Последнее желание перед ликом заходящего солнца | ходы игроков | [■] Глава первая и единственная

Дорога была усыпана золотом. Оно опадало с узловатых ветвей вековых кленов, гордо стоящих вдоль дороги, планировало, замысловато кружась в невидимых потоках стылого осеннего воздуха, и приземлялось на вымощенное истертыми булыжниками полотно, где шуршало и хрустело под подошвами твоих сапог, будто старый иссохший пергамент. Кроны смыкались высоко над головой, укрывая от пробивающихся сквозь клубящиеся сероватые облака лучей солнца и образуя переливающийся янтарными отблесками купол. Казалось, что дорога застыла во времени и будет теперь бесконечно стремиться вперед, лениво поворачивая то чуть левее, то чуть правее, как делала это на протяжении последних нескольких дней. Ты не имела ни малейшего представления о том, куда идешь. Уже много дней ты не видела ни одного поселения, ни одной стоянки. Никакого признака цивилизации, за исключением широкого каменного тракта под ногами без единого указания, единой отметки, скрытой или явной, о том, кем и для чего он проложен, и куда он ведет. Ты ночевала прямо здесь, в редких прогалинах почти у самой обочины, не отходя в сторону и пары десятков шагов и продолжая путь, стоило только заре робко прочертить тонкую полосу на горизонте.

Порой, к тебе в голову прокрадывалась столь чуждая твоему характеру мысль о том, что ты уже давно не имеешь четкого представления, куда именно нужно идти, о том, что теперь, когда ты не готова идти на все четыре стороны света, дорога, которой ты доверила свою судьбу, может тебя малодушно предать, незаметно увести прочь или оборваться слишком рано. Возможно, эта мысль могла бы со временем извести тебя, заполнить собой твой разум наяву и каждую ночь мешать тебе забыться в мире снов. Это могло быть возможно, если бы в этот раз тебя не вело вперед какое-то смутное чувство. Интуиция. Или, быть может, чей-то зов. Это чувство ненавязчиво подгоняло тебя, говорило нигде не останавливаться и никуда не сворачивать. Просто идти и верить безмолвному окружающему миру. Оно же и подсказывало тебе, что мир вокруг хранит молчание не просто так. Ты уже пересекла ту незримую границу, что отделяет земли людей, от земель им не принадлежащих. Поэтому здесь царило такое умиротворение. Ни людей, ни зверей, ни птиц. Даже воздух здесь отличался: он казался неуловимо чище, он пах дождем и тонкими нотками миндаля. А еще он был значительно теплее днем и холоднее ночью. И если ночные холода, будучи хорошо приготовленной к долгому, тяжелому и непредсказуемому путешествию поздней осенью, ты переносила без особых проблем, закутавшись в теплую одежду, то неожиданное для такого времени года тепло заставляло тебя обливаться потом.

Этот день начался так же безлико, как начинались и все предыдущие, но уже задолго до полудня стало ясно, что сегодня дорога, наконец, вырвется из своей ловушки безвременья. Некоторое время ты отмечала, что тракт начинает идти под уклон все сильнее. Теперь же он переходил в длинные и широкие каменные ступени, змеящиеся и уходящие вниз к едва проглядывающей сквозь густую кленовую рощу реке. Одного только взгляда на эту лестницу было достаточно чтобы подстегнуть то смутное чувство, что составляло тебе единственную компанию в этом путешествии. Если что-то тебя действительно звало, оно находилось в конце этого спуска.

...И, значит, остались только
иллюзия и дорога.
И быть над землей закатам,
и быть над землей рассветам.
(с) И. Бродский

Девочка моя, куда бредешь ты этим ранним утром, осыпаемая золотом, обнимаемая осенней утренней прохладой, что розовым зверем крадется к тебе под черную шкуру на твоих плечах? Куда бредешь ты в этих одиноких землях, где не услышать ни пения птиц, ни шороха зверей? Что или кто ведет тебя, дитя мое, сквозь твои сомнения и страхи, сквозь ужас неизвестности и неотвратимость прошлого? Что движет тобой, не давая свернуть с этого незнакомого пути, что ведет вперед? Я вижу усталость на твоем прекрасном лице: на нем отпечатался голод и тревожное ожидание встречи. Кого ты боишься или желаешь найти на этом пути? На встречу к чему или кому ведет тебя эта мощеная дорога?

Золотой лист опустился ей на плечо. Хель осторожно взяла его, повертела в руках, как делала это уже много раз и, вздохнув, бросила под ноги. Много дней и ночей прошло с тех пор, как она покинула свой родной дом и отправилась на встречу богам, изгнанная всеми, кого знала с малых лет. Теперь все, что ее окружало, стало ей домом. Кроны деревьев служили ей крышей, прогалины у дороги постелью, а бесконечная дорога, устланная брусчаткой, была ее путеводной звездой.
Так проходили дни.
Времени, что было ей предоставлено, с лихвой хватило, чтобы обдумать и вспомнить все, что произошло или не случилось в ее жизни. Янтарным светом окружал ее день и черным бархатом обнимала ночь. И не смотря на то, что ночь встречала ее холодом, ее Хель любила больше: она дарила ей покой и сладостное забытье, о котором днем можно было только мечтать, обливаясь потом от духоты и тягостных мыслей.
Осознание того, что у нее впервые в жизни совершенно никого нет пришло много позже, чем можно было ожидать. Долгое время все, что было на ней надето, все, что было взято с собой хранило свою историю, принадлежность к кому-то из прошлого, и выступало некоей связью с той брошенной жизнью. Сапоги ее, что она носила уже много зим, хранили в себе гораздо больше воспоминаний, чем она могла представить, тяжелое серое платье, согревающее в суровые холода, черная мантия, призванная укрыть от дождя или порывов злого ветра, а также выделка из шкуры черной лисицы, подаренная дорогим человеком - все эти вещи долгое время возвращали ее в прошлое, заставляя смотреть на прошедшее с разных сторон и под другими углами. Лишь много позже, перед сном она вдруг осознала, что отныне у нее ничего нет, как нет пути назад, в прошлую привычную жизнь. Нет даже ее самой, той, которую она знала. Та она осталась в прошлом, вместе с тем смехом и теми людьми. Нынешняя она и прошлая - совершенно незнакомые друг другу люди. Так, наверное, мертвецы осознают свою смерть, спустя недели скитаний по бренной земле среди оплакивающих их родных. В ту ночь Хель осознала, что отдала бы многое, чтобы еще хоть на мгновение оказаться там, среди "живых". Та ночь была самой тяжелой из всех, что она переживала, а сон под утро был самым крепким. Проснувшись, она осознала, что больше ее ничего не держит. Тогда-то и появилось то стойкое чувство, что впереди ее кто-то ждет.
Ее влекло в неизвестность так робко и настойчиво, что Хель сама того не сознавая, шла вдвое быстрее, чем прежде. Сейчас ее уже не тянуло назад и не пугало предстоящее. Теперь ей хотелось жить, ощутить жизнь, пусть даже совсем не ту, к которой она привыкла. Дорога эта виделась ей переходом из прошлого в будущее, из одной жизни в другую. И то, что ее ожидало, та неизвестность и загадка манили ее сущность, будто кусочек сыра манил лису.
Однако не все отринула Хель, проснувшись в то утро. Остались при ней те мелкие привычки, о которых мы не подозреваем, пока кто-либо не укажет нам на них. Так, каждое утро она проводила не менее получаса за расчесыванием своих русых волос массивным деревянным гребнем из липы, с вырезанными на нем бутонами роз, запутанными в ветвях с шипами. И каждое утро надевала она на волосы тот венец, с которым прокладывала себе этот путь. Венец тот сплели ей и возложили на голову, дабы знали боги, что она была изгнана, и путь ее теперь лежит прочь от родного дома, прочь от родных земель. Также привычно было Хель проверять перед сном и по пробуждении свое оружие, а именно пять метательных ножей за поясом, а также ощупывать правую ногу, на которой был закреплен кинжал. Эти шесть клинков были тем единственным, на что она могла уповать, при встрече с сильным противником.
Внешне, для постороннего взгляда Хель выглядела мирно - все оружие ее было спрятано от посторонних глаз, волосы были распущены, и собирались в косу лишь перед сном, голову венчал венок, в руках была корзина, покрытая белым платком. В корзине той была нехитрая снедь, данная ей в дорогу. Благодаря ягодам и диким яблоням, встречаемым ей по пути, Хельге удалось сберечь те немногие припасы, что ей дали в путь, и дорожить ими, покуда не будет возможности их пополнить. Так, Хель намеревалась произвести впечатление мирной странницы, не давая заподозрить в себе противника и быть готовым к противостоянию.
Наконец, настал день, когда дорога, которой она шла, начала претерпевать изменения. У тракта появился сперва едва заметный уклон, затем он стал ощутимо переходить в длинные широкие ступени, спускающиеся, как оказалось, сквозь кленовую рощу к реке. Стойкое чувство долгожданной встречи нахлынуло на Хель с такой силой, что непонятно откуда появившиеся силы подхватили ее и потянули навстречу реке. При приближении к водной глади, она уже почти бежала.

Отдавшись во власть нетерпения, ты ланью скользнула вперед, устремившись навстречу источнику зова. Каждый из твоих торопливых шагов на секунды разрывал устилающий булыжники золотистый ковер, поднимая вверх опавшую листву и обнажая старые растрескавшиеся камни под ними. Если раньше, путешествуя по тракту этого можно было не заметить, то теперь сглаженные временем и миллионами шагов края ступеней выдавали возраст этого места. Могло ли быть правдой, что ты далеко не единственная, кто приходил сюда в надежде встретиться с богами самой, наяву, без помощи помешанных бормочущих жрецов ?

Дорога впереди сужалась и змеилась, петляя и будто желая сбросить с себя нежеланную странницу, но, тем не менее, неуклонно вела вперед. С обеих сторон лестница обрамлялась невысокими, обветренными и покрытыми мхом дорожными столбиками из светлого камня, встречающимися каждые полдесятка ступеней. Некоторые из них обвалились, целиком вывернувшись из рыхлой почвы, некоторые лишь покосились, будто бы склонившись в унынии, но большая часть из них стояла ровно и непоколебимо, демонстрируя наблюдателю выгравированные на своей поверхности незнакомые знаки и письмена.

Даже с той скоростью и свойственным тебе кошачьим проворством, с которыми ты пролетала многочисленные ступени, спуск занял у тебя какое-то время. Однако, любой дороге свойственно рано или поздно заканчиваться. Закончились и ступени: за очередным крутым поворотом перед твоим взором предстал скромный, но добротно сделанный причал из крашенных осиновых досок. Узкий, без какого-либо ограждения, он вонзался в безмятежную зеркальную гладь широкой реки, на которой, почти недвижимо стояла длинная долбленая лодка. Рассмотреть судно в деталях мешала частично ее заслоняющая фигура хозяина. Широкоплечий мужчина в необычном плаще из вороньих перьев с вплетенными между ними разноцветными лентами сидел на причале спиной к тебе, обхватив руками колено, и задумчиво рассматривал простирающуюся перед вами водную поверхность, очерченную крутыми отвесными берегами и виднеющуюся вдалеке горную цепь.

Услышав звук торопливых шагов, мужчина тряхнул головой, будто сбрасывая с себя оцепенение и полуобернулся к тебе, демонстрируя пустую глазницу вытянутой маски, изготовленной из выбеленного черепа неизвестной тебе птицы и украшенной бармицей из черной ткани. Неловкое молчание длилось несколько секунд, пока он изучал тебя одним глазом, не меняя своего положения, затем незнакомец поднялся и усмехнулся: «Пришла ? Это хорошо. Я уже было начинал скучать.»

Старые потрескавшиеся от беспощадного времени ступени мелькали под ногами, нерадиво открываемые золотыми листьями от касания ее длинного платья. Казалось, что ждало ее там впереди не знал никто из ныне живущих. Быть может, одним лишь богам то было известно. И те ступени, по которым так нетерпеливо сбегала Хельга, вопреки ее желанию не замечать их, пугали своей древностью. Прежде никогда ей не приходилось видеть что-то столь древнее, будто сделанное самими богами. Казалось, прошли миллионы лет и миллиарды ног по этим ступеням, желавших знать, что там будет в конце этого спуска. Быть может, древние пилигримы шли здесь чинно и благородно, созерцая и прислушиваясь к окружающему пространству, однако Хель это было не под силу. Уж слишком она была молода и горяча, чтобы суметь остановится в данном порыве. Уж слишком много она оставила позади, от чего хотелось сбежать как можно быстрее и дальше. Да, не только любопытство тянуло ее вниз, в спину Хель также настойчиво дышало прошлое, от которого, как известно, не так-то просто сбежать.
Со временем дорога начала сужаться и петлять, отчего Хель неволею пришлось притормозить и быть более бдительной. Тогда-то она и начала замечать маленькие столбики из светлого камня, встречавшиеся через каждый десяток ступеней. На тех, что уцелели, можно было заметить старые символы и неизвестные письмена. Подумать только, ведь нужно было кому-то рисовать символы на столбах! И самое странное, ведь все эти символы должны были что-то значить. При мысли об этом, при мысли о том, что она здесь совершенно лишняя, инородная единица, которую тут явно не ждали и не для которой строили эти ступени, Хель одолевала измена - ей тот час же хотелось броситься прочь, устыдясь своей недостойности здешних мест.
И все же она шла вперед, доверяясь тому, кто звал и ждал ее все это время там, впереди. Она гадала, кто он и каким цветом его глаза, как звучит его голос и насколько тонки его пальцы. И лишь этот туманный образ, навеянный интуицией и надеждой, не давал ей свернуть с пути, а следовать ему вопреки всем сомнениям и страхам.
И вот наконец туман неизвестности рассеялся. Впереди простиралась спокойная, как сама смерть, река, а к ней, смиренно прилегал причал из осиновых досок, столь же древний, что и сам этот мир. У причала одиноко покачивалась долбленая лодка. И весь этот пейзаж как нельзя лучше олицетворял слово "покой". Хель остановилась и глубоко вдохнула прохладный воздух. Наверное здесь стоило провести какое-то время, просто для того, чтобы все в ее внутреннем беспокойном существе нашло свое место и пришло в порядок. Однако, чуть погодя, она заметила, что не одинока в своем созерцании. Большая черная фигура, покрытая перьями и цветными лентами сидела спиной к ней на том самом осиновом причале и, кажется, ждала Хель. По крайней мере не была удивлена ее появлению.
Пустая глазница птичьего черепа обратилась к ней, заставив ее замереть в ожидании. Не сказать, чтобы Хельга испытывала страх, это скорее было напряженным выжиданием. Более того, птичий череп как нельзя кстати гармонировал со здешним окружением и даже казался смутно знакомым ей.
В ответ на странное приветствие, Хельга лишь хрипло уточнила:
- Мы знакомы? - не в силах ни приблизиться, ни отступить.

«Не-е-ет, не думаю, - весело протянул мужчина, а затем хихикнул, - если ты, конечно, не была здесь раньше. Но ведь с чего кто-нибудь стал бы приходить в эти заброшенные места вновь, не так ли ?» Видимо, насмотревшись на тебя из своего странного положения, он встал и развернулся целиком. Твой собеседник был довольно высок и хорошо сложен, что-то в его осанке выдавало, что он старше тебя. У него был приятный голос и в целом он мог бы даже показаться располагающим к себе, если бы не эксцентричный наряд и легкое ехидство в манере говорить.

«Но ведь мы можем исправить это досадное недоразумение, в конце концов это моя работа: встречать забредших сюда путников, знакомиться с ними и перевозить их через реку. Удобно, правда ? Конечно, это все не бесплатно, но мне кажется, ты из тех, кто может заплатить.»

И лодочник не ошибался: у тебя действительно были деньги. Твой взгляд мимолетом упал на корзинку, в которой кроме небольших припасов лежали две золотые монеты. Будто бы отчеканенные неумелым подмастерьем, они были далеки от правильной круглой формы. На аверсе был изображен профиль мрачного мужчины с крючковатым носом и выдающимся волевым подбородком. По периметру была отчеканена надпись: «Divitiae viâs aperīt». Эти деньги тебе дали перед путешествием, ничего толком не объяснив. Сложно было сказать, полагались они каждому изгнаннику в качестве последней милости, или это был подарок лично для тебя, но в твоем распоряжении находилась приличная сумма, на которую можно было обзавестись койкой и едой на целой месяц в каком-нибудь небольшом городке в далеких южных землях. Даже на два, если экономить. И разумеется, они бы пришлись очень кстати, если бы твой путь лежал на юг. Но ты решила следовать за солнцем через безлюдные пустоши, надеясь что в местах, где оно обретает приют каждую ночь, ты обретешь нечто иное. Здесь от золота будет мало проку. Ведь так ?

Мужчина тем временем сцепил руки за спиной и наклонился вперед, сделав пару шагов в твою сторону. Птичья маска на секунду создала впечатление, что он собирается клюнуть что-то под ногами, но вместо этого он продолжил рассматривать тебя, склонив голову набок.

«Как тебя зовут, дорогуша ?»

Хельга немного растерялась, заслышав нотки ехидства в голосе незнакомца в птичьей маске. Может, не стоит ей задавать глупые вопросы этому незнакомцу? Вдруг сочтет ее совсем дурочкой. А тут он еще ко всему прочему и про плату заговорил. Уж не задумал ли он ее обдурить?
Однако все подозрение как рукой сняло при взгляде на монеты. Это были не привычные ее глазу деньги. Монеты были золотые, крупные, неровные и их было всего две. Что за щедрый подарок? Хель не могла вспомнить, кто дал ей эти монеты. Во время проводов, их было всего трое, тех, кто был способен на столь щедрый дар. Трое из двух десятков мрачных лиц. Вероятно, тогда Хель не придала значения столь щедрому подарку.
Она помнила те монеты еще с детства, мать показывала ей их лишь однажды. Рука невольно потянулась к маленькому солнцу. Ей показалось, что монета была даже теплой, когда она взяла ее. На аверсе был изображен профиль мертвого короля. Сказ о нем Хель помнила с детства.
Мертвый король в годы своего правления был мрачен и зол, и люди здорово натерпелись с ним, урожаи и до его царствования были худыми, а с ним пришел настоящий голод. Природа, казалось, обратилась против всего народа, поселив в поля ветры и стужу. Пол века людской род был на грани вымирания, но стоило королю умереть, как земля, будто очнувшись от глубокого сна, начала давать столько урожая, что людям его было негде хранить. Тогда и отчеканили те монеты на заработанные с урожая деньги в память о мертвом короле, что дал богатство своему народу, лишь когда стал мертвым королем.
Монеты эти были уникальны тем, что их было не много. И хранили их на особый случай. На какой, Хель вспоминать отчего-то боялась, и решила быстро отдать одну незнакомцу.
Во время платы, Хель решила получше разглядеть незнакомца. В частности, рассмотреть его руку и то, что виднелось в глазнице.
- Меня зовут Хельга. А как я могу к Вам обращаться?

Слегка поколебавшись, ты выудила из корзинки кружочек памятного золота и протянула его лодочнику в открытой ладони. Мужчина еще пару секунд продолжал сверлить тебя взглядом будто дикий зверек, застывший в нерешительности перед лакомством, но затем с завидной энергичностью подскочил вплотную и смахнул монету себе в руку, скользнув по ладони холодной перчаткой из тонкой черной кожи. Завладев добычей, он тут же забыл о тебе, подняв ее высоко над головой и принявшись вертеть в руках на солнце, рассматривая в деталях со страстью нумизмата. В свою очередь, тебе представился шанс детально рассмотреть мужчину.

Под разошедшейся в стороны россыпью давно утративших от солнца и пыли свой изначальный глубокий черный оттенок перьев, покоящихся на его плечах, виднелись зауженная к поясу серовато-бурая туника и мешковатые штаны того же цвета, заправленные в высокие сапоги. Одежда его выглядела простой, и уже слишком холодной для поздней осени, но внимательному взгляду было заметно качество заношенного гардероба и подогнанность под владельца. Чего же совсем не требовалось замечать, так это бесчисленных украшений, свисающих с шеи лодочника: многочисленные бусы из крашенного дерева и янтаря, ожерелья из клыков и когтей животных и амулеты в виде маленьких, в фалангу большого пальца, табличек с различными символами, охранными рунами и буквами из множества алфавитов – все это хаотично переплеталось на его груди в изощренное подобие какой-то короткой косы. Часть из них выглядела как охотничьи трофеи и безделушки, но большинство явно служило оберегами: от проклятий, болезней, сглаза, неудач и смерти. Смерти в особенности. Тематике жизни, смерти и пути соответствовала большая часть того, за что мог зацепиться твой глаз, и было известно твоему разуму. Если бы делала предположения о роде занятий стоящего перед тобой по одной только внешности, то ты бы назвала его шаманом. Может быть, с поправкой на птичий череп и угадывающиеся под тонкой тканью рукавов контуры крепких мышц безумно суеверным охотником. Но едва ли лодочником. Еще одной легко примечаемой деталью было то, что на его теле не было ни одного открытого участка. Все от головы до ног было пусть и под тонким, но слоем одежды. Будто бы он был проказным. Или ожившим искусно сделанным, без единой выбивающейся из под кожанно-матерчатой оболочки соломинки пугалом. На последнее, наверное, наталкивало полное отсутствие глаз: обе глазницы шлема-черепушки зияли пустотой. Определенно, мужчина знал толк в изготовлении масок: провернуть такой хитрый трюк с невидимыми прорезями – это надо иметь талант. Это ведь действительно был трюк ? Не бывает же людей с пустым птичьим черепом вместо лица, так ?

«Прекра-асно», - игриво протянул, почти пропел твой собеседник, наконец, насмотревшись и сунув куда-то за спину свою плату. «Какая ирония, что по милости богов чужой смертью нынче можно проложить себе дороги в жизни, согласна ? Пойдем, в ответ на твой дар у меня найдется кое-что для тебя». Лодочник поманил тебя и направился, было уже к ожидающей вас долбленке, но ты действительно назвала ему свое имя.

Безмятежная замершая идиллия утреннего солнца и сонной реки, сорвалась со своей мертвой точки и пришла в движение, когда порыв по-настоящему ледяного ветра хлестнул тебя по лицу, подхватил твои слова и, разметав ковер листвы за твоей спиной, унес их в небеса. Со стороны лодки истерично зазвенел маленький колокольчик. Величественные своды кленов, повинуясь потокам воздуха, зашелестели, вторя произнесенным звукам. «Хельга. Хель-ль. Хель-ль.» зашептались они.
Неожиданно налетевший порыв длился еще несколько секунд, вызывая рябь на воде и заставляя трепетать пестрые ленты на замершем спиной к тебе мужчине. Наконец, ветер утих, уступая напряженной тишине и настоящему дождю неторопливо планирующих на землю листьев.

«Тебе никто ничего не сказал, да ?», - из голоса покрытой перьями фигуры вмиг улетучился малейший намек на веселье. «Самая страшная, самая глупая ошибка, которую ты можешь совершить в своем путешествии здесь – это назвать кому-то свое настоящее имя. Эти места могут казаться необитаемыми и заброшенными, но это, отнюдь не так. Помимо богов они стали домом тысячам самых разнообразных существ. Большинство людей называет их духами. Одни могут притворятся животными или камнями, другие, напротив, не могут быть увидены глазом, но все они обладают очень чутким слухом. А имя… Твоему ли роду не знать, что истинное имя обладает силой. Даже если тот, кому ты его доверяешь, не использует твое имя против тебя, это может сделать некто другой».

Не оборачиваясь, мужчина махнул тебе в приглашающем жесте и подошел к своему суденышку. Запустив руки в лежащую в нем охотничью сумку, он извлек оттуда спелёнутый в зеленую ткань предмет и, развернув, протянул тебе. Из его рук ничего не выражающим взглядом слегка раскосых тонких овальных прорезей смотрела безликая деревянная маска. Покрытая снаружи белой идеально гладкой, почти зеркальной эмалью, она была создана так, чтобы плотно обхватывать лоб и щеки, но оставлять открытой всю нижнюю половину лица и не затруднять речь и дыхание.

«Нескрытое лицо – тоже может оказать тебе медвежью услугу. Пусть это и не так опасно. Но, как говорится, береженого боги берегут». Птичья личина надежно скрывала эмоции своего владельца, но в голос лодочника явно вернулась усмешка. «Что до моего имени, если хочешь, можешь звать меня Айнаром». Погода и деревья, окружающие вас, к словам твоего нового знакомого остались абсолютно безразличны.

«Так как ты сказала тебя зовут ? Я, кажется, за ветром не расслышал».

Отдав монету незнакомцу, Хель смогла почувствовать быстрое касание холодной перчатки и осталась недовольна этим. Кто он? Что под маской? Пока незнакомец разглядывал монету, Хель без стеснения рассматривала его. Ни единого намека на то, что скрывалось под одеждой. Кем он мог быть? Духом? Искусным актером? Шаманом, что обитал тут долгие годы своей жизни? Если он был актером, тогда для кого этот театр? Если был духом, то духом чего? Тут-то на глаза ей и попали амулеты на его шее. Такому разнообразию бус и ожерелий могла позавидовать любая девочка, но эти побрякушки были не простой коллекцией. Все они соответствовали одной тематике: сберечь жизнь, беречь в пути и уберечь от смерти. Оберегов от смерти было большинство в его пестрой коллекции. И это снова насторожило Хель.
- Откуда эти амулеты? - спросила она, поглядев на шею большой птицы, - это плата за перевоз на тот берег или эти амулеты нужны тебе?

Однако то, что произошло потом, заставило Хель позабыть обо всем, что ее беспокоило прежде. Ибо она назвала свое имя, и все в одночасье изменилось. Ледяной ветер подхватил сам воздух, окружавший ее и впитавший имя и запах ее, и вознес над землей, раскидав все прочее по сторонам, будто выхватил самую суть ее и рискнул ею разжиться. Но Хель не успела испугаться, может быть это ее и спасло. Она твердо стояла на ногах и не боялась лишиться имени, ибо не знала, что такое вообще возможно. Хотя мама говорила.. Но что есть предостережения матери для дочери, которая перестала верить в ее сказки, лишь стоило ей перерасти ее на голову. Оказывается, верить стоило. И помнить стоило. А Хель, как выясняется, была совсем не готова к этому путешествию. И это обстоятельство пугало ее куда больше, чем нехватка провизии или потеря имени. Ей хотелось верить, что с ней все будет в порядке и самое страшное, что сможет встретиться ей на пути, она сможет одолеть своим ножом. Но духи.. Как прикажете с ними сражаться? Девушка оказалась в замешательстве, и это было видно невооруженным взглядом.
И когда незнакомец подозвал ее к своей лодке и достал оттуда зеленый сверток, Хель нисколько не насторожилась. Но стоило ей увидеть маску, как она готова была отдать за нее вторую монету, так она ей понравилась. Простая, белая, бесхитростная на первый взгляд, она была идеальной в ее глазах, и руки сами потянулись к такому простому дару.
- Благодарю, Айнар... - восхищенно произнесла она и, надев маску, взглянула на собеседника.
И в этот самый миг, увидев мир сквозь прорези деревянной маски, Хельга нутром ощутила, куда она попала. Это был совершенно иной мир, непривычный и чуждый ей. И в этом мире царили свои законы и правила. И главным правилом здесь был обман: обман в имени и внешности, обман в намерениях и чувствах. И осознание этого лишило ее дыхания на несколько секунд. Она смотрела на большой птичий череп и понимала, что теперь ее жизнь никогда не станет прежней не только снаружи, но и внутри нее. Все ее привычки должны остаться в прошлом, навеки скрытые маской и новым именем. Осталось лишь ответить на главный вопрос: "Так как ты сказала тебя зовут?"
- Брида.

«Польщен, что моя поделка пришлась тебе по нраву, - наигранно небрежно ответил лодочник.
Замолчал ненадолго, бросив взгляд в никуда. Задумавшись, видимо.
«Время от времени они посещают меня во снах, эти лица. Заглядывают рассказать о своей нелегкой судьбе, спросить совета, иногда сами какой мудростью поделятся, только знаешь, стеснительные они, не любят поодиночке в гости ходить: то неделями не приходят, то сразу скопом в черепушку набиваются и галдят все разом. Последнее, вот, бывает как раз перед тем как сюда очередная потерянная душа забредает. Тогда-то я и иду сюда вас встречать. А пока жду, то лицо, которое лучше всего запомнилось, пытаюсь в дереве изобразить. Обычно много времени не проходит: они имеют обыкновение за пару-тройку дней наведываться. А о тебе почему-то загодя предупредили. Так что у меня было вдоволь времени над ней поработать. Надеюсь, она сослужит тебе добрую службу».
Аккуратно сложив в руках ткань, Айнар, перешагнул борт своей долбленки. Неподвижно замершая лодка под его ногами слегка качнулась, сбрасывая с себя забвение. Коротко брякнул висящий на носу колокольчик. Нисколько не обращая на него внимая, мужчина положил кусок материи обратно в рюкзак, а затем развязал узел, который удерживал суденышко, и взял длинное весло, лежащее в ногах.
«Брида ?, - переспросил он, – значит, не показалось. Красивое имя. Пойдем, Брида: нас впереди ждет еще долгий путь, успеем наговориться. Видишь те горы ? Лодочник веслом ткнул в сторону заснеженных вершин, к которым уводила неподвижная река. Если хочешь увидеть богов, твой путь лежит в ту сторону. Так что не будем медлить. Чем быстрее ты до них доберешься, тем меньше шансов, что с тобой по дороге случится что-то плохое».
Черная перчатка едва заметно скрипнула, когда Айнар подал тебе руку.
…
В своей безмятежности река больше напоминала вытянутое в нить озеро: ты не замечала ни течения, ни мелькающих в зеленоватой толще воды силуэтов рыбы. Лишь размашистые движения стоящего перед тобой лодочника вызывали на поверхности ленивую рябь и проталкивали окружающие вас бурые отвесные склоны мимо бесшумно скользящей вперед лодки.

«Амулеты ?» Мужчина ненадолго прервал свои монотонные гребки, чтобы бережно поправить вязь под плащом. «Конечно, мне нужны мои амулеты. Каждый из них, принимая на себя болезни и неудачи и продевает мою жизнь. Но секрет в том, что обереги работают только, если достаточно сильно в них верить. Говорят, искренняя вера придает форму миру. Вот я верю, что пока они со мной, я не умру. По году жизни за каждый. И можно сделать еще. Так что я буду жить вечно.» Берега уже начали было замедляться, когда очередной сильный гребок вновь отправил их назад.

«А во что верит она ? Расскажи мне о Бриде. Поделись ее историей. А я поделюсь историей взамен.»

Хель внимательно слушала рассказ о лицах, что посещали Айнара. Теперь маска, что она надела на лицо, обрела в ее глазах душу. А может сама маска и являлась сосудом ее души? Вопросов в голове с каждым его словом не убавлялось. Когда он произнес ее новое имя, Хель будто погрузилась в омут воспоминаний, нахлынувших на нее.

Она помнила Бриду слишком хорошо, чтобы имя ее сразу же не возвращало Хель к тому дню, когда она впервые увидела ее. То была рыжая ведьма, всего раз посетившая их деревню. Это случилось в один из самых знойных дней в году, когда улицы заполняли только пыль и спящие в тени псы. Все старались переждать часы зноя в прохладе дома, когда по улицам будто волной прокатилась новость о путнике, приближающемуся к деревне. Она была рыжей и истощенной. Все тело ее было исписано неизвестным рисунком и укрыто странными амулетами и лоскутами ткани. Детей прятали за юбки и наказывали не смотреть ей в глаза, чтобы она не украла душу. Брида. Она навсегда запомнила и имя ее, и голос, и даже запах, что она принесла с собой в тот знойный полдень.

Когда рыжая ведьма приблизилась к деревне, ее уже встречали все жители их селения, очень скупые и хмурые жители, нужно сказать. Недобрые серые лица смеряли ее взглядами каменных изваяний, уже одним своим видом давая понять, что ей в их деревне нечем будет поживиться. Однако, Бриду это, кажется не смущало.
- Меня звать Брида. - Услышали они хриплый низкий женский голос, - Я не собираюсь задерживаться в вашем селении. Прошу лишь о глотке воды с вашего колодца. Я в пути уже несколько дней и почти не встречала воды в этих землях.
Хель до сих пор помнит, как мурашки то и дело бежали по ее щуплому девятилетнему телу от ее низкого голоса. Однако ответом ведьме была оглушающая тишина.
- Я не причиню вам вреда.. - только и успела сказать Брида, не услышав ответа на свои слова, когда тяжелый голос старейшины ее перебил:
- Иди прочь, ведьма. Тебе не видать воды с нашего колодца.
И снова воцарилась тяжелая тишина. Рыжая ведьма еще постояла, внимательно оглядывая жителей, а после, не произнеся ни слова, пошла прочь в лес, что стоял подле деревни.
- Никогда не общайся с ведьмами! Они крадут души через глаза и рты! - наказывала ей мать, когда они пришли домой. Однако Хельге не давало покоя, что ведьма ушла молчком и не куда-то, а в лес, туда, куда так часто любила убегать сама Хель. И ночь ту девчонка не спала, все смотрела в окно, думая, что делает рыжая ведьма в той лесной тьме. И чудился ей огонек костра во тьме, и манил ее пуще любой сладости в тот лес. Под утро она не выдержала, схватила большую кружку, набрала в нее воду и кинулась с ней в лес. Лес ей казался в то утро особенно живым. Быть может, так действовало на него присутствие ведьмы, быть может, Хель лишь так казалось. Но рыжую ведьму она нашла. Та уже не спала и что-то плела, сидя на огромном пне, подобно королеве на троне. Глаза на Хель она подняла, лишь когда та уже совсем была близко. Тяжелый взгляд темных глаз опустился на все ее юное естество придавив будто камнем к земле. Сейчас Хельге кажется, что они о чем-то с ней тогда говорили без слов, общаясь на каком-то духовном уровне, но тогда она лишь отяжелевшая и оцепеневшая, нашла в себе силы подойти к ней, все еще глядя ведьме в темные глаза и протянуть ей кружку воды. И лишь после этого ее вдруг отпустило. Ведьма приняла кружку и припала к ней губами. И ничего красивее этой пьющей воду ведьмы Хель никогда не видела. Горло ее то и дело двигалось от глотания, тонкая струйка воды спускалась по загорелому подбородку к шее, по кожаным ожерельям и бусинам, катилась к груди, замирала пред ней, не решаясь коснуться ее, а после стремительно падало в ложбинку меж грудей, позабыв самое себя. И Хель всей душой завидовала этой струйке, мечтая коснуться рыжей ведьмы, ощутив пальцами весь жар ее огненного тела.
Напившись, ведьма не спешила отдать стакан Хель. Она склонилась над ней, став ближе в несколько раз и заглянула ей в глаза, обжигая синей чернотой взгляда. Хельга даже и не подумала тогда о предостережениях матери, открывая бесхитростный взгляд перед ведьмой.
- И не боишься, что душу украду? - хрипло произнесла она, отчего у Хель по телу разлился жар. Но девочка молчала, с жаждой глядя ведьме в глаза. Ухмыльнулась Брида. Коснулась ее подбородка рукой и провела большим пальцем по ее губам.
- Ну беги, бесстрашная, - произнесла она, и дальше Хель помнила лишь, как она бросилась наутек с заветной кружкой в руках. Не желая убегать, но убегая. Не желая возвращаться домой, но возвращаясь.
Сердце ее билось еще долго о клетку ребер, желая, кажется, выпрыгнуть и кинуться обратно в лес к рыжей ведьме. И замирать пред ней, и вглядываться в тьму ее глаз, и цепенеть от ее низкого голоса, и чувствовать, как ноги подкашиваются от ее запаха.
Но больше Бриды она никогда не встречала. И пня того больше не смогла отыскать. А губы с тех пор у нее всегда алые.

Вынырнув из омута воспоминаний, Хель, все еще окутанная туманом, спросила:
- Айнар, ты никогда не встречал здесь рыжей ведьмы?

- Странные здесь места, - задумчиво произнесла девушка, ощущая как гладко скользит лодка по стеклянной воде. Как мерно и ровно проплывают бурые склоны, остужающие свою красноту в холодной синеве мертвого озера.
- Чего мне стоит опасаться, Айнар? - спросила Хель, поглядев на горы, обитель Богов.

Айнар молча греб, не смея прерывать твой рассказ. Казалось, даже его движения стали подобными движениям крадущегося кота: мягкими и острожными, чтобы не произвести лишнего шума или неосторожного всплеска и не помешать потоку твоих воспоминаний. Взгляд глазниц его птичей маски же то и дело встречался с твоим, выдавая внимание и интерес. По крайней мере, так ты трактовала настроение своего спутника по опыту вашего недолгого знакомства.

«Так вот какая она, Брида», - негромко, будто бы самому себе под нос, тягуче подытожил рассказ лодочник. Казалось, с момента, как вы разделили друг с другом свои вымышленные имена, он переменился в характере, растеряв изрядную долю ехидства и сполна заместив ее задумчивостью.

«Наверное, именно этой встрече ты обязана своей судьбой. Сильные женщины, благословленные особой, сокровенной связью с самим мирозданием, и вынужденные из-за нее же жить окруженными непреодолимой стеной отчуждения – таков ваш род. Люди боятся того, что не понимают и ненавидят то, что боятся. Вы – одна из трагедий, подаренных богами этому миру». Наступившее в следующие мгновения молчание ощущалось особенно сильно теперь, когда затаившая дыхание в ожидании ваших следующих слов вселенная сузилась до бортов путешествующей из небытия в безызвестность лодки.

«Я считаю, что ты должна быть благодарна ей. И не только за прекрасные алые губы», - искорка ехидства вновь вспыхнула в его голосе, чтобы через секунду бесследно погаснуть, - для всего света теперь ты Брида. Ее имя будет оберегать твою душу от тех, кто проберется через мою маску. Брида будет делить с тобой свои упорство и стойкость в самые тяжелые моменты твоей жизни до тех пор, пока ты хранишь память о ней. И, может, когда-нибудь ты тоже встретишь маленькую девочку, что не побоится принести тебе воды».

Твой вопрос мужчина встретил смешком: «Конечно, встречал! И рыжей, и светловолосой, и даже с волосами цвета серебра! Но, увы, не такой, как ты описываешь. Думаю, твою Бриду я бы запомнил. Впрочем, не отчаивайся: мир не так уж и тесен, как у простаков принято говорить. Вполне возможно, что она все так же продолжает свой нелегкий путь под этим осенним небосводом. А, может, даже и обрела, что искала. Будем надеяться, что ваши пути когда-нибудь вновь пересекутся, но если встречу ее раньше тебя, могу передать ей что-нибудь. Если хочешь.»

«Опасаться ?» - переспросил Айнар и переложив весло в руках, опустил его в воду уже с другого края долбленки.

«Доводилось мне однажды перевозить по реке одного дряхлого мыслителя, обронившего в разговоре мудрую фразу: «Если все время бояться, можно прожить жизнь, так и не сделав ни единого шага». Сердце полное страха уязвимо, а опасения – это то, откуда страх проистекает. Ты пришла в земли богов и ищешь с ними встречи. Ты не обретешь того, что ищешь не проявив себя. В твоем путешествии боги ниспошлют тебе испытания: это их любимое занятие. Никому не ведомо, с чем тебе придется столкнуться, но их желаниям подвластна каждая травинка, каждый вздох этого мира. Вдобавок, поступая неосторожно, ты можешь привлечь к себе внимание обитателей этого края. Некоторые могут пожелать тебе помочь, но большинство обладает куда более скверным характером. И, вот, казалось бы, что самым правильным путем будет не идти никаким путем вообще, но это решение приведет лишь к тому, что ты потеряешь себя. Человеческие души в этих местах склонны терять волю к жизни и угасать. Мечта за мечтой, воспоминание за воспоминанием твоя суть будет впитана этим стылым воздухом, либо пока от тебя не останется ничего, либо пока ты не станешь таким же духом, как и все живущие здесь. Так что даже время здесь может тебе навредить.»

В очередной раз твой собеседник замолк, давая тебе возможность поразмыслить над услышанным.

«Я бы сказал, что тебе ничего не стоит опасаться: закончи путешествие, Брида, и убеди богов в серьезности своих намерений. Прояви осторожность, но прояви и решительность: судьба улыбается решительным.»

"Вы – одна из трагедий, подаренных богами этому миру."

Идея того, что имя рыжей ведьмы будет защищать и оберегать Хель, льстила ей, как и то, что маска Айнара служила той же цели. В чужих землях, где нет ни одной знакомой души, мысль о том, что кто-то тебя оберегает, греет сильнее любого костра. Однако его сравнение Хельги с Бридой, как равных в своей природе, немного смутил Хельгу. Она никогда не смела думать в этом ключе. Брида всегда оставалась для нее чем-то недоступным, неприкосновенным, почти святым. И причастность к ее природе не могла не вызвать у Хельги неожиданного румянца.

А после Анвар предложил передать ее святыне что-нибудь при встрече с ней. И сама мысль о том, что он сможет увидеть ее так же близко, как смогла она когда-то, заставил ее сердце биться чаще. Интересно, Брида за все эти годы постарела или осталась такой же невероятной? Брида инстинктивно приложила руку к шее и, потянув за веревочку, на которую наткнулись пальцы, вытянула из груди невзрачную подвеску. Резко дернув, она порвала черный шнурок и посмотрела на свою добычу: маленький мутный белый камушек смиренно лежал на ладони, нанизанный на вощеную нитку.
Она почти забыла о нем, так долго она носила его. Она нашла его в тот самый день, когда решила стать ведьмой. Так смешно это выглядело в те годы. Она сидела у реки, перебирая камушки, озлобленная на весь мир за непонимание, за осуждение, борющаяся с желанием либо уйти прочь, либо утопиться, когда тусклый блик коснулся ее взгляда. Небо было затянуто седыми облаками, но камень, будто наплевавший на все законы, улавливал свет, питался им и будто бы светился изнутри. Тогда Хельге показалось, что она похожа на этот камень, что умудряется излучать свет даже тогда, когда на небе сгущаются тучи. С тех самых пор камень этот грелся в ложбинке меж ее теплых грудей и знал о всех ее тревогах и радостях. Теперь же он повис на своей нити между Хельгой и Айнаром.
- Передай ей это.

Хельга внимательно смотрела на Айнара, подмечая каждое его движение в свою сторону, каждый взгляд маски, слушала его голос, внимала словам его. Молчала и слушала, кивала, вглядывалась в черные омуты глазниц его птичьей маски. И все гадала.. А потом задала вопрос в лоб:
- Айнар, ты дух? Перевозчик душ на земли Богов? - упрямо спрашивала, а у самой душа в пятки уходила. Ведь если она не ошиблась, то кто тогда она?