"Пробуждение" | ходы игроков | Горы и завод, Джеймс

Глава 1: Пробуждение.

Автобус сам по себе - довольно неудобная штука. Если автобус едет по горам, в нем вряд ли найдется человек, который не будет с грустной миной на лице поминать свой легкий завтрак или плотный обед. Когда автобус заезжает на брусчатку - особенно после гор - страдания пассажиров перерастают в настоящую квинтэссенцию мук. Мечта, главная цель, любовь всей жизни - вылезти из этого гроба на колесиках, распугав сочувствующих и соболезнующих.
Пассажиры спасаются как могут: жуют карамельки, тщетно умоляют водителя остановить машину или хотя бы взорвать топливный бак, пытаются открыть специально для таких случаев заклинивающее окно...
А за окном дождь. Туман. Кажется, стоит выглянуть наружу, и все железо в крови сразу проржавеет. Да что там железо - кости, мясо, кожа! Пора признать очевидное - мы в ловушке: жопа там, и жопа здесь. Хоть ложись и умирай. Относительное спасение приходит неожиданно.
- Уважаемые туристы и гости нашего города! Мы рады приветствовать вас в нашем любимом Валадилене, жемчужине старых французских городов, повсеместно известном центре по производству автоматонов, - раздается очень механический голос из динамика над потолком. Кто-то взвизгивает, водитель малость дергает руль (тьфу, каналья!) - Сейчас слева вы можете наблюдать.
Голос, крякнув, замолкает, но слева действительно можно наблюдать: во-первых, небывалой красоты пейзаж - сквозь запотевшие окна, мириады водяных капель - горы и леса, подернутые туманной дымкой, мокрые и даже сквозь стекло пахучие, - во-вторых, стальную фабрику - ржавые трубы, ковыряющие низкие тучи, выбитые мальчишками стекла, надписи на облупившихся и осыпавшихся стенах, такая же классика для старых городов как и пейзаж.
Мотор глохнет, финальный аккорд симфонии морской болезни, антракт, все на выход.
- Антракт, все на выход, - кричит водитель в глубину ободранного дермантиново-ржавого салона, открывая двери. Вручную.
Пассажиры встают, вылезают один за другим, скупо благодаря водителя... Тот снова завидит мотор, с мученическим выражением лица готовится к обратному путешествию, как вдруг замечает на заднем сидении привалившегося щекой к холодному стеклу небритого мужчину в черных очках. С легкой завистью водитель глядит на него, подходит, кладет руку на плечо.
- Просыпайтесь, приехали, - говорит он вздрогнувшему мужчине.

-А? Что? - от резкого пробуждения я не сразу понял, что происходит. Шумно вдохнув воздух и отчаянно сопя, я кое-как потер глаза и лицо, сбрасывая остатки тягучей дрёмы.
-Да-да, спасибо. - сонным голосом пробормотал я, вставая и направляясь к выходу. Состояние у меня было просто "замечательное". Странный синдром, когда после дневного сна, проснувшись, у человека немного ноет голова, а всё тело кажется ни то ватным, ни то еще каким. Так или иначе, я выбрался из автобуса и первым делом закурил, осматриваясь вокруг и поглядывая на других пассажиров - что делать и куда дальше идти, я не представлял.

Пассажиры неуловимо расходились, устало волоча ноги, шлепая по тонким лужам в каменистой мостовой. Автобус завелся и чихая покатил прочь. Всего полминуты - и вот Джеймс стоит один посреди узкой улочки. Справа - горы, унылые и усталые, слева - город, усталый и унылый. Напротив - неожиданно живой дом, с необычной архитектурой, покатыми углами, высоким чугунным карнизом. Словно заметив взгляд Джеймса, дом скрипит, открывает небольшую дверцу над самим карнизом.
Из дверцы, жутко скрипя выезжает металлический человек - скорее даже пародия на человека, древняя и проржавевшая. Подкатив к самому краю, фигура опасно закачалась, но так и не упав, протянула руку к железному цилиндру - и с поклоном сняла его.
Прямо под карнизом приветливо раскрылись темные дубовые двери.

-Я, наверное, еще не проснулся. - вслух подумал я, осматривая необычный дом и железное пугало. Сделав пару шагов вперед, я на ходу решил, что, в общем-то, было бы неплохо заглянуть в это домишко; в конце-концов, он представлял собою единственное не угрюмое и не траурное место, в отличие от всего окружающего.
А так по мне, всё вокруг было бредовым. Я ведь даже элементарно не помнил, как попал сюда. "Джеймс в стране Зазеркалья". Нет, за приемом наркотиков я себя не замечал, следовательно, здесь что-то другое. Наверное, будь я в другом состоянии, то непременно решил бы разобраться во всем, но в данный момент я был все еще слишком вял, а погода пробирала до костей. Ну а в этот доме, глядишь, и чаем угостят.
Более не забивая свои мозги размышлениями, я двинулся к дому, собираясь войти внутрь. Не забыв проверить наличие пистолета в кобуре, разумеется.

Помещение оказалось довольно просторным: покрытые бордовыми обоями стены томно отражали свет из-под одинокого абажура. Высокая стойка, на которой лежала табличка Registation, была завалена древними календариками с кошечками и собачками (на одном стоял аж 1908 год, другие были менее древними - вплоть до 1986-го), среди которых блестел медный колокольчик.
В дальнем углу комнаты, развалившись на антикварном диванчике, обитом красным бархатом, спал толстый мужчина, прикрыв лицо газетой. На форзаце было написано что-то невнятное на французском и изображен портрет женщины с черным уголком внизу. Над самим заголовком виднелось: Journal de Valadilene

С сомнением посмотрев на спящего мужчину, я первым делом задергал колокольчик, требуя внимания к своей персоне. Ох уж эти французы...
Нет, в самом деле. Пригласили зайти, и тут нате вам. Чудесно, просто замечательно.
Подойдя к мужчине, я бесцеремонно отобрал у того газету (авось проснется) и начал осматривать форзац. Французский я знал не очень-то хорошо, на школьном уровне. Особенно учитывая то, что это был не основной иностранный язык. М-да.
Что ж, посмотрим.

- А? Qu'est-ce qui? - поднялся мужчина, осматриваясь по сторонам с самым недоуменным видом. - Qui c'est vous?!
На подбородке его белеют хлебные крошки, недоеденный багет свалился с упругого живота под ноги Джеймса.

-Bonjour. Je m'apelle...James, - я произнес своё имя по-английски. Творился какой-то дурацкий урок французского.
-Monsieur, pouvez-vous dire moi à cette place? - с трудом, напрягая мозги, спросил я. Может быть, где-нибудь и закралась ошибка; оставалось надеяться, что француз поймет, что я пытаюсь ему сказать и о чем спросить.

- C'est Lauberge de Valadiline, - протирает глаза мужчина. - Qu'voulez-vous?

Я попытался объяснить мужчине, что ежели это является отелем, то я хотел бы выяснить суточную стоимость номера, и заодно разузнать, где здесь можно поесть и выпить чашку чая. Этот дурацкий синдром после сна никак не давал мне покоя, но зато я прекрасно знал, что еда и питье является лучшим лекарством от этого. Я еще раз взглянул на газету, разглядывая фотографию женщины и заголовки, пытаясь понять, о чем же там написано.

- Вам, я так понимаю, нужен номер одноместный, - придирчиво осмотрел Джеймса мужик, занимая свое место за стойкой. - Разрешите представиться, я - ... Простите, телефон звонит, в общем зовите меня Петей!
Он поднял с рычага древнюю деревянную ручку древнего деревянного аппарата.
- Да, я буду. Конечно... Нет, сын не приедет, сам понимаешь, у него работа. Знаю. Знаю, да черт побери! Все. Да. До встречи. Простите, - еще раз извинился Петя. - У нас тут печальное событие. Фабрика закрывается, вы, наверное, слышали?
На непонимание на лице Джеймса, он посмотрел с удивлением.
- Анна Форальберг, последняя из их гениального семейства, три дня назад скончалась от старости. Представьте себе, некому руководить фабрикой, там и раньше работало человек пять, а теперь и совсем никого не осталось. Если до нас доберутся финансовые львы... Эх, да что я вас нагружаю, вы же с дороги, на вон, пососите, - протягивает Петя желтый леденец, выуженный из огромного кармана на груди. - Так о чем мы говорили? Ах да, номер!
Француз, хотя имя вряд ли можно было считать французским, не закрывал рта ни на секунду, не давая ни придти в себя, ни - упаси Боже - перебить.
- Номер у нас стоит три доллара за ночь, понимаю, дорого, но удобства на месте - трехцветный телевизор, собственный телефон, - многозначительно поджимает подбородок Петя, - душевая, бар и несколько бесплатных автоматонов.
Наконец-то замолчав, Петя, с нетерпением смотрит в глаза.

С кислой миной убрав леденец в карман, я спросил:
-Трехцветный телевизор? Этот как? Я думал, бывают черно-белые и просто цветные... - протянул я, почему-то вздыхая.
-Хорошо, давайте ключ от номера, - сказал я, протягивая купюры и мысленно потешаясь над неожиданное дешевой стоимостью.
-Но меня все еще интересует вопрос питания. Леденец, это конечно, здорово, но хотелось бы отведать горячего и вообще...ну, знаете, французская кухня и всё такое. Хотя и не обязательно. Я так голоден, что согласен и на простой картофель с мясом. - и тут я почувствовал что только лишь больше раззадорил желудок, и есть захотелось еще сильнее.

- Вы надолго? - с благоговейным ужасом смотрит Петя на двадцатку. - Еду я сейчас приготовлю, у меня замечательное рагу и булочки, подождите наверху.
Порывшись за стойкой, он достает серебристый ключик на длинной цепочке.
- Третья дверь налево, вверх по лестнице. Добро пожаловать и приятного вам дня.

-Двадцать долларов - из них вычтете деньги за ночь и за еду. А вообще, думаю на два дня так точно задержусь, но я пока не уверен, как сложатся дела, понимаете?.. - доверительно поведал я мужику.
В ответ на протянутый ключ, я сказал "Мерси". И, тихо напевая какую-то известную мелодию, отправился прямо по указанному "адресу".

Лестница оказалась очень пологой последовательностью пяти ступеней, поверх которых пылился толстый красный ковер, изъеденный по краям молью и не иначе как голодными постояльцами. Ступени выводили к вытянутому и довольно тесному коридору, стены которого были плотно утыканы тонкими и хрупкими на вид дверьми с выскобленными до блеска шариками ручек.
Собственная комната Джеймса оказалась такой же тесной, тонкой и хрупкой, как и коридор: высокие полки до отказа были забиты всякой стеклянной утварью - видимо, в этих горах не боялись землетрясений. Смешной рогатый телевизор с пузатым кинескопом и лохматой накрахмаленной салфеточкой на крышке стоял неподалеку от окна - довольно-таки чистенького окна, местами покрытого трещинами. За окном никак не желал заканчиваться дождь... но внутри было тепло и уютно, так что первым делом Джеймс бросился на кровать, по старой привычке не снимая ботинки. Мягко. Прохладно. Самое то... Чаю бы сюда...
- Можно? - постучались в дверь. - Это Петя, я еду принес!

-Аа, да-да...входите... - пробурчал-промычал я, уткнувшись лицом в одеяло. Проклятая сонливость все никак не хотела отступать. Надо было что-то делать.
Ободряюще нанеся себе пощечину, я все же встал и сел на кровати.
-Петя, заходи! Уничтожу еду в рекордные сроки, я гарантирую это! - уже трезвым голосом произнес я.
"Еда...еда...и поспать...да" - мысли о сладостном будущем витали в моей голове, и я был крайне рад этому.

- Вот, рагу, как я и обещал, - вкатил Петя в комнату тележку, с легким неудовольствием посмотрев на лежащего в ботинках на кровати Джеймса. - И булочки тут. Чувствуйте себя как дома, если что-нибудь понадобится - зовите меня. Ну, оставлю вас одного, пульт от телевизора - на тумбочке.
Пультом от телевизора оказалась длинная чугунная жердь с подобием ухвата на конце. Дверь за Петей снова закрылась.

Посмотрев на жердь с пару секунд, я взял её в руки и попытался включить телевизор. А затем отложил её.
Почему стало очень грустно, сам не знаю почему. Было нечто трогательно-убогое в обстановке вокруг, такое, что хотелось пожалеть, предварительно включив унылую запись виолончели. С темными, даже гнетущими мыслями, я приступил к еде. И, хотя пища была не плохой, поднять мне настроение она не смогла. Так или иначе, прикончив еду, я медленно закурил, сбрасывая пепел прямо в тарелку. Я наклонился чуть вперед, и в перерывах между затяжками тёр нос и массировал виски. Решительно, вся эта обстановка не подходила мне. Она была не простой не обычной, но напрочь не соответствующей той реальности, к которой я привык. Что вынудило меня даже проверить пистолет и обоймы к нему. И собственно, зарядить пистолет.
Затушив бычок о тарелку, я снял ботинки и верхнюю одежду, оставшись в брюках и рубашке с наплечной кобурой. Выключив свет, я закрыл дверь на ключ и улегся поудобней, медленно расслабляясь и убегая прочь от тревожных мыслей.

Почему-то снилась зима. Крупные хлопья снега падали на землю и зарывались в стылую почву. Замирали там до весны... ждали, когда пойдет дождь, выглянет Солнце, а может и все это враз. Мечтали вырасти огромными ледяными деревьями. У снежинок нет глаз, так что они целиком светились этой надеждой, даже - особенно - когда таяли, навсегда исчезая в глубине.
По снежному полю шел железный человек, ржавый и умирающий. С каждым шагом погружаясь все глубже и глубже в...
Проснулся. Почему? Зачем? Ночь за окнами, проклятущий дождь идет и идет, словно хочет утопить в себе весь этот проклятый городок, со всем его проклятым дурным настроением. Захотелось закричать, зарычать - разбить к чертовой матери поднос с тарелкой и черствым недоеденным круассаном. Потом нестерпимо захотелось плакать... Не с горя - горевать было вроде не о чем, не от страха, обиды или боли - все это слабо и не то. Хотелось поддержать этот дождь, столь уверенный в своей правоте. Хотелось найти свою правоту - а иначе что я тут делаю?!
Джеймс попытался погрузиться в воспоминания... Хоть краем глаза увидеть, что привело его сюда, как это место отзывается в его душе, почему идет этот дождь, когда он начался и где закончится. Где эта память - в голове? Нет, пустой череп ответил глубоким эхом. В сердце? Оно впустую качало бессмысленную кровь по телу. В душе?
Душа молчала, пустая и прямая - то есть, без начала и конца.
Лунные лучи пронзали толстые ленивые капли дождя, отпечатываясь скромными радугами на запотевшем стекле...

Мысли о бесконечно-безнадежном провале в памяти заставили меня замереть, и я почувствовал как в сердце, буквально, нечто ёкнуло. Нет, подождите...что за бред...
Кое-как поднявшись, я влез обратно в туфли и спешным шагом вышел из комнаты, прямо с кобурой и пистолетом. Не разбирая дороги, я по наитию отправился обратной дорогой в этакую приемную, нелепо совершая некие пассы руками и шатаясь, так как я проснулся, не до конца, а от резкого подъема голова закружилась. Спускаясь по лестнице, я требовательно, все более громко, начал звать:
-Эй, Петя...Петя! Петя! - от липкого, холодного и оттого донельзя противного пота мне стало еще хуже, а мои расшатанные нервы взвинтились до предела. Миллион вопросов о себе, а в ответ - услужливая, но насмехающаяся надо мной память. Я так и видел этого человечка внутри себя - точная копия меня, в лакированных туфлях, черных брюках и рубашке, с непременной кобурой. Он разводит руками и ухмыляется. "Здесь ничего нет".
-Петя, ау! Ты где там? - я уже был в прихожей, а глаза бешенно вертелись, выискивая этого доброго, но немного странного человека.

- А? Что?! - испуганно соскочил со своего места Петя, опять уронив на пол газетку. - Это вы? Что вы?.. - глаза его наткнулись на пистолет. - Вы?.. А?.. Чем я могу вам помочь?
Можно было только подивиться отважной любви этого человека к своей работе: Петя выдавил приветливую улыбку.

Проводив его взгляд, я тут же поспешил успокоить Петю:
-О, это так...не обращайте внимание, оружие мне положено, разрешение есть...
Я подошел поближе, и тихим, уже совершенно другим тоном, спросил:
-Петя. Слушай внимательно. Я не помню, когда я сюда приехал. Не смотрел на часы просто. Но приехал я на автобусе, кажется, туристическом. А теперь скажи мне, откуда приехал автобус? Что за компания является его владельцем? Расскажи мне всё, что знаешь об этом. - мои глаза лихорадочно блестели, а тон был пусть и серьезным, но фальшивым. Руки мелко дрожали, но я все же пытался успокоить себя. Может быть, я ударился или еще что. Может быть, просто...да-х, черт с ним, мало ли что могло случится! В конце-концов, я же не мог просто так появится из ниоткуда, в самом деле?..

- Сюда... автобус? - зевнул Петя, все еще не успокоившись. - А откуда тут взяться автобусу?
Словно в ответ на его слова за окном загорелись огни, зашелся кашлем старый дизельный двигатель. Сквозь запотевшие витражи входной двери было не разглядеть, что там творится, и Петя встал почти на самые носочки, что при его фигуре было настоящим подвигом.
- Как вас зовут? - скромно поинтересовался он. В ответ на имя кивнул, пожал Джеймсу руку и открыл дверь, запертую на чахлую щеколду.
Как и следовало ожидать, снаружи стоял автобус. Обычный, старый, ржавый, как и все в этом городе и, похоже, мире. Петя выбежал вперед, схватился за голову руками, ошарашенно открыл рот.
- Никогда их тут не видел, - оглянулся Петя. - Честно-честно, не было тут никогда автобусов!..
Будто заметив или услышав что-то внезапно, он задрал голову вверх, прищурившись пронзил взглядом темноту. Из темноты - а точнее, с карниза - на голову ему упал железный манекен, сжимавший в руке свою ржавую шляпу. Петя успел только крякнуть, попытался закрыться руками, а после беззвучно упал, на мостовую выкинув в сторону руку. Полы металлического цилиндра отломились, кольцом покатившись вниз по улице.

Несколько секунд я безмолвно взирал на тело Пети, а виолончель внутри моей головы все играла и играла свою унылую мелодию. Я просто не понял, что произошло. А когда понял, то действовал почти что на автомате.
Подойти, присесть рядом. Протянуть руку к шее, прижав к ней два пальца и сосчитать пульс. Если он есть, конечно.
Я встал и отошел, встав в дверях. Медленно закурил, осматриваясь. Ничем я Пете помочь не мог.

Глава 2: Силь ву пле.

Петя мешком с картошкой валялся в огромной луже, натекшей со всех сторон. Затихший на нем манекен оказался маленьким но на удивление тяжелым. Гайки, болты и шестеренки просыпались на землю и прогнутую грудь Пети, словно ржавая кровь.
Стоило Джеймсу забыть про автобус и его "болотные огни", как они тут же пропали, и теперь, стоя спиной к захлопнувшейся двери гостиницы, он гадал - привиделось ему это или нет. Вариант с привидением был просто смешным. Вариант с инопланетянами - дурацким. Вариант с ожившими куклами - глупым. Вариант с совпадением был... невозможным?
Курить под дождем оказалось неожиданно интересным занятием. На мостовой одна за другой легли три сигареты - а потом Джеймс заметил, что в пачке осталась только последняя. Тогда он подумал о Пете.
Глупо. Бессмысленно. Настолько бессмысленно, что лишено всякого трагизма. Нет тут никакой тупой тоски, как от нескончаемого дождя. Напротив, сам дождь стал вдруг уместным - эта картина была вполне завершенной: накрапывающий с неба дождь, редкие капли, освещенные светом гостиницы, два слившихся в объятьях тела, одно из которых - мертвый человек.
Странное ощущение, будто дождь получил то, чего ему так не хватало. То, отчего он страдал так, что заставлял Джеймса чувствовать это уныние. Теперь он будто бы повеселел - хоть и оставался таким же серым и медленным, но зато уже разгонял круги в собственных лужах, уже тек куда-то ручейками...

.

Джеймс тяжело вздохнул, сгоняя с себя странное оцепенение. Уж слишком всё происходило быстро, и как-то...странно? Необычный город, потеря памяти, этот Петя и его глупая смерть...
На Блэкмура напало полное ощущения творящегося бреда; казалось, что и его собственная голова разболелось, и хотелось залезть в собственный череп, чтобы выкинуть оттуда всё это.
Еще раз обхватив лицо ладонями, и медленно, с нажимом проведя по нему, Джеймс откинул всякие мысли и просто неспеша пошел вперед, осматриваясь вокруг.

С трудом различая в темноте силуэт гостиницы с одной стороны и толстых заводских труб с другой, Джеймс шел по узкой мощеной мокрым булыжником улице. Дважды наступив в лужи - одну другой глубже, он насквозь промочил ноги - но шокированное сознание не давало остановиться и подумать. Мысль мелькнула на задворках сознания, словно ночной вор скрывшись из виду, прежде чем ее удалось поймать или даже разглядеть... Это не первая смерть на моих глазах, прошептала память, и эхо этих слов заметалось в пустой библиотеке воспоминаний.
Да, ведь это уже было. И не раз, судя по всему - смерти нелепые, смерти героические, подлые, спокойные, мучительные, сжимавшие сердце стальной хваткой безумной боли, приносящие долгожданное облегчение и удовлетворение... Что это может значить? Я убийца? Или я ужасно невезучий свидетель? Кто я?!
Боль навалилась с новой силой. Осев на мокрый камень, Джеймс поджал губы, громко и часто задышал, сдерживая слезы. Но чем спокойнее он себя чувствовал, тем громче слышал тихий плач...

В глазах почему-то сильно щипало, а в горле встал комок; Джеймс балансировал на тонком лезвии, и это стоило ему огромных усилий. По непонятной причине он сосредоточился на борьбе с самим собою настолько, что на некоторое время перестал воспринимать окружающий мир. Сейчас это было очень важно для него - сдержатся, превозмочь, не сдаться. Наверное, проиграй он, то некий стержень неминуемо надломился . Все же, он никогда не плакал, точнее, не помнил этого, что в принципе было одним и тем же. Можно было развязать узел, дать волю эмоциям, очистится, но Джеймс предпочел все удержать в себе. Такова была его натура.
На секунду прикрыть глаза. Глубокий вдох, выдох. Открыть глаза. Встать.
Спасительным маяком был некий плач, правда, Блэкмур не сразу сообразил, что это именно чужой плач. Но он быстро ухватился за него, и буквально принудил себя думать о нем, чтобы не вернутся к собственным мыслям.
- Кто здесь? - задал он вопрос вслух, и тут же понял, что это было лишнее.
Джеймсу и так хватило недавних событий. Теперь он нервничал, и даже не знал, чего ожидать в следующую секунду. Достав пистолет, он неуверенно повел им перед собой, словно фонариком, и пошел на плач, не обращая внимания на мокрые ботинки и дождь.

Было темно, и Джеймс с трудом угадывал направление. Звуки дождя смешивались с собственными шагами по лужам, плач в этом шуме терялся и затихал.
Но когда он поднял голову, чтобы осмотреться, обнаружил, что стоит напротив высокого железного забора с частоколом на топе. Толстая кованая калитка была выполнена с редким изяществом скругленных углов и грациозных поворотов. Посередине калитки висел вырезанный из сплошного стального листа барельеф, изображавший человека, услужливо склонившегося со шляпой в руке. Джеймс невольно бросил взгляд назад, к гостинице, где, придавленный таким же человеком, лежал Петя.