Большие Хомяки | ходы игроков | Приключения Октавии

Рыжая плутовка проводила мага и певунью практически до города - и спряталась, не желая почтить его жителей своим присутствием. Пожалуй, это было кстати - появление божества-кицуне могло вызвать множество вопросов. Пнидракон не торопился принимать свой истинный облик человека и таился среди трав, а Октавия решила храбро идти напролом - ведь, если начать подкрадываться незаметно, такое поведение может показаться жителям поселения подозрительным.
- Ты тоже лучше в человека перекинься, - посоветовала хомячиха магу, - Змей все боятся. И как потом докажешь, что пришел с миром, если прятаться будешь?
Посоветовать-то посоветовала, да настаивать не стала и полезла в густую траву. Приблизившись к городским воротам на такое расстояние, с которого ее уже не могли не увидеть, приветливо помахала лапкой страже: мол, принимайте гостей!

Барсуки икнут от испуга. Несознательно выпалят:
– Стть! Кт дт?!

И воззрятся на Октавию со всей строгостью, лихорадочно моргая, словно веки их сами собою куда-то бегут.

Не услышит хомячиха шагов позади. Ни змея к ней не подползёт, не заслонит от рассветного солнца и щёголь человеческий. К воротам она пришла одна.

Барсуки проморгаются. Разглядят, наконец, кто перед ними: гитару в чехле да заплечную сумку; золотистую шёрстку и чёрные бусинки-глаза.
– Брд?

А барду везде дорога.

Стражи посторонятся. А за спинами их петляют кривые улочки, а там уж манит, играет флажками ярмарка. Тогда Октавия расслышит издали музыку: лихорадочный визг ребек и пыхтение дудок в такой бешеный пляс сойдутся – даже лапы в ответ задрожат, прямо тут и разучиваясь степенно ступать и медлить. Мчаться, мчаться и мельтешить, как мелькают там городские тени! Закрутиться до одури в карусели!

Октавия была разочарована тем, что ей придется войти в город одной, без мага - однако, хомячихе пришло в голову, что Пнидракон мог как-то сам, отдельно от нее, незаметно для стражи перебраться через городские стены - и уже ждать ее на месте. Приободрившись, Октавия поблагодарила барсуков-стражей, подумав про себя, что какие-то они странные, дерганные, что ли - и вошла в город, из центра которого доносилась музыка.
Ярмарка! Веселье! Как же Октавия любила подобные мероприятия, где можно выступать сразу перед большим количеством народа. Кинулась было скорее на главную площадь, где обычно сосредотачивается толпа на подобных праздниках - да резко притормозила. Слишком уж зажигательной была музыка, словно завораживала. Под нее ноги сами хотели пуститься в пляс. Неладное что-то творилось в городишке... Да и слова лисички вовремя вспомнились - про то, что горожане лишились покоя. Может, их волшебство какое с ума свело? От настоек-то так обычно не веселятся, даже от самых пьяных!
Хомячиха замерла на краю площади, чтобы не быть сметенной пляшущим местным населением - и крепко задумалась. Вот сейчас ей, как никогда, хотелось посоветоваться с волшебником, но она понятия не имела, где находится Пнидракон. Кажется, придется самой во всем разбираться. Оглядевшись на всякий случай по сторонам в поиска мага (какой бы облик он не принял!), Октавия направилась в место, откуда обычно и начинаются все приключения, и где происходят все судьбоносные встречи - в местную таверну. Порасспрашивать хозяина, в честь чего веселье, да не случилось ли чего в городе в последнее время. Может, гости какие чужеземные нагрянули, да всех и заколдовали??

Таверна встретит Октавию хлопающими дверьми, лихорадочным визгом ускоренной музыки и сосредоточенным чавканьем. Ни болтовни, ни безделья. Всякий ест, аж за ушами трещит, да скорее выкатывается. Будто кнутом у них кто над ухом невидимый щёлкает. Странное дело: плясуны с площади и те, заглянув сюда перекусить, не балагурят и не паясничают. Да и радости вящей в них не приметно. Суетятся, давятся, и снова бегут на ярмарку.
Тут и с башни опять стук доносится. Как же так? Лишь недавно Октавия его в поле слышала. Выходит, уже целый час прошёл! А казалось, не шла сюда и десяти минут.

– Чт нд? – скороговоркой спросит свинья за стойкой.
Тут невольно две свинки Пнидраконовы вспомнятся, только нынешняя без тюрбана, и с виду она барсуков приворотных тревожней. Настоящая свинка, замотанная вусмерть.
Грубиянка, однако. Не поздоровалась даже. Тут поймёт Октавия, что никто с ней ещё не здоровался. И никто не прощался. И друг с другом они не здороваются и не прощаются. Всё спешат, спешат как на пожар, но ведь нигде не горит...

- Мне бы это... чаю попить! - Октавия даже растерялась от такого приема. Впрочем, кажется, все местные жители разом забыли правила вежливости. Что же здесь происходит, и где они закупают свое поторопительное питье?
Хомячиха тщетно пыталась разглядеть в чьих-то глазах проблеск здравого смысла. Но нет - все носятся, как угорелые. Тут певунье пришла в голову одна мысль. Вспомнилась табличка на мостике. Раньше, по словам лисы, ее тут почитали - а теперь нет. Но, раз стоит запретительная табличка - значит, кто-то ее поставил. Возможно, тот, кто стоит за всем этим бедламом. И Октавия спросила свинку-трактирщицу:
- А кто запретил поклоняться статуям на мостике?

Свинка не одобрит медлительных (по местным меркам) правильных речей Октавии. Наморщит пятачок. Но кружкой о стойку бряцнет, вихрем нальёт золотистую горячую жидкость. Подвинет барду, едва не расплескав.
– Чй!

Чай, надо сказать, хорош. Его бы вернее настоем назвать. Душистый, солнечный.
Как ни спешит строгая свинья, а трудом своим гордится по-прежнему.

Поглядит она на говорливую хомячиху – а гостей-то полно! Только успевай поворачиваться!
– Дбр дктр Йблт! – хрюкнет. Приглядится, что с Октавии взять?
Белку-то, ясно, не выгонишь и вытрезвлять тоже некому. Вон подле её табурета пустые бутылки от "Поторопительного" катаются, будто в трюме судна пиратского.
Белку лучше не трогать.

– Трлк сбр! – распорядится свинья.
На столиках и на стойке заставлено, она не справляется, а помощники её на кухне кипят-кашеварят. Клубы пара оттуда валят, ух! Жаром пышет, перцем несёт!
Поросёнок-посудомойка в мыльном корыте плавает, а тоже не поспевает.

Октавия едва успела пригубить чай - как ей уже нашлось дело: собирать грязные тарелки. Окинув таверну тоскливым взглядом, хомячиха поняла, что работы тут до вечера, с учетом скорости, с которой прибывает грязная посуда. Возникли серьезные сомнения в том, что она управится. Если только не выпьет поторопительного зелья... Подвергаться воздействию злокозненных чар не хотелось. Конечно, про доктора свинка могла пошутить, да и не факт, что она знает, кто виновник всех бед горожан. Так что придется своими силами выяснять, кто это может быть. Правда ли местный фельдшер рехнулся и чудит - или все намного сложнее...
Спешно бросив трактирщице мелкую монетку - плату за пустой чай - Октавия подхватила свои нехитрые пожитки и поспешила прочь. Не терять же весь день на грязную работу, куда целесообразнее поискать того, кто расставляет запретительные таблички. Лучшим способом сделать это Октавии представилось нарушить обозначенный запрет - и посмотреть, кто примчится ее за это наказывать. И хомячиха пошла прямо к мостику, обогнула табличку и демонстративно уселась между каменных лис, сложив лапки на груди.

За суматохой на ярмарке никто сразу и не заметит вопиющего нарушения. С башни следующий час пробьёт. Народ носится мимо Октавии и, кажется, ничего круг себя не видит, кроме привычного. Не до того им! Потом запищат. Мышка кругом хомячихи забегает, до рези в ушах визг поднимет:
– НЗ! НЗ! НЗ! НЗ!

На эту сирену другие сбегутся. Заохают, запричитают, свистеть начнут. Кто-то сунется уговаривать. Часто бормочут "врм". Врм да врм, врм да врм. Лапами машут, да не грозят. Тревожатся? Уговаривают?
Тут увидит Октавия, как прямо на неё по мосту четыре бурундука идут. Чётко идут, в лапу идут. Не разговаривают. Не суетятся. Не дёргаются. Все четверо только на хомячиху ещё издали смотрят.

Толпа, успевшая собраться, расступится, даст им дорогу.
– Дктр! Дктр! – восславят жители.

Бурундуки с четырёх сторон обступят Октавию. Мышка взвизгнет, прочь кинется. По мосту побежит – назад, откуда они пришли.
Молчаливо и дружно бурундуки Октавии в каждую лапу вцепятся и понесут причинять добро.

Октавия встрепенулась, заслышав бормотание местных жителей — те и правда что-то твердили про какого-то доктора. Наверное, сбежавшиеся бурундуки — подозрительно манерами напоминающие солдат — именно к этому самому врачевателю собирались ее доставить. Вот только хомячихе не улыбалось попасть на встречу с доктором, будучи скрученной по всем четырем лапкам. Эдак он ее тоже зачарует, как прочих обитателей городишки. Нет-нет, ей просто необходимо предстать перед автором всего этого беспорядка, твердо стоя на ногах. Чтобы на равных вести диалог и задавать вопросы. Даже если силы не равны. А значит — от бурундуков придется отбиваться всеми доступными способами. Не долго думая, Октвия пустила в ход свое единственное оружие — щекотательное перо, и ей, действительно, удалось высвободить аж три лапы. Но самый первый бурундук не сдавался и держал ее просто-таки мертвой хваткой, аж лапка занемела. Надо было срочно что-то придумать. А то сейчас ее поволокут к доктору и напоят ускорительным напитком, так что мало не покажется.
- Эй, милостивый сударь! - раз перо не помогло, придется полагаться на обаяние и заговаривать солдафону зубы, - Что ж ты мирную паломницу обижаешь? Кто это сказал, что молиться запрещено? Чего ради вы его слушаете и меня хватаете?
Узнать, что за доктор, перед тем, как явиться пред его ясные очи, было бы не лишним. Авось, его приспешники сообщат что-то полезное.

От щекотки проигравшие бурундуки захихикают, засмеются, и будто вылетит у них со смехом марионеточный солдатский дух. А ещё, поблазнится Октавии, в тот же миг тени у них под лапами и хвостами метнутся, на солнце вздыбятся и скроются под мостом. Будто ветерок налетел, и пламя легло на факелах: только ни факелов нынче, ни ветра. День ясный, погожий. И вспомнит Октавия, где видела уже беспричинные тени. Пнидракона от них в лесу всей геройской компанией отбивали! А колдун ещё крикнул тогда: коснуться себя им, дескать, не дайте...

Тут от боли совсем не до мыслей станет – так оставшийся злой буруднук безжалостно, чуть не ломая, Октавии лапку сожмёт и за собой по мосту потащит. Безразлично. Неосторожно. Хоть беги за ним, хоть волочись – ему всё едино.

А жители и не видят. Их уже суета захватила, разметала, как свирепой волной унесла. Каждый давно опоздал и вовсю спешит, с ног сбивается не поспевает! Веселье их надрывно, исступлённо, визгливо как беличья музыка; коротки разговоры, нервы натянуты. Сил в обрез. А с башни опять донесётся стук. Час ещё пролетел. Когда?

Отставшая тройка бурундуков, опомнившись, просмеявшись, запоздало глаза протрут и припустят вслед за угрюмым товарищем.
– Эй, братишка! – окликнут. – А ну стой! Зачем её обижаешь?

Не отвечает. Тащит.

Догонят. Один лапой по спине хлопнет. Давай, дескать, выдохни. Ты чего?
Похититель оттолкнёт его грубо, ещё и пнёт, повалив.
Тут уж оставшиеся двое не стерпят безобразия, всерьёз навалятся, верещат, молотят лапами, храбро жмурясь. Кое-как заломают. Заставят Октавию выпустить, а сами "братишку" держат, пыхтят. Тот к хомячихе рвётся, ничем его не унять.

Пострадавший (которого пнули) так с этого вида опешит, что даже не поднимается.

Как ни старалась Октавия высвободить лапку — упоротый бурундук продолжал волочить ее за собой (хомячиха старательно упиралась и сопротивлялась, но противник был сильнее). Однако, внезапно подоспела подмога в лице остальных бурундуков, который, справившись с приступом хохота после щекотки, кажется, пришли в себя — и сделались вполне адекватными. А раз так — положение вовсе не безнадежно.
Когда певунью все же отпустили, она с минуту, потирая лапку, любовалась на катавасию, а когда кровообращение в травмированной конечности восстановилось, и та перестала дрожать — схватилась за гитару и запела, чтобы подбодрить новых союзников:

- За край родной! За милый дом!
Держите супостата!
Но кто один виновен в том,
Что брат идет на брата?

Кто на уши поставил всех,
Навел свои порядки?
Кто превратил молитву в грех
Исподтишка украдкой?

Какой же доктор из него,
Когда народ в итоге
Сошел с ума, и все вот-вот
Свои протянут ноги???

Бежит толпа, как на пожар -
По замкнутому кругу.
И вот уже ни мал, ни стар -
Не узнает друг друга!

Давайте же дадим отпор,
Терпеть бедлам не станем!
Противник, может, и хитер -
Но справедливость с нами!!!

Октавия не теряла надежды, что и последний не расколдованный бурундук, заслышав такую песню, очухается и примкнет к сопротивлению… всему этому сумасшедшему дому, в который превратилось мирное поселение.

"Противник, может, и хитёр", – подхватят двое бурундуков, – "Но справедливость с нами!!!"

Их "братишка" тянется зажать уши, дует щёки, пучит глаза. Песню он вытерпит, но сбросить с себя укротителей уже не сумеет. Слишком тяжело ему далось слушать барда.
А двое, воодушевившись, свяжут его, как умеют, прикрутят пока к перилам моста, чтобы не причинил добра ненароком себе или окружающим.

– Песенка! Песенка! – захлопает в ладоши тот, которого пнули, и отважится встать. – Я Щип! – заверещит он. – Песенка! Щип давно не слышал песенок!

– Я Дел, – назовётся один из его очнувшихся братьев.
– А я, – вдохнёт третий, – Кудатылезешьнетнетрогайай...
– Мы зовём её Айай, – умильно поведает Щип.
– У переписчика было чувство долга, но не было чувства юмора, – пробормочет Дел.
– Он был из Гдеторядом, – объяснит Октавии Щип. – Переписчик. Он, сердешный, плохо понимал нашу речь.
– Да всё он понимал, – возразит Айай, оказавшаяся братишкам сестрой. – Он улыбаться не понимал. И смеяться не понимал. И жить понимал не особенно. Они там умники все такие. Как будто утюг проглотили. Горячий! Так эту заслугу с собою и носят.

Семейство (кроме связанного, словно и не родного) оглушительно запищит-захохочет, держась за животики. И пугая нервное поторопленное население.

- А меня зовут Октавия, - представилась хомячиха, - И, как видите, я бард.
Голоса ее новых знакомых были неразборчивыми, но все же суть их речей певунья уловила. Ее тоже позабавила история про исковерканные переписчиком имена, так что хомячиха даже похихикала — но тут же сделалась серьезной и спросила:
- А что тут у вас в городе творится? Все носятся, как угорелые…
Если бурундуки пока не заметили, что с их соседями и земляками что-то не так — то, пожалуй, самое время обратить их внимание на это безобразие.
- Что-то ваш брат мрачный какой-то… - Октавия кивнула на привязанного к перилам моста бурундука, - А давайте, я его немного пощекочу! Конечно, лежачего не бьют, то есть, в нашем случае, связанного — но я не сильно! Только чтобы поднять ему настроение!
И хомячиха опять схватилась за щекотательное перо и принялась осторожно тыкать им в бока пленника — конечно, не сильно, чтобы другие бурундуки не решили, что она представляет для их сбрендившего братца угрозу и не стали за него заступаться.
Октавия рассудила просто — раз смех помог расколдоваться уже троим, может, и четвертого спасет. Ведь с ним надо было что-то делать — нельзя же его навечно оставить прикрученным к мосту!

Но четвёртый окажется крепок. На щекотку не отзывается, изо всех сил рвётся, кряхтит, аж верёвки трещат – но держат. Хорошо связали, на славу!
– Ой, – сообразит Щип, жизнерадостно понаблюдав, как Октавия пытается насмешить его братца. – Сыр щекотунчиков не боится.

Другие двое пока головами вертят. Суматохе дивятся.
– Дай-ка сбегаю, расспрошу, – протараторит Айай и нырнёт в толпу.

Дел на всякий случай поближе к Октавии подойдёт, одной лапой меж ней и связанным братом заступит.
– Сыр? – спросит он, удивляясь. – Какая муха тебя укусила?
И на барда посмотрит, словно ей откуда-то лучше известно.
Нет? Не известно?
– Он хороший, – заверит Дел. – Мы же тут вместе придумали гильдию добрых дел. Кому помощь нужна, к нам приходят, а мы помогаем.
– Вот недавно один незнакомец к нам зашёл. Доктором назывался. Попросил жука-отшельника с башни на чай позвать. Какой добрый! Беспокоится, сказал, что всё время один жук живёт. Он, конечно, отшельник, а всем нужно тепло и участие хоть иногда. Как мы сами не догадались?
– Замечательный доктор. Даже чай заварил. Может, он ещё не уехал? Надо Сыра ему показать, он поможет.
– У нас знахарка была... ну как, знахарка? Это мы её знахаркой по-нашенскому прозвали, а вроде она монахиня из Гдеторядом, какнибудьдистка. – Дел укажет на статуи лис перед мостом. – Всё переднички им повязывала, водичку с лепестками разбрызгивала. Умильно.

- Нет-нет, лучше показать Сыра не доктору, а знахарке! - поспешно проговорила хомячиха, - Потому что этот доктор - личность очень подозрительная. С его появлением в вашем городке все как с ума посходили, носятся и носятся. Вот сейчас Айай вернется и расскажет вам, что происходит. Да, точно - нам надо найти знахарку, только она может нам помочь. Вы знаете, где она живет? А может, ей самой помощь нужна, ведь доктор запретил переднички на статуи надевать. А вдруг ее бросили за это в городскую темницу, или еще как-то наказали? Нет, этого нельзя так просто оставить. Я, конечно, не состою в гильдии добрых дел - но добрые дела делаю, так что останусь с вами со всем этим беспорядком разбираться!

Бурундуки обомрут, пискнут, обнимутся перепугано от таких вестей, каждый пытаясь забраться к братцу на лапы.

– Конечно-конечно, – паникуя, воскликнет Дел. – Мы знаем! Всех живут, где все знаем... всех все где знаем живут... знаем где живут где все –

Щип вдруг как завопит:
— АААААА! Горемычные мы!!!
Прохожие шарахнутся, зашепчутся.
– Дт дмй, бздлнк! – огрызнётся кто-то.

– Не бойся, – Дел попытается его успокоить, хотя сам же листочком трясётся. – Знахарка Сыру поможет. Обязательно-непременно.
– Но я боюсь, – захнычет младший. – Он такой злоооооой. А все, шмыг, все, ик, все...

– Тииихо-тихо, – гладит его Дел, поневоле опомнившись. Ну не рыдать же, обнявшись? – Всё будет хорошо. Тётя-бард нам поможет. А где бард, там всегда всё кончается хорошо.

Тут и Айай прибежит назад, быстренько к вам протиснется.
– Ничего мне не объясняют, – озираясь, скажет она. Сама поняла, видимо, что творится неладное. – А не нравится мне всё это. Зря мы расселись у всех на виду. Давайте отвяжем Сыра и быстренько двинем домой. Щип, кончай рыдать. Помогайте!

Бурундучье семейство уже со сноровкой блудного Сыра возьмёт в оборот, уж какое бы зло ни гнездилось в нём, и то глаза вытаращит. Щип вовсе богатырём себя покажет. Хнычет как маленький, а сам-то детина будь здоров, хоть в сказочные герои такого пиши.
– Тащи его домой, – обрадуется Айай. – Всё время вот так держи и не отпускай.

Щип, окрылённый своей победой, помчится с братцем подмышкой, только его и видели.

– Дел, – продолжит командовать сестрёнка-бурундук, – за знахаркой! И веди её к нам домой.
– Понял! – подпрыгнет братец и тоже помчится ветром.
– Да не носитесь вы так!!! – заверещит вслед Айай. Обернётся к Октавии. – А мы пойдём за твоими друзьями. И заглянем ещё в караульную. Меня там знают, мама однажды старинное знамя им постирала. Кто же мог догадаться, что оно чем грязней, тем лучше? Спросим их, что стряслось. Дядя Бобр беспорядка не любит. Быстро не бегает – хвост мешает. Не тараторит – мешают зубы. Главное, чтобы там не было дяди Осла поблизости. Как сойдутся они спорить, так всю крепость на сторонников начинают делить. Ни в коем случае ни с кем из них ни в чём при свидетелях не соглашайся.

Бурундуки решили разделиться, чтобы одновременно и найти знахарку, и отконвоировать помешавшегося Сыра в родные пенаты, и найти спутников Октавии... Точнее, спутника. Делатели добрых дел еще не знали, что хомячиха путешествует не в большой компании, а только с одним волшебником, который предпочитает действовать скрытно. В самом деле, не мешало бы найти Пнидракона. В конце концов, он должен был не меньше Октавии быть заинтересованным в том, чтобы расколдовать свихнувшийся город, ведь это его приятель-котоповозка Уси был пленен коварной Кицуне. А значит, скорее всего, маг где-то в поселении,ищет пути решения проблемы, если не стал жертвой общего веселья. Интересно, удалось ли ему что-нибудь полезное выяснить или сделать?.. Но, чтобы это узнать, надо сначала найти чародея, а как это сделать,если он мастерски меняет облик?
- Со мною только один друг, - решила прояснить ситуацию Октавия, - Маг. Но, в отличии от меня, он решил действовать исподтишка, незаметно замаскироваться и пробраться в город... Мы разделились, и я его уже давно не видела. Не знаю, что с этим делать. Справляется ли он, или сам попал в беду. Будем искать его, или пока пойдем на встречу со знахаркой? Как ее, кстати, зовут?

– Маг? – пискнет Айай изумлённо. – Настоящий? Не врёт?
– Ой, наверное, сколько у него утюгов в желудке! А почему же исподтишка? Они же всё могут! Махнут направо – песнь заводят, налево – сказку... говорят? – неуверенно закончит бурундучье дитя. – Что-то не то, – сообразит самостоятельно. – А ну ладно. Только знаешь, с их норовом он не спрячется.

На этих словах Айай позабудет о судьбе Пнидракона, протянет Октавии лапу и, дождавшись пожатия, побежит по знакомым улицам.
А шустра бурундук! Городок или крепость замелькает перед глазами хомячьими, словно калейдоскоп.

Долго ли коротко, опять по дороге часы пробьют. Айай всё трещит без умолку. Бурундукам поторопительного не надо. Бурундуками кого угодно поторапливать можно. Сначала делать, потом подумать – натура страстная!

– Айайай, дорогу загородили! Дядя Ослик будет ругаться! – и Октавия на бурундучьем буксире мчится устранять беспорядки. – Есть указ, – трещит Айай, дознаваясь чей хлам и таская его с дороги во двор хозяину, – от обводного спицы не загораживать. А вдруг защитникам надо быстро пройти?

Вы завернёте в сады-огороды. Потрепавшись со всеми соседями, как нч н рстт, разживётесь ведёрком смородины.
На середине ведёрка вдали, наконец, завиднеются главные ворота, и Октавия различит за ними знакомые барсучьи спины. Ничего себе крюк вы сделали!

– Ой, – вдруг споткнётся Айай, будто молнией поражённая, – где же все?
И догадка опасная посетит бурундучью голову. Очень-очень серьёзно перемазанная смородиной проводница Октавии отставит ведёрко.
– Делай как я, – шепнёт, пригнётся и короткими перебежками (прячась, видимо, от барсучьих спин) помчится к лестнице на крепостную стену. Не заметить её может только слепой. Но бдительная стража на воротах и ухом не поведёт.
Когда (и если) Октавия поравняется со смородиновой "ниндзя", что-то выглядывающей наверху, та подставит ей спину:
– Надо туда заглянуть, в окошко. Лезь мне на плечи. И скажи мне, если увидишь внутри большую статую псины... ну такую, с приплюснутым носом, глазами навыкате. Плюшевую. Она с человека ростом.

Предоставив Пнидракону справляться своими силами, хомячиха заторопилась следом за Айай, которая неслась не так быстро, как упившиеся поторопительным напитком горожане, но все равно в разы резвее ее самой. Октавия аж задыхаться стала, но в целом, справлялась и не отставала. По дороге впутываясь во всевозможные хлопотные неурядицы, парочка деятельниц добрых дел потеряла немало времени, но, в конце концов, добрались до пункта назначения. Вот только там никого не оказалось.
Октавия было растерялась, но бурундучиха то-то сообразила - и бросилась прямиком на крепостную стену,успешно ускользнув от взглядов стражников-барсуков. Последовавшей за ней хомячихе повезло значительно меньше: ее барсуки заметили. Махнув Айай рукой - мол, беги и пяичься! - Октавия направилась прямо к барсукам. Раз скрытно действовать не вышло, она решила действовать напрямую. Очень хотелось проверить подозрение, что все несогласные с таинственным Доктором находятся в темнице, поэтому певунья храбро заявила:
- А я тут пришла дать благотворительный концерт для заключенных! Можете меня к ним провести?
Хомячиха надеялась, что Айай останется незамеченной и не спутает ей все карты. И что барсуки не догадаются, что она хотела тайно проскользнуть мимо них.

Торопливые барсуки разве что глазом не дёргают с лютой смеси недосыпа и потуг на бдительность. Причём, раз окрест караульной пусто, бдят они разом за всю городскую стражу.
Как тут пост оставишь?

Айай растеряется, закусит лапу, чтобы не пискнуть от волнения. А потом не растеряется. Прикинется злостным бурундуком и пойдёт квадратно трепет внушать.
Голос сделает ниже, объявит грубо: — Я её провожу. Воля доктора!

И сгребёт, и потащит скорее Октавию прочь. Стража опомнится, завопит что-то вслед. Айай не останавливается.

Завернёте за угол. Прижмётесь к стенке, передохнуть. Бурундучиха осторожно высунет нос: нет, вроде, не гонятся. Не решились ворота оставить, входи кто хочешь.

– Зря я влезла, – повинится Айай. Но теперь уж что? – Поспешим, я тебя отведу.
Она даже не спросит, зачем Октавии в тюрьму понадобилось.

Побежите вы, семеня лапками, чувствуя, как драматично налетающий ветер ерошит шерсть, к башне-узилищу. Перед нею спит на посту хомяк, совсем маленький. На голове его взрослый шлем, что казан для плова, потихонечку на нос съехал. И свистит в него хомячок сладко, боевую подушку обняв.
Связка ключей поднимается-опадает вместе с пушистым боком, тихо звякает.
Над входом в темницу полотнище висит, закреплённое за два угла. Неопрятно висит, один угол почти отцепился, и никто его не поправит. "Разобраться как следует и наказать кого попало", – прочтёт новый девиз Октавия.

В ящичке хитиновые пластинки лежат, обозначают, кто за стенами томится.
Всего два там окажется имени. Некий Забияка и единственный диссидент славной крепости, старый крыс По Фигу-цзы. Вот те на! Про этого крыса, припомнит Октавия, она слышала от наставника. Тот показывал ей песни Родерика: всем уживчивый бобёр, но порой политическая вожжа попадала ему под хвост, вспоминал бобёр о великом призвании – правду в мир нести и гражданскую сознательность. Напрямую её к придворным не донесёшь, расплескаешь. Вот и сочинял он тогда баллады про мудрого крыса. Мудрого, да не без придури. Впрочем, кто же из Истины без неё? А с придурью многое можно, чего без неё нельзя. Союзнику тоже спустят поболее, а старику подавно.
Так что семья воображаемого крыса давным-давно, сразу после Большого Бадабума, переселилась в Гдеторядом. Крыс был не кто-нибудь, а потомственный какнибудьдист. Из чего его нынешнее положение в тюрьме вытекало где-то даже логично. Только Родерик не говорил, что крыс был настоящий.

Айай поглядит на пластинку из-за плеча Октавии и зашепчет радостно: — Ух ты, дедушка Пофигуций опять протестует! Вот его ты спроси, он всёёёё знает.

Все оказалось проще, чем представлялось Октавии: хомячиха и ее спутница смогли без помех пробраться в темницу, где, как предполагала Октавия, могут находиться противники режима доктора. Которых не далось зомбировать. Если их всех освободить, да привлечь к освобождению города — тогда никакому костоправу не победить!
Стражник спал крепким сном, и Октавия решила рискнуть и стянуть его ключи. На случай, если стражник проснется, у нее была отговорка: скажет, дескать, их послал доктор допросить заключенных под стражу, а они пришли и увидели, что караульный спит — и пожалели его, не стали будить.
А побеседовать с мудрым крысом очень хотелось. Октавия была про него наслышана от своего наставника — и вот теперь выпал шанс узнать, насколько прототип персонажа отличается от последнего. Да и Забияку освободить надо - и сказать ему, что в его заключении виноват доктор, пусть поставит ему фингал под глаз! но сначала - легендарный крыс...

Октавия бесшумной тенью скользнёт к хомячку. Откуда такая лёгкость взялась? И Айай не отстанет. Залюбуешься на вас, жаль не видит никто.
Но ключи вы стянуть не сможете, как ни пытаетесь. Головоломка какая-то! Не снимаются, и всё тут.
Ладно, Айай снова не растеряется. Со всей бурундучьей дюжестью спящего вместе с ключами поднимет и понесёт к дверям.

Только и двери вам не отпираются. Вот незадача! Понаставил недобрый доктор хитрых замков.
Догадался, похоже, что на стражу издёрганную не придётся особенно положиться. Только вам-то что делать теперь?

Айай тогда хомячка положит на место. Отойдёт, огорчённая. А ведь так всё хорошо начиналось! Зашепчет Октавии:
– Как нам быть? Сходим братьев позовём попытаться? Аль волшебника твово поищем? Есть у тебя евонная вещь?
След надеется взять.

Ох, и хитрые замки навертел доктор на дверь темницы — даже ключи стражника их не взяли. А значит, негодяй местного разлива и правда очень боится, что пленники обретут свободу. Кровь из носу, надо их освободить! Хомячиха решительно уперла руки в бока и заявила:
- Если этот Доктор считает заключенных такими опасными, то мы просто обязаны их освободить! У меня нет вещей, принадлежащих магу, да и сама я колдовать не умею и призвать его не могу. Пнидракон сам появится, если посчитает нужным. А нам надо что-то сделать с дверью. Как ты думаешь, смогут ли твои братья ее взломать, или выбить? Нам надо из кого-то формировать ополчение, чтобы дать отпор доктору. Так что эти заключенные — наши потенциальные союзники. И есть ли у тебя еще знакомые в городе, кто недоволен Доктором и всей этой суетой??

— Мои братья всё смогут! — с гордостью заявит Айай.

И помчитесь вы к братьям, дерзко пища от волнения. Как-никак, не приходилось ещё восстания подымать!
Сначала мимо крепких старинных домов, окружающих крепость, затем по новым нарядным улицам. И они позади останутся, замелькают меньшие домики с огородами, заполощется бельё на ветру, заскрипят колёса, запахнет краской. Ремесленники здесь живут, работа кипит, успевай поворачиваться.

Братья за домом в сарае найдутся — выглядывают, лапами машут: давай, дескать, сюда, пока мама не увидела. А мама крутится в мыле, едва поспевает, как все жители. Сразу к делу приставит. Совестно братьям прятаться, а всё же сестру дождались.
Только знахарку найти не смогли, не сдюжили. Затараторят: всюду искали. Несколько раз прошли по приметам до её дома — нету её. Боле того! Нет и дома. То есть дом-то он есть, как и раньше был, да знаков на нём нет понятных. Кто-то снял, а других не повесил. Окна не моет, запылились они. Тускло на полках светятся зелья поторопительные. Бегают туда жители за добавкой, колокольцами на двери звяк да звяк. Поглядели на это братья, а зайти не решились.

И пока они это рассказывают, обмирая от жути, бодрясь отчаянно и запутывая друг друга, услышит Октавия из глубины сарая странное копошение да сдавленное мычание, будто ватою заглушённое.

Вера Айай в братьев воодушевила и Октавию, хоть она их уже видела и могла убедиться, что это обычные бурундуки, а не какие-то там герои, умеющие решать любые проблемы. Прокравшись к сараю, чтобы не попасться на глаза матушке своих новых знакомых, хомячиха выслушала доклад братьев, и ее беспокойство только усилилось. Вот ведь каверзный Доктор! Везде успел… Знахарку куда-то дел, мудрого крыса в тюрьму упрятал… С этим точно надо что-то делать. Не успела Октавия озвучить бурундукам просьбу помочь взломать темницу, как услышала сдавленные стоны в сарае, словно кто-то пытался кричать сквозь кляп. Решив, что там третий брат, так и не пришедший в себя, Октавия решила посмотреть, как он — не натирают ли путы лапки и вообще, может, он уже протрезвел и раскаивается, ведь поторопительное зелье давно не принимал, а то, что выпил раньше, уже могло выветриться… И шустро проскочила в сарай, чтобы воочию убедиться, что пленник в порядке…

Братья не уследят за шустрой Октавией. Выйдет у них заминка. А как разберутся, порскнут, землю лапами взроют, припустят на перехват:
— Ой, это не то, что вы думаете!!!

Настигнут, да поздно. Сестра их за шкирки держит.
Успеет Октавия занавеску откинуть, а за ней — ой, страшилище! мамочки! Глазища таращит, морду плющит! Огромное, в рост человеческий!
Аж сердечко удар пропустит. Вся шерсть встанет дыбом.
Загорятся в памяти снова Дрожащие Храбрецы.

Айай тоже пискнет со страху, за грудь схватившись. Да сразу и лапой топнет, заругает братишек шёпотом:
— Ай-я-яй, что же вы сотворили! Вы зачем его притащили, негодники?! Быть беде, быть беде!!!

Что там быть? Вся беда давно здесь.
Смотрит чудище неподвижно. Не чудовище это окажется, а пёсья статуя. Толкается кто-то в её нутре и мычит. На два голоса!

Бурундуки засопят виновато, носы опустят. Потом удивлённо прислушаются и попятятся — так, на всякий случай.
— Она раньше не разговаривала, — пробормочет Щип неуверенно.

Октавия ожидала, что увидит в сарае связанного бурундука - но вместо не одумавшегося братца там была грозная на вид статуя мопса, судя по звукам, полая внутри - и служившая кому-то пристанищем. Даже не одному кому-то, а двоим.
По реакции Айай было видно, что она тоже была удивлена и не знала о наличии статуи в сарае. Заинтригованной хомячихе не оставалось ничего другого, кроме как задавать вопросы, числу которых не было конца... Вопросы были адресованы сразу всем присутствующим:
- Что это за статуя? Где вы ее взяли? И зачем? Почему она приносит беду? А кто сидит внутри? Они же там задохнутся! Может, выпустим?
Добрая певунья была готова прийти на помощь загадочным обитателям мопса, даже не зная, кто они - и безопасны ли...

— Это плохая статуя. Очень плохая статуя! — убеждённо скажет Айай.

— Но симпатичная, — промямлит Дел.

— Пёсик такой грустный, — подхватит Щип.

Грустный? Эмм... если присмотреться. Если о-очень присмотреться?

— Когда гарнизон ушёл, — раскажет сестрица-бурундук (наконец, что-то внятное), — стар и млад поднялись на защиту.

— Но защищать было не от кого, — добавит Щип. — Так что постояли-покушали и разошлись.

Бурундуки задумаются. В чём же интрига?

— Статуя! — вспомнит Дел. — Да, вот. А потом пару дней спустя появилась статуя...

— Нет, — перебьёт его Айай. — Сначала дозорные видели тени во тьме. Большие, четырёхлапые.

— И песни слышали, — согласится Щип. — Воинственные.

— Так что мы сразу ворота закрыли и затаились.

Бурундуки так и продолжают подхватывать друг за другом.

— Да, но в стене есть дверца.

— Угу. Через большие ворота чтоб не ходить.

— Вот через неё можно выйти в поле.

— Статуя!

— А, ну и вот. Потом видим утром — стоит в поле статуя.

— Все напугались. Собрали совет. Что делать, как быть.

— И сказали её не трогать!!! — упрёт лапы в боки и воззрится на братцев Айай.

Те вздохнут. И уже не виляя больше, признают:
— А мы её укатили.

— Но раньше она молчала, — стоит на своём Щип. — Мамой клянусь!

— Но знаешь? — вдруг озадачится Дел. — Она была очень тяжёлая.

— Точно! Еле втащили, спина трещала.

— Ох, хотелось узнать, что внутри!

— Да-да-да!!! — подхватит братец. И заморгает: — А что внутри?

— Да, что внутри?

Оба бурундука напряжённо уставятся на мычащую статую. Октавии послышится, как свистит ветер в ушастых их головах.

Перекати-поле прокатится по дороге мимо сарая.

Ложка застучит по кастрюле с часовой башни.