Taedium vitae <<отвращение к жизни>> | ходы игроков | Голодный взгляд (Стефан)

Мир смотрит своими выпученными глазками унылой толпы. Ловит на крючок засохших грез. А они, как давно завядшие цветы – осыпаются медленной трухой и ловят течение холодного ветра. Стефан поежился от озноба и даже удивился – в этот жаркий, июльский день явно холодно просто не могло быть. Видно и тут ему судьба дала индивидуальную особенность. Впрочем, жару он не переносил, а потому был искреннее благодарен капризам своего тела. Пустота и одиночество накрывали мягким, теплым ковриком и роняли в бездну уютного пламени. Скальпель тугих облаков рассекал невидимые кусочки кислорода, овладевая этим миром, заставляя его дрожать и изгибаться под серебром пыли. Вонючий город. Чужой город. Его отвращение и мерзость можно ощутить хоть раз примкнув к земле, дотронувшись до презрительного кирпича стареньких зданий.

Прохожие скользили мимо, не обращая внимания на томно прильнувшего к стеклу здания паренька лет 16. Его внимательные глаза цепляли каждого прохожего и мрачно провожали до уголка бокового зрения. Лед и огонь. Тьма и сумерки. Все смешалось в его фигуре, вычерчивая узор калейдоскопа теней. Спластались жирными пузиками и прижались к ошметкам чувств занозы старых воспоминаний. Когда-то ветер, счастливый и бурный, когда-то жизнь – великая и истинная… когда-то просто любовь – чистая и святая. Мякоть осенней листвы под ногами, урчание прожорливых крон. Раскромсанные, расчерченные влагой небеса. Утонуть, забыться, ощутить всю силу этой могильной тишины. Глаза сами собой закрылись, ресницы задрожали в такт тяжелой, величественной мелодии. Нежность и чувственность расколола оболочку нестерпимой болью, утопила в адском уничижении. Стефан тихо застонал, вспоминая ее легкую дрожь, широко раскрытые, изумрудные глаза, убийственно прекрасное тело. Алый цветок кровавой лужицы рядом с потресканной тумбой…

Встряхнув головой, парень резко очнулся и дотронулся ледяными, влажными ладонями до покрытого бисеринками пота лба. Надо забыть, заткнуть подальше. Уйти от этого сладкого зноя. Отстраненно посмотрев в толпу, он легко и изящно влился в ее медленно текущий ритм. Куда и зачем идти? Он просто гулял. Субботний день дает прекрасную возможность ощутить свою замаскированную и спрятанную свободу. Оставалось лишь молча следовать позывам разума и несуществующей души. Свернув через проспект направо, парень оказался в темном переулке. Дома здесь нависали козырьками сливов, трубы выдвигали свои влажные бока, а асфальт дыбился трещинами. Красивое место. Спокойное. Немного напоминает кладбище.

Вытряхнув из кармана маленькую монетку (явно старинный антиквариат), Стефан перешел на медленный шаг, вдыхая ядовитые пары этого города. Падая в его напитанные злобой объятия. Сейчас так хотелось просто дышать. Просто забыть. Просто…

Впереди стояла мусорка. Большой, железный бак. Старый и проржавевший. Пакеты с мусором валялись вокруг него, будто насмехаясь над предназначением этого чудного изобретения. Парень насвистнул какую-то мелодию и пнул ногой один из пакетов. За мусоркой мелькнула большая тень.

Он равнодушно относился к людям. Избегал их общества, но наблюдал. А вот животные вызывали у него самые разнообразные чувства – от жалости, до отвращения. За мусоркой сидела большая собака. Странная. Покрытая ржавой, клочистой шерстью. Ее карие глаза заплыли зеленоватым гноем, а из носа сочились струйки желтоватой жидкости. Худоба была просто такая, что смело можно заносить в книгу «Гиннесса», как ходячий, живой скелет. Ребра выпирали тугими осколками, а в одном месте, Стефан с отвращением заметил, как кость проступает наружу – кожа была вырвана в этом месте. Обычная дворняга. Никакой породы. Острая морда напоминала австралийских динго. Уши, впрочем, не соответствовали облику – просто висели порванными клочьями прямо на черепе.

Остановившись, парень с любопытством смотрел на чудо анатомических изысков. Просто невероятно, что такое существо может дышать и жить. Впрочем, собака была явно обратного мнения – она встала, посмотрела огнем сетчатых глаз на Стефана и медленно пошла по переулку, цокая острыми когтями. Теперь можно было заметить, что хвост ее был некогда отрублен и теперь порванным куском висел между задних ног рядом с «хозяйством». «Кобель» - пронеслась гениальная мысль и сразу же опустошила голову.

Остановившись у самого поворота этой улочки, собака обернулась и еще раз внимательно посмотрела на гостя. Оценивающий, потусторонний взгляд. По телу прошла легкая дрожь. Даже не дрожь – рябь. Стефан сомкнул руки в замок и злобно зыркнул в ответ. Оскалившись, пес тихо рыкнул, вильнул обрубком и скрылся за углом.

\«Жалкая пародия жалкого существования» - пронеслась в голове мысль и на мгновение застыла, порождая новые гениальные варианты.
- Нельзя, нельзя... - повторял себе тихонько юноша, - мы живы, мы не мертвы, я это точно знаю, ключи далеко, еще поздно, не до того. - слова явно не поспевали за быстротечным ходом, ошеломляющих одна другую, мыслей.
- Я убегу, но не спрячусь и Вам хорошо это известно.
- Тише, тише, все вернется, когда я уже буду жив.

Темно-черной поступью заползают тени, порочащие рассудок грязной развратностью, поглощая весь свет. Ничего не проходит, сколько бы времени не утекло, а остается порочным наваждением, кровавым мозолем, разрывающим девственной плевры чистоту и отдающийся тупой болью при каждом шаге, шаге по улице, земле, шаге по жизни.
Это было не давно, где-то на задворках подсознания сна, в видениях, но не наяву, все было не по настоящему - я хочу в это верить и я убеждаю себя в этом каждый день, но... Слабость. Все не так. Сложнее. Суть правды и обитель истины.
Все было в первый раз, в первый раз всегда сложнее, он самый страшный от того, что непознанный, он вселяет надежду перед вкушением чего-то нового, он тот, который помнится всю жизнь, а может и дальше.

Отчетливые отпечатки опухлостей пальчиков красно-белого кусочка почечки мозга. Боль на кончиках пальца, указав остальных в мире этом. Чувства остаются, уходят, но снова и снова приходят, давая капли жизни и смерти не унывать никогда, сбивая с уже намеченного понимания, сложившегося в перемешавшемся содержимом мозга. Много слов, но мало смысла…. Почему все так не понятно и в то же время, почему то, правильно. И ни на дюйм, не отходя от задуманного, можно споткнуться, не заметив вдруг оказавшегося под ногами края вселенной. Отключаться от всего здесь и сейчас, вот так просто. Ха…. А я не мог, не мог больше ни о чем думать.

Теплый летний день, не такой, как все, потерянный среди однообразных творцов времени, лживого слова «время». Теплый, необычайно теплый поток воды, дождь разбивающий свои сны о всех, кто попадается. И так не хочется дожидаться изменений, сопровождающих переход из одного сектора «где-то там» в другой сектор «где-то здесь», вот и все. Огромное, необъятное поле, почему то так ярко выражающее счастье и довольство всем этим, что становится и самому как-то страстно. Зелено-желтые пятна в части мира, частиц, энергии. Ложь – такое прекрасное слово, имеющее этот смысл. Постоянно что-то искать, зачем, где? Я иду, склонив голову и четко вглядываясь в землю, пытаясь что-то тщетно найти, именно в тщетности размышлений на неизвестную тему жизни или смерти, самого существования и ролей, отведенных задолго заранее. Хм…. Не прекращаемые потоки воды, будто бы из прорвавшейся пазухи неизвестно кого, изливающие свою радость. Такой теплый, что непонятно горячий или холодный. Искавший, не искавший, но точно потерявший. И я бегу к тебе на встречу, хоть вижу в первый раз, но что-то так явно чувствуя где-то глубоко внутри, ощущая каждой клеткой тканей каждую каплю, разбивающуюся так восхитительно и прекрасно, непередаваемо. Мой смысл останется моим смыслом навсегда, я так и знал с самого начала…. Мы одинокие корабли в бушующем океане то грез, то бурь, ровных штилей и острых пиков, неизвестно откуда всплывающих прям под носом, скал наших мыслей.

Случайные люди, знакомые прохожие, заранее намеченные встречи. Я не думал, ни о чем не думал, не помышлял.... Словно начало гениального произведения еще не написанного ни чьей рукой, не замкнутого в оковы выцветающей с годами бумаги иль живущих всего лишь несколько сотен лет картин, а парящего, неуловимого и незаключимого... Я не знаю была ты именно той или не была, но ты была, ты есть - со мной. Милые черты лица, глубокие и таинственные глаза, так рьяно что-то скрывающие, они завораживали, гипнотизировали, и в тоже время в них нельзя было смотреть долго, иначе казалось, что в них можно утонуть, забыться навсегда, распрощавшись с восприятием реальности и погрузиться в свой или ее, наш истинный мир... это пугало. Я люблю страх, боюсь всего, но не потому, а просто от природы, такова суть и ее не избежать....

Воспоминания мальчика внезапно оборвались, так же как и нахлынули, оставляя на лице соленые струйки какой-то жидкости. Душа томно выла внутри, и голос ее слегка вырывался тихим всхлипыванием Стефана.

Злобным оскалом расходились облака. Обнимали голодными зубами лазурь неба. Разрывали пятнышками черствой прорехи судьбы. Что иногда течет по жилам вместо крови? Сердце не хочет отвечать – ему так страшно. Страшно биться в темноте грудной клетки, опоясанное сосудами и венами, расчлененное на отсеки и камеры, растаскиваемое по кусочкам каждый день. Но люди не знают о том, как одиноко и безумно бывает этому неустанному органу. Разве можно разорвать грудную клетку? Заглянуть в себя? Достать и отогреть кусочек бьющегося мяса? Кто готов пожертвовать собой, ради мимолетной радости в руках нежности и ласки?

Нет несчастий – это выдумка. Нет счастья – это мечта. Есть мы – это быль. Она восходит своим веком до глубины продавних времени. До истоков огромного континента Пангея. Когда эрозия почвы смешивалась и разрасталась с эрозией мыслей Вселенной. Когда первые зародыши разума упорхнули в глубины мирового океана. Достать бы оттуда всю правду. Опуститься бы на самую глубину Марианского жёлоба. Но не пустит, не даст жизнь – раздавит абиссальной сферой. Синей пробкой недосягаемости.

В один момент могут рухнуть все цели. За одну секунду можно забыть все что есть, было и будет. Одним лишь словом можно убить. Убить безвозвратно, навсегда. И тем, кто ушел – им все равно. На страх и сожаления способны только оставшиеся жить. Это труднее. Терпеть насмешки времени, возносить руки к Небесам, которые глухи и немы. Легче припасть к земле. Легче зарыть в нее свои пальцы. Ближе. Свободнее. Проще. Ад всегда ближе к нам, чем райские сады – позови, и он обязательно придет.

Крылья огня распускаются в сотне тысяч незнакомых глаз. Что несут они на осколках угольного пепла? Осуждение. Нарекание. Порицание. Ложь. Лесть. И нет слов, чтобы описать весь контингент этой вседышащей боли. Чтобы развлечь свой разум открытыми створками прошедших поражений.

Нас ждут только наши тени. Нам верит только время и то, лишь потому, что ему безразлично. Нет дела до жалкой горстки песчинок-людей. Оно выше, оно праведнее, оно чище. Окуни руки в яд иллюзий. Разбавь жару дня холодом липкого пота. Я знаю, ты помнишь, каково это падать – лететь безвольным тюком в объятия чужеродной стихии. Выть волком на проходящие мимо счастливые лица. Им хорошо – они дали себе право, они позволили забыть. Они свалили всю ответственность на выдуманного бога, они возложили свой крест на пыль чужих ушей.

Но нет желания вторить им на этой тропе. Не хочется плыть «по» или «против» течения. Потому что глупо и так, и так. Потому что разобьешься в любом случае. Все зависит лишь от проделанной дороги и силы биения там, внутри ребер. И сомкни ты над собой хоть все частички неба, развороти хоть все клочки земли – не будет этого спасения. Не рухнешь в бездну и не взлетишь в пустоту. А все потому, что силы нет. Этот мир становится прекрасным именно перед дулом пистолета, именно на кончике ножа. И когда нет сил вернуть утекающую жизнь – только тогда ты познаешь вкус истины и скрижали заветной души. Просто рассказать об этом никто не может – они все смыты уродливой гнилью смерти. Все разворочены белыми, трупными личинками.

\Хотелось, чтобы мысли навсегда покинули голову и больше никогда в нее возвращались.
Взболтнув головой, Стефан прогнал остатки уползающих наваждений и направился в сторону мостовой. Миллионы частичек таких похожих и разных и я среди них. Хотелось выть, но так тихо, что бы никто ни посмел тебя услышать. Но я отключаюсь, отключаюсь немедленно, не в силах больше этого выносить. Внутреннее безмолвие - столь простой и такой же сложный метод постижения себя, когда постигать то уже нечего. Пусто-наполненные улицы, дома и все мы одни, скрываемся, убегаем, но всех нас находят, и мы это знаем с самого начала. Какой никчемный парадокс, не находите?
А мимо проплывали сгустки энергии, живые куски плоти, что-то себе помышляющие и воображающие себя чем-то невероятным, венцом творения, оставаясь при этом протухшим куском мяса.
..., ты как всегда оказалась на шаг впереди. Невозможно выиграть, если одному из участников игры заранее известны и цель, и смысл, и исход. Примите мои благодарности, Миледи!

Вдруг на языке всплыли строчки песни:
«Многие года я закрывал глаза,
я ненавидел мир вокруг меня, тебя...»

Медленно шагая по улице, хотелось ни о чем не думать, но обрывки фраз, отрывки мыслей все лезли и заполняли голову подвернувшейся чушью.

В каждом отростке времени есть лишь настоящий момент, остальное обретает задумчивый взгляд будущего и убийственный подзатыльник прошлого. Нет времени, которого действительно нет. Его сладкая боль уходящих секунд развевает жаркий ветер души, разносит вдребезги мрак бегущих улочек и проносящихся людей. Столько безликих и одиноких. Столько бесчувственных и эмоционально-лживых. Патологию этого мира заткнуло любое проявление свободы, разрывая кошмаром адского дыхания мирный скрежет пера о бумагу. И как принять? Куда спрятаться? Одни дороги пересекаются другими и так легко заблудиться, выбрать ложную развилку и не потому, что их много, а потому, что на самом-то деле ложных путей нет. Вот только люди этого не знают, предпочитая в конце сожалеть и изгаляться над своей и так изуродованной психикой.

Солнечный уют улиц разукрашенных фейерверками людей, резал глаза и заставлял задохнуться от переизбытка этой массы. Стефан мало как выделялся в толпе таких же забытых пылинок, и они принимали его в свой ритм, вносили в общее колыхание волн. Лаконичность штрихов воссоединения с ушедшими минутами немного пугала – она выносила из реальности и создавала ощущение сна. Будто не ты присутствуешь в этом спектакле тлена, будто не ты выбиваешь строки шагов. А ты лишь немой наблюдатель, висящий где-то на уровне глаз монитора.

Смотря под ноги, ты не сразу обратил внимание, что идешь не один. Маленький мальчик шел такт в такт по правую сторону, только немного сзади. Шел весело, вприпрыжку, но, при этом сохраняя удивительно спокойное выражение на конопатом, загорелом лице. Ему было лет 8-9 и мешковатая одежда, которая явно была больше самого малыша, прятала его худое тельце в своих вылинявших, помятых складках. Он не смотрел на тебя, наоборот, будто избегал взгляда, но не отставал ни на шаг. Ловко лавируя между прохожими, которые нависали над ним плывущими айсбергами, он целенаправленно слился с твоей тенью.

Облака,такие спокойные, покрытые слоем безмятежности и просто наблюдающие за всем происходящим здесь внизу. А там наверху наверное хоть чуточку свободнее, легче, прохладнее, чем в этом земном пекле. Прошло еще несколько минут с того момента, как я "его" заметил, прежде, чем он начал надоедать. Стефан ускорил шаг, вовсе по-детскому, пытаясь убежать, скрыться, обмануть.. Вот уже многие годы я обманывал себя и сам тщетно верил в правильность и реальность глупых помыслов. Конечно я знал, что никаких результатов это не даст, но все же привычка, привитая тысячелетней эволюцией, вездесущей культурой, была не просто мелочью, а какой-то лживой закономерностью, от которой воротило. Бежать, бежать... не оборачиваясь назад, скрывая взгляд в прикрытых веках, в тени прохладных, влажных ладоней. В этой ситуации не хотелось начинать то, чего не знаешь, то - от чего, может бежишь, да и будет ли оно тем, чем должно быть, если первым сделать шаг навстречу, возможно разорвать ниточку связей, цепь событий, происшествий...? Сам привязался, значит точно что-то надо... Может гопник, шкет малолетний? Стефан сам себе улыбнулся после столь абсурдной мысли, но все же ускорил шаг - быстрее проявится..

Прохожие давили массой толпы. Их озабоченные, блестящие от жира лица были перекошены тоннами буденных забот. Кривые ручки и ножки, большие головы, покрытые слипшимися, влажными волосами. Толстые или худые тела. Как бы испугались инопланетные захватчики, увидев это живое «мясо» уродливых тюлений. Одним сплошным потоком они сметали глубоководные мифы и легенды собственной сказки. Так цунами разрывает холодной солью прибрежные города, просто не обращая внимания на ту жизнь, что вынуждена наблюдать, не в силах ничего изменить, не в силах убежать.

Горечь, сладкая горечь волнами исходила вокруг, пропитывая цитриновым газом тонкие колебания воздуха. Солнце жгло так сильно, что марево толпы смешалось в одну, сплошную дорожку, размывая лица, смешивая фигуры и разрезиневая краски. Ты пропихивался сквозь эту стену, просачивался через кирпичи каменных лиц. Задевал локтями и слышал возмущенные возгласы. Нечто вроде паники ужалило больное, воспаленное воображение. Сосредоточено глядя под ноги, ты с упорностью танка прорубался все дальше и глубже, мечтая лишь о конце этого потока.

Малыш не отставал ни на шаг, хотя с большим трудом ему это давалось. Толпа «взрослых» дядек и теток просто нахлынула на него, и лишь природная ловкость и проворность помогали поспевать за попутчиком. Словив твою полуденную тень, он скользил на ее кайме, передвигая маленькими тапками со скоростью многоножки. Обернувшись пару раз, ты заметил, что лицо его искорежило твердое, упрямое выражение целенаправленности. Так смотрит боксер, который знает, что ему нельзя проиграть последний тайм. Так смотрит вратарь, который не имеет права пропустить роковой мяч. Так смотрит утопающий на спасательный круг – последнюю надежду к жизни. И очень странно было видеть такую взрослую решимость на столь юном лице.

Сделав ловкий поворот, ты сумел внезапно оторваться от парня, заслонившись теткой необъятных размеров. Но не успел еще понять, что произошло, как тот ловко вынырнул слева и с неприкрытой обидой взглянул прямо в твои глаза. Худые щеки надулись, конопатый нос сморщился, а лоб пересекли тоненькие морщинки. Мальчик негодовал. Но, воспользовавшись твоим замешательством, он резко подскочил к твоему левому боку и твердой, стальной (ты подумал – нечеловеческой) хваткой схватил твою влажную ладонь. Маленькие пальчики крепко сжали твои пальцы. Лицо малыш отвернул вперед и отрицал сам факт того, что можно смотреть тебе в глаза.

\Сухая изменчивость и непредсказуемость пропитывала влажные участки кожи. Стефан ненавидел когда к нему прикасались незнакомые на улице, в транспорте, где бы то ни было - это походило на болезнь, совсем другое дело, когда прикасаешься сам - слегка, незаметно, едва ощущая тепло исходящее от живой мертвизны материи существ. Юноша остановился и на мгновение закрыл глаза, сдерживая неистовый гнев. Уже не обращая никакого внимания на проносящееся мимо мясо, Стефан развернулся и стиснув зубы процедил: "Что, что тебе нужно?"

Мальчик не взглянул на тебя. Он был всецело поглощен прохожими, разглядывая их жирные, блестящие тела. Затылок его трепетал легкий ветерок, разнося кудри в разные стороны. Рука его была стальной, сжимала с силой тисков, давя кости, разжигая огнем сухожилия. Боль, такая родная, такая близкая, что хотелось взвыть от ее возвращения, приятного поцелуя горячего льда. До ушей донесся едва различимый, тихий и звонкий ответ:

- Мне ты нужен. Там бродят плохие люди. Сонмы плохих голосов. Тысячи плохих идей. Тут тебе нечего искать. Тут ты ничего не найдешь.

Едва отстраняясь мыслями от давящей боли, в голове пронеслось "гениально". И все таки сердце полоснуло страхом, пронизывающим мелкой дрожью тело, мозг беспокоил один вопрос - от куда столь нечеловеческая сила у такого мальца. В голове всплывали одна за другой десятки мысле-форм, начиная от "ну и чо делать?" и заканчивая всплывшим образом девочки Тэль из произведения Перумова и Лукьяненко, которая явно имела какие-то схожести с данным персонажем.

Кислотные дожди, маги, войны кланов, драконы - в принципе куда поинтереснее этой ежедневнйо нудотины.
- Хммм.... Ну и что дальше?

Паренек резко поднял на тебя взгляд и саблезубо, совсем не по-человечески улыбнулся. Душа похожа на крошку рассыпанного по полу стекла. И надо пройти вперед, и знаешь что будет больно лишь вначале, а потом привычка смоет грань. Но руки все равно предательски дрожат, а легкие выбивают ритм пульсирующего яда. У него были очень одинокие глаза, брошенные, побитые. Такие бывают у бездомных котят и щенят. Но, в отличии от них, эти глаза отнюдь не светились беспомощностью. В них сидела злоба, притаившая рывок голодной пантеры. Сведенные брови и растянутые уголки тонких губ делали паренька очень уж похожим на некую горгулью.

- Пойдем за мной. Тут больше нечего делать.
Это было не предложение, не просьба. Это был властный приказ. Руку сдавило еще больше, кости затрещали. Не слушая ответа, пацаненок повел тебя мимо толпы.

Весь этот спектакль, а именно так он и представлялся, за одним только вот изъяном - исключительная серьезность этого юного актера и какая-то нечеловеческая сила, начинал надоедать бескомпромиссностью, не имением права на выбор. Стефан прищурился от сдавливающей боли, которая пронеслась по нервным окончаниям от запястья руки прямиком в мозг и застыла там окоченевшим куском прозрачной льдинки, по телу пробежались мурашки, как отчет о доставленном сообщении. Стефан плелся за мальцом и словил себя на мысли, что его влечет, манит некая таинственность, заключенная в этой серьезности всего происходящего, силе это пацаненка и т. д.
- Ладно, ладно, не гони так, иду я, иду..

Мальчик, будто в отместку кинулся еще быстрее, срываясь чуть ли не на бег. Он распихивал прохожих, заставляя тебя поработать амортизатором. Легкие сперло от жара яростного солнца. На лбу выступили капельки пота. Наконец мальчонка свернул в один неброский переулок и резко затормозил. Ты, не успев среагировать, натолкнулся на его спину и неуверенно замер. Чертыхнуться он тебе не дал – повернувшись лицом, яростно улыбнулся в самые глаза и пронзительно свистнул. Мир качнулся пару раз, а через мгновение смылся. Жгучая жара сменилась не менее жгучим холодом. А сам ты очутился на поляне дивного леска, перед двумя парнями и девушкой. На горизонте блеснули купола золотого замка. Малец все так же продолжал сжимать твою руку, довольно улыбаясь рядом.