, безумно давно. Ещё до утренней беседы с Морро, до сводящего с ума железного карцера, до всего того, что произошло после. Стражник распахивает перед ней дверь и предлагает войти повелительным коротким кивком.

Она входит в камеру.
Слышит позади стальной лязг, бескомпромиссно отрезающий её от внешнего мира.
И накатывает волной осознание, что всё – теперь она совершенно ни на что не влияет.
Сторонний наблюдатель, который лишён возможности хотя бы просто оставаться в курсе событий.
Накатывает томительная неопределённость.

Поверит ли Орден в версию Маркуса?
Преуспеют ли игнийцы в своей самоубийственной авантюре?
Справится ли со своими внутренними демонами сам дознаватель?
Не окажется ли рана слишком серьёзной?
Сколько дней ей теперь придётся провести в одиночестве, в темноте, взаперти?
Имеет ли смысл хотя бы даже просто думать об Игнии, которая в какую-то секунду вдруг стала настолько упоительно близка и доступна?

Вопросы, бездна вопросов, ответы на которые Трэй, по всей видимости, получит не скоро.
Она снова узница Цитадели, бесправная пленница. Одна из сотен подобных.
Снова стала той, кем, по сути, всегда и являлась.
Несмотря на иллюзию, которую смог выстроить в голове девушки на какое-то время один человек.

И нет рядом Агнесс, не будет уже никогда.
Только тишина. Одиночество. Неопределённость.
И поглощающая металлическим шелестом скребущихся на задворках сознания насекомых обсидиановая чёрная пустота.
Тревожно напоминающая о чём-то полузабытом за безумных калейдоскопом событий этого чрезмерно длинного дня.