Говорящие с духами | ходы игроков | 1. Знакомство

Погода была не лучшая - гололед, и по-хорошему, Ярославу стоило бы ехать чуть-чуть поспокойнее. Но позади была тяжелая рабочая неделя, впереди - выходные с друзьями, в общем, хотелось скорости и свободы! К тому же, рядом была Дарья, а женщины, пусть даже совсем не интересующие с подобной точки зрения (разумеется, не интересующие!!), все-таки оказывают влияние на мужчин, и на газ он давил сильнее необходимого. Да и машина была новенькая, еще толком не обкатанная, честно заработанная. Шины зимние, дорога привычная, а гололед - ну, и что, что гололед! Ярослав - опытный водитель.
Кто знает, откуда вылетел этот идиот на пикапе?.. Руль резко в сторону, колеса не слушаются, проскальзывая... Все как-то медленно, будто в слоу-мо в этом, недавнем фильме, что они смотрели... как его там?.. Также медленно приближается столб. Если влетят "носом" еще есть шансы на подушки и ремни безопасности, но они летят боком... Хруст металла. Почему он хрустит, как будто бы это пластик?.. Боль... Шок... В глазах темнеет. Машину вертит, впечатывая в столб и другим боком. Последней мыслью Ярослава было то, что он так и не успел сообщить Дарье, что проводил "тайный" экзамен своей стажерки, и она его сдала, став, по сути полноправной помощницей... Последней мыслью Дарьи - надо бы помыть стекла в машине, такие грязные, Ярослав вечно не успевает, может, ей предложить свою помощь?..
А потом они умерли.
Все было так, как рассказывали пережившие клиническую смерть - темный тоннель, взгляд на происходящее со стороны, и свет, который тянет... куда-то.

А потом этот свет ударил по глазам, заставил закрыться рукой, прищурится. Как ни странно, это помогло. Мир понемногу обрастал красками, "проявлялся", будто на фотопленке. И краски эти были невероятно яркие. Сочная зеленая трава под ногами, Дарья определила ее как пырей, только не тот, что режет руки, оставляя долгозаживающие царапины, а другой, довольно мягонький, на котором было достаточно удобно лежать. А они вдвоем на нем и лежали. Одетые ровно так, как были одеты в машине. Под Дарьей лежала ее сумочка, прежде бывшая у нее на коленках, в ногах валялся криминалистический чемоданчик Ярослава - тот передал его девушке, чтобы она придерживала его ногами в вертикальном положении, а то там кое-что могло побиться.
Подняв глаза они увидели девушку, но рассмотреть ее толком не удалось. Белое платье... или кожа? Или кожа, переходящая в платье?.. Большие черные глаза-провалы. Девушка вскрикнула и бросилась к поваленной колонне из белого мрамора, и... слилась с нею.
Слегка покрутив головой, можно понять, что двое людей оказались посреди каких-то развалин. Белые камни то там, то сям торчат из яркой зелени, над головой полуденное солнце, явно не зимнее. Воздух свежий, слегка пьянящий, Дарье вспоминается ближайшая к ее деревеньки роща... вот там также бывает, после дождя...

Как-то само собой получилось, что за баранкой Ярослав сидел в основном зимой. В летнее, теплое (на самом деле в Питере было две погоды, "грязь размокла" и "грязь высохла", но в этом году появилась и третья "грязь замерзла") предпочитал ходить на своих двоих, если на то была возможность, автомобиль брал для загородных поездок. Но вот черпать ногами черный (а местами и желтый или вообще коричневый - проклятые собачники!) снег решительно отказывался. А потому и чувствовал себя за рулем весьма уверенно, гололед там или не гололед.

Вел он молча, все больше слушая, о чем Дарья говорит: у той всегда находилось. Изредка вставлял "угу" (если соглашался), "м-м" (если нет) и какую-нибудь цитату из фильма, если к месту приходилось.

- Твою мать! - неожиданно прорычал Котылевский, выворачивая руль и мысленно ругая себя за несдержанность: еще подумает Даша, что это он ей. А еще за клише в устной речи, которые пообещал себе не использовать. Впрочем, подушка безопасности, сплющившая лицо и ломавшая с адской болью нос резко выбила все лишние мысли из головы.

А потом пришло осознание: все. Доездился. Жаль, сказать ей не успел, что проверку прошла. Хотя теперь - какая разница?

Когда в глазах начало обратно светлеть, Ярослав ожидал увидеть что угодно, только не "это". Мокрый, грязный асфальт. Кровь. Вывернутые конечности, возможно - собственные. Искореженная изнанка автомобиля. Потолок "скорой". Или операционной. Или палаты, наконец, где добрый доктор Айболит злобно пошутит про то, что новые ножки уже не пришить...

Нет, судя по тому, что видел приподнявший голову Матвеевич вокруг было зелено, свежо и даже приятно. Девушка какая-то вскрикивает и убегает. В камень убегает.

- Либо рай, либо галлюцинации, - пробормотал потомственный аристократ, бросая свой кочан обратно на землю. Раз уж он помер либо при смерти - к чему тратить силы и еще вставать?

Вот только курить отчаянно хотелось. И ладони уже привычно шарили по карманам в поисках сигары и спичек.

Дашка полдороги оживленно болтала, позабыв про свой трепет перед Котылевским. Она весь вечер пребывала в приподнятом настроении. Всю неделю шеф был особенно требователен. То ли не в духе был, то ли наоборот, не поймешь даже. То есть словесно все это почти не выражалось, но Дашка уже успела изучить мимику и жесты Котылевского: где он возьмет выразительную паузу ("А на что еще полагается в таких случаях обращать внимание? Соседей всех опросили? А у кого собака? Кто по утрам-вечерам по двору гуляет?"), где брови поднимет выжидающе ("А протокол он у нас подписал? Как - еще не подписал?"), то посмотрит… с выражением, короче. В общем, она из кожи вон лезла, чтобы Котылевский наконец расслабился и сказал бы ей словами - бестолочь она безнадежная или молодец. Повезло ей под конец недели. Дело было не слишком запутанным. Но она все сделала чистенько, не забыв ни одной формальности, ни одной детали. И сейчас, обняв свою верную сумку, все еще выговаривалась, проживая каждый момент своей удачи:
- А у нас в Заречном тоже случай был. Там… в общем… никто не послушал, что Марь-Петровна говорит, что все свои в доме спали, а собака чего-то на чужого не гавкала, а потом только вспомнили, что Петька соседский ее щенком у себя держал, ну вот никто не подумал, а только потом… ну а тут же ясно, бабка внучка обожает, и кодовый замок у нее открывается на его день-рожденья, это каждый сообразит, а подружка его – дрянь, по роже видать… Дашка не объяснила до конца сложную ассоциативную связь между соседской собакой и бабкиным кодовым замком, потому что она огорчилась, какие люди все же бывают бесчувственные и вообще отмороженные, чтоб бабкины похоронные на девчачьи цацки тырить. Хотя можно бы и начать к таким вещам привыкать, раз теперь дело ее такое… полицейское. Она вздохнула, осмысляя свое непростое жизненное решение, и перешла к более приятным темам. Что тетя Полина гуся зимовалого предлагает недорого, на день рождения Котылевского-отца можно было бы и взять. С яблоками и брусникой гуся, пальчики оближешь. Почему рябчики? Да ну, в рябчиках есть-то нечего, кости одни. С брусникой гуся хорошо. Горчит немного, остренько так получается, а сладость – от яблок. Брусника есть своя, с лета еще, с сестрой собирали, где сосновый бор за озером, там гривка песчаная. Сеструха кота нам подкинула. Говорит, у нее аллергия. Да ну какая аллергия, просто она сутками в офисе своем, котейку покормить некогда. Котейка не простой, породистый какой-то, шерсть длинная, глаза разноцветные. Снулый был, сейчас освоился, повеселел, мышей ловит, только с Барсиком дерется. Барсик его сперва по двору гонял, теперь этот сдачи стал давать… В общем, Дашка болтала, Ярослав Матвеич вроде не возражал против ее потока сознания. Возможно, ее болтовня не давала ему уснуть за рулем. Тоже полезно. А может, наоборот, она слегка притупила его внимание, так что он просмотрел этот пикап. Дашка так и не успела разобраться в степени своей ответственности за произошедшее. Она вообще ничего не успела. Даже заорать. Просто застыла на полусказанной фразе, открыв рот и глядя, как неумолимо, как в замедленной съемке, приближается к ним фонарный столб.

Сознание возвращалось медленно и плавно. Очень кружилась голова. Дашка вообще ничего не вспомнила, не испугалась, а просто открыла глаза («Открываются»); подвигала рукой («Двигается»). А под рукой трава. Мягкая такая, зеленая. Погладила траву. Полежала, подышала. Хорошо пахнет. Дождь недавно прошел. Вспомнила, как ее зовут. Дашка. Дарья. Студентка… стажерка… Повернула голову: Ярослав Матвеич рядом, лежит… как на пляже. Вспомнила, при каких обстоятельствах она последний раз видела Ярослава Матвеича.
Дарья запоздало ойкнула. Живая! Живые! Наверное, это от ее движения какая-то белесая девица, стоявшая рядом, кинулась наутек. Вот дурная.
- Вызовите врача! В скорую позвоните! - крикнула она вслед девице, но та куда-то спряталась.
Ярослав Матвеич тем временем тоже вроде пришел в себя. Сел.
- Ярослав Матвеевич, - Дарья поднялась, тоже села, опираясь на руки. Получилось. - Ой, Вы тоже живой. У меня вроде... не болит ничего. А Вы как?

На самом деле ощущения были... ну, не то, чтобы прекрасные. Обычные. Будто бы они вот только-только сидели в машине, а теперь раз - и лежат на травке. Воздух свежий, птички поют, бабочки летают...
Одна, особо крупная, черно-оранжевая пролетела совсем рядом с Дарьей, и той показалось почему-то, что бабочка за ней наблюдает. Ощущение было дурацкое, но сильное, от такого просто так не отмахнешься.
Портсигар, почти полный - успел выкурить лишь одну приятно пахнущую палочку вчера вечером - нашелся у Ярослава в кармане, как и миниатюрная гильотинка для среза кончика, и зажигалка, тяжелая, металлическая, с вензелем в виде его инициалов на боку. ЯМ.
Ни раем, ни галлюцинациями как-то не пахло. Слишком уж все было реальным. Включая божью коровку, севшую прямо на портсигар. Одно крылышко коровки не заправилось под ее черно-красный панцирь и глупо волочилось, пока насекомое ползло по кожаному футляру... Нет. Слишком реально.

Дарья тем временем успела ощупать руки-ноги, спину и, в особенности, голову. Нигде ничего не болит. Вдохнула запах хорошего табака.
Ярослав Матвеевич вроде бы рай помянул.
- В раю, Ярослав Матвеевич, не курят,- сказала Дарья. - То есть, там сигар вообще не бывает. Там кругом одно ангельское пение. Да мы вроде рай не очень-то заслужили...
Где это? Не город, не деревня. Ни тебе улиц городских, ни сельской окраины. Какие-то колонны.
- А может, у нас обоих черепно-мозговая с амнезией была? Мы в целом выздоровели, но не помним, как лето настало? - предположила она самую правдоподобную версию. - Может, нас в санаторий отправили? На Черное море...
Санаторий - это объясняло восхитительно свежийф воздух и странные колонны экзотического вида. Спросить бы кого...
Дарья встала и неуверенным шагом направилась к колоннам, туда, куда пряталась странная девица. Неадекватная какая-то вообще. У Дарьи мелькнуло страшное подозрение: неужели это психушка?
- Девушка, а девушка? Можно Вас на минуточку? Девушка! Извините, а мы сейчас где?

- Не ответит она! Вы ее напугали! Появились тут неожиданно, а она людей уже слон знает сколько лет не видела, - раздалось откуда-то сзади. Тоненький голосок, довольно приятный и то и дело прерывающийся, будто говорящий занимался тяжелой физической нагрузкой. Обернувшись, Дарья увидела лишь все ту же бабочку, довольно целеустремленно ползающую по чемоданчику.
Больше ничего особо ее внимание не привлекло: вокруг были руины. Белые камни, похоже, остатки толстых стен и колон, почти полностью заросшие. Если все расчистить, то, вероятно, можно было бы понять, каким было это здание, но так его очертания терялись в буйной зелени. Вдалеке, правда, что-то еще темнело.
- А вы, если что, в Белом храме. Вернее в том, что от него осталось, - сообщил тот же голос. Если бы это не казалось полнейшим бредом, Дарья бы могла поклясться, что исходит он от бабочки.

- Если в раю не курят, Даша, у меня для вас плохие новости..., - пробормотал, поднимаясь все-таки на ноги, Котылевский, доставая из кармана сигару и спички.

На дальнейшее он взирал с немым удивлением. Даже закурить не успел.

- С ума по-одиночке сходят, это только гриппом все вместе болеют, - ответил он, наконец, Дарье, отчаянно цепляясь за что-то понятное, родное, простое, привычное...

А вот с бабочками его рассудок разговаривать категорически запрещал - и Ярослав пока что слушался рассудка.

- У меня тоже... хвост скоро отвалится, - облегченно хихикнула Дарья, помогая напарнику немного разрядить обстановку. - Слон знает что! Ярослав Матвеевич, а что если нас наркотой накачали? ..Ой. А Вы тоже про Белый Храм слышали? Белый храм! Может... нас сектанты похитили?

Она вертела головой, пытаясь увидеть источник звука. Не бабочка же, правда.
- Ярослав Матвеевич, - шепотом позвала она. - Вы видите здесь динамик или диктофон? Это откуда звук идет? - она указала пальцем на бабочку... то есть на чемоданчик. - Вам что-то подсунули, точно!

- Дурные вы какие-то, хоть и говорящие, - продолжил тот же голос. - Кто ж вас похищал, если вы сами тут очутились?.. Впрочем, мое дело маленькое. Я вообще через три часа умру. И ничего я вам не подсовывал... больно надо. Правильно Мрамор сделала, что сбежала от вас. Дурные, как есть - дурные. И вообще! Тебе разве не говорили, что тыкать пальцами невежливо?.. А еще говорящая!
Бабочка перелетела на белую колонну и принялась ползать по ней, бурча себе под нос.
- Напоявлялись тут и сразу думают, что прям им все можно... прям ждут их тут и циновки под ногами расстилают... ага... как же... мог бы - куснул бы... Ах.. хорошо... душит... гроза будет... интересно, доживу или не доживу?..

Дарья проследила глазами в сторону удаляющегося звука. Его траектория совпадала с траекторией полета бабочки.
- Напоявлялись? Очутились? - горестно спросила она. - Как это? Ой... Ярослав Матвеич!
Ее круглые глаза стали медленно наполняться слезами, как две чашки. Если что-то в одном месте появляется, то в другом месте оно же исчезает. Значит, они... они...
От потрясения Дарья даже забыла посочувствовать мотыльку и удивиться, что он так спокойно говорит о своей неминуемой гибели. Ей бы так. Зато она в один и тот же момент осознала, что она с Котылевским бесконечно далеко и от санатория на Черном море, и от рокового обледеневшего шоссе; и что они там, где бывают говорящие бабочки.
- Извините, - всхлипывала она, - я не хотела Вас обидеть. Это я не Вам, Ярослав Матвеевич, я вон ему, - она мотнула растрепанной головой в сторону мотылька. - Ой, я не хотела про Вас "он" говорить! Как Вас зовут? Я Дарья...

Идея о том, что ему, никому не нужному криминалисту, что-то там подсунули в чемоданчик с липкой пленкой, лупой, линейкой, ниткой и прочей дребеденью, была почти настолько же безумной, насколько ею оказалась правда: голос принадлежал бабочке.

Ярослав как-то отстраненно наблюдал за всей этой сценой, за говорящим насекомым, за Дашей, которая то нервически посмеивалась, то чуть не плакала. За зеленью травы, что качалась под дуновением ветра.

- Нонсенс, - наконец произнес он. - Окрас черно-оранжевый, белых пятен... вроде нет. Значит, не хризиппа, максимум - репейница, двенадцать месяцев срок жизни.

Ум Котылевского, не способный переварить сразу всю эту ситуацию, ухватился за привычное несоответствие фактов. В голове крутились глупые вопросы: почему три часа? Как бабочка узнает срок своей жизни: даже человек смертен и, что характерно, внезапно смертен. Как бабочка вообще узнает время, у нее что, часы на лапке висят?

Бред какой-то.

- А я и не обиделся. Я, в отличие от вас, не дурной, на каждого говорящего обижаться... эээ... ну, да, так-то разок всего за жизнь получится. Ой, ладно! - бабочка помахала крылышками, Дарье на секунду показалось, что это она будто бы всплеснула руками, только вот с руками у бабочек как-то... не сложилось.
- Углокрыльница я, - бабочка послушно приподняла крылышко, демонстрируя белое пятно в форме буквы С. - А срок жизни у меня поболя будет, почти год. Вот он и заканчивается через три часа. Но если хочешь, можешь сейчас на булавку посадить, так уж и быть... ты вроде умный, а немного удачи не помешает.

- Не таких мы порядков, чтобы на удачу чьи-то трупы на железные штыри сажать, верно, Даша? - несколько хмуро спросил родственницу Матвеевич. Просто потому, что говорить с бабочкой все еще не мог.

Курить хотелось отчаянно, но вот травить последние три часа создания дымом было совестно: потому сигару пришлось вернуть обратно в карман.

Что за место-то за такое?!

- Верно, - кивнула Даша. В школе хранились собранные предыдущими поколениями юных натуралистов бабочки, жуки и стрекозы, насаженные на иглы рядами внутри картонных коробок, но ее от них коробило, извините за игру слов. Травить огневок и капустниц химикатами ей было привычно . Но иголки... хорошо, что школьникам больше не задают на лето собрать коллекцию насекомых.
- Мы насекомых на иголки не насаживаем! Это жестоко. Вам будет больно. А Вы... мальчик или девочка? Если мальчик, то, наверное, углокрыльник будет правильно?
Бабочка... то есть бабочк говорил о себе в мужском роде, и звать его углокрыльницей Дарье не позволял великий и могучий русский язык. Если он мальчик... то есть, получается, старичок... то все равно надо его называть соответственно.
- Простите, а Вы что, совсем не жалеете, что умрете? Вы так про это говорите спокойно. Вас больше не будет. У нас люди этого боятся больше всего на свете...
Дарья поперхнулась, потому что их собственный статус был каким-то неопределенным. Вроде они были живы, только живы в совсем чужом месте. Она поспешила переменить тему:
- А куда нас... то есть, что это за место, где мы появились?

- Углокрыльница я, - отрезала бабочка, - Называюсь я так. А "мальчик или девочка" - это к бабочке относится, а не ко мне. Я - дух. И больно мне не будет. Что за глупости ты городишь, говорящая?.. Я предложил на удачу, значит, предложил. Делаешь вам одолжение по доброте душевной и для поддержания разговора, а вы начинаете о какой-то жестокости рассуждать. Как же мне больно будет, если я это сам предложил?.. Или я по твоему мнению, глуп? Ой, ладно! Странные вы все, говорящие... Хотя...
Бабочка взлетела и села на голову Дарьи. Разговаривать с ней резко стало не очень удобно, да и маленькие лапки, копошащиеся в волосах вызывали легкое омерзение, хоть это и не было какое-то жуткое насекомое, а всего лишь бабочка.
- Это я, конечно, маху дал про "всех" говоря. Вы, на самом деле, первые говорящие на моей памяти. Любопытно, да, любопытно.
Где-то вдалеке громыхнуло. Духота понемногу прибывала, свидетельствуя о собирающемся дожде.
- А где ты находишься, я ж тебе уже сказал - Белый Храм. Вроде ж молодая еще, не должна быть глухой... или это от рождения?

- Прости нас дух, сами мы не местные, порядков не знаем, законов не ведаем, - с нервическим смешком произнес Ярослав, но тут же взял себя в руки. - Предлагаю мыслить логически. Что нам известно? После автомобильной аварии мы оказались здесь. Место называется Белый Храм, населяют его духи, надо полагать, как одушевленных существ, так и неодушевленных предметов. Та девушка, если я не ошибаюсь, тоже - дух? Мрамора, верно? Интересно, мы сами - тоже духи теперь? В любом случае, в свете новых обстоятельств, можно сказать, что удача нам и впрямь не помешает. Добрый дух, спасибо тебе за предложение, мы им, пожалуй, воспользуемся. Расскажи только побольше про Белый Храм - ты говорил "то, что осталось". Что здесь произошло?

И, постояв долю секунды нахмурившись, Котылевский вдруг вспомнил нечто очень важное.

- Даша, совсем забыл. Вы прошли проверку помощника. Уж не знаю, насколько это важно теперь, - с грустной улыбкой Матвеевич обвел рукой новый мир. - Приготовьте, пожалуйста, булавку.

У Дарьи моментально подсохли и глаза, и нос. Она помощник! Полноценный помощник! Даже если она теперь дух. Дух-помощник. Звучит так... серьезно, основательно. Обретя новый статус, она утешилась и полезла за булавкой. Ей очень хотелось спросить, что здесь происходит в настоящее время, то есть, какова обстановка, и опасна ли гроза. Но она свято помнила, что свидетеля нельзя закидывать добрым десятком вопросом одновременно. Свидетель от этого путается и порет чушь. Поэтому она стала свои вопросы придержала на потом и молча протянула булавку Котылевскому.

Бабочка мерно махала крылышками на голове Дарьи в ответ на речь Ярослава. Тому даже казалось, что она ему кивает. Вернее, он. Углокрыльница. Спятить можно!
- Какая девушка? Тут кроме вот этой говорящей девушек нет. А Мрамор - да, она дух, конечно, кто же еще! Тут ее любимое место отдыха. А вы не духи... вы ж люди вроде. - бабочка переползла и повисла на челке Дарьи, держась за волосы крошечными лапками.
Затем она взлетела и села на руку Ярослава. У того на мгновение слегка расплылось все перед глазами, но потом вновь вернулось на свои места, обрело четкость. Бабочка расправила крылышки, будто выбирая наилучший ракурс для них.
- Белый храм тут когда-то был. А там вон, севернее - Черный. Когда-то великое место было! Святое! Теперь - развалины... А что тут случилось, я не знаю. Меня тут не было в те времена. Это вон у Мрамора спросите, если выманите ее. Ну, давай, коли!
Бабочка замерла, слегка трепетая крылышками.

- Ярослав Матвеевич, я тогда займусь Мрамором, - Даша поднялась на ноги, предоставляя Котылевскому накалывать бабочку на булавку. - Спасибо, Углокрыльница. Да будет тебе земля пухом, - сказала она, не зная, как следует напутствовать уходящих в мир иной... то есть.... она порядком запуталась в мирах. Она не знала, куда отсюда уходят. Но сказать что-то надо на дорогу.
Удивительно. Углокрыльница - он, Мрамор - она. Даша помотала головой, благо бабочка уже улетела, и пошла к колонне - медленно, поверну открытые ладони вперед, как держат руки перед собаками, убеждая их, что в руке нет камня.
- Мрамор. Ты меня слышишь? Выйди, пожалуйста, нам поговорить надо. Я тебе ничего плохого не сделаю. Расскажи нам про Белый Храм. Что здесь было раньше? Кто его разрушил и зачем?

- Мне не надо с тобой говорить... - раздался из камня женский голос, полный ненависти и страха, - Я уж надеялась, что больше никогда не увижу говорящего... Явились опять! Вновь будете сосать из нас жизнь, как дрянные пиявки, обволакивать своими обманчивыми речами! Вновь ссорить нас, рвать веками сложившиеся связи, лезть грязными пальцами в наши застарелые раны! Ненавижу!! Убирайся! Взгляни вокруг, вот, во что вы превратили наш некогда великий храм! Негодяи... - голос захлебнулся собственной ненавистью и затих.

Дарья, наверное, заразилась от шефа любовью к цитатам.
- Как, и часовню... то есть и Храм тоже мы? Но... нет, эти колонны уже давно лежат, это точно не мы! Послушайте, Мрамор! Ну не хотите говорить - не надо, только послушайте. Это, наверное, какие-то другие говорящие. Всё, я поняла. Для вас тут все говорящие на одно лицо. Вы думаете, они все одинаковые, и все приходят, чтобы у вас что-нибудь урвать для себя, да? А вот Вы и ошибаетесь. Говорящие бывают разные. Одни такие... ничего, с уважением относятся. А другим бы только все... разрушать. Они могут и у других говорящих все отнимать и... даже их убивать. А мы не такие. Мы не собираемся мы ничего у вас рвать и сосать, честное слово! Мы вообще не хотели сюда приходить, нас нечаянно закинуло. Мы в нашем мире... знаете, кто мы такие? Вот, спросите! - Дарья патетическим жестом указала на Котылевского, . - Мы ловим плохих говорящих, которые разрушают... отнимают... обижают. Мы от них защищаем. Так что зря Вы это... Ярослав Матвеевич, скажите тоже что-нибудь!

Дарья иссякла и обратилась за помощью к шефу, который собрался воспользоваться великодушным предложением мотылька, благо булавкой теперь располагал.
- А Остроугольница... Углокрыльница, он сам предложил.

Когда говорят "коли" - надо колоть, известная истина. Потому, что чем дольше тянешь - тем больше напрягается пациент. Рука Котылевского не дрогнула, насаживая бабочку на булавку, хотя до этого... как их там... таксидермисты? Нет, это которые с чучелами. Короче, до тех, кто гербарии из насекомых делает, ему было очень далеко.

Хотя это медикам просто: они привыкли живых и говорящих колоть. А Ярославу было не по себе маленько. Даже Дашу не сразу услышал.

- А? Да, да. Мы, конечно, все больше по убийствам, а вам это, похоже, не особенно грозит, но ловить хулиганов и вандалов за порчу чужого имущества и объектов культурной ценности тоже обучены!

Все-таки руки у Ярослава слегка дрожали. И дело даже не в том, что он должен был забрать жизнь у разговаривающего (если это не массовая галлюцинация) существа, а в том, что это существо еще все и комментировало:
- Выше... нет, чуточку ниже. Да что ты эту булавку держишь, как пику!.. Палец себе не уколи только, а то буду весь в крови, фе! Вот да, вот тут... и не щекочи меня иголкой!.. Аха-ха-ха.. Щекотно же! Давай уже, коли!
Игла легко вошла в хитин, с легким хрустом. Углокрыльница затрепетала крылышками, дернулась, будто силясь соскочить с булавки, а через мгновение замерла... Внезапно, бабочка начала тяжелеть. Булавка, вонзенная в нее потекла, будто под действием сильного жара, впитываясь в овальное, слегка мохнатое тельце бабочки. А потом от него, по крыльям прошлась будто волна, переплавляя живую еще совсем недавно, невесомую плоть в... металл. Оранжевые крылья стали сделаны из тончайшего золота, черные пятнышки - будто покрыты темной глазурью, а белое пятно в виде буквы С под крылом - белой... Под бабочкой будто что-то закопошилось, и образовалась обычная английская булавка, которой было бы весьма удобно закалывать эту... брошку.
- А неплохо получилось! - раздался все тот же голос Углокрыльницы, немного усталый, но довольный, - Неплохо-неплохо. Я прямо рад. Ладно, я, пожалуй, умер. До следующей встречи!
Произнеся эту непонятную фразу, голос затих. В руке у Ярослава лежала красивая брошка, очень искусной работы...

- Одинаковы, разные... Все одно! Только пользуетесь нами! А Углокрыльница вам еще и помогает! Вот дурак! Уходите! Убирайтесь! Не хочу вас слышать! Не хочу вас видеть! - В голосе Мрамора слышался неприкрытый страх и подкатывающая истерика.

- Я уже ухожу. Вы только успокойтесь, - сказала Даша медленно и ласково, как говорят с буйными и припадочными. И вернулась к Ярославу Матвеевичу.
- Она сотрудничать отказывается, - полушепотом прокомментировала Даша, - придется самим... Ой! Какая красота! Это что... это бабочка теперь такая?
Если духи здесь умирают легко и почти весело и к тому же превращаются в красивые вещи... Даша начала мириться с этим странным местом.
- Может, пойдем куда-нибудь, если Вы с ним закончили? А то гроза собирается.

Метаморфоза была невероятной, невозможной... волшебной. Особенно странным оказалось то, что дух продолжал говорить и после того, как бабочка погибла. Как они живут? Как умирают? Это все было так непохоже на все, что раньше было известно Ярославу...

- Возьмите, Даша. Пусть будет у вас, - пробормотал криминалист. Отчего-то ему было боязно оставлять ее у себя. - А гроза... что гроза? Не сахарные, не растаем. Дай-ка лучше я попробую поговорить...

Сделав пару небольших шагов в сторону развалин, Котылевский произнес:

- Мрамор, мне жаль, что люди, оказавшиеся здесь до нас, причинили боль. Но люди, как и духи, разные. Мы не хотим ничего дурного и, если сможем, хотели бы, наоборот, помочь. И узнать, что здесь произошло, уверен, ты знаешь об этом больше всех.

Ярослав передал Дарье брошку, хотя в ее руках она, казалось, слегка потускнела. Или это просто свет упал по-другому?..
Говорить с камнем сначала было немножко непривычно, но потом Ярослав каким-то шестым чувством понял, что его слушают. Слушают внимательно и... с ненавистью.
А потом из камня поднялась Мрамор. Она будто бы вырастала из белого мрамора, оставаясь частью его... Выглядело это как в каких-то кошмарах, а ее темные глаза приковывали взгляд.
- Вы - не люди! - на лице духа была злобная усмешка, - Говорящииие, - с шипением, недобро, - Да чтоб вы провалились! - заорала, едва переходя на визг. И тут же ухнула вниз, сливаясь с белым камнем.
Следом за ней ухнул и Ярослав. Трава под ним будто бы разошлась в сторону, а черная, жирная земля стала будто жидкой, почти мгновенно засосав его. Сухие и влажные черные комочки забирались в нос, рот, насыпались в глаза, которые пришлось закрыть, лезли под одежду. А еще мужчина ощущал, как погружается все глубже, а в нем поднялась паника. Дышать становилось все сложнее. Что-то маленькое и юркое будто бы копошилось снизу...
Дарья же видела, как на траве появилась большая "кротовина", в которую и рухнул ее начальник.

Дарья не заметила каких-либо изменений в бабочке . Она прикладывала брошку то к одному плечу, то к другому, прикидывая, где она будет лучше смотреться. Ярослав Матвеевич умеет убеждать, думалось ей; он всегда найдет нужные слова, чтобы...
Все, что она успела увидеть - искаженное ненавистью лицо Мрамор и ее исступленные вопли. "Истеричка", - с неприязнью подумала Дарья. Она, по всей видимости, натерпелась от каких-то других людей, но они-то при чем? И почему их называют "говорящими", хотя тут даже камни , и те владеют речью, в чем разница...
Додумать она не успела.
Однажды, когда вся семья ездила по осени за клюквой, Дарья провалилась в трясину. Она помнила, как это бывает. Хорошо, что успели вытащить, она не успела глубоко уйти вниз.
- Ярослав Матвеевич! - закричала Дарья, метнулась к "кротовине", плюхнулась плашмя рядом с ней, растопырив руки-ноги, и сунула вглубь мягкой земли руку, надеясь нашарить под землей утонувшего Котылевского.
- Хватайте меня за руку! Тянитесь, я держу! Ты... немедленно прекрати это! - последнее было адресовано Мрамору, которая предусмотрительно испарилась. Я не я , и лошадь не моя. - Ты его убьешь! Верни его обратно, не то я тебе такое устрою!
Что именно Дарья собралась устроить Мрамор, она сама так и не поняла, кроме того, что это будет что-то впечатляющее.
В ее кулаке был зажат золотой мотылек, которого она так и не успела приколоть к левому плечу.

- Твою...! - закончить вырвавшееся непроизвольно ругательство Ярослав не успел - пришлось срочно закупоривать речевой орган, чтобы не наесться земли, неожиданно разверзнувшейся у него под ногами. Мужчину захлестнули страх и обида. Вернее, сначала обида - в конце концов, ничего они этой Мрамору плохого не сделали, а она вон какую подляну (в том, что виновницей был дух, он не сомневался ни секунды) - а потом уже страх, стремительно переходящий в панику. Судя по тому, что он, Котылевский, читал, похороны заживо - это самая страшная в плане эмоций смерть, хотя и не такая болезненно-ужасная, как. например, сожжение заживо. Но сейчас он порадоваться этому обстоятельтву попросту не мог, лишь чувствовал, как земля облепливает его со все сторон, лезет уши и ног. И где-то там, внизу, копошилось, вертелось и ждало его что-то очень, очень мерзкое...

Отчаянным порывом стремящегося выжить во что бы то ни стало, Ярослав потянулся руками к Даше, которая кинулась к нему на помощь, не мешкая ни мгновения. И тут же на задворках сознания порадовался, что никогда не подкалывал девушку. Можно сколько угодно смеяться над "деревенской дурочкой" - ровно до тех пор, пока не поймешь, что из земляной ловушки из всех женщин на свете тебя вытянет только она.

Штангистки и культуристки не считаются, они на допинге.

Их руки сцепились, крепко и надежно. В любой другой момент это, возможно, вызвало бы какие-то романтические колыхания в их мыслях, но сейчас обоими "говорящими" - как их называли встреченные существа - владел лишь страх. Мутный страх за собственную жизнь - Ярославом. Страх за достаточно близкого человека - Дарьей.
Но именно этот страх помог им: всплеск адреналина, и Ярослав дернулся, пытаясь выбраться из мягкой вязкой земли навстречу солнцу, туда, куда его тянула скользкая женская рука, всплеск адреналина, и Дарья дергает изо всех сил, упершись остальными конечностями в землю.
Рывок - и Ярослав вынырнул из жадной жирной массы земли, вперемешку с травой, ее корнями, подземными насекомыми... Закашлялся, выплевывая изо рта и воздухом выталкивая из носа комья земли, завозюкал руками по лицу, пытаясь избавиться от вязкой, неприятной массы.
Пока он приходил в себя, Дарья успел увидеть в той яме, что осталась от места неудавшегося погребения, небольшую тварюшку, покрытую черным лоснящимся мехом. Та едва слышно буркнула:
- Нечего так пялиться... меня попросили, - и, бодро работая лапками, скрылась под землей в мгновение ока.

- А если тебя кто-нибудь попросит отгрызть себе лапу, ты тоже согласишься? - рявкнула Дарья вослед кроту. - Тебя больше ни о чем не просили? Весь простой такой! Ты чуть человека не убил! Чуть не зарыл заживо! Ох...

Тянем-потянем... Жирная рыхлая земля, чавкнув, исторгла, наконец, из себя Ярослава Матвеевича, всего грязного, но живого.
- Жи...вой! Как Вы... меня напугали, Ярослав Матвеевич! Пойдемте скорей отсюда, а? От этой...
Что-то больно кололо ладонь. Дарья разжала руку: золотой мотылек.
- Может , это и была та самая удача?