Стража последнего рубежа [Заморожен] | ходы игроков | /Глава 1: Первые шаги

  Поначалу мир казался чуждым. Но они знали, зачем пришли, прочитали это в душе ретивого священника, едва не положившего жизнь на то, чтобы дозваться их. Первые дни все казалось… неправильным. Мир был таким же, каким и был, если не считать прошедших лет. Люди были людьми, но сами ангелы казались себе ограниченными. Безмолвие, витавшее вокруг них, разбилось не сразу, но лишь тогда, когда они впервые осознали, что не помнят имен друг друга. А следом пришло понимание, что не помнят они и себя самих. Мир был таким же, как и всегда, но откуда они это знали, память ответ была дать не в силах.
  Тем не менее, священная миссия оставалась единственным маяком для каждой. Где-то на границе сознания им виделись могучие скалы Гейерова Предела, высокие башни древнего замка, названия которого они не помнили. И саркофаг, смутно знакомый, был именно тем, что необходимо было туда доставить. Миссия была непогрешимой, а Киссам не ошибался, но теперь ошибаться могли они. Без памяти веков, памяти рождения в зареве чудесного рассвета они ощущали себя обедневшими, осиротевшими и утратившими силу. О да, они чувствовали, что когда-то могли сокрушать скалы, побеждать чудовищных демонов и разгонять стаи вервольфов не слишком утруждая себя, однако теперь их сила была не столь уж и велика, пусть по сравнению с людьми вокруг они и оставались могущественными и невероятными.
  Довольно быстро ангелы обрели речь, подражая людям, а потом ощутили и бури эмоций, кажущихся невероятными для кого-то, жившего с начала времен. Слабые и беззащитные по сравнению с собой прежними, они, тем не менее, стали куда более человечными и мир вокруг, едва скорбь ушла, стал чем-то завораживающим, неисчерпаемым для изучения и восторгов. Он был мрачен, их Иннистрад, но и в мрачности его сквозила тонкая, очаровательная красота.
  Побитые дороги, бесконечные болота, похожие на гротескных насекомых деревья, пожухлая трава – вот то, что видели многие. Но они видели попытки тяжелого труда людей сделать мир удобнее и шире, жадность природы, не желавшей сдаваться их молоткам и топорам. Жажду жизни, заставлявшую неказистые стволы рваться в небо, а травы и цветы, тусклые, но прекрасные, каждый сезон вновь пытаться подарить миру немного красоты.
  Мир был печальным, свет почти не проникал в него, а затянутое дымкой облаков небо казалось плачущим, хоть дождь и редко падал на склоны бурной реки Кирч. Сильные, храбрые люди, составлявшие караван, каждый день боролись с дорогой и тяжелыми колесами повозок, боролись с коротким сном, скудной пищей и тяжестью доспехов на плечах. Но каждый раз, когда взгляд того или иного мужчины падал на ангелов, в сердцах их загорался свет веры, глаза блестели от непролитых слез надежды, и люди, отважные люди Иннистрада забывали о печали и лишениях, двигаясь дальше. Они были готовы умереть даже за призрак надежды, даже за пустое обещание, лишь бы оно давало хоть какую-то опору для ног, готовых до последнего вздоха шагать вперед и вверх.

  Прошло две недели с тех пор, как они выехали из Ханвейра в составе каравана на четырнадцать фургонов и повозок. Большинство людей здесь были торговцами, держащими путь в Стенсию или Кессиг, но были и паломники, решившие присоединиться к святой миссии, защищая как караван, так и груз, что покоился в центральном фургоне. Этот фургон был необычным: плотно закрытый, обитый металлом кузов щетинился с бортов стойками для оружия и копий с серебристыми наконечниками, в ложах покоились десятки болтов и стрел для арбалетов и луков, а маленькая башенка сверху, позволяла осматривать все вокруг, насколько хватало глаз. Хотя с высотой полета ангела, конечно, ей было не сравниться.
  Этой необычной крепостью управляли Годрик и Тео, те самые доверенные лица епископа Киссама. Тео был всего лишь священником, но как чувствовала Беатрис, в нем еще теплилась сила веры, а посох, украшенный Серебряным Хомутом мог направлять белую ману пусть и не так искусно, как она сама, но для человека – уверенно. Годрик же был охотником на волков и вампиров. Высокий, футов шести ростом, он был худощав и жилист, двигаясь ловко, словно снежный барс. Две рапиры из истинного серебра и ручной арбалет, были столь же изящны, сколь и смертоносны, и судя по его движениям и выправке, Годрик умел ими пользоваться не хуже, чем поводьями. Их фургон никогда не застревал в ямах, а четверка лошадей часто была самой свежей из каравана, когда ночь находила их лагерь. Тео же, пусть возницей и был скверным, каждый вечер тщательно ухаживал за каждой лошадью так, словно она была человеком его паствы. Чистил, кормил овсом, ласково избавлял от сбруи, словом, относился к ним с любовью и искренней заботой. Его чисто выбритый череп уже сверкал от пота, но он не позволял себе остановиться, прежде чем заканчивал с каждой, и только тогда подходил к походному костру, где Годрик уже варил в котле не особо вкусное, но питательное варево, да ставил палатки.
  Так и происходило все день за днем, подкупая покоем и миром. Один только инквизитор то и дело оглядывался по сторонам или просил одну из ангелов подлететь выше, не в силах избавиться от паранойи.

  На тринадцатый день путешествия по земле стелился липкий туман. Он достигал коленей лошадей и осей фургонов, прокрадываясь в сапоги и создавая атмосферу неприятной сырости. Река шумела где-то за холмами справа, слева стояли густые хвойные леса, на которые многие то и дело оглядывались, опасаясь волчьего воя. Неподалеку показались руины сожженного села, вид которого тут же вызвал рой пересудов. Версий произошедшего было столько же, сколько и рассказчиков, и Тео, с улыбкой, старался услышать то, что говорили на тележке перед ними, один лишь Годрик задумчиво жевал травинку и мрачно оглядывал местность:
  - Не нравится мне этот туман, - наконец хмуро заявил он, и вздохнул. – Беатрис, прошу вас, взгляните что вокруг, моя старая рана что-то разнылась, не к добру это, помяни мое слово Авацина.

    Этот далёкий голос, зовущий сквозь века, наполненный не отчаяньем, но верой. Настойчиво и требовательно, но искренне и просяще звучит он. На него нельзя не откликнуться, нельзя не придти на помощь в час нужды. Эти прохладные прикосновения словно липкий туман, они проникают повсюду и одновременно наполняют силой. Силой, способной разорвать каменные оковы заточения. Силой, что распрямила огромные крылья за спиной. Силой, что подарила новую жизнь. Так вот какое оно... пробуждение. Теперь этот голос раздался со всем рядом. Человек. Всего лишь человек. Но почему нет сомнений, что так всё и должно быть?

    Время бежало слишком быстро. Может так казалось, потому что на всё приходилось смотреть по новому. И этот поток информации с головой накрывает тебя, не давая даже шанса сделать спасительный вздох. Труднее всего было пробираться через пелену "мёртвых" воспоминаний, когда ты чувствуешь, что это что-то знакомое, но больше ничего. Временами Беатрис просто прикасалась рукой к своему телу, чтобы удостовериться, что она существует. Ангел смотрела на Габриэлу и Синдри, пытаясь в их силуэтах найти подсказки, тщетно. Но это всё уходило на второй план перед способностью испытывать эмоции. Беатрис часто ловила себя на мысли, что не может оторвать свой взгляд от Тео или Годрика, пытаясь разобраться в своих чувствах к ним. Ветер, приносящий с собой новый аромат, мог изменить настроение ангела, а неприметный цветок вызвать улыбку. Две недели пролетели словно день, один долгий день, полный новых открытий.
    Голос Годрика. Беатрис уже привыкла к нему. Ангел лишь кивнула в ответ, а затем резко сорвалась вверх, наслаждаясь полётом. Ей нравилось летать, эти ощущения трудно передать, но она знала, что Габриэла и Синдри поймут её без слов, а остальное неважно. Позволив себе немного лишних пируэтов в воздухе, девушка сосредоточилась на просьбе охотника. Туман скрывал почти всё за молочной пеленой. Выделялась извилистая река, привлекая к себе внимание блеском воды среди холмов. Бесконечный лес, сводивший с ума опасностями, скрывающимися внутри. Обожжённые руины, про которые каждый хотел высказаться. Беатрис не видела ничего странного. Она опустилась к фургону, чтобы одним лишь взглядом передать это Годрику, а затем вновь устремилась вверх. Если охотнику будет спокойнее от этого, то ей только в радость парить.

.
Искры на заре мира; те, кто воплощает в себе мир во всем его великолепии и безграничности. Ангельские сонмы, и первейшая среди них - Авацина, хранительница Иннистрада.
Я была среди этих мириад. Я была..
Пустота, тишина, замороженное мгновение.
Я.. Была ли я? Парадокс разума на пороге самоосознания.
Слепая вечность.
Зов, снова и снова. Словно прилив, он окутывал мое существование, отступая, но вновь и вновь возвращаясь. Море. Луна. Серебро. Мир вскипел, разрывая себя на части, создавая? отпуская? меня.
Я-была. Я-есть.
Я. Мы. Иннистрад.
Искры на закате мира; те, кто стоит против всех его ужасов.
...

Синдри никогда не оставалась одна, даже разлучаясь с сестрами и всеми людьми, что следовали за ними на край мира. Ее вечными спутниками стала мириада мыслей, окружившая ее подобно мотылькам, слетающимся на огонь в ночи. Огонь освещал ее память - разрушенные витражи, некогда сиявшие, теперь зияющие дырами. Она не знала, что за узор должно было изображать цветное стекло, только то, что он там был. Теперь ей приходилось создавать его наугад.
Острые грани осколков ранили ее. Мир, в который вернулась? пришла? (очередной кусочек..) она с Беатрис и Габриэль, Синдри знала совсем иным. Во взглядах людей читалось, что трое ангелов - их надежда над пропастью. Ее собственные горечь, обида, гнев, так ошеломлявшие ангела, сменялись жаждой узнать, почему все стало таким и желанием во что бы то ни стало исправить это. И в их силах было сделать это. Если не они - то кто?
Было еще кое-что, не ведомое ей ранее. В иные моменты, между солнцем и луной, Синдри одолевали страхи о том, что они больше не безупречны, а цена их ошибок гораздо выше, чем у их последователей. Она первая одолела эти страхи, держа их в узде перед людьми. Только сестры и двое посланников Киссама знали, что ангелам ведомы все человеческие смятения. Невозможно зорко вглядываться во тьму и неустанно быть на страже, хотя Годрик являл им удивительное исключение. Вот и опять беспокойный инквизитор отправляет сестру в полет.
- Вам стоит поберечь себя, Годрик. Не всякие руины таят в себе опасности, не всякие дурная погода несет за собой неприятности. Иногда .. это.. просто случайности. Беатрис успокоит вас.

Тишина, окружавшая меня на протяжении длительных лет, а может лишь на протяжении мига, нарушалась стройным ладом. Чужеродно в нем звучал голос, призывающий явиться на помощь. Я прислушивалась к нему, вдруг внезапно вспыхнувшему, подобно искре, отскочившей от огнива, пытаясь распознать, что же было изначально в словах. Слышала его, подобно через барьер прочного стекла. Но чем дольше прислушивалась к словам, тем быстрее осознавался смысл. И теперь он не звучал так, словно откуда-то издалека. Сейчас он был совсем близко. Руку протяни – и можно будет ощутить.
И я, повинуясь этому странному зову, что заставил мое сознание проснуться, протянула руку вперед. Словно пытаясь зацепиться за что-то, что поможет разорвать многолетние оковы. Но ловила пальцами лишь пустоту.
В тот миг во мне не было отчаяния от того, что не могу поймать призрачный силуэт. Лишь сильнее разгоралось пламя желания покинуть пределы заточения. Так было нужно. Это было правильно. И не секунды не обдумывала иные варианты.

Я должна была откликнуться на зов.
И я откликнулась.

Кромешная тьма рассыпалась на тысячи осколков, ниспадая к моим ногам. Огромные крылья в судорожном движении распахнулись, являя миру свою красоту. И наконец-то смогла совершить первый после пробуждения вдох. Полной грудью вбирая, ставший необходимостью, воздух.
Взглядом прошла по простору храма, отмечая, что вместе со мной пробудились еще два ангела. И перевела его (взгляд) вниз, к алтарю, перед которым стоял человек.

Я должна была явиться в мир.
И я явилась.


Странствие Габриэле давалось не легко. Не просто понять, что, очнувшись от длительного сна, от заточения в своеобразной темнице, ты обрела не только свободу в передвижениях; способность познать вновь радость раскрытых крыльев, дабы вознести себя к небу; но и то, что все воспоминания – мертвы.
Они лежат ныне уничтоженными в пожаре полотнами на мраморном поле памяти, вызывая смешанные чувства. И эти смешанные чувства клокотали внутри, заставляя вновь и вновь возвращаться к утерянным полотнам. Габриэла пыталась разглядеть в сожжённых, изувеченных картинах хоть что-то, что помогло бы ей вспомнить себя, своих сестер. Но картинки не спешили восстанавливаться, заставляя испытывать… негодование? Разочарование? Даже этим оттенкам эмоций, рокочущих внутри, не могла дать название. И от этого теряется сильнее, закрываясь от людей. Она не могла показать своей слабости. А иначе потерю самого драгоценного – воспоминаний – назвать ангел не могла.
Сложно познавать мир заново. Она оглядывалась, вроде бы и узнавая его, но стоило чуть сильнее углубиться, как картинка размывалась, оставляя после себя неровные следы. Словно капли дождя стекали по стеклу, не столько смывая грязь с него, сколько размазывая и делая пятно намного большим по размеру. Но постепенно это проходило. Габриэла познавала новое.
Начинала с малого, как еще неразумный, только ступивший в мир, ребенок. Познавала свои эмоции, начиная отличать различные нотки. Как пузыриться существо от ощущения счастья, и как закипает кровь от ярости. Как становится больно, когда накатывает печаль и грусть; и как становится легко и безмятежно с приходящей радостью. Узнавала язык, с некой заинтересованностью повторяя за людьми. Вспоминала значения слов. Но боясь то ли показаться чуть несмышлёной, то ли иные страхи овладевали ею, периодически молчала, до тех пор, пока не стала уверенной в себе и своих силах, познаниях.
И так изо дня в день, по крупицам пытаясь возвратить все то, что было утеряно когда-то. Пытаясь наверстать упущенное.

В этот раз Габриэла непростительно ушла в себя, вновь пытаясь выловить очертания прошлого, что ускользали от ее цепких пальчиков. Голос инквизитора помог «воссоединиться» с реальностью, возвращая былую ясность разума.
Проследив, как одна из сестер поднялась в воздух, ангел по-доброму усмехнулась. Ей бы и самой размять крылья, наконец-то соединившись в странном танце с воздушными потоками. Но это будет потом, когда обстановка не будет столь зловещей и пугающей.
- Не всякие. – Уклончиво согласилась рыжеволосая ангел с сестрой, уже переводя взгляд с Беатрис на Синдри. – Но лучше держать ухо в остро. Лишней разведка не будет.

Встретившись взглядом с Беатрис, он неловко кивнул. Годрик был одним из немногих в караване, что смотрели ангелам в глаза. От того ли, что они не привлекали его, или от того, что он считал это святотатством - было не ясно, но еще ни разу ни одна из девушек не смогла перехватить взгляд такого рода исходивший бы от него. Зато многие другие иногда провожали их долгим взором: летали ли они, шли ли, или просто сидели на крыше фургона - посмотреть всегда было на что. К их чести, чаще всего люди пялились на крылья, но были и такие взгляды, совершенно рефлекторные, конечно же, что спускались вдоль красивых ног, или замирали на груди, а то и приоткрывающейся при взмахе попе. Глупо винить мужчин в том, что они мужчины, особенно когда на многие мили вокруг женщин всего три, и все три прекрасны.
- Мне поздно себя беречь, святая. - Инквизитор подумал секунду, а потом передал вожжи Тео, который воззрился на него с явным удивлением, и еще больше удивился, когда напарник принялся заряжать небольшой самострел. - Не важно, скольких я убил, они не заканчиваются. И десяти жизней не хватит, чтобы избавить мир от чудовищ. Это делает мое сердце грудой камня, потому что иначе не справиться с бессмысленностью собственного предназначения. Я давно мертв, хоть тело мое и живо, и действует. - Взгляд суровых карих глаз, в которых плескалось слишком много памяти, почти в противовес отсутствию оной у Синдри, словно звал на помощь, но она могла понять, что предложив её - оскорбит инквизитора. - Беречь себя - значит дать чудовищам продвинуться еще на полшага. Я не ангел, а человек - разменная монета, несовершенная и хрупкая.
Прицелившись в ближайший к их повозке холмик, выступающий из тумана, Годрик поднялся на козлах и спустил крючок на выдохе, как это делают профессиональные стрелки. Маленький болт со сверкающим серебром наконечником молниеносно метнулся к цели и тихо шмякнулся, не причинив никакого вреда. Мужчина только вздохнул, наблюдая за тем, как ничего не происходит и уселся обратно, бросив в никуда задумчивую фразу:
- Я думал это камень.
Тео, улыбнувшись и передавая вожжи обратно, указал посохом в сторону разрушенной деревни и начал тихим, приятным голосом:
- Позвольте тогда отвлечь вас от паранойи, я расскажу настоящую историю этой деревни. Называлась она Стоквуд, и была процветающим, приятным местом, пока Ханвейерское Проклятье не ступил в круг деревенских домов. Это...
- Тихо, - неожиданно перебил его Годрик. - Бич оставляет трупы за собой не просто так... это не холмы! Все, к оружию!
Крик инквизитора заставил караван переполошиться, люди, вооружаясь чем попало, спрыгивали с повозок, фургоны останавливались, а парящая в высоте Беатрис осознала, что сразу множество странных образований, которые поначалу она приняла за кочки, начинают двигаться, подниматься... превращаясь в зомби. Почти с полсотни живых мертвецов, взявших дорогу в полумесяц, медленно ковыляя, направились к живой плоти, стремясь пожрать её и увеличить собственные ряды. Они почти попали в ловушку, но догадка Годрика спасла вторую половину каравана. Лишь первые пять фургонов теперь были в непосредственной опасности, к ним же и побежали защитники. Всего около четырех дюжин людей и три ангела против орды мертвых. Не самый удачный расклад.

    Ангел стиснула зубы, услышав призыв Годрика. Будь она внимательней, то заметила бы, что здесь что-то не так. Может, когда-то она бы не уступила в этом охотнику, который мастерски использует накопленный опыт. Но не сегодня. Беатрис тряхнула головой, сжимая в руках крепче Алебастровый Хомут. Сейчас не время корить себя, когда другим нужна её помощь и помощь сестёр.
    Армия нежити была слишком огромна, силы казались неравными. Не задумываясь о последствиях, Беатрис спикировала вниз, останавливаясь в нескольких сантиметрах над туманом. Сейчас она была щитом между живыми и мертвыми. И будет до последнего стоять за людей, прикрывая их своими крыльями. Беатрис подняла вверх посох и холодным взглядом окинула противников.
    – Я не позволю вам пройти! - тусклое сияние на посохе запульсировало, ускоряясь с каждым новым словом, – Я подарю вам покой, который вы заслуживаете!

Ближайшие к ней зомби, узревшие свет, громко застенали и, развернувшись, вразвалочку бросились прочь. Она сумела прогнать лишь дюжину нечестивых созданий, но и это позволило разомкнуть клещи. Теперь орда превратилась в два рваных крыла, движущихся к каравану с разных сторон, и уж с этим то защитники наверняка справиться сумеют.
Лучники, не заставив себя ждать, поднялись на фургоны, забрасывая зомби стрелами так, чтобы выцеливать сразу скопом по одному. Они прекрасно отдавали себе отчет в том, что не покрытые серебром наконечники не слишком эффективны против оживших трупов. И верно - только два ходячих мертвеца рухнули, усеянные стрелами, словно подушечки для иголок. Увы, ввиду приближающегося буйства - они были лишь каплей в море.
Годрик, на ходу приказывая всем растянуться в цепь вдоль каравана, ринулся к трем замешкавшимся солдатам. Вооруженные тяжелыми алебардами, охранники явно были слишком шокированы развивающимися событиями и не спешили перестраиваться, хотя уже спрыгнули с фургонов и подняли оружие на изготовку. Сам же инквизитор лишь послал маленький серебристый болт буквально вслепую, но все равно попал в одного из зомби, который тут же завопил отвратительным протяжным криком не похожим ни на что живое. И несмотря на то, что тварь не упала замертво, она остановилась, силясь избавиться от жалящего его изнутри металла.
И в тот момент, когда инквизитор уже убегал, Тео, поднявшись на козлах их фургона, успел воздеть руки, осеняя двух ангелов и своего товарища Серебряным Хомутом. Святая сила и успокоение его слов пронизали каждого, наполняя уверенностью и энергией. Вдохновляя на битву простой, но несомненно несущей истинную силу Авацины молитвой.

Взгляд, не менее острый, чем у самого инквизитора. Человеческая природа против природы ангельской; груз памяти и долга тяжелей горы, смерть легче пера. Синдри не понимала этот людской обычай, и причин его возникновения. Они были такими всегда, или отчаялись, когда исчезла Авацина и остальные? Сейчас она не стала ничего говорить, тем более, что Годрик отвел взгляд первым, но в будущем разговор был неизбежен.
Стук болта о камень - всего лишь камень? - неожиданно заставил Синдри напрячься. Не может быть это параноидальным настроением инквизитора, нет.. Мертвецы! Мерзость перед ликом троих, и их было слишком много, чтобы являться случайностью. Но угадывать причины не было времени - важно было, чтобы к ним никто не присоединился.
- Летим, сестра! - ангел ощутила, как ее овеяла молитва Тео. Словно.. чуть больше раскрывая ее истинную суть. Она распахнула крылья, и поднялась в воздух. Чуть выше крыш фургонов, чтобы видеть всех, но не в ту сторону, куда устремился инквизитор, а на другой фланг.
Трупы, оживленные чужой волей - лично или опосредованно через проклятье, о котором начал было жрец, упрямые - у них ничего не осталось, кроме этой темной силы, наполнявшей их. Цапля в руках Синдри качнула головой, и к кучке зомби устремился ледяной осколок, точь-точь в форме клюва.