Через семьдесят лет после поцелуя Соры с Госпожой Смертью небо было всё таким же голубым, а Солнце всё так же щедро дарило свое золото всему, что живет под его лучами. Империя, истощенная до предела и израненная страшными бомбардировками, не погибла - хоть от былого величия остались только отрекшиеся от своей божественности Императоры (от одной мысли об этом четверо бы, наверное, окаменели от ужаса!) и Острова Метрополии. Раны, пусть и оставив шрамы навечно, затянулись и зажили.
Враг ступил на землю Империи... но не было массовых расправ, как, бывало, поступали сами Имперские Войска в завоеванном Китае (где лучшие имперские армии были в итоге разбиты Другим Старым Врагом за считанные недели). Не было и новых страшных грибов, стирающих в пыль целые города. Напротив, Враг, насколько сумел, наладил новую жизнь - и пусть многим гордым имперцам было тошно прислуживать тем, с кем когда-то они вели бой на равных, но жизнь брала свое и через десяток-другой лет многие дети Империи уже подражали Врагу и его культуре, стараясь быть похожими не на своих предков, а на тех, кто победил их, отвечая на воинственный дух и безжалостную готовность убивать и умирать во имя Неба упорным трудом, смекалкой, простой, без лишнего пафоса, отвагой и духом товарищества. И оказалось, что... Врага вообще-то было за что уважать. И было чему поучиться у него, переступив через многовековое презрение к чужакам. Кто знает, как бы повели себя четверо, встретившись с ними - теми, кто поливал их огнем сквозь прицелы зенитных орудий - просто как люди, которым незачем убивать друг друга? Мы никогда не узнаем этого.
"Я помню домик у реки,
Сосновый лес вокруг.
Овраг, в котором тек ручей,
И за рекою луг.
И нас, по целым Божьим дням,
Плескавшихся в реке.
И мамин смех, и сосен шум,
И камешки в руке.
Я вновь недавно в те места
Пришел издалека.
Разрушен дом, и лес сгорел,
И высохла река.
Всё было чуждым, как во сне
Мне кажется с тех пор,
Что жизнь моя приснилась мне
И снится до сих пор.
И значит темная вина,
Лежащая на мне -
Лишь тень, мелькнувшая на миг
В счастливом детском сне.
И, значит, скоро я проснусь
И, выпив молока,
По тропке вниз туда помчусь,
Где плещется река..." (с)
Но, сколько бы ни было совершено ошибок, порой трагических, порой страшных, люди не забыли тех, кто отдавал свои жизни за саму возможность их появления на свет. В самых темных и страшных вещах есть искра света, если они были сделано во имя любви. Это не оправдание - но зерно, из которого может вырасти понимание и принятие. Это урок - о том, что любовь бывает искренней, но слепой и жестокой. О том, что иногда любви не оставляют иного выхода и её не принимают иной, кроме как слепой и жестокой. Что с этим делать? Нет ответов, решать вам, чья жизнь начинается и пока еще длится.
– ...Здравствуйте, дети! - сказала учительница, улыбаясь.
– Здравствуйте, Аюми-сенсей! - хором ответили дети.
За окнами школьного класса светило яркое Солнце. Такое же яркое, как тогда, в последнее утро перед вылетом четверых. Пахло свежей листвой и детские взгляды нет-нет да и "сползали" с доски на то, творилось на улице, где звучали звонкие голоса, шумели машины и ворковали голуби. Но строгая Аюми, скрывая улыбку, вернула внимание школьников на тему сегодняшнего урока истории.
– Надеюсь, все вы помните, что сегодня мы делаем доклады по теме "Вторая Мировая Война: наши предки". Сора, ты готов?
Парень, которого учительница назвала по имени, встрепенулся, но не сразу ответил. Его толкнул в бок его сосед, давясь от смеха, а еще двое на задней парте зафыркали, словно все трое только что услышали какую-то отличную шутку. Заулыбался и сам Сора.
– Так, потише, вы, господа! - нахмурилась Аюми. - Особенно ты, Юичи! Имей уважение к своему товарищу! И вы двое там, Катсу и Муизяки! Вот все вчетвером и пойдете к господину директору!
– Не надо к директору! - попросил Сора, пытаясь защитить притихших друзей. - У меня всё готово...
Мальчик вышел к доске и повесил на ней портреты всех четверых. И, изредка запинаясь и поглядывая в текст, Сора стал читать доклад, посвященный "четверке из Кагосимы" - одному из последних подразделений тэйсинтай, успевших принять участие в великой войне и сумевших тяжело повредить один из сильнейших боевых кораблей неприятельского Тихоокеанского Флота. Учительница одобрительно кивая головой, время от времени шикая на отвлекающихся школьников - но когда Сора дошел до места, где говорилось о том, что все четверо были совсем молоды, почти дети, даже самые заскучавшие ученики были потрясены этим. Во взгляде Аюми больше не было веселья, только печаль и задумчивость. "Вот и мой прадедушка был таким же молодым, когда пропал без вести в Манчжурии... Каким же он был, каким мог стать? А эти четверо?...".
– ...Сейчас, через семьдесят лет после вылета "четверых из Кагосимы", мы должны почтить их память и поблагодарить их за урок для всех нас. Урок заключается в том, чтобы случившееся больше никогда не повторялось. - голос Соры понизился и задрожал. Чувствовалось, что мальчик едва сдерживает свои чувства: - Спасибо вам, четверо!...
Аюми ничего не сказала (только незаметно вытерла блеснувшую в уголке глаза слезинку), но весь класс дружно, хоть и не слишком организованно, встал со своих мест и поклонился фотографиям на школьной доске. И до конца своих дней каждый из тех, кто скучал в классе в этот теплый солнечный день, помнил четыре лица - в малейших подробностях, как запомнил их Дзиро, как помнили их до последнего своего дня их родители и все те, кто любил их при жизни.
Всё однажды заканчивается - но в наших силах помнить о тех, кого мы любим, и рассказывать о них, пока мы сами не станем лишь воспоминаниями.