Валентайн чуть было не ляпнул "Ну чего еще?", и не сказать, что безосновательно - он уже собирался было залезть на Шерман, как-нибудь устроиться за башней и получить вожделенную команду "Поехали". Его же подхватывают за руку и чуть ли не ведут будто какого-то мафиозо, не вовремя высунувшегося из своего итальянского квартала. Впрочем, вид сигареты его успокоил, и он даже позволил в душе усмехнуться, думая, что если уж лейтенанту приспичило покурить, то тогда стоило бы извиниться перед Майерсом. Сам же достал из кармана избитую пачку сигарет и еще так тряхнул, мол, видал, как надо? Конечно, сигарет там было не фиг как много, но в любом случае больше двух, а еще и на одну больше.
Ну а дальше Вуди одну из самых неприятных минут в своей жизни. Он практически не изменился по мимике, но лицо буквально вспылило так, что снова пошла кровь из разбитого носа, и задышалось тяжело. Возникло ощущение, что его только что отчитали за какую-то фигню, как шкодливого котика. Человека, который второй год на войне, да еще и вола не ебал, только что пристыдили лишь потому, что он заебался выделываться перед каждый человеком, у которого на каске прямоугольник нарисован, да еще и в душу лезут.
Однако злости не было, было лишь злостное бессилие. Ведь на самом деле Валентайн понимал, что Бейкер прав, особенно со своей колокольни. Да и самому Вудроу палец особо не положишь, он и сам мог припечатать. Но он понимал, что у офицера была одна неправда - офицера уважают в первую очередь, потому что боятся. Сержанта уважают в первую очередь, потому что он ходит, делает и добивается. И Вуди, как у человека, самому прошедшему путь от сперматозоида, было больше возможностей сделать нужное словом и примером, лучше чужим, чем образной уставной дубинкой. Да и самого его эта дубинка тяготила, как и почти любого призывника. Однако он уже был человеком, которому можно не бояться. Точнее, не не бояться, а бояться так, понарошку. И Бейкера Утка уважал уже за другие качества.
Отчаянно захотелось вот как раз эту душонку, в которую лезут, и излить не как офицеру, а как товарищу и просто человеку. Как от маленького миленького "Вудичека", как его называли сокурсницы-чешки, он превратился сначала в бойца с обделанными штанами и почти ампутированной рукой, а потом в сержанта, который должен приглядывать за десятком человек и сам менять им штаны, а потом почти каждый день докладывать с безэмоциальной рожей, за кем приглядывать будут уже на небесах.
Обида, конечно, была, но не самого Бейкера, с которого взять-то нечего. Обида была куда глубже и обращена к чему-то нематериальному. В Вест-Пойнте хорошо умеют делать из будущих офицеров боевых машин. Жаль, их плохо получается делать из солдат.
Еще в учебке, когда весьма зажатый, а потому весьма свободолюбивый Вуди прям совсем очень тяготился претензиями по воинской службе, сослуживец научил его гасить мысли, словно лампочки выключателем. Точнее, пытался. Научился он уже потом, когда Валентайн лежал с так и не отрезанной рукой, а сослуживец уже давно вернулся домой в виде сложенного американского флага. Точно так же он погасил мысль и сейчас. Вытер снегом лицо. Хотелось просто развернуться, щелкнуть каблуками и уйти, но Бейкер, наверное, опять бы чего-нибудь понял не так. Однако ничего сложного выдать ему не удалось, кроме как:
- Будет порядок. Сэр.
Не щелкнул каблуками, хотя очень хотелось. Мелко посеменил и как-то зло-зло, будто все эмоции в себе выжигая, заорал:
- ПОЕХАЛИ-И-И-И-И!!!
Чьи-то руки его подхватили, перенесли, и он уселся на крышу башни Шермана. На корпусе места уже не оставалось.