L'Oriflamme ecarlate | ходы игроков | I: Шёпот улиц

    Солнце катилось к закату, и последние его лучи, достающие из-за крыш города, падали на мостовую, ведущую к Тамплю. По этой мостовой мчалась во весь опор карета, запряженная шестеркой вороных першеронов. Черный массив дерева и железа был размером с небольшой дом, и было даже удивительно, что шестерых коней достаточно, чтобы повозка двигалась по дороге с такой легкостью. Окна были плотно задернуты шторами, и ни один лучик света не проникал внутрь, из-за чего внутри царил полумрак. Впрочем, тем, кто находился сейчас в карете, дневной свет был ни к чему.

    С одной стороны, ближе к вознице, сидело трое: у левого окна расположился граф де Легран, справа – князь Фюстенбергский, посередине, согласно приличиям, устроилась Сильвия де Моро. Напротив сидели только двое. Один из них был одет по-военному, строго и практично, хотя его лицо не уступало в аристократичности ни Леопольду, ни Андре; это был Шарль Сансон. Сидящий рядом Оуэн Блэйк также застегнул на все пуговицы свой походный плащ, несмотря на то что вечер был летний, теплый. Пятеро представителей Процессии спешили в город, крыши которого только что показались вдали. Андре, граф де Легран, возвращался в Париж после годового отсутствия и являл собой воплощённое Величие. Сиром его был Дракула и это роднило его с Леопольдом, австрийским вампиром-алхимиком, мастером разнообразных экспериментов. Оуэн и Сильвия были прямыми противоположностями с виду: холодная строгость против безумства пышности. И тем не менее, их роднили дар предвидения, а также та, кто наградила их новыми силами – графиня Карнштайн. Самой темной лошадкой был Шарль: в его виде для остальных сквозила скрытая угроза, и кроме того, по условному ранжированию он был самым старшим из них – со смертью его сира, Жака дю Молэ на костре в 1314 году, именно он, фактически, являлся новым сиром тамплиерской линии крови. По всей видимости, он был щитом и мечом их скромной компании – условно, конечно, ведь каждый из них был при желании раскидать небольшую толпу простых людей и остаться невредимым. Завершался этот своеобразный пентакль отношений тем, что Леопольд и Сансон в прошлом воевали за разные стороны – и лишь опыты Багрового короля заставили их на время подать друг другу руки.

    Последний луч скользнул по черной крыше кареты, и солнце скрылось за горизонтом. В этот же момент кони глухо заржали, и повозка остановилась у ворот. Один из стражников подходит к окну кареты, чтобы справиться о проезжающих, но отступает, столкнувшись с ледяным взглядом в глубине, осеняет себя святым крестом и начинает бормотать Ave Maria. Не встретив более препятствий, вы попадаете за городские стены. Возница останавливает повозку и даёт вам возможность выйти, чтобы осмотреться.

    Париж. Город солнца и грязи, в котором при царствовании Людовика XIV проживало более полумиллиона тех, кого на родине Оуэна называли livestock, в Австрии – грубым немецким словом der Viehbestand. Сансон, Сильвия и Андре же, будучи уроженцами Франции, прибегли бы к выражению le betail. Скот.

    И где-то среди этого скота нашёлся один, решивший нарушить естественный ход вещей. Лишить вас самого драгоценного – по крайней мере, так принято считать.

    Прохлада улиц освежает, легкий ветер играет с полами плащей. И есть в этом ветре что-то неуловимо тревожное. Нет в нём чего-то привычного, то, что привык ощущать каждый вампир, возвращаясь к своему дому. Особенно явственно чувствует это Андре. Он вспоминает о надсмотрщике Парижа – вампире с странным восточным именем Зарайя, пришедшим во Францию откуда-то с Аравийского полуострова. Вот уже месяц как поводырь местной кормушки не считает нужным отвечать на запросы Процессии.
    — Parbleu, garçon! — какой-то старик торопит черноволосого мальчишку, выходя из-за прилавка, тычками заставляя того собирать товар быстрее, — Dépêche-toi!¹
    Рядом трое бродяг играют в карты — ставкой служит причудливый кинжал, за который цепляется взор каждого. В особенности Леопольда: это не обычный нож, который можно стащить у горожанина и не дворянский кинжал. Нет, он больше похож на нож для пыток или операций: причудливо загнутый крюком вверх и остро отточенный — глаз вампира замечает и это.

    Шарль же вдруг осознаёт, что буквально в двух шагах от него высится Тампль – мрачное нагромождение серого камня, четырехугольная башенная конструкция в центре – как бельмо на глазу французских королей, величественное и непоколебимое. Сейчас там, фактически, никто не живёт: замок ходит из рук в руки, но мало кому хочется задерживаться в этом зловещем месте. Грубый стиль четырнадцатого века, темные бойницы и грубо обтесанные башни – всё это не вяжется с пышной эпохой века семнадцатого, эпохой барокко. А ведь удобное место чтобы спрятаться от надоедливых глаз – проскользнула мысль.

    Вокруг уже вовсю кипит ночная жизнь: вот спешащий на пристань Сены гуляка случайно задел плечом Оуэна и рассыпался в извинениях. Excuse-moi, сударь, excuse-moi. Вот в отдалении завязалась первая драка не поделивших последнюю бутылку пьяниц. Стража не спешит вмешиваться: сами разберутся. Слышен церковный колокол. Он доносится откуда-то с Сент-Оноре – Сильвия вспоминает, что где-то там были квартиры Кармиллы, которая поучаствовала в событиях, случившихся здесь тринадцать лет назад. Вряд ли конечно госпожа Карнштайн там что-то оставила, но может стоит проверить?

    Между тем, легкая рассеянность от прибытия исчезает: мысли снова возвращаются к Багровому королю. Последнее убийство (вернее, пропажа сородича) – вы знаете наверняка – произошло вчера, на rue de Monmartre², подле монастыря святой Бригитты. Шпиль древнего готического собора можно разглядеть даже отсюда – своеобразная путеводная звезда, ведущая вас к Багровому королю.

    Сейчас ночь, ваше время. Используйте его с умом.

  Большую часть пути Оуэн провел на границе бодрствования и сна, - или, вернее, того его подобия, которым довольствовались Собратья. Полноценно спать в экипажах было не в его правилах, тем более в компании других Когтей Процессии, поэтому изредка Блейк выходил из полудремы, обмениваясь фразами со спутниками и интереса ради пытаясь определить, на каком участке пути находится карета. О Багровом Короле всем присутствующим Собратьям было известно примерно одно и то же, а расспрашивать про достопримечательности Парижа Оуэн был не в настроении, тем более, что и сам в нем неплохо ориентировался.

  Столица Франции не была его любимым городом, но, как и любое другое место со скоплением людей, являлась довольно-таки притягательной для вампиров. В случае же Оуэна удобные охотничьи угодья дополнялись еще одним немаловажным аспектом. Помимо необходимой любому Собрату крови, люди даровали Блейку вдохновение. Не своим вниманием или поступками, - уроженец Британии еще будучи человеком не слишком любил становиться центром внимания, хотя в силу происхождения порой ему и доводилось с этим мириться. Оуэна вдохновляли мечты, фантазии, сны и, разумеется, кошмары, что обитали в мыслях людей. Строго говоря, он и сам нередко становился их частью, а порой - и источником.

  Последние же сновидения, связанные с Парижем, имели откровенно тревожный привкус, и именно он в первую очередь сподвиг Блейка отправиться на встречу с "Когтями". Разумеется, у Процессии более чем доставало способов работы с информацией, и те, кто нужно, были уведомлены. Надо сказать, когда Оуэн встретился с будущими спутниками, он заочно отдал дань уважения Багровому Королю, поскольку тот удосужился привлечь внимание действительно выдающихся Собратьев. В каждом из них чувствовался не просто матерый хищник, рано или поздно приходящий на смену пережившему первые несколько лет после Обращения птенцу, а закаленная веками, древняя и весьма могущественная сущность.

  Впрочем, вампиры такого ранга, по большей части, имели достаточное представление друг о друге, поэтому мысли Блейка были сосредоточены на предстоящем расследовании. Безусловно, стоило посетить место исчезновения последней жертвы, озаботиться запасным убежищем и источником питания, хотя Оуэн не сомневался, что граф де Легран без особых усилий обеспечит их группу более чем достойным жилищем и подобающими условиями... Но в первую очередь Блейк был намерен прочувствовать столицу в ее сегодняшнем состоянии, настроиться на сны, что по ночам пропитывали город, вновь познакомиться с тенями переулков и попытаться уловить то тревожное ощущение неправильности, что беспокоило его на пути сюда.

Андре медленно выбрался наружу из экипажа. Сапог графа ступил на мощёную улочку, в то время как он сам с удовольствием отметил тёмно-фиолетовый оттенок проглядывающего в просветах между покатыми крышами неба. Солнце уже скрылось за линией горизонта – сумерки разрастались, угрожая с минуты на минуту превратиться в полноценную ночь. Большинство людей испокон веков в силу первобытных инстинктов закономерно опасаются темноты, даже толком не отдавая себе отчёта в том, какие опасности могут их на самом деле во мраке подстерегать. Андре не боялся ночи уже очень давно – он был ночью, был грациозным и безжалостным хищником, которого большинству пребывающих в здравом уме живых стоило бы, на самом деле, до полусмерти бояться.

И, по мере того, как темнело над городом небо, всё более самоуверенная ухмылка проступала на тонких губах необычайно бледного графа. Он огляделся, узнавая знакомые кварталы Парижа – единственного города во всём мире, который Легран ценил и по-настоящему уважал.
Его города.
Города, на улицах которого прошла его жизнь и, кроме того, значительная часть существования после.
Побережье Испании отложилось в памяти чередой ярких экзотических образов. Длительное путешествие помогло развеяться, сменить обстановку, но, несмотря на всё, что неизменно происходило вокруг, Андре постоянно тянуло обратно. Едва услышав о проблемах в столице, он сорвался одним из первых без промедления.
Он был раздражён своеволием, которое в его городе начинал проявлять скот за время его непродолжительного отсутствия. Ещё сильнее графа раздражала Процессия, которая выслала с целью урегулирования возникших проблем целую делегацию. Вампиры, волею случая ставшие ненадолго компаньонами и нежеланными совершенно попутчиками, имели определённое влияние в теневом обществе по эту сторону грани. Каждый, естественно, считал себя влиятельнее и умнее всех остальных, у каждого, естественно, имелся собственный взгляд на то, каким образом должно быть урегулировано это смехотворное дело. Андре категорически не нравилось дополнительное внимание со стороны Процессии – граф вполне был уверен в собственных силах, не без основания предполагая, что с возникшей неурядицей более чем способен разобраться самостоятельно.

Сородичи испокон веков стремились объединяться в общины и кланы, с завидным упорством выстраивать собственную теневую и невидимую для людей иерархию, но, в то же время, продолжали оставаться в большей степени одиночками. Как никто другой, эту истину подтверждал своим существованием и Андре – безукоризненно вежливо улыбаясь коллегам, глубоко внутри он закипал от сдерживаемого старательно негодования.

Родные улицы Парижа играли различимую лишь для ушей графа возвышенную мелодию, знакомая ночь звала к себе и требовала не задерживаться без лишней необходимости на одном месте.

Граф обернулся, разглядывая спутников, большинство из которых не спешило покидать экипаж.
– Добро пожаловать в Париж, сеньоры и… Сеньориты, – отправив Сильвии де Моро свой фирменный обворожительный взгляд, на испанский манер обратился де Легран к компаньонам. – К сожалению, мне необходимо срочно урегулировать несколько не терпящих отлагательств вопросов, но моё поместье в предместьях Сент-Оноре у южных ворот в вашем полном распоряжении. Ни в чём себе не отказывайте и чувствуйте себя… Как дома. В случае, если, конечно, доберётесь до него раньше меня.
Решив, что необходимый минимум вежливости перевыполнен, Андре кивнул остальным и быстрым шагом двинулся дальше по улочке.

Прохладный ветер Парижа треплет перо на шляпе Леопольда, словно щенок, который знакомится со своим новым хозяином. Что бы ни думали о себе другие члены Процессии или даже его новоявленные компаньоны – на этот город у Фрюстенберга были свои планы. Вдруг он хмурится. Что-то в ветре тревожит учёного, что-то, о чём не получается сказать прямо. Что это, возможно отголосок экспериментов Багрового короля или же сигналы о приближающейся чуме? Сородич решает, что подумает об этом позже.
Город, словно пытаясь сгладить первое, не самое приятное, впечатление, подбрасывает взгляду алхимика интересный нож, что лежит перед тремя бродягами неподалёку. «Подозрительное совпадение», однако нож уже привлёк внимание и подстегнул желание узнать его тайну.
- Эм, да, - немного невпопад ответил на слова Андре.
- Ночь только началась, я планирую предпринять несколько дел, прежде чем появиться в поместье, герр де Легран, - чемоданчик в руке слишком лёгок и в голове начинает появляться чёткая структура действий на ближайшее время.
- Я загляну на место последнего убийства, если кто-то захочет составить мне компанию, то можно встретиться там около полуночи. Следует наказать этого выскочку как можно быстрее, я не привык откладывать дела в долгий ящик. А теперь, разрешите откланяться.
Леопольд решил начать с первого пункта собственного списка - взять себе нож, который привлёк внимание. Рассмотреть его повнимательнее по дороге к месту преступления было хорошей разминкой для ума.
Бродяги получили целую ливру. Перережут ли они себе глотки за неё или же поделят поровну - это было неважно. Взмахнув полой плаща, алхимик скрылся в тенях улицы и отправился дальше.

Дорога прошла привычно – до того, как Сильвия осела в Марселе и взяла на себя обязанности по уходу за Жанной, она часто путешествовала по стране в поисках знаний. Была она и в Париже, но не задержалась там – слишком много в этом городе было шума и любопытных глаз. Сильвия старалась держаться небольших спокойных мест, где все было проще. Огромный город, который кипел жизнью, было трудно осознать и держать все процессы, происходящие в нём, в поле зрения, что совершенно не нравилось девушке. Впрочем, не было и худа без добра, в привычных ей городах ее приезд был бы событием, и пусть и ее не принимали в особняке, то она всегда получала свою долю внимания. В Париже же ее присутствие вполне могло остаться и полностью незамеченным.
— Да конечно, буду рада посмотреть на ваше поместье. — Ответила Сильвия вслед удаляющемуся графу, запоздало очнувшись раздумий.
Услышав, что Леопольд решил осмотреть место преступления, Сильвия кивнула в знак согласия.
— Увидимся на месте убийства. Посмотрим, насколько Король хочет соответствовать своему титулу, а то пока он тянет максимум на советника. - кивнула Сильвия Леопольду. Ее несколько удивило, что все разошлись, едва карета остановилась, но, видимо, большинство сородичей болезненно предпочитало одиночество и даже долгая поездка в карете выматывала их настолько, что они, сказав друг другу пару слов уходили, ища уединения.
Перед тем как встретиться с сородичами на месте преступления, Сиильвия решила завести знакомство с кем-то из магов Ордена розы и креста.

Путешествие до Парижа в компании ещё четырёх Когтей Процессии Шарль назвал бы… никаким. Ему не было скучно, но и оживлённым это времяпрепровождение назвать не получалось. Обсудив всё самое важное, все они разве что поддерживали учтивый светский разговор, когда затянувшаяся тишина становилась чересчур напряжённой. Сам он, не изменяя привычке, вообще помалкивал большую часть пути, скорее сдержанно отвечая на вопросы, а не задавая их.
Пожалуй, одной из немногих тем, к которым за последние годы он ещё не успел окончательно охладеть, была служба — однако Сансон благоразумно не заговаривал о ней и о войне, покуда напротив сидел австриец. Он был рад и тому, что, объединённые общей нуждой, бывшие враги одним только молчаливым согласием пришли к этому шаткому экилибру — и не хотел его разрушать. Ведь худой мир, как известно, лучше доброй ссоры.

Так что Шарль помалкивал. Тем не менее, у него оставались вопросы, если не к своим спутникам, то к Процессии. Он не получит на них ответа, разумеется, но просто поразмышлять над ними было занимательно. Например, почему среди всех Собратьев были выбраны именно они? Почему именно пятеро? А если откликнулись лишь они одни — почему не откликнулись другие, более (или хотя бы не менее) заинтересованные в столичной теневой игре? Много прочих «почему» крутилось у него в голове, и все они друг за другом, словно звенья одной цепи, вели его мысли к Багровому королю. Поразительно, как появление этого самопровозглашённого царька взволновало весь вампирский двор. Тревожный знак — и тем более явный, раз уж в ответ на действия самозванца Процессии так скоро пришлось выпустить свои когти. А Сансон планировал обосноваться в столице и хотел бы видеть Париж безмятежным, а парижан — довольными, и неважно, предпочитают ли те вести дневную жизнь или существовать в ночи. Он хотел бы поддерживать этот порядок, потому-то и сам стремился сюда, потому-то и не против был замарать руки в крови, если придётся, — и нет ничего случайного в том, как совпали его собственная воля и воля Процессии...

Теперь он вылез из кареты последним, отметив только, что сошедшей на мостовую Сильвии никто не подал руки. Но наверное, сейчас это было так несущественно, что и сама Сильвия, если поняла, то не придала значения — Париж встретил их так холодно, что впору было растеряться.
Они все ощутили его, это повисшее в воздухе предчувствие. Ощутили даже раньше, но здесь, на пустых ночных улицах, оно было особенно острым. Шарль назвал бы его зловещим, если бы, как люди, не понимал природу зла и боялся его, или сам не являлся тем, что скот называет злом во плоти. Но оно заставило Сансона обеспокоиться — в первую очередь, какие же силы замешаны в начавшейся столичной игре. Шарль тяжело вздохнул: будучи по меркам вампиров старых и опытных довольно безыскусным в вопросах оккультизма, ворожбы и тонких интриг, он предпочитал решать вопросы иначе, более прямолинейно — и хорошо, если спутники смогут уравновесить эти его слабые стороны.

— В полночь, — согласно бросил он вдогонку Леопольду. Не считая небольших приготовлений, место пропажи Собрата — первое, откуда стоило начать, и он хотел быть там.

— Почту за честь быть вашим гостем, граф, — губы Сансона изогнулись в бескровной улыбке, он склонил голову, затем повернулся к Сильвии и поклонился уже ей: — Ваша милость… Надеюсь, расстаёмся совсем ненадолго.

Вопреки всем предчувствиям, Шарль направился прочь с лёгким сердцем: один вид того, как все его спутники без лишних заминок занялись делом, придавал уверенности. Ему же осталась последняя мелочь, прежде чем он наконец приступит к выполнению своего долга перед Процессией. Когда-то давно, когда Шарль ещё был человеком, он не начинал такие предприятия без должного благословения — и сейчас оно было нужно ему для того, что он собирался сделать.

    Вы вглядываетесь в небо, уже усыпанное звездами, вглядываетесь в сам Париж - его улочки, дома, людей. Вслушиваетесь в пульс – гул толпы. И вскоре приходит понимание: вы не чувствуете здесь сородича. Нет здесь ни малейшего знака присутствия вампира, либо оно столь неуловимо, незначительно в масштабах города, что вы не можете его обнаружить. Для столицы Франции это - более чем странно. Каждый вампир, подобно охотнику, способному точно определить, охотятся ли в здешних угодьях, может сказать, живут ли здесь его сородичи. Тем более он способен ощутить присутствие вампира такой силы, как пастырь. Город будто бы девственно чист, и это неправильно. Так не должно быть.
    Лучше всего это удаётся прочувствовать Оуэну и Андре. Первый будто бы даже видит отдельные отрывки из истории города: отпечаток всех живших здесь когда-либо детей ночи, которые затем растворяются в зыбком тумане, сквозь который не пробиться даже его Дару. Легран не менее явно ощущает пустоту – так возвращаешься в родной дом, давно покинутый семьёй. Но в целом, почти всем удаётся поймать суть: в Париже больше нет хозяев ночи.
    Пара слов, легкие кивки, брошенные взгляды – Когти, как по команде растворяются в шумных и узких улочках. Что им до предосторожностей? Они сильнее любого в этом городе!

    Оуэн Блейк
    Париж проваливается куда-то вниз – вот ты уже не идёшь по rue Truendrie¹, а плывёшь по разноцветным грёзам парижан. Растекшийся слепок Сены какого-то мечтателя сменяется высокими горами, а они также быстро превращаются в густую чащу деревьев без единого листка – по-видимому, кому-то снится кошмар. Сложно, даже такому мастеру сновидений как ты, что-то уловить в этих разрозненных грёзах. Это ещё затрудняется и тем, что дотягиваться до спящих приходится с улицы, а это усложняет задачу. Вдруг среди привычного однообразия пейзажей расцветает ярко-красный цветок, похожий на лилию.

    Успех. Отчасти.

    Красный – цвет бесконтрольной, животной страсти. Чуть потянувшись ближе к нему, словно мотылёк летящий к горящей свече, ты оказываешься на поляне, украшенной разнообразными цветами – одни только распускаются, другие пышно цветут и благоухают, третьи же начали ронять листву. Место, которое священник заклеймит Содомом, Гоморрой, а скучающий дворянин посчитает раем. Сен-Жермен-де-Пре. Злачное местечко, где за звонкую монету люди готовы отдаться кому угодно не задавая лишних вопросов. Здесь, если не брезгать обществом, можно питаться сколько душа пожелает – никто не ведёт счёта шлюхам.
    Но ничего, чтобы пролегло нитью Ариадны через лабиринт снов прямо к таинственному магу-Минотавру. Сложно также уловить и более достойную добычу, чтобы не мараться о чернь. Хотя какая разница, насколько породист скот, которым ты питаешься? Может, стоит оставить эти заморочки графу или князю? Как бы то ни было, здесь предстоит ещё много работы – кропотливой, которую не выполнить с наскока. Плавание по реке из снов продолжается.

    Андре де Легран
    В городе отныне дышится непривычно легко. Каблуки ботфорт будто подгоняя своего хозяина, выстукивают какой-то марш по камням улицы Сент-Катрин. Ты спускаешься дальше, по улице Бийет к Сент-Антуан, к церкви Святой Екатерины. Когда-то, если верить историям, этой дорогой шагал прославленный Бюсси д’Амбуаз, тоже известный любимец знатных дам. В часовне этой церкви и устроил свою ставку Зарайя – рядом Бастилия, в которой достаточно смертников, которых не хватится, рядом – Турнельский дворец и рукой подать до Нотр-Дама.
    Очертания готической церкви проступают во тьме, отгоняя любые мысли: вот он, здесь должен быть тот, кому положено присматривать за Парижем. Но всё также чужеродным, брошенным выглядит знакомое до боли здание. Взлетел ли ты на крышу и взобрался по стене на часовню или же прошёл беспрепятственно внутрь, заставив замолчать бдящих монахов – не столь важно. Важно то, что логово Зарайи пусто. Ни следов борьбы, ни малейшего намёка на присутствие. Как будто идеальным хирургическим инструментом – ты подозревал, что у Леопольда нашёлся бы подходящий, Зарайю срезали словно язву с тела Парижа, не оставив и следа. Но кто способен на такое? Выскочка-маг? Нонсенс! Всей магической братии столицы не хватило бы на подобное. По крайней мере, так тебе казалось.

    Ничего.

    Ещё час блуждания по улицам и убежищам, чтобы убедиться окончательно – ни одного знакомого тебе вампира нет на месте. И везде всё то же: как будто твой старый знакомец ушёл и не вернулся с прогулки. Никаких следов. Никаких зацепок. Проклиная магов и их загадки, ты в сердцах топаешь по мостовой. Как это вообще возможно?
Ничего не остаётся, кроме как заняться прислугой и поместьем. Хорошо хоть предусмотрительный маг не догадался – а может, просто не смогу – удалить из Парижа всех твоих друзей среди людей. Насколько вообще, конечно, скот может быть тебе другом. Ты направляешься к одному из знакомых, чтобы обзавестись прислугой.
    … Но прежде чем ты успеваешь свернуть за угол, тебя что-то отвлекает. Это что-то заставляет тебя остановиться в растерянности. Тебе показалось или только что ты увидел Её? Не-е-ет, не показалось. Этот взгляд ты узнал бы из десятков, сотен, тысяч из любой толпы. Она. Амели. Что делает она в такое время на улице? Скорее нагнать, коснуться платья, талии, руки… стоит ли пытаться или всё-таки стоит вернуться к делам Процессии?

    Леопольд, князь Фюрстенберг.
    Любопытный инструмент переливается серебром в свете ночных фонарей. Интересно, как попала к бродягам эта вещица? Стоило бы, пожалуй, их хорошенько расспросить. Беглый же осмотр открывает тебе следующее: работа явно профессиональная, но сделана не немецкими кузнецами – школа либо итальянских, либо французских мастеров. Судя по всему, используется для… а вот и первое затруднение. Что с его помощью легче всего сделать? Просто вскрывать плоть? Зачем же тогда завернутое кверху лезвие? Об этом стоит поразмыслить более плотно…

    Сильвия де Моро.
    Справедливо рассудив, что мага должен помочь найти другой маг, ты направила свои стопы в сторону церкви Сент-Эсташ, на площадь les Halles². Именно там, как ты припоминала, заседали достойные господа, имеющие себя Орденом розы и креста. Церковь Святого Евстафия, начатая строиться ещё при Людовике XIII, сейчас поражала своими воздушными арками и внушительным фасадом – и была бесконечно далека от своего прообраза, собора Святой Парижской Богоматери. Вот прямо напротив него и поселились маги, называвшиеся Розенкрейцерами.
    Тебя приняли благосклонно – Вильгельм Зауэр, офранцузившийся немец, попросил разрешения поцеловать твоей руки и внимательно выслушал историю твоего приезда. Но – не более того. Милая госпожа, безусловно, достойная представительница своего племени – и он, лично Вильгельм готов оказать ей любую услугу, но нельзя упускать из виду того, что он – лидер одного из самых влиятельных магических орденов, и такое не пройдёт бесследно. Багровый король, в сущности, мешает пока только вампирам… мужчина самодовольно пригладил бородку, подстриженную на восточный манер. На самом деле он согласен помочь – но только если Процессия предоставит кое-какие гарантии касательно Ордена. Скажем, когда ситуация утрясётся, новый пастырь пообещает покровительство розенкрейцерам, а заодно – полную неприкосновенность… может ли милая госпожа им это гарантировать?

    Шарль Сансон
    Сен-Мартен-де-Шамп встречает тебя множеством огней. Здесь, кажется, никогда не прекращается служба, уравновешивая разгульную жизнь простых жителей Сен-Мартен. В этом, пожалуй, весь отражается весь Париж семнадцатого века – вечно грешащий, вечно молящийся.
    Тебя без вопросов пропускают внутрь. Под нефом центрального здания разносится Credo in Unum Deum. Монотонные и кроткие голоса монахов, читающих нараспев молитву, погружают в легкую дремоту.
    — Чем можем услужить, сударь? – слышится чуть суховатый и твердый голос.
    Перед тобой вырастает фигура уже немолодого, но на удивление очень крепкого и поджарого капуцина. На голове нет привычной для монахов тонзуры – да и вообще во всём его виде сквозит что-то такое, что неуловимо роднит его с тобой, а не со снующей из стороны в сторону священной братией.
    И ещё кое-что. Нос улавливает легкий аромат крови. Он точно идёт от человека перед тобой. Но вот почему – понять трудно. Это точно не чужая кровь, это не запах убийцы, купающегося в крови своих жертв, наоборот – во всём этом сквозит что-то неуловимо благочестивое, если так вообще можно сказать о запахе крови.
    В глубине залы виднеется несколько деревянных сооружений, похожих на продолговатые ящики – исповедальни. Кажется, все они сейчас свободны – дверцы широко распахнуты, внутри никого не видно.

    *** Оуэн, Сильвия, Шарль и Леопольд ***
    Четверо собираются у монастыря Святой Бригитты. Легкая тревога заменяется нервным возбуждением – на смену беспокойному чувству пустоты в городе приходит ясное ощущение смерти одного из сородичей. Казалось, развоплощенный вампир не исчез бесследно, а растворился в стенах домов, в камнях, которыми замостили улицы, в деревьях, растущих здесь. Ощущение неуловимого присутствия погибшего собрата – мрачное, давящее, если не сказать гнетущее, врывается в мысли каждого из вас.

    Столь редкое явление вообще – и уже бог весть какое по счёту в Париже.

    Тела, разумеется, нет – но остались те самые незримые следы, которые и вызвали у вас реакцию. Оуэн и Сильвия, переглянувшись между собой и перебросившись парой фраз делают совместный вывод: ни одна из магических цепей не участвовала в смерти сородича. Хотя магией определённо пахнет. Вы уже давно утратили возможность обращаться к Цепям, но, похоже, здесь каким-то образом цепи Высвобождения и Управления использовалась уже после того, как ваш сородич был умерщвлён. Сильвия припоминает, что беседовавший с ней Зауэр – один из признанных мастеров второй цепи.
    Более подробный осмотр самого места преступления на предмет зацепок приносит плоды – благодаря наитию Сильвии и щепетильности Леопольда установлено два факта: во-первых, убитый вообще не оказывал сопротивления – нет даже малейшего намёка на битву, во-вторых, здесь остался след выживших вампиров – свидетели они или убийцы, это ещё предстоит выяснить, но их путь легко прослеживается до… домов возле ворот Сен-Дени.
    Сансону, увы, оставалось положиться на внимательность своих собратьев – то ли разговор в церкви до сих пор занимал его мысли, то ли ночной парижский воздух был слишком свеж, но ему не удалось поспособствовать расследованию самого убийства. Оставалось утешаться, что его таланты, безусловно, пригодятся в дальнейшем.

Париж. Ночной Париж не переставал поражать – казалось, можно ходить по этим улочкам вечно, и по-прежнему наслаждаться их непередаваемой атмосферой, по-прежнему находить для себя что-то новое. Улица Сент-Катрин никогда не входила в число пяти любимых улиц Андре, несмотря на свою близость к множеству исторических мест. Он считал достопримечательности довольно вульгарными, уделом легкомысленных дам и проезжающих мимоходом гостей, делая с неохотой исключение лишь для вечного Нотр Дама. Настоящий Париж – это не старинные здания и не набережная Сены. Настоящий Париж – это места, которые не будут отмечены ни на одной карте.

Зарайя облюбовал себе логово в непосредственной близости от Бастилии, питаясь, по слухам, обречёнными смертниками. Сам граф эту привычку смотрителя всегда считал низменной и крайне отталкивающей – ведь, как известно, ты то, что ты ешь, и в случае с сородичами пословица приобретала особенную буквальность. Де Леграну, бывало, доводилось голодать несколько лишних дней в поисках подходящей по-настоящему жертвы. Вот уже много десятилетий – только кровь юных аристократок, очаровательно невинных и утончённых.

Андре шагал дальше, прислушиваясь к собственным ощущениям.
Париж был Парижем, но, в то же время, что-то в нём было очень сильно не так. Какая-то пустота на том месте, где раньше чувствовалось незримое непререкаемое присутствие. Это было странно и непривычно – настроение Андре испортилось задолго до того, как перед ним предстала стерильная и пустая квартира Зарайи. Обуреваемый смутными подозрениями, граф поспешил дальше, к особняку Антуана. Которого тоже не оказалось на месте, как и ещё тройки знакомых де Леграну сородичей.

Граф остановился в замешательстве посреди улицы. Что-то было серьёзно не так, и это что-то начинало внушать вполне определённое беспокойство. За время годового отсутствия Андре в городе кто-то ювелирно вырезал из Парижа любые упоминания о сородичах. Ни единого следа. Как будто никакой Процессии здесь вовсе не существовало.
И эти кретины озаботились проблемой только сейчас? Андре почувствовал, как глубоко внутри медленно просыпается раздражение, плавно переходящее в злость.

Похоже, кто-то позабыл имена настоящих повелителей ночи.
Похоже, кто-то возомнил, что может играть с Процессией и, что ещё важнее, с де Леграном в рисковые игры.
Похоже, в его отсутствие кто-то посмел заявить свои права на столицу.
Багровый король или нет, но этот «кто-то» ответит за свои поступки сполна.

От размышлений Андре оторвал мелькнувший на перекрёстке знакомый силуэт. Амели. К ней его неизменно тянуло, от её облика не могли отвлечь даже загорелые испанские сеньориты. Он не рванул к ней сразу лишь потому, что хотел доказать себе, что она не так уж много для него значит. Потому что боялся. И случайная встреча здесь, так далеко от её дома… Граф прикрыл глаза, замирая. Вдохнул ночной воздух, выискивая среди обитателей столицы одно единственное знакомо стучащее сердце.
И не нашёл.

Тонкие губы Андре изогнулись в улыбке, блеснули на мгновение в полумраке удлинившиеся клыки. Таких совпадений попросту не бывает. Только не теперь, когда вокруг творится настолько лютая чертовщина. Кто-то планомерно вычищает вампиров из города, и если изучать список наиболее влиятельных сородичей ночного Парижа, то отнюдь не последнею в списке позицию занимает Андре де Легран. Он и не думал скрываться после того, как вышел из экипажа. Он ходил по улицам как хозяин, которым, собственно, и являлся. Если кто-то охотился на вампиров, то известие о возвращении графа вполне способно было достичь неугодных ушей. И Андре не был настолько наивен, чтобы надеяться, что об его излишней увлечённости смертной по-прежнему оставалось никому неизвестно. Это ловушка?

Благоразумнее было бы отступить, но благоразумие никогда не было сильно стороной де Леграна. Он не собирался в страхе бежать, превращаясь из охотника в трепещущую добычу. Вместо этого он сорвался вперёд – но не рванул сломя голову в сторону перекрёстка.
Нет, он намеревался преподнести сюрприз потенциальным охотникам.

Интересный нож действительно казался несколько чужеродным элементом. Иностранная работа, качественная сталь, необычная форма. Весьма удобная форма, как отметил для себя Леопольд, стоило только примерить нож по руке. Разумеется не для драки, но для куда более тонких и кропотливых вещей.
Перед тем как покинуть бродяг, он, всё-таки, решил кинуть им пару вопросов:
- Откуда вы его взяли? - вопрос был задан нейтрально, чтобы не давать лишних надежд этому отребью. Они уже получили сегодня свою монету, пусть радуются тому, что могут быть полезны самому князю Фюрстенбергу!

По дороге к месту убийства исследователь остановился. В последнее время его начала одолевать странная рассеянность, которую он сам считал неким симптомом. Болезни, которую установить, пока что, не мог. Именно этой рассеянности стоило адресовать небрежность с ножом, скупое общение со спутниками и то, как он легко ошибся с расчётом времени. "Доннерветтер, держи себя в руках!" - раздражение немного оживляло его характер вне занятости каким-то научным и интересным делом. Делало его человечней и он, можно сказать, иногда с интересом наблюдал за собой в этом состоянии.
Сейчас, благодаря раздражению, Леопольд заставил себя потратить время и спланировать свой маршрут заново. Ему определённо следовало заглянуть к местным Алхимикам. Обычно Когти Процессии не так плотно общаются с людьми, пусть даже теми, кто связан с оккультными практиками. Леопольд же не считал это особой проблемой, ставя Науку над их физиологическими отличиями. У Алхимиков стоило посмотреть реагенты, которых, из-за дороги, сейчас не было в саквояже Леопольда и которые ему обязательно понадобятся при проведении анализов образцов крови. Да, он очень надеялся получить какие-нибудь образцы с места преступления, потому что работать с вещами получалось у него лучше, чем умозрительная логика.

Где находится ковен центрально-европейской Школы Алхимиков в Париже было известно. Учёные и мистики знали Фюрстенбергов, знали и самого Леопольда, потому не скрывали от него подобной информации. В принципе, сам род Фюрстенбергов был достаточно известен в научных кругах Европы, как публичных, так и теневых. Вампиру не составило особого труда проникнуть внутрь и, после обмена любезностями и обретения нужных ингредиентов за существенную плату, задать несколько вопросов.
Юлить или лукавить Леопольд не стал. Он задал максимально простые вопросы, на которые хотел получить более откровенные и однозначные ответы, чем того мог требовать этикет. Однако задавал он их осторожно и с очень большой тайной.

Известно ли алхимикам об экспериментах над вампирами?
Известно ли о лабораториях, обладающих достаточным количеством оборудования для таких целей?
Известен ли человек, который скупает подобное оборудование?

***

- Какая интересная деталь... - проговорил вслух Леопольд, поделившись своими мыслями о ходе преступления.
- Кто может очаровать собрата? Только кто-то более могущественный, чем он. Или же дело не в очаровании, а в предварительном знакомстве жертвы с убийцей... Впрочем, я бы поставил на очарование.
- Как же мы поступим теперь? Будем вскрывать все дома по-очереди? - то, с какой лёгкостью они обнаружили следы заставляло Леопольда подозревать ловушку. Он решил предоставить своим сородичам поделиться мнением. Больше всего он ждал мыслей от месьё Сансона. Возможно боевой опыт подскажет ему, как лучше поступить в этом деле.

  Один из крупнейших городов, полностью избавленный от присутствия вампиров... Осознание этого факта, пусть и пришедшее не сразу, вынесло Оуэна из пограничного состояния. Нельзя сказать, что вампир был потрясен, - скорее, отдельные детали и ощущения сплелись в одно, теперь уже явно различимое. И первым чувством, которое испытал Блэйк, было любопытство. Вампир, застывший на одной из ночных улиц, словно пробуя новый аромат на вкус, задумался, какими бы стали сны города, если бы его население провело без вампиров год, десять лет, сотню. Без магов и сверхъестественных сущностей?

  Однако размышления о несбыточном, к счастью, будущем грозили увести Оуэна от основной цели. Вампир был прекрасно осведомлен о наличии у себя определенных слабостей - склонность погружаться в грезы была одной из них. Тем не менее, как существо, прожившее уже больше сотни лет, он давно научился отслеживать и минимизировать их последствия. Поэтому, отметив на будущее, что полезно будет выделить "аромат" снов, присущий магам, Блэйк втянул носом ночной воздух и обратился мыслями к другой немаловажной области.

  Сен-Жермен-де-Пре. Образ квартала развлечений плоти, к которому привела самая яркая из сновиденных нитей, вызвал у вампира легкую предвкушающую улыбку. В отличие от некоторых Собратьев, Оуэн отнюдь не брезговал представителями низших сословий. Более того, нередко внутренний мир шлюх и грабителей оказывался на порядок интереснее и насыщеннее, чем у скучающих, пресыщенных жизнью аристократов.

  Тем не менее, пока время для питания не настало, и вампир, оставив посещение территории продажной любви на другой раз, направился к монастырю Святой Бригитты. Обнаруженное там изменило несколько фривольный настрой, пришедший после мыслей о Сен-Жермен. Гибель вампира не была чем-то из ряда вон выходящим, однако сочетание Цепей Высвобождения и Управления, а также следы присутствия иных Собратьев, удивляли, если не сказать - настораживали.

  Не спеша высказывать теории, Оуэн вновь направил сознание на границу сна и яви, - с тем, чтобы попробовать разыскать хотя бы обрывки мыслей и ощущений существ, что находились здесь непосредственно в период убийства сородича. Пусть вампир и не был любителем ходить по снам себе подобных, их полубезумный вкус, намешанный на переживаемых эмоциях жертв и бессознательной тоске по некогда потерянному, он помнил прекрасно.

    Андре де Легран
    Легкого всполоха свечи достаточно, чтобы привлечь мотылька. Одного-единственного взгляда оказалось достаточно, чтобы граф Андре де Легран, презрев всякую опасность, презрев усталость, которой почти не ведал, презрев собственную степенность рванул вслед за видением, как мотылёк – к свече.
    Погоня продолжалась буквально какие-то мгновения – неуловимая тень пронеслась по улице, заставив свет фонарей померкнуть. Граф преследовал свою добычу как опытный хищник, пробираясь через уютные дворики парижских горожан, стремясь к месту, где должна была выйти Амели.
    Карета выросла перед ним, словно неприступный бастион. Кто бы это ни был, Легран перехитрил его – или сам себя. Просторный экипаж, запряженный четырьмя лошадьми, был ему незнаком – хотя казалось, Легран побывал в каждом доме, кому подобная роскошь была по карману. И герб. Такого он ещё не встречал: башня, сраженная молнией, словно сулил несчастья и погибель ему самому, Андре. С другой стороны послышались звуки – кажется, говорил мужчина.
    — И дальше вы его не видели?
    Вопрошаемый не ответил: видимо, ответил жестом или кивком головы. Скрипнули доски – в карету, кажется, село двое и она умчалась с огромной скоростью. Гнаться за ней было опасно: когда она отъехала, то взору графа открылась другая сторона улицы, а там, в глубине домов и двориков, ещё виднелась засада из шестерых человек. Что ж, по крайней мере, ему удалось не угодить в ловушку и узнать кое-что новое: за ним охотится человек с гербом, очень напоминающим шестнадцатую аркану Таро.
    Амели он больше не увидел, но по всей видимости, её использовали, чтобы привлечь его внимание. Каким образом – это ещё предстояло выяснить.

    Леопольд, князь Фюрстенберг
    Возможно, в другом случае князю было бы нелегко добиться от бродяг, уже увлеченных ценным приобретением в виде золотой монеты, какого-то внятного ответа. Однако мрачный взгляд исподлобья австрийского дворянина на какой-то миг вырвал всех троих из сладких грёз о кабаке, вернув на грешную землю. Все трое как-то притихли и сжались под сверлящим взором горящим недобрым пламенем глаз.
    – Ва-ва-ва-ваозле ма-ма-манастыря Бригитты, су-у-ударь, — заплетающимся языком – не то от страха, не то от неожиданности, пролепетал один из бродяг, – В-в к-а-анав. Канаве. Л-лежал.
    По тупому стеклянному взгляду этого отребья было понятно, что все остальные расспросы впрок не пойдут – либо они решат, что их обвиняют в краже и попытаются сбежать. привлекая воплями ненужное внимание, либо прямо тут отдадут Океану свои никчёмные души. Уж гораздо больше ответов мог дать бессловесный кинжал.
    И он действительно ответил: например, его форма легко подсказала Фюстенбергу, что используется он для быстрого вскрытия полости живота и доступа к внутренним органам, в частности для их удаления. Новомодный прибор вряд ли был широко известен приземлённым смертным анатомистам, даже сам Леопольд вряд ли пользовался подобными вещами, так что сомнений не оставалось – в городе появился старательный ученый. Со средствами, раз позволяет себе разбрасываться подобным. И специализируется он на отнятии у людей (а людей ли?) некоторых органов...

    А вот с алхимиками, к несчастью, всё было отнюдь не так радужно. Ингредиентами они князя ссудить отказались – то ли правда не было, то ли отнеслись с подозрением. Хотя если учесть, что на вопросы всё-таки ответили, стоило предположить первое. В штаб-квартире алхимиков было мало народу, и председатель общества в это время был в разъездах. За него на вопросы Леопольда ответил Вирджил дю Бонэ – преклонных лет старик, настолько преклонных, что чутьё вампира едва ощущало теплившуюся в нём искорку жизни. Однако твердый и ясный взор карих глаз Вирджила говорил о цепком и здравом уме. Он поведал князю, что таких лабораторий всего ничего: у Жана де Нуарэ, прозванного Чумным Доктором, у Ноэля Алари, председателя общества; у самого дю Бонэ, наконец. Все трое, по его, старика, мнению, не лишены здравого смысла, чтобы переходить вампирам дорогу. Впрочем, появился тут один еврей, имени своего не назвал, но хотел приобрести крупную партию ингредиентов, с какой целью – неизвестно. Так как представиться он отказался, попытавшись отделаться лишь прозвищем "Странник", ему отказали.

Разговор явно принимал интересный оборот, и Сильвия подумала, что стоит все-таки заключить договор с магами. Однако, без общего решения она пока не хотела принимать такое серьезное решение. Хотя кое-что она может предложить им, если ей предоставят информацию.
Неприкосновенность на данном этапе им не мог гарантировать, ровным счетом никто, кто был бы с ними хоть как то честен, особенно, учитывая обстановку, но, если они помогут сородичам, то могут рассчитывать на ответную помощь в равном объеме. К тому же, пусть, Багровый король пока мешает только вампирам, но вскоре его аппетиты могут вырасти, и он переключится на магов, или более ретивые и менее опытные сородичи приедут в город и могут начать создавать проблемы всем и магам в том числе. Город, объятый войной магов и вампиров, стал бы куда более неприятным местом для спокойных экспериментов, поэтому поимка мага, все-таки была общим их делом. И любая помощь будет вознаграждена, так или иначе.

Андре не знал точно, кому принадлежал загадочный герб, но, по крайней мере, догадывался. В этом экипаже почти наверняка находился тот, ради кого они все здесь собрались. Если не сам багровый король, то, по крайней мере, наверняка кто-то к нему приближённый.
Он оказался полностью прав – Амели была всего лишь ловушкой. Скорее всего, мороком и иллюзией, созданной магом для единственной цели. Где находится настоящая Амели ещё предстояло выяснить, но сейчас у графа оставались другие дела.

Он по-прежнему испытывал злость. Едва ли не наиболее свирепую злость за последние несколько десятков лет – этот тип восстал против власти сородичей в городе, более того, этот тип попытался поднять руку на самого Андре де Леграна.

Стоя в тени одного из парижских двориков на противоположной стороне улицы, граф улыбался. Эту мимолётную призрачную улыбку на его аристократичном бледном лице многие могли бы принять за знак вежливости или расположения. Многие девушки из числа его жертв видели эту улыбку за мгновение до того, как Легран шагал им навстречу, готовясь с удовольствием вонзить клыки в оголённую шею. И лишь те, кто знал графа действительно хорошо, могли с уверенность утверждать – эта улыбка не предвещала ничего хорошего окружающим.

Граф был в ярости. Чтобы разобраться с ним, король попытался использовать скот. Эта нелепая засада из шести человек, по-прежнему переминавшаяся в тени с ноги на ногу и поглядывавшая изредка вслед отъезжавшему экипажу.
Не переставая улыбаться, Андре пришёл в движение, перемещаясь правее с грацией хищника. Он вдохнул полной грудью ночной воздух Парижа, прислушиваясь к барабанной дроби стучащих совсем рядом сердец. Он слышал их, запоминал их местоположение в пространстве. Когда между Андре и людьми оказался один из домов, он не потерял их из виду. Вынырнув на мостовую несколько дальше по улице – там, где люди почти наверняка не смогли бы его заметить, он перебрался на другую сторону и нырнул во дворы.

Набирая скорость, бесшумной тенью он скользил дальше.
Клыки медленно удлинялись пропорционально нарастающему стуку сердец.

Небольшие парижские дворики утопали в зелени и во тьме. Андре точно знал, где находятся его жертвы – бесшумно перемахнув через последнюю изгородь, он мягко приземлился на землю и выпрямился во весь рост, стряхивая с камзола невидимую пылинку. Они были здесь, совсем рядом – он видел их затылки, их спины, ритмично пульсирующие едва заметно венки на шее. Де Легран шагнул вперёд, выступая из тени.
– Кого-то ищете, господа? – ледяным тоном осведомился он всё с той же безукоризненно вежливой чуть надменной улыбкой.

Они поворачивались в его сторону мучительно медленно – поворачивались лишь затем, чтобы встретиться с совершенно безжалостными светло-голубыми глазами.

Андре умел внушать людям самые разные вещи. Его сила была его увлечением – он постоянно практиковался, черпая удовольствие в способности контролировать окружающих. Он мог заставить их любить себя, мог заставить подчиняться себе, мог заставить бояться. Сейчас глаза графа гипнотизировали – они вынуждали сердце в ужасе сжаться, руки беспомощно опуститься, они наполняли жертв таким невыносимым чудовищным ужасом, испытывая который добыча не в состоянии пошевелить даже пальцем.

И все они замерли. Обомлели. Утонули в глазах. Лишь продолжало неистово колотиться у каждого сердце. Андре медленно вышел вперёд, изучая бандитов. У двоих из них были пистолеты, остальные обходились рапирами. Граф насмешливо фыркнул – неужели у этого горе-монарха не хватило ресурсов даже как следует вооружить мясников?
– Так-так-так, – вполголоса продекламировал де Легран нараспев, проходя мимо застывших головорезов.

Остановился около самого молодого, продолжая исключительно обворожительно улыбаться.
– И кто из вас главный? – тот не ответил.
Поморщившись, Андре потянулся к нему волей и заставил ответить.
Определив лидера, граф пришёл к выводу, что узнал всё, что хотел.
Парень едва успел замолчать, как глаза его округлились. Андре почти нежно положил ладонь на макушку бедняги и неуловимо резким движением впечатал его затылок в ближайшую стену, проламывая череп и оставляя на светлой поверхности багровый кровоподтёк.
Злость отступала.
Он медленно приблизился к предводителю, аккуратно отобрал у него пистолет, внимательно изучая. Чуть ослабил хватку сознания, давая возможность заговорить.
– А теперь, друг, ты расскажешь мне всё, – промурлыкал он на ухо. – На кого вы работаете? За кем охотились? Сколько вам заплатили? И где, дьявол тебя раздери, девчонка?

Оуэн Блэйк
(ссылка)
Давящая атмосфера Монмартра рассыпалась на мириады осколков. Улица сначала взметнулась вверх, словно это была палуба корабля, а затем рухнула вниз, в темноту, оставив Оуэна блуждать среди видений. Каким-то немыслимым чудом ему удалось среди казавшимся бескрайним многообразия снов и видений выделить то, что ему было нужно. По счастливой случайности, неизвестный спящий в ту роковую ночь подошёл к окну.

И увидел то, что хотел бы забыть – но уже не смог.

На тебя обрушился поток рваных образов. Яркая вспышка – незнакомый вампир скован цепями алого цвета, которые пульсируют тусклым светом. Выкрикнутое проклятие. Таинственная фигура семь футов ростом, настоящий гигант. Бегущие прочь сородичи – их двое. Ещё одна вспышка магии, и картина вновь сменяется. Ты видишь лицо, искажённое до неузнаваемости – очевидец не смог толком ничего разглядеть. Но одна черта бросается в глаза: на левой стороне лица виден отчетливый шрам. На этом видение резко обрывается, и ты остаёшься в кромешной тьме совершенно один.
Минуту Оуэн пытается придти в себя. Стеклянный взгляд бездумно скользит по мостовой, аркам и пролётам монастыря святой Бригитты, поднимаясь выше, к шпилям и крестам – пока не упирается в ночное небо, усыпанное холодным мерцанием звёзд. Правда, сейчас они тускнеют: ночь постепенно уступает свои позиции. Стоит поспешить.

Сильвия де Моро

Доводы вампирши заставили мудрого старика погрузиться на некоторое время в раздумья. Наконец, нервно усмехнулся, он в слух признал, что он хоть и не первый раз встречался с вампирами, но образ прекрасной госпожи позволил ему ввести себя в заблуждение.
— Die Goldmünze ist klein, gilt aber viel, — пробормотал Вильгельм по-немецки. — Хорошо. Ваши речи убедили меня, что Розенкрейцерам стоит мешаться в любом случае. Считайте, мадемуазель, что мы в вашем распоряжении. Но поверьте, не считайте моё согласие признаком слабости – если вы нас обманете, у меня будут способы призвать вас к ответу, не сомневайтесь. Доброй ночи, мадемуазель.

***Оуэн, Сильвия, Леопольд и Сансон***
Покинув наконец гнетущее место, вы поднимаетесь вверх, по du Bout du Monde, и достигаете таинственного убежище. Это один из домов плотно застроенной улицы. Небо светлеет, начинает светать, но в предрассветной тьме маленькие оконца и грязные стены двухэтажных зданий всё равно смотрятся зловеще. Двор выглядит заброшенным, но телега рядом с домом напротив от нужного вам, да и корзины подле окон третьего свидетельствуют обратное: по крайней мере в двух из трёх живут простые люди. За дверью из крепко сбитых досок оказывается тесный коридор, который почти полностью перегораживает лестница, ведущая на второй этаж. Но прежде чем кто-то из вас решает воспользоваться ей, слышится легкий шелест плаща: кто-то спускается вниз. Впрочем, не дойдя до конца, вампир – а сомнений в том, что это сородич, не оставалось, останавливается.

— Кто здесь? – послышался голос, в котором легко читается напряжение, тревога, — Вы пахнете… нездешне. Кто вы, смерть Христова?!

Внимательно приглядевшись, Блэк замечает: вопрошающий одет в тот же колет, что был на одном из бегущих прочь сородичей в его видении.

                        ***

Андре де Легран
(ссылка)
Казалось, охота закончилась с отъездом кареты, но не таков был граф, чтобы просто упустить свою добычу – особенно такую забавную, мнящую, что охотник – это она.

Вздох. Рывок. Бескрайнее ночное небо. И глаза. Шесть пар глаз одновременно уставились на него – и умерли.
Зверь внутри Андре поглотил души бретёров, отведя каждому из шестерых отдельную клетку разума. Терзая их душу, он вырвал роковое признание у первого же попавшегося в руки – а после милосердно освободил его от мучений, размозжив череп о стену. Нужды в какой-то выдумке не требовалось, чтобы запугать последнего: он и так уже встретился лицом к лицу со своим худшим кошмаром.

Это было даже скучно – ведь он не пытался сопротивляться.

Его губы искривились в попытке воззвать к Христу, но из горла вылетело только сдавленное бульканье. Облизав пересохшие губы, мужчина начал говорить. Он был на вид ещё молод – телосложение выдавало в нём профессионального солдата. Но это ему уже не могло помочь.

— На-нас на-нанял ге… геррцог Орильи де Шерон, за две тысячи ливров, — шумно сглотнув пролепетал мужчина, — Ска… сказал, что нам надо… надо бдет убить какого-то мужчину. В-ваас, я п-полагаю.
На вопросе о девчонке его глаза сначала округлились, изображая непонимание, но затем он по-видимому, что-то вспомнил. И утвердительно кивнул. Сам себе.
— Вы про девушку, которая привлекала ваше внимание, сударь? Сейчас её мчит карета герцога в его поместье, полагаю. Где оно – я не имею ни малейшего понятия. Герцог очень скрытен. Встречались мы в доме на улице Сен-Жак, прямо напротив монастыря.

Под конец из-за ослабленного влияния Андре, главарь шестерки держался уже более уверенно. Возможно, в его голове зрел какой-то план.

Андре слушал исповедь бретера, не переставая многозначительно улыбаться. Внутри графа клокотал, закипая, водоворот нечеловеческого жуткого гнева, но внешне де Легран оставался совершенно спокоен. И в этом убийственном ледяном спокойствии окаменевшие головорезы могли прочитать подписанный приговор.

Они забрали Амели. Они посмели поднять на неё руку. Это была не иллюзия и не наваждение – по всей видимости, маг каким-то образом скрывал её присутствие от Андре. Одно граф знал совершенно точно – они поплатятся. В этом Андре был уверен совершенно точно. Он услышал имя – имя, которое не говорило ему ничего, но имя, которое он совершенно точно запомнит. Едва ли стоило ждать от этого дуболома чего-то большего. Он и без того оказался чрезвычайно полезен.

– А теперь слушай меня, человек, – проговорил Андре тихо и вкрадчиво, не сводя с жертвы парализующего леденящего взора. – Слушай внимательно и запоминай. Я уйду совсем скоро – а когда я уйду, ты выполнишь одну мою просьбу. Убьёшь каждого из своих подельников этой рапирой – без спешки и методично, и никто из них даже не пошевелится. Но сохранишь пистолет. Ты вернёшься в своё убежище, дрожа от ужаса и вспоминая время от времени исчадие ночи. Ты будешь жить своей жизнью, забившись в угол – жить, по-прежнему храня пистолет.
Вампир кивком указал на заряженное серебром оружие.
– Они наверняка захотят узнать, что случилось. Рано или поздно они найдут тебя – и до этого момента ты даже не будешь думать о нашей встрече. Они начнут задавать вопросы – и ты в подробностях расскажешь им обо всём, что здесь сегодня случилось. Ничего не утаивая. Кроме нашей исключительно милой беседы. Завершив рассказ, ты передашь их предводителю наилучшие пожелания от Андре де Леграна. И выпустишь эту серебряную пулю ему прямо в лицо.
Андре облизнул губы.
– Скорее всего, у тебя ничего не получится. Но лишь сделав то, о чём я прошу, ты сможешь в конце концов освободиться от страха.

Граф отступил, обводя долгим взглядом оцепеневших наёмников. Приблизился к одному из них, выпуская клыки. Впился в беззащитную шею с чувством лёгкого омерзения – давненько он не питался чем-то настолько примитивным и грубым. Тяжёлые времена, впрочем, требовали отчаянных мер.
– Для этой работы вам явно недостаточно заплатили, – произнёс со смешком, вытирая губы платком и медленно отступая в тень изгороди.
– Исполняй, – произнёс требовательно, и в голосе вампира звенела холодная сталь.

Андре де Легран

Проговаривая приказ, Андре, будто воочию увидел то, что произойдёт в дальнейшем. Словно погрузился в персональный Океан грёз.
Мужчина сидел в кресле, поставленном в середине комнаты, задумчиво игра револьвером в руках. Стук в дверь. Скрип. На сцене появляются несколько людей – впереди, похоже, идёт тот самый герцог Орильи. Лица Легран не видит: даже вампир неспособен вообразить лицо того, кого ни разу не видел. Особенно вампир.
Ведь именно потому вам нужны люди.
Происходит выстрел или нет, тебе уже не удаётся вообразить. Это скрыто пеленой случая. Вообще-то говоря, ты слышал историю, что кто-то из ваших сородичей сталкивался с ним воочию. С порождением Изнанки, влияющим на самые серьёзные события в этом мире. Интересно, появится ли она – да, истории говорили о Случае именно как о женщине, здесь, в Париже? И на чьей стороне будет на этот раз? Хотелось бы верить, что вестник Океана будет на вашей стороне.
Отвлечённые размышления прервали тихие вскрики. Если бы Андре обернулся, он увидел, как капитан бретеров методично погружал клинок в грудь каждого из своих подельников. Острый глаз вампира различил бы даже шевелящиеся губы, беззвучно повторяющие одно слово: "Убью".

                            ***
Слуги во Франции были предметом особым. Предметом не просто необходимым, но и предметом роскоши. Предметом абсурда. Почти сорок процентов населения Парижа по различным данным было слугами, находящимися в подчинении дворян. Девушки стоили дешевле, мужчины – дороже. И именно поэтому вторых в роли слуг можно было встретить гораздо чаще.
Слуги воровали. Андре помнил занятную историю о служке, который воровал у своих хозяев часы, а те, смирившись с неизбежным, каждый раз покупали новые.
Слуги презирали. Выйдя из простого сословия, они вели себя как настоящие аристократы, встретившись с вчерашними соседями и знакомыми.
И тем не менее, без них было не обойтись. Тем более жителям ночным, неспособным проводить день исключительно бодрствуя. К счастью, у Андре ещё остались друзья. Обойдя несколько домов, он наконец нашёл, то что ему нужно. Отказать Леграну всё равно никто не мог, вопрос был лишь в подходящих слугах. Дворянский род д’Эпернонов, который сейчас представлял молодой Николя д’Эпернон, содержал обширный двор слуг, толковых и не очень, и вот первых-то Андре и позаимствовал. Заведовал ими всеми дворецкий по имени Фабьен Жерардот. Лицо его было обезображено шрамом, взгляд был тяжел, как у человека, всякого повидавшего в жизни. И между тем, его ливрея была безупречно вычищена и идеально сидела на поджарой фигуре. Какое бы прошлое он не скрывал, это был именно тот человек, который был способен держать в узде разношерстую братию слуг.

Задумчиво следуя за своими компаньонами, Леопольд размышлял о кинжале и о том, как сложились две детали - неизвестное церемониальное (хотя, скорее уж научное) оружие и место из видения сэра Блейка. К сожалению, алхимики приняли не слишком радушно, не холодно, однако злоупотреблять их обществом учёный не стал. Его неизбежно ждало новое посещение тайной ложи, так как ингредиентов ему не дали, однако некоторые вопросы стоило задать сразу.
Например, не говорил ли этот странный еврей по прозвищу "Странник" о местонахождении своей лаборатории? Не он ли был достаточно рассеянным, чтобы потерять свой лабораторный инструмент в близлежащей канаве?
Незаметно для самого Леопольда они оказались внутри убежища и столкнулись с сородичем. "Удивительная встреча на этих пустынных улицах! Они что, так боятся этого выскочку, что забились по углам и отсиживаются в лачугах не только днём, но и ночью?" - князь подумал об этом довольно пренебрежительно.
Вслух он решил заговорить по-другому:
- Прошу простить наше вторжение, собрат, - мягкая и спокойная речь была призвана сгладить неприятное впечатление от столкновения лоб в лоб. "Уж не думает ли он, что мы пришли его убить? Какая глупость!"
- Мы не так давно в Париже. Меня зовут Леопольд, - он снял шляпу и поклонился так, как подобают приличия и его статус. - Как зовут тебя? Мы хотели узнать о непростой обстановке на здешних улицах и надеялись на помощь кого-то местно, сведущего.
Честно говоря, лепить на ходу внятную легенду того, почему они вчетвером вломились в чужое убежище было Леопольду непросто. Но, так как его спутники молчали, князь решил попробовать обойтись своими силами. В конце-концов, подраться они успеют всегда.

Андре вернулся в поместье едва ли не с первыми лучами восходящего солнца.
Сумрачной тенью скользя по оживающим коридорам, граф де Легран предавался раздумьям. За каждой дверью и каждым углом ему мерещились смутные призраки прошлого, эфемерный образ Амели не выходил из головы, как ни старался Андре его отогнать.

Медленно и молчаливо проходил он мимо сновавших из стороны в сторону слуг, чувствуя себя сытым, усталым и фантастически раздражённым. Он вернулся домой с солнечного побережья далёкой Испании, но, несмотря на клубящийся вокруг аромат ночного Парижа, по-прежнему не чувствовал себя дома. Багровый король покусился на святое. На его город, его жизнь после смерти, на всё, что Андре ценил и всё, что ему было дорого. Проведённое расследование показало, что проблема представлялась значительно более серьёзной, чем предполагала Процессия. Король добрался до любого мало-мальски влиятельного вампира в Париже, бесследно вычищая владык ночи словно перепуганный до смерти беспомощный скот.

Но Андре не боялся.
Он был готов принять брошенный вызов, готов был выступить, в случае необходимости, в одиночку против этого выскочки. Долгими десятилетиями он оттачивал свои навыки, бесконечными ночами совершенствовал искусство внушения, наращивая собственное прежде казавшееся недосягаемым чудовищное могущество. И, похоже, в конце концов на его пути попался достойный противник.
Противник коварный, подлый, свирепый, не гнушающийся самыми грязными методами.

Выходя в главный зал и поднимаясь на второй этаж по спиральным ступеням, Андре де Легарн улыбался во мраке. Он точно знал, что сделает с Королём, когда до него доберётся. Он не позволит провести себя, не совершит ошибок Зарайи и остальных. Он истребит эту падаль вне зависимости от действий остальных членов Процессии. Он уже заявил о себе – и в голове начинал формироваться новый потрясающий план. Где, дьявол их раздери, носит всех остальных?

Андре поднялся на нависавший над главным залом балкон, с нежностью касаясь пальцем одной из клавиш своего клавесина.
Инструмент ответил пронзительным мелодичным звучанием, и Легран заиграл.
Мелодия струилась, переливаясь, по сумрачным коридорам поместья – ритм нарастал, становясь всё более угрожающим и тревожным. Андре де Легран думал об Амели, о том, что должен вернуть её, несмотря ни на что. О том, что сотворённое с бретерами покажется королю детскими играми в момент, когда граф в конце концов до него доберётся. Багровый король может считать себя сколь угодно могущественным и коварным.
Однако, он всё же ошибся. Выбрал не тот город. Осмелился поднять руку не на того человека.
Давно уже, впрочем, не человека.

Сородича.

По пустынному залу гулким эхом разнёсся последний аккорд – Андре де Легран закончил играть и захлопнул в ярости крышку.

Последовавшие события разворачивались так стремительно, что Легран мог бы поклясться – он, кажется, ещё совсем недавно доиграл последний аккорд. Но вот он стоит вновь на этом балконе – а минуло уже два дня. Он любуется вторым закатом в Париже. Закат пылает ярко, но никто из вампиров не спешит укрыться от последних лучей солнца.
Потому что их и нет вовсе. Потому что второй закат – это взметнувшееся к ночному небу пламя, пожирающее особняк Багрового короля. Алая орифламма настигла наконец-то безумца, осмелившегося встать на пути у Процессии Отречения.

Много всего произошло к этому моменту. Возможно, ещё не был даже обнаружен труп "Странника", безымянного еврея, который за звонкую монету согласился снабжать мага всем необходимым. Ещё не разнеслась весть по Парижу, что герцог Орильи скончался при таинственных обстоятельствах. Ещё не пришла весточка из Процессии в ответ на известие, что Зарайя мертв, и город остался без Пастыря. Ещё не ясно было, что станет с обратившейся Амели и её ребёнком, который, вне сомнения, был от Леграна.

Истекал кровью где-то внутри бушующего пламени убитый человек с безобразным шрамом на левой стороне лица. Багровые, под цвет прозвища, капли успели слиться в небольшое озерцо под столом. Как это часто бывает, человек был не просто смертен, он был смертен неожиданно и внезапно – наверное, маг сам не ожидал встретить Жнеца в облике Когтей так рано. Тем не менее, его история – история террора могущественных хищников, подошла к концу. На самом деле этот маг был всего лишь креатурой отчаяния Зарайи, мечтавшего об Изнанке. И как целиком искусственное явление, он сейчас исчезал без следа.

Улицы не успела захлестнуть паника сражения Розенкрейцеров, убеждённых Сильвией де Моро выступить на стороне "Алого пламени", и тварей, созданных некромантом. Не успели ещё и другие магические сообщества дать ответ – а дети ночи уже растворялись в дымке тумана. Кто-то уезжал прочь, кто-то просто отступал в тень.

Андре де Леграну уезжать точно было не с руки: скорее всего, когда ответ от Процессии придёт, Пастырем Парижа станет именно он. Это было настолько очевидным, что ответ был скорее простой формальностью. Более подходящей кандидатуры не существовало – Зарайя невольно об этом позаботился.

Князь Фюстенбергский тоже оставался в Париже. После того как шумиха уляжется, он получит в своё распоряжение поместье дальнего родственника и сможет продолжить свои исследования – контакты с алхимиком, знакомство с Андре и его участие в деле Багрового короля гарантируют Леопольду успешное начинание.

Шарль Сансон, как и было оговорено в беседе с капуцином Винсентом де Моро, получал должность королевского палача. Разумеется, он был ещё и представителем от вампиров при дворе, но знать это следовало немногим. Для истории же его имя сохранится как имя основателя известнейшей династии палачей, чей далекий потомок оборвёт жизнь Людовика XVI и Марии-Антуанетты.

Покидала город Сильвия де Моро, отправляясь обратно в Марсель. После багровых рек Парижа ей хотелось вновь увидеть море. И – Жанну. Привычный уклад жизни был восстановлен и эпатажной провидице было нечего делать в городе, возвращавшегося в свой привычный ритм.

Уезжал и Оуэн Блейк. Исчез, растворился в тумане грёз Багровый король – и жители Парижа стали не более интересны, чем жители множества других столиц. Как Коготь он выполнил свою задачу, и теперь, вернувшись в одну из цитаделей Процессии мог приняться за новое дело. Безусловно его вклад будет вознаграждён, и он станет на ступеньку выше в сообществе детей ночи. Как он распорядится новыми возможностями – его дело. Он может получить руководящую должность в каком-нибудь из регионов у себя на родине, а может воспользоваться им, чтобы получить доступ к древнейшим архивам Процессии. Кто знает, что он там найдёт?

Так заканчивается наша история. Но с ней не заканчиваются истории наших героев – они продолжат своё бессмертное шествие, до тех пор, пока горят Realta Nua. Уснёт Париж, сотрётся, исчезнет из истории Багровый король. Возможно даже, не все имена из этой истории вспомнят спустя сотню-другую лет. Но что им до этого? Они сами – история. Они сами – Ночь. И так повелось.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~Fin~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~