Большие Хомяки | ходы игроков | Приключения Октавии

Поведет Тарик мечом, осветит все рисунки, поднимет на кончик меча тот, что плавными линиями Октавия вывела – её ведь задание, да приложит аккуратно к свитку, чтоб ни соринки, ни пушинки лишней не прилипло с кроличьих или хомячьих лапок.

Мечник поместил рукописную "заплатку" на заляпанную рукопись, и Октавии оставалось только надеяться, что кролику это поможет, и призрак его больше не побеспокоит.
- Спасибо Вам! - поблагодарила хомячиха своих помощников, - Без вас бы и не знала, что делать. А как вас,кстати, зовут?

- Я Гардения - сразу представилась хоббиша - А тебя как зовут ? Раньше я тебя в Больших не видела. Ты откуда ? Надолго к нам ?

Тарик выставил вперёд лапку, поднял меч в сторону, так что тот сиял, будто лампочка, по всей длине и сказал:
– Я Тарик! Великолепный. Мечник.

Зай Цу пока в нетерпении крутится у стола с футляром в лапах. Ему уже хочется свернуть и прибрать свою прелесть, чтобы с ней точно больше ничего не случилось, но боится бедняга раньше времени влезть: ну а вдруг клей не высох? На колу мочало, начинай сначала.

– А почему великолепный? – полюбопытствует Ъ из-за окна.

- Из принципа. – твердо и уверенно отвечает Тарик. Ему странно что такие вопросы вообще у кого-то возникают.

- Мое имя - Октавия. - представилась в свой черед хомячиха, - Я из города. Странствую по городам да весям, вступаю. Оседлая жизнь скучная и быстро мне надоедает. Поэтому я сюда пришла. а тут Доска взяла и выдала мне задание! А вы ее видели, да? Интересно-то как... Пожалуй, сложу об этом балладу. Например, такую:

Послушник добрый жил при храме,
Зазря не доставал богов
И правды не искал в стакане -
И не был рок к нему суров.

Но вот однажды получил он
Себе на горе трудный квест -
Ведь манускрипт огромной силы
Размножить надо позарез.

За кисточку схватившись сразу,
Он стал писать, забыв про сон.
Единственную букву смазал -
И проклят был за это он.

Кошмарный призрак злой крольчихи
Отнял послушника покой,
Загнал в таверну, где шумиха
И алкоголь течет рекой.

Совсем не место для монаха
В трактире, где гуляки пьют.
И, перекошенный от страха,
Смущает кролик честный люд.

Но, к счастью, вымолил спасенье
Он у Божественной Доски -
Пришли герои биться с тенью
Зловещим знакам вопреки.

Их было трое — мечник с бардом,
И дева-хоббит всех храбрей.
Еще командовал парадом
Знак Твердый — бывший воробей,

А может, голубь… Суть не в этом.
А в том, что кролик был спасен.
Меч им светил волшебным светом,
Пока послушник видел сон.

Нашлась в итоге опечатка,
На кляксу нанесли узор,
Все переклеив для порядка -
И смыв с послушника позор.

Когда все сделали, как надо,
Исчезла призрачная тень,
А подвиг был воспет в балладах
И стал хитом он в тот же день.

Ъ похлопает в щупальца за окном.

Кролик перестанет мельтешить, слушает-слушает, а под конец растроганно всхлипнет.
– О, – молвит он дрожащим голосом, протягивая лапы к Октавии, словно для объятия, – теперь Зай Цу сознавать! Это быть не наказание! Да-да, вы сделать красота из ужас. Зай Цу очень рад теперь, что всё так происходить. Иначе Зай Цу никогда не приходить сюда. Никогда не встретить вас и не услышать ваш голос. Не увидеть ваша улыбка. Не узнать ваша доброта. Отныне у вас есть друг в монастырь Вежливый Кролики. Зай Цу всем рассказать про вас. Зай Цу записать ваши песня, если вы разрешать. Они добрый. Зай Цу ощутить, доброта тоже надо для мудрость. Зай Цу всегда теперь молиться за вас! – Тут он, смахнув слёзы, обратится и к Гардении с Тариком. – За всех вас!

Знак Октавии засияет вдруг, словно доска давеча, всеми цветами волшебства.

...

– А с таверной бродячей что за история? – выдержав паузу, спросит Ъ, за которого молиться не будут.

- Мне тоже доска выдала задание - тут Гардения сделала паузу, но не заради многозначительности, а потому лишь, что изза всех этих перепетий уже и подзабыла, что ж задание-то было и причем тут таверна. Но быстро вспомнила - "Доказать, что Пушистус Толстошуб не рехнулся. Заказчик неизвестен."
А потом я узнала, что Пушистута считают чекнутым потому, что он ему бродячие таверны мерещатся. Вот я и думаю, надо разобраться, что это за дела такие, правда ли таверны бродят где-то.

Тарик понимает, что безукоризненной защиты, света просвещения и героичности больше не требуется. Он салютует собравшимся мечом и в галантном пушистом полупоклоне покидает комнату, возвращаясь к своему заданию.

– Куда же вы? – пожалеет облачко тьмы об уходе Тарика. – А поцеловать?

– Жаль, – скажет оно уже без шуток, когда великолепный хомяк величаво удалится. – Он мне нравился даже... Импозантный такой.
Оно начнёт забираться в комнату теперь, когда свет ему больше не угрожает, но отчего-то раздумает на полпути и по-прежнему пока висит снаружи.

– Таверна? – на которое уж упоминание разберёт просветлившийся кролик. – Зай Цу тоже о ней слыхать... слышал. Паломник один встречать её пока идти монастырь. Он плохо хранить варенье.
– Вежливые кролики не верить в таверна. Невежливые крольчихи верить. Невежливые крольчихи думать, таверна владеть колдун Пнидракон из Гдеторядом. Страшный-ужасный колдун. Таверна коварный. Таверна притворяться таверна. Разные вывески менять.

  Тарик уже было спустился вниз, как заслышал из приоткрытой двери знакомой комнаты:
– ...и дракон... рядом... ужасный колдун... коварный...
  Не могла геройская душа оставить дам одних в беде, а потому развернулся хомяк, поднялся наверх. Снова отсалютовал при входе, да меч опустил, завидев Ъ. Полезное облако, хоть и темное, не хочется ему проблем устраивать.

Услышав такие новости, слегка побледнела Гардения. Да что там слегка - лицо белее мела стало. Одно дело в родных Больших приключаться, ну или в окрестностях ближайших, а совсем другое - долгий опасный путь в Гдеторядом. - Меня мама не отпустит! - пискнула. Но как же так, вся приключенческая карьера псу под хвост ? А так хорошо все начиналось, Зай Цу просветлился, свиток исправили. Неужели этим все и закончится? Начала Гардения колебаться, может быть, все-таки попытаться ? Особенно если помогут ей такие товарищи, как Зай Цу, Октавия и Тарик? Может и получится ?
- Одну точно не отпустит - поправилась уже более твердым тоном, и в лицо цвет нормальный стал потихоньку возвращаться.

Октавия в оба уха слушала про таверну-бродягу - и чем больше узнавала, тем сильнее ей хотелось эту таверну найти. И обезвредить. Это надо же... Где это слыхано, чтобы колдун заграничный безнаказанно свои дела темные мутил у всех под носом, в мирной державе Тутхорошо, простых хомяков спаивал да с толку сбивал. Ну и, конечно, поглядеть, как таверна перемещается. Неужто у нее лапы? Или по воздуху плывет? или мгновенно переносится с места на место, сегодня здесь. а завтра там? Но одной против темного волшебника идти страшно. А значит - надо непременно матушку Гардении убедить, чтобы та дочку в дорогу благословила и отпустила. Вчетвером-то с облаком у них шансов справиться побольше будет. А может, маг этот пощады запросит, и удастся убедить его Ъ помочь и расколдоваться. Вот и посмотрим, голубем он был, воробьем или вовсе соколом...
- Я с тобой! - тут же заявила хомячиха Гардении, - Если твои родные увидят, что ты со мной странствовать идешь, они не так бояться будут - я ведь почитай всю жизнь в дороге провожу и маршруты безопасные ведаю.
И, пожелав спасенному и просветленному кролику доброго здравия, принялась собирать нехитрые пожитки, то же одеяло, под которым Зай Цу прятался, в дороге ой, как пригодится может...

Кролик тоже подхватится, приберёт свиток в футляр. Все "носы" бережно в платочек завернёт, сохранит на память. Затянув тесёмки мешка, Зай Цу сокровище своё на кровати устроит. Сам рядышком приткнётся и тотчас провалится в сон.

Облачко тьмы вплывёт в каморку. В гости ему не пойти – испугаются его.
– Встретимся утром в таверне? – предположит оно.

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~

Гаснущее зарево красит изгибы туч. Зубчатым тёмным строем высится ельник.
Багровая пылающая суета отдаляется шаг за шагом.
Окончательно остаётся позади.
Ночь обнимает вас, чёрная и прохладная, с падающими звёздами.
Пред лицом тишины торжественен строй деревьев. Лунный свет наполняет их светлой силой немой белизны.
Сны их медленны. Корни сплетаются. Кроны поют в едином согласном хоре.

Уси крадётся сквозь заговор света и сумерек, словно по краю кургана, не тревожа ни сна, ни были.

Котодракон (по прежнему теплый и пушистый на ощупь) нес своих всадников через ночной лес, и душа Октавии пела в предвкушении новых приключений и интересных встреч. А когда душа поет — гитара сама просится в руки, и струны начинают звенеть.

Ведет дорога до небес —
За горизонт и даже шире.
Пусть чудеса пока не здесь -
Найти их можно в этом мире.

Достаточно однажды встать,
Собрав нехитрые пожитки
И пледом застелив кровать,
В тумане раствориться зыбком…

А там — у спутник у костра,
И лязг мечей, и песня рога…
И чувствуешь — пришла пора
Твоя отправиться в дорогу!

Ни дождь, ни даже белый снег
Бродягу не удержат в доме.
Дорога скрашивает век
Вернее, чем страницы хроник.

А что там дальше, за углом?
Что поворот от глаз скрывает?
И снова манит окоем -
А город за плечами тает…

Октавия пела, подбирая слова и мотив на ходу, любуясь отблесками удаляющегося зарева. Потом, внезапно вспомнив о том, сколько у нее вопросов к спутнику — самому настоящему чародею — перестала играть и заговорила:
- Я всегда воспевала героев и воинов вроде Тарика, а вот мага встречаю впервые. Но ведь с помощью колдовства тоже можно совершать подвиги? Есть у вас на счету громкие — или не очень громкие, но любопытные — деяния? А можете что-нибудь сейчас волшебное сотворить? Ну, например, в самом деле научить Уси летать, как Ъ предлагало…

– А почему обязательно совершать подвиги? – спросит человек за спиной Октавии. – Это дискриминация.
– А как быть тем, кто хочет строить? Это не я, конечно. Или украшать жизнь? Вот это я. Я вообще не рвусь совершать подвиги, если вы ещё не заметили. Это Их темнейшее сиятельство, будь оно неладно, кого хочешь на что хочешь уболтает. Но при том страдает, что не хитро и не коварно, и не понравится родителю. Ладно, у каждого свои прибабахи.
– И вот я тут, посреди леса, весь такой красивый и не оценённый. Объявлен в розыск. Преследуем тенями.
– Мой подвиг, что я до сих пор жив, свободен и не жалуюсь.
Последнее спорно, но Пнидракон в запале этого не заметит.

И просьба волшебство сотворить ему не придётся.
– Мало я уже поработал что ли? – удивится колдун. – Видели вы, как я огонь, дым и сажу обратно соломой обернул? А Уси в дракона превратил? И ни слова благодарности, никто даже не ахнул, не подивился. "Слава Гардении, слава Тарику", – передазнит он жителей посёлка. – А меня не славили.
– Так что нет, развлекать вас колдовством я не буду. Не для баловства оно.

– Правда, Уси бы я летать научил, – признает он неохотно, помолчав, – если бы мог. Но что тут сделаешь? Крылья у него уже есть. Вся воздухообтекаемость драконова в наличии. А храбрость и дерзость внушить – это не внешние превращения вещества и не иллюзии. К таланту моему никак не относится.

Слушая размышления колдуна, Октавия по-настоящему смутилась. Ведь, действительно, не только геройства воинов, совершенные с оружием в руках и с риском для жизни достойны быть воспетыми. Колдовство тоже не просто дается. Надо долго учиться, чтобы совершать простейшие заклинания, а уж чтобы овладеть таким мастерством, какое подвластно ее спутнику, надо и вовсе быть гением!
- Простите, сейчас исправлюсь! - спохватилась хомячиха и, желая умилостивить ненароком обиженного ею мага, снова заиграла и запела.

Пыль на переплетах древних книг -
Сторож тайн, чудес и волшебства:
На страницах целый мир возник,
Обличенный в мудрые слова.

Только вот не каждому дано
Воплотить те сказки наяву,
Сделать правдой вереницу снов,
Превратив в заклятье каждый звук.

Сколько нужно знать забытых чар,
Чтобы, как домашнего кота,
Приручить дракона — и пожар
Погасить движением перста?

Сколько просидеть ночей подряд
С книгами о тайнах ремесла,
Чтобы лес зацвел, как пышный сад,
А таверна встала и пошла?

Чудеса не сами же собой
Возникают в мире, где их нет.
Так пускай создатель их благой
Будет менестрелями воспет.

Одурачить пьяною толпу,
Стать при жизни мифом для людей -
Может лишь познавший ворожбу
Пнидракон, великий чародей!

Октавия, коненчо, в своей песне перечислила не все деяния волшебника, о которых знала — она просто не успела запихать в рифмованные строки блуждающую дорогу и летающую рыбу фугу. Но очень надеялась, что Пнидракон обрадуется, и песня его все же подбодрит. Тут еще одна мысль осенила Октавию, и она воскликнула:
- А как Уси так долго путешествует без отдыха? Ему же, наверное, и есть надо. А он сам умеет охотиться? Может. Нам встать на привал? А я пока подумаю, ка вдохновить его полетать. Может, он какую песню послушает?

Колдун слушает-слушает, Октавии его спиною не видно, но вроде каждое слово ловит. Не хвалили его так никогда. Он, пожалуй, и ждёт, в какой момент хомячиха всё перекинет если не в издёвку, так в шутку.
Хмыкнет потом вслед отлетающей музыке.
– Надо же, – другим голосом молвит. – Первый раз на моё нытьё –

Уси тонко почует, что строгий седок отвлёкся. Приваливаться, так приваливаться – вот котодракон и привалится к земле пушистым боком. Заодно и вас бережно с себя свалит. Выгнет спину, покатается по траве. Поглядит на лапу затем. Ух ты, лапа! Настоящая лапа! Колёса вылизывать тьфу, а лапу, лапу – умыванию лапы должно предаться.

– Ясно-ясно, – протянет Пнидракон, ещё даже не успевший о привале распорядиться. – Всё-то ты понимаешь, когда не надо.

Уси взглянет на него, убедительно изображая глухого иностранца.

Волшебник тогда укажет широким жестом на очевидное:
– Он больше отдыхает без путешествия. Как заупрямится, вообще не сдвинешь.

Человек оглядится, нагнёт и свяжет еловые ветви. Устроит под ними в корнях чуть тёплый голубой огонёк, который вас веселит, а деревья не ранит. Сядет наземь, подтянув ноги к груди. Долговязый он и нескладный. Юн ещё, хоть и ворчун. На лицо, может быть, смазливый, да как хомяку понять? Серёжка эта, которая совсем в глуши ни к чему, огонёк ловит, крутится. Будто даже звенит тихонько. Затейливая штучка.

– В прежние времена их больше было, – скажет вдруг Пнидракон. – Источников волшебства. И химер, и чудес, и несчастий – всего неизбежно следующего. Так, во всяком случае, говорят. А я верю. Потому что повсюду вдали от жилья до сих пор рассеяны крохи... последствий. Отголоски. Крошечные осколки в ране. Их вот Уси и кушает, те невероятности, которые его меньше. Пользу приносит.
– Поискать что ли место, где ему помаячит такое в небе? – тоже задумается над вдохновлением вашего хитрого транспорта колдун. – Или доехать до лётной школы орлов? Всё равно нам в горы. А то иллюзию ему показать... да ведь видит он насквозь все мои иллюзии.

– Урр, – согласится "глухой" Уси.

Падение со спины котодракона прошло мягко, и хомячиха не пострадала, как и ее походные пожитки. Разведенный волшебником костерок приятно согревал и бодрил. Октавия выудила из вещмешка небольшой котелок, в котором хранились мешочки с сухими фруктами и сухими травами - ее походный паек.
- Воды бы нам в котелок-то, чай заварим мятный, к кураге да финикам самое то! - с энтузиазмом проговорила певунья, деля сухофрукты - так, чтобы и самой полакомиться, и колдуна угостить, и еще про запас оставить, - Получается, Уси питается... магией? А что это за "последствия" и как он их поглощает? Они... разумные существа?
Спросила - и испугалась. Не хотела Октавия слышать утвердительные ответ на свой вопрос. Тогда получится, что путешествует она на спине кота-убийцы. И уже не сможет одобрительно чесать его за ушком, зная, что он охотится на волшебных созданий.
- Летная школа орлов? - встрепенулась хомячиха, - А разве орлов надо учить летать? И у них есть своя школа?? Вот бы посмотреть на занятия в ней!

— Так поедем и посмотрим, – пожмёт плечами волшебник.
Ему тоже любопытно.
Коли орлы не сумеют котовоз поднять в небо, куда уж человеку да хомяку?

Уси даже не представляет, что его ждёт.

Колдун прихорошится, пока Октавия разбирает съестное. Вытащит руки из рукавов, по городской чужестранной моде накинет щегольский камзол на плечи. Гриву расчешет. Люди, как знает всякий хомяк, питают особую нежность к шерсти на голове: как её только ни умащивают, сложно укладывают, подлиннее отпускают. Вот и Пнидракон расстарается. Уж кому на него любоваться в лесу среди ночи? А перед зеркалом головой крутит, проверяет, везде ли грива ровной тканью легла, чтобы ни волосок из совершенства не выбился.
Как ему всё понравится, переменит её в золотистый цвет.
Возьмёт котелок. Вот теперь красивым можно и за водой. Велит Уси:
– Стереги.
Поляну стеречь что ли?
Огонёк поманит, тот и поплывёт у ног.
Что Октавия с ним вместе пойдёт, юнец даже не сомневается. Вода ведь нужна двоим.

По пути колдун землю рассматривает, ищет влажную грязь – тогда, значит, неподалёку ручей, уж это ему известно.
Искать скучно. Он разговаривать начнёт. Тихо и вдруг.
– Последствия как обычно.
– Камень упал с горы. Пришиб ёжика. Камню есть своё время упасть. Ветром и дождём подточило, птичка села – вот и время. Это не мистика.
– Ёжик тоже по какой-то своей причине туда забрёл. Не помирать, а чего-то от жизни хотел. Мы уже не узнаем.
Пнидракон прервёт свои странные объяснения, присядет и копнёт мох поглубже. Затем дальше пойдёт, продолжая:
– Если представить два разных мира, которые отличаются только жизнью и смертью ёжика, и посмотреть, что будет с ними дальше, обычно они развиваются одинаково. Это волшебники называют затухающими последствиями. Ёжик важен его семье и его друзьям, но в большой истории от него ничего не зависит.

Время от времени колдун теперь поглядывает на Октавию. Как ей такое слушать?

Следуя за колдуном по лесу, Октавия в оба уха слушала его монолог. Пожалуй, понятно ей было не все. Как же так? Если ежика сбил камень, то все — нет больше ежика. А тут какая-то параллельная реальность, где он жив… Разве так бывает? И разве миры эти могут быть одинаковыми — в одном-то ежик умер?
- А что, если умирает не простой ежик, а какая-нибудь важная шишка, от которой зависят судьбы народов? - нахмурилась хомячиха, непроизвольно почесывая лоб, - Можешь объяснить все это поподробнее? Выходит, поглощаемые Уси последствия — это не случившиеся события?
Октавии было непонятно, но оттого вдвойне интересно. Конечно, она боялась, что ее вопросы покажутся магу смешными и глупыми, но не могла их не озвучить.
А еще хомячиха поглядывала вокруг — вдруг на их пути встретится что-то съедобное уже для них. А не для волшебного котовоза: ягоды там, или грибы. Или орехи.

– Тогда нарастающие последствия. Обратимые. Необратимые. Шквал. Там такое наворочано, – схитрит Пнидракон, – что с ума объяснять рехнёшься.
Октавии, однако, покажется, что он всё-таки мог бы объяснить. Просто не хочет выглядеть в её глазах зубрилой и книжным червём.
– Она зачем вообще развилась эта теория? Как попытка понять и объяснить, чего источники волшебства хотят от волшебников. В чём помогают щедро, а за что потом нещадно бьют. Хотя не принято, конечно, так выражаться, что бьют. Это называется "негативная отдача".
– Вот её-то никто не хотел. – Он пробормочет под нос что-то странное, хомячихе послышится "...получили". – А пользоваться всем хотелось.
– Хотя... – он вздохнёт, – опять же как? Может, и не всем. Да кто ж осилит отказаться от преимущества? Мы ещё во многом существа соревновательные, а наши предки были и подавно. Так что все пользовались, попутно пытаясь разгадать... законы чудес, что ли?
– Истина больше остальных преуспела. По крайней мере, у нас до сих пор есть источник.

С интонацией лёгкого превосходства волшебник ткнёт носком щегольской туфли в очередную кучу листвы и хвои. И вдруг, возопив, взлетит вверх под кроны.
Так и останется там в шоке болтаться вверх тормашками.

Октавия разглядит натянувшуюся верёвку. Силок!

Пнидракон тоже постепенно осознает своё положение. Крутит головой, пытаясь разглядеть попавшую в петлю ногу. Сотворит новый огонёк (прежний потух, когда волшебник потерял концентрацию) и направит к ней.
– Вот разве можно в таких условиях вещать о высоком? – пожалуется он.

– А зачем вы в лесу вещаете о высоком? – неожиданно ответит из темноты лисий голос.

Так и шла Октавия за волшебником по лесу, слушая его разглагольствования, да не забывая смотреть по сторонам: тут ягоду сорвет, там упавший орех подберет… Мало-помалу набились набила припасами кармашек на вещмешке. Мудрые речи Пнидракона по-прежнему были для хомячихи покрыты туманом, но кое-что она все же уяснила: нефиг задаваться! Потому как, соловьем заливаясь про Источник магии, дающий его народу преимущества (какие?), волшебник попал в силок. Не помогла ему его сила разглядеть ловушку под листьями.
Октавия было заохала, заахала — помочь спутнику надо же, да как тут поможешь, если его над землей подвесили, а лапки хомячьи короткие — не дотянешься. Да и чем веревку пилить? У Октавии только Щекотательное перо из оружия, да столовый прибор в сумке — нож, вилка, ложка… Нож тупой - претупой. В следующей раз, как домой нагрянет — попросит батю или братьев заточить…
Не успела певунья придумать, как беде помочь, как чей-то голос раздался над ухом. Узнаваемый такой голос, явно представителя лисьего племени. Не сказать, Октавия лис любила — не доверяла хомячиха рыжим пронырам. Но кроме этой лисы поблизости никого не было, кто мог бы помочь Пнидракона вызволить. Попытаться, что ли, помощи попросить? Взволнованно кашлянув, хомячиха воскликнула:
- Да это мы так, беседу вели, чтобы дорогу скрасить. А кто этот силок поставил? И как моего товарища теперь с дерева снять?

– Фу! Плохо! Нельзя! – впопыхах и не слишком разумно воскликнет подвешенный за ногу колдун. – Октавия, что вы! Не говорите с кицунэ! Она всенепременно от нас что-то хочет!
Он прикидывает, как выбраться, да явно не слишком успешно. Высота ещё неудобная. Как нарочно расчитана! Верёвку, положим, во что-нибудь превратишь и выскользнешь, так грохнешься оземь раньше, чем себя успеешь переменить на зверя летучего или парящего. А головою оземь Пнидракону совсем неохота.

Лиса не обратит на невежливую добычу совсем никакого внимания.
– Ай-я-яй, – пожалеет она, – нехорошие плохиши ловушек наставят, а добрые волшебники в них попадают. Безобразие!

– Я. Не! – изворачиваясь и пытаясь дотянуться руками до ноги, выдавит Пнидракон.

На сей раз лиса почтит его вниманием.
– Не что? – улыбчиво спросит она. – Не волшебник? Не добрый?
– Ни. То! Ни. Дру. Гое.
– А кто ж тогда? – развеселится лиса.

Волшебник почти дотянется, но не сдюжит. Со стоном повиснет, стараясь отдышаться.
– Я умный. – Заявит он, наконец. – И прекрасный.
– А-а, – порадуется лиса. – Темно. Не видно.

– Вы границы вообще защищаете?! – в сердцах возмутится маятник-колдун, качаясь среди ветвей. Теперь хомяки во всём виноваты. – Тамплохиши как домой к себе ходят!
Тут вспомнит, почему границу оставили, кому ушли помогать. Смутится, уймётся.

– Это символ добровольной жертвы, между прочим, – сообщит лиса Октавии, словно есть тут какую иронию оценить. А потом оживится, так и можно представить, слушая, как хвост пушистый помахивает. И морда умильная-довольная. – Мы тут дружно живём, помогаем друг другу. Я вам подскажу, а вы мне подсобите, ведь правда?

Октавия сперва опешила от грубости Пнидракона — это надо же, приказывать ей, как… какому-то служебному мопсу. Но колдун быстро исправился и заговорил более вежливо. Вот только лучше от этого никому не стало — потому что выбора у путников особенно не было: долгое висение на дереве вниз головой могло повредить волшебнику, сам освободиться он не мог, а, кроме лисы, желающих помочь рядом не наблюдалось.
- Да ладно тебе! - попыталась урезонить мага хомячиха, - Это вполне нормально, попросить услугу за услугу. Все так делают, не только кицуне. Лучше принять лисью помощь, чем дожидаться того, кто поставил этот силок, вися в нем!
После слов про добровольную жертву Октавия подняла взгляд на колдуна — он и правда ей напомнил символ жертвенности, картинку на одной из гадательных карт, на которых городская выдра-гадалка делала расклады на ярмарках, где сама Октавия играла задорные песни. Однажды Октавия исполнила подряд три любимые песни гадалки, и та ей за это бесплатно нагадала мешок золота и дальнюю дорогу. Пока что сбылась только вторая часть предсказания, но певунья не огорчилась — если честно, ее больше прельщали странствия, чем хороший заработок.
- Помогите, подскажите, как же товарища-то вызволить, а я уж в долгу не останусь! - поклонилась Октавия лисице, хоть, наверное, было бы разумнее сначала уточнить, чего кицуне потребует за помощь. Но очень уж не хотелось Октавии проволочек — как бы магу в петле дурно не стало, того и гляди сознание потеряет!

– Я не согласен больше никому помогать! – непримиримо воскликнет Пнидракон. – Вы разве не видите, как это всё работает? Доберись из Ичи в Ни, сделай Сан. Всё просто и понятно. Но тут на дороге старушка, ей надо Йон. Потом фермер потерял любимого жука. Потом ещё что-нибудь! И путь из Ичи в Ни становится бесконечным. Вы же говорили, что наше дело срочное и медлить никак нельзя!
– Или, – начнёт подозревать гениальный юноша, – никак это всё была уловка? Ух, Эхо!

Он погрозит кулаком в тёмные небеса.
– Разумеется, это была уловка! Оно сыграло на моём тщеславии! Вот я выберусь и выясню ещё, что оно задумало на самом деле!

Лисица ждёт в кустах, пока человек перебесится.
– ... Ох, нехорошо мне, – пробормочет, в конце концов, грозный волшебник.

Кицунэ подождёт ещё, пока бедолага станет ничуть не опасней варёной рыбы. Но к её (наверное) и Октавии удивлению, тот стиснет зубы, из последних сил извернётся, вытянется вдруг в ещё более тощую длинную змею, выскользнет из петли и грохнется оземь.
Змея тихо стонет и бормочет непечатное, приходя в себя.

– Гордец, – отметит лиса, – да не пустозвон. Что ж.

Она выйдет навстречу Октавии из кустов. Хороша она собой даже в летней шубке, халат на ней нарядный, чужестранный, да маска на макушке, словно шапочка.
– Хорошо, что вы согласились, – молвит лисица. – Это доброе дело, угодное. Есть тут рядом одно поселение в горной долине, немножко в стороне от большого пути в Пень. Там меня почитают, так уж вышло. Фартучки милые на мои статуи повязывают. Я ведь родом из Истины. Они, видишь, поняли и даже узнали наш обычай. Я им, конечно, себя не являю, но посмотреть приятно.
– И вот что-то неладное там началось. Жители бегают, как заведённые. Беспокоит меня это. Сама я вмешиваться не хочу, есть на то у меня причины, а вы как раз хорошо подходите. Умная, здравомыслящая и добрая, – узкий лисий нос на Октавию смотрит. – И вот он. Прекрасный.

– Пфф! – отзовётся змея чрезвычайно независимо.
На большее её пока не хватит.

– Ступайте туда, – скажет лисица. – Я вам путь укажу, а близ поселения скроюсь. Как всё устроите, возвращайтесь, и я верну вам химеру.

Змея умудрится закатить глаза.
– Я так и знал! Она уже украла Уси! Я говорил? Я предупреждал?

Лисица словно бы улыбнётся дитю неразумному. Право, мог ли человечек перехитрить кицунэ. Очень добрую, очень пригожую кицунэ.
– Я за ним присмотрю по доброте своей, – объяснит красавица, – чтобы вам сподручнее было. Вы же его туда не возьмёте. За ним глаз да глаз нужен.

– Ну да, ну да, – проворчит волшебник. Чего уж теперь?

– Идёмте? – предложит лисица Октавии. – Как раз к рассвету там и окажемся.

Октавия молча ждала, когда маг смирится со своей нелегкой судьбой и примет единственное правильное решение. Давить на него не хотелось — свои аргументы хомячиха уже высказала, не хотелось, чтобы беседа пошла по второму кругу — эдак они только время зря потеряют, не ровен час, пленника удар хватит от долгого висения вверх тормашками.
А Пнидракон возьми и высвободись! Сам, без помощи лисы, змеей выскользнув из веревки. Хоть хомячиха была уверена, что это невозможно. Октавия аж рот раскрыла и в ладоши захлопала исполнителю столь сложного акробатического номера. И хотела уже было радостно поблагодарить кицуне за не пригодившуюся предложенную помощь, да раскланяться — но лисица первая заговорила, и на Октавию словно ушат холодной воды вылили!
Эх, нее зря не любила хомячиха рыжих прохвостов — оказалось, пока суд да дело, лисичка ухитрилась похитить Уси, и, если они хотят усатую-полосатую повозку обратно вызволить, придется-таки хитрюге помогать. И ведь выхода нет — станешь торговаться — только хуже сделаешь. Станет еще котика голодом морить, чего доброго…
Сокрушенно покачав головой, Октавия согласилась с колдуном:
- Прав, прав ты был — да только, раз она Уси словила до того, как ты в силок угодил, все равно у нас не было бы выбора, помогать ей или дальше идти. Что ж, разберемся с этими лисьими почитателями, чтобы приношения в срок приносить не забывали — а там и котика на свободу отпустят. Все равно нам по дороге! Так куда там идти-то?
И, пока Пнидракон снова не разбухтелся и не стал жаловаться на жизнь, затянула походную песню:
- Куда приведет нас дорога,
Изрытая сталью подков?
Кто встретит в ночи у порога,
Предложит закуски и кров?

Какие секреты скрывает,
В туман завернувшись, рассвет?
Вернуться из чуждого края
Мы сможем домой — или нет?

Не стоит гадать нам напрасно,
О том, что готовит судьба.
Склон неба, высокий и ясный,
Свет звезд утирая со лба -

Проводит нас в новые сутки,
Закроет обратно пути.
Назад оглянись на минутку -
И дальше спокойно иди.

Так, припеваючи и ворча, вы отправитесь навстречу неожиданным приключениям.
Рассвет застанет вас на лесной опушке. Ещё издали вы заслышите быстрый стук ложки по кастрюле. В Больших Хомяках далеко не катился звук, впрочем, там у газебо низинка, болото рядом. А тут словно с вышки бьют. Вот не жаль им тревожить лесной покой?

Поморщится лисонька-кицунэ; хвостом махнёт и была такова.

Останетесь вы вдвоём. Змей (Пнидракон до сих пор змея с изумрудной серёжкой) пару раз на Октавию покосится, но искушать не станет. Выползет в поле, в траве спрячется, хочет на цель поглядеть. Чем же такой городок диковинный? Зачем лисице понадобился?

Стены у поселения невысокие, да крепкие. Мельниц много, весело крутятся. Сады поднимаются террасами по склонам холмов. Ворота открыты, флажки над ними вьются. За воротами площадь виднеется. Утро раннее, а повсюду уже меняются снедью и утварью, в мастерских жужжат и стучат, пилят и тешут, шьют и красят. Занятой какой городок! Надо всей живописностью башня высится. До неё дойти коли вздумается – по узким улочкам поплутать надобно. А прежде стражу воротную миновать: двух барсуков дюжих взъерошенных. На заводные фигурки они похожи, так озираются выученно и торопливо. Слева-направо, моргнут два раза, справа-налево. Там трижды моргают и опять.