В мире животных | ходы игроков | Основная комната

3 мая, 2018 года, около восьми часов вечера по мск, кафе «Галиматья»

... А пива чтобы выпить и получше место можно найти. Пиво тут оказалось — дрянь, еда — так, средней паршивости. Водка, правда, хороша. Мягкая, зато забористая. Интерьер раздражал: шахматные доска — белое с чёрным. Столы, стулья, даже, блин, стены. В глазах рябило и подбешивало порядком. Макса тоже, кажется, раздражало. И Вовку. По Светке не понять, что она обо всём этом думала. Вобла-воблой. Оксана, Вовкина подруга их сюда притащила. «Название прикольное». Идиотское абсолютно, а не прикольное. Всё зло от баб идёт. Макс был со Светкой (любит человек рыбу вяленую, видать), Вовка с Оксаной. А Егор, значит, один. Так вышло. И это сначала чуть напрягало, потом раздражало, а после... нет, не вспомнить, после какой по счёту, вообще показалось вопиющей несправедливостью. Такие вещи исправлять требуется немедленно. Егор встал и пошёл между столиков. Хорошо так пошёл, до самой стойки добрался, даже ничего и никого не опрокинул по пути. Пить надо уметь. Егор вот умеет. Там она и вертелась. Официанточка. За вечер уже, можно сказать, знакомая. Лица её парень не запомнил, незачем было, а попу и сиськи запомнил хорошо. Они оказались достойны запе... зафи... запо... Ущипновения они оказались достойны в конечном итоге. Та как подскочила, как завизжит, словно Егор её прямо на этой стойке на глазах бармена насиловать собрался.

— Кобель, чтоб тебе!

Егор даже растерялся. Вот дура. Ей внимание оказали, а она развопилась, как целка. Ну не нравится, больно надо. Что девок вокруг мало что-ли? Официантка на пол за подносом наклонилась, Егор тоже на пол. Только не за подносом, а равновесие не удержал. Кафе качало. И тут на полу, что называется «их взгляды встретились», «её глаза пронзили его» и прочая, прочая... Короче сверкнула эта ведьма на Егора чёрными глазищами, так что он аж протрезвел и правда, да прошипела едва внятно: «год кобелиной ходить», а потом распрямилась, сука, и громко, вслух:

— Господа, кто с собакой пришёл? Немедленно уведите отсюда собаку! У нас не положено! А ну пошла прочь! — голос визгливый, палец наманикюренный, но чёрно-белый, как и остальное всё, в Егора тычет, ножка на каблучке в бок пинает. И воняет от нее мылом «Сиреневый туман», шампунем «Вошь энд Шелперс», поддельной «Шанелью», потом, копчёной колбасой, огурцом, пивом и порошком стиральным «Ариэль». Разом причём. А от Егора как надо пахнет: шёрстка гладка, ухоженная, хоть сейчас на выставку.

Развернулся на всех четырёх от неожиданности. Зарычал. Попятился. Присел. Смотрю по сторонам зло и загнанно. Вот это попал.

Глаза не сразу привыкли. Зрение у собак другое, да и ракурс подкачал. Хорошо, хоть мозги человеческие остались. Или плохо? И трезвый, самое гадство, что трезвый! Всё бухло в никуда. На белую горячку не спишешь. Кафе, как кафе. Ничуть не изменилось. Народ за столиками — яблоку упасть некуда. Первый рабочий день тяжело людям дался. Отвыкли. Вон их компания сидит, вон ещё какие-то. Не до них сейчас. В глаза ведьме заглянул, а они разные. Вот те на! Только что чёрные оба были, а теперь левый зелёный, правый жёлтый. Левый грустит, аж слеза течёт, а правый ухмыляется. Вместо рта. Гавкнул Егор, а ведьма правым глазом ухмыльнулась и нырь от него в какую-то дверцу. В подсобку, наверно. Захлопнула дверцу, попробуй достать.

А к Егору бугай спешит. Морда — во, шея — во, ум... Да зачем ему с такими ручищами. Примеряется на ходу, как за шкирку и на солнышко. То есть, уже выходит на звёздочки? Вечер же.

— Ой, какой хорошенький, иди сюда, — Оксана-дура. Из-за столика подскочила и тоже примеряется. Погладить.

Что ты будешь делать? Мало этих двоих как будто, тут собственный родной нос выкинул финт. В этой какофонии запахов — герыч. Прямо вон у того чувака за столиком в кармане. Сроду не подозревал, что героин как-то особенно пахнет. А поди ж ты. Откуда-то Егор знает — надо бежать, схватить, достать. Лапы чуть ли не сами несут, хоть останавливай их. Может, наверно, остановить. Разум-то человечий. К счастью. Или к несчастью?

Навык "поиск наркотиков"! Как в игре какой-то. Заебись. Без наркотиков теперь не останусь. Метнулся к Оксане на ручки быстро, обшаюсь с ней, жопой мотаю, кладу лапы на плечи, лизнул в лицо. Обернулся и на охранника смотрю укоризненно, как только собаки смотреть умеют: видишь, дебил? Я хозяйский.

Охранник останавливается, как на противотанковую мину нарвался. Это на Оксану, значит. Но руку отпустил.

— Не положено, — говорит, — у нас с собаками.

А Оксанка кивает и улыбается. Так сексапильно улыбается этому бугаю. Видел бы Макс. Что есть, то есть — фигурка у неё, какая надо. И лицо — куколка Барби. Мозгов, вот жаль, столько же.

— Мы сейчас уйдём, — мурлыкает. — Мы прямо через пять минут уйдём.

А сама верхнюю губку язычком облизывает. Не хуже Егора. И Егора по шерсти теребит, к столику тащит.

— Мааксим, погляди, какое чудо. Маааксик, он будет у нас жить.

Макс чуть вилку не проглотил. Пивом поперхнулся.

В следующие пять минут Егору дали кость: хочешь жри, хочешь беги от этой юдоли ласки и мимишности. На кости кое-что оставалось. К сожалению, не мясо. Ну какое в вобле мясо. Егор давно подозревал, что его приятели — идиоты. Теперь он в этом убедился.

Разговор же их, хоть уши заткни:

— Он такой пусичка, я всегда мечтала...
— Да у него хозяин где-то рядом, потерялся наверно, глянь какой чистый...
— Он меня уже любит, вы поглядите, как он меня любит...
— Ага, Ксюх, твоя правда, аж хуй стоит (это Светка, во даёт!)...
— Молодые люди, у нас с собаками не...
— Где этого придурка до сих пор носит?
— Да пошёл он, заебал выделываться (друзья, называются, таких друзей)...
— Я его в машину не возьму, там же всё сидение в шерсти будет...
— Ну Маааксик....

И всё в таком духе. К выходу тащат. В машину.

Посмотрел на Макса поперхнувшегося сочувствующе: я бы тоже себя к себе домой не взял. Но на улице мне кантоваться год - нет. И это если ещё только год. Прикрыл глаза. Оксана треплет по башке. Прости, бро. Прости. Обещаю не ссать у тебя в коридоре, не сидеть на твоей одежде, не делать ничего такого, чего не делают друзья. Мы ведь друзья? Взглянул на него и отвёл взгляд. Стыдно.

Отражение внушало. Пока шатался, себя не помня, совсем стемнело. Но на главной — витрины. На главной — огни. На главной — рекламы. В нашем Мухосранске нынче не хуже, чем в Нью-Йорке. Гуляем до утра. Так что Егор себя рассмотрел во всей красе. От холки до хвоста. Красавец. Шея длинная, мускулистая, грудь широкая, шерсть волнистая. Пожалуй, в плане внешности Егор сейчас выглядел лучше, чем всегда. И свобода. Хочешь от голода подыхай, хочешь от холода. Пару раз наркотиками из дверей пахло. Соблазнительно так... А потом запахло... Вот это был запах, всем запахам запах. Егор опомниться не успел, как за ней, а она от него. Облезлая, шерсть клоками, блохи, небось, но как пахнет! И бежит медленно-медленно, зараза. Чтобы, значит, догнать успел. Да что же это он? Гордость мамы с папой и шахматного кружка, головная боль шефа, и... Вот сучка!

Засеменил знакомиться и общаться с ней. Всё быстрей и быстрей. Быстрей и быстрей. А там уже и галопом! Толкнул боком весело, закружился рядом. Общаюсь носом. Может, она мне что-то про собачью жизнь расскажет? Может, мы друг другу понравимся?

От неё пахло ЭТИМ, конечно. Но ещё от неё пахло улицей. И чужими кобелями. И старушкой-хозяйкой, которая вяжет носки. Кому сейчас нужны тёплые, вязанные носки. Старушка вяжет, а ленивый Барсик — враг № 1 делает вид, что гоняется за клубком. Гоняться ему на самом деле лень, он не младше Старушки. Жучка по привычке рычит на Барсика, тот меланхолично шипит в ответ. Идиллия. Потом приходит Айса и обрезает нить. Клубок катится под диван, спицы падают на пол. Недовязанный носок. Улица. Чужие кобели. Блохи. К ним можно привыкнуть.

— Ну, ты чего встал? — ласково, но нетерпеливо спрашивает сучка — на самом деле тихонько и призывно скулит, но Егор как всю жизнь на этом языке разговаривал. Сучка поворачивается к Егору задницей, оттопыривает, задирает хвост. — Первый раз что ли?

- Погоди. Ты ничего странного в моём запахе не замечаешь?

Жучка недовольно отстраняется, всем своим видом показывая: «связалась же с импотентом», но отстаёт, принюхивается. У неё, наверно, добрая душа. Потом ещё принюхивается. И ещё. Тычет носом в бок Егору.

— Человечиной пахнет. Хозяйский что-ли? Потерялся? — говорит со смесью зависти и сочувствия. Первого больше.

- Потерялся немного и не говори.

Ухожу. Мне надо подумать. Найти укромное место.

Жучка, кажется, оскорблена бегством Егора. Ничего, её найдётся, кому утешить. Золотистый ретривер спешит прочь. Ночь уже полностью вступила в свои права. Нет людей на улице, иссяк поток машин, гаснут фонари. Но не все, увы, не все. Света по-прежнему слишком много, и звёзды брезгуют показываться. Егор шкурой чувствует — они там, за чёрным от прожекторов небом. Они красивые и пахнут неизведанным. Многоэтажки тянут к ним серые руки, и чахлые тополя в сквериках задирают головы, пытаясь рассмотреть. Всё тоскует по звёздам, Егора тоже пронзает тоска. Человеку этого не почувствовать — разучился. Сейчас Егор понимает, зачем волки воют на Луну. Ему тоже хочется гавкать на звёзды. Что по сравнению с ними какая-то облезлая Жучка?

Воспоминание о Жучкином запахе вызывает лёгкое сожаление у звериной части Егора, а человеку внутри остаётся вздыхать от облегчения. Он вдруг осознаёт — останься, и сучка бы понесла. Плати потом алименты в собачий суд. А ведь... Промелькнувшая мысль заставляет бежать быстрее, чтобы не нарваться ещё на какую-нибудь собачью красотку. Ну нафиг! В детстве бабушка рассказывала внуку байки на ночь. О людях, которые кувыркаются через пень, перекидываясь в волков. А его де... щенки кем бы стали? Егор представляет себя отцом целого выводка вурдалаков. Круто, конечно!

Он добирается до дома, когда город совсем затихает. Ни одно окно в его подъезде и соседнем не горит. Там, на третьем этаже его квартира. В холодильнике есть, кажется, пара яиц и упаковка сосисок. Но до Северного полюса не дальше сейчас. Многоэтажка. Две соседние, подпирающие с боков. Колодец двора в глубине. С песочницей и поломанными качелями, на которых собирается молодёжь. Марихуаной несёт даже сейчас — ай да нос. Ужасно хочется спать. И подумать. Под окнами на первом этаже есть укромное местечко, закуток. Для слива дождевой воды что-ли. Там в прошлом году сука ощенилась, так щенки всю зиму просидели. Тьфу, опять о щенках, рано ему, молодой ещё. Хорошее, укромное местечко, чтобы поспать. Если не занято.

Почесал лапой бок. Иду к мясному магазину. Люди часто угощают собак кусочком, я как-то раз сам угощал. Или нет. Если не достанется ничего, так хоть аппетит перед помойкой нагуляю. К мусорным контейнерам всегда успеется.

4 мая, 2018 года, примерно десять часов по мск, возле мясного павильона

Утром в пятницу по магазинам ходят сплошные пенсионеры. В четверг, среду и вторник тоже. Про понедельник не будем — сложный день. Так или иначе, но встретить в десять утра возле мясной лавке можно только какого-нибудь старичка со старушкой. Ещё мамаш с колясками, хотя эта публика больше по паркам. Кстати, как раз недалеко имеется такой. Там выгуливают собак и детей. И пенсионеров тоже, конечно. Но сейчас Егор направлялся к магазинчику, надеясь выпросить косточку другую. Или... может быть получится спереть?

Какое-то время возле дверей было пусто, потом зашли две деловые старушки, вышли, извергая ароматы будущего холодца, но на Егора даже внимания не обратили — дохлый номер. А потом туда вошёл дедушка, совсем дряхлый такой. Егор думал, такие дедушки только в кино бывают, а если в жизни, то сидят за закрытыми дверями. О них передачу можно снимать: «Есть ли жизнь после девяноста?». В общем, песок сыпется, а так интеллегентный такой дедушка, в очках и с пластиковым пакетом с веревочными ручкам. На пакете нарисован Дед Мороз со Снегурочкой и надпись «Счастливого Нового Года». Но хороший же пакет, что не использовать теперь из-за какого-то рисунка?

Дедуган зашёл в павильончик, минут пятнадцать там тусовался, а потом вышел. Запахов у него не прибавилось, не считая тех, что прилипли к одежде. Как вошел с пустым пакетом, так и вышел. И тут увидел Егора.

— Что, брат, — говорит, — голодный? А я вот тоже. Зайду, погляжу и ухожу. Пенсия она, сам, знаешь. Тебе вот хорошо, за свет платить не надо, и за газ тоже...

Кажется, он настроился на долгие разговоры.

Махнул деду хвостом с сочувствием, наблюдаю за трафиком мясоедов. Засада - дело неторопливое. Тут терпение нужно. Как на рыбалке.

Дедуган всё бормотал и бормотал что-то, про корочку хлеба, про забытые заслуги, про молодежь... Кажется, рассказывать так он мог часами. Но тут появилась женщина, лет пятидесяти, полная, одетая несколько небрежно и накрашенная слишком ярко. В ушах золотые, массивные серёжки.

— Вот ты где, — сказала она с облегчением. — Горе моё. Нельзя же так, мы с ног сбились! Пойдём уже, папа.

И взяла дедушку под локоток. Аккуратно так, даже нежно. Дед взглянул на неё виновато. И сразу стало как-то ясно, что нет никакой мизерной пенсии, на которую только хлеб с кефиром покупать, а обычный маразм у старика.

— Пёс, — сказал дед капризно, — голодный. На Барри похож.

Женщина взглянула на Егора, вздохнула и скрылась в недрах магазинчика. Очень скоро перед Егором возникла не кость даже, а полноценный кусок мяса.

— Ретривер, — сказала женщина и вздохнула опять. — Без ошейника. Видишь, к людям приучен. Потерялся наверно. Объявление бы дать.

— Пойдёшь с нами, а мы твоего хозяина найдём? — спросила, наклоняясь к Егору и поглаживая. Так, словно была уверена, что он понимает.

Заглотил сочный кусок мяса, почти не жуя. Блещу глазами, помахал хвостом. Пойдём.

Загладываешь сочный кусок. Аж слуна стекает. В желудке расцветают незабудки. Или бабочки крыльями машут? Какая разница. Егору хорошо. Жизнь снова прекрасна. А дед грустит. Чего-то ему не хватает. Процессия по улице степенно. Чужие собаки к вам не лезут. Город оживает потихоньку, просыпается. Идти недалеко. Женщина и дед подводят Егора... к его же дому. Заходят в соседний подъезд. Вот так номер. Выходит, жил он рядом, но не эту тётку, не отца его знать не знал.

— Пошли, — тянет женщина то ли тебя, то ли деда. Вас обоих. Зовёт войти в подъезд.

В одну квартиру не пошёл. Идти теперь в другую? Смотрю на них: отец и дочь. Она заботится о старом человеке. Ещё и я повисну? Обузой. Я теперь блохастый. Сел. Поковырял за ухом задней лапой. На улице убьют или умру. Холодная не по-собачьи мысль. Здесь поживу ещё, потянется волынка. Но будет кислая и всё равно один конец. Нет. Не так я проживу.

— Видно к хозяину побежал, тоскует, — донеслось до Егора. Слух-то у пса получше, чем у человека. То ли старика женщина успокаивала, то ли саму себя. А пёс уже нёсся к кафе. Вчера-то дорога оттуда до дома лёгкой выдалась, но это ночью, а днём... Автомобили, пробки, люди. И собаки... Завернув за очередной поворот Егор увидел целую свору: пять кобелей, ободранных, злых и голодных. И они его увидели.

— Слышь ты, шавка, — направился к Егору одноухий главарь. — А ну вали отсюда. Это наш район.

Рыкнул беззлобно на ходу, но глазами слежу за ними цепко:

- Шавка твоя мать. Я здесь по делу. Скоро уйду. На вашу еду и ваших сук не претендую.

— Вали, я сказал, — кажется, главарь был совсем отмороженный.

Он кинулся на Егора, его шестёрки следом, Егору только и осталось, что драпать изо всех сил назад. Преследователи не отставали. Азартные попались. Азарт их и подвёл: теперь уже эти пятеро оказались в чужом районе. Свора кобелей, в которых Егор мог бы узнать дворовый собак с помойки, если бы раньше когда-то к ним присматривался, бросилась навстречу.

Встреча оказалась тёплой. Визг, собачий мат, клоки шерсти. Противники были равны по силам примерно. Что оставалось делать Егору? А действительно — что?

Развернулся на всех четырёх. Поднялась верхняя губа, обнажая клыки. Гремит в груди, как в сломанном радио. Горят глаза. ГРРР-ВФ-ВФ-ВФ!!!

Бой был яростный, но паритет ни одна из сторон побить не могла. Часть чужаков валялась на земле, зализывая раны, но и "нашим" досталось. И "наши" и "чужие" были одинаково грязные, облезлые и блохастные. Но псиная натура Егора уже чётко определила, кто здесь "наши". Егор кинулся на единственного, кого мог отличить: одноухого вожака. Вцепился во второе ухо и... отодрал с мясом. Вожак заскулил от боли, как неразумный щенок и кинулся бежать. А с ним и остатки его армии. А Егор остался. С ухом в зубах.

— Ничё! — одобрительно прорычал матёрый, рыжий пёс. — Для домашнего очень даже, — от него не укрылся ухоженный вид Егора. — Чего здесь забыл, братан? Хозяева из дома выгнали или ещё какая проблема? Ты не стесняйся. Ты нам помог, а мы тебе поможем.

Бросил ухо на землю.

- Спасибо. Сам справлюсь. Может, ещё свидимся!

— Ну бывай, — не стал спорить рыжий. Кажется, даже с облегчением сказал. Егору уже было не до него. Азарт погони, укромное местечко, часы, текущие, как расплавленный янтарь. Странное сравнение, почему именно оно пришло на ум? Но всё заканчивается. Вот она идёт — ведьма! Егор летит стрелой, бросается на женщину, кажется, не ожидающую такой прыти. Вот-вот вцеится в горло.

Разогнал себя до скорости бобслейного болида. Прыгнул без единого звука. Хлопнули уши в воздухе. Плывёт мимо фонарь. Плывёт мимо витрина. Плывёт мимо небо.

Сжимаются на горле зубы. Ведьма шипит, вырывается, хватает ртом воздух, но собачьи зубы слишком крепкие. Слишком... Вот человеческим до них далеко. Егор падает на пол, не удержав равновесие. Сложно стоять на двух ногах, шатко как-то...

Когда я пишу эти строки, я уже давно не ретривер. Я сижу за ноутбуком у себя дома и его свет в тёмной комнате отражается на лице вполне человеческом. Я хочу записать эту историю, чтобы через год это не стало казаться сном или не стёрлось из памяти начисто, как стираются иногда самые странные вещи. Моя жизнь пришла в порядок. У меня есть работа и девушка и кое-какие планы на завтрашний день. Думаю, это будет нормальная судьба. Но хочу всё же рассказать о той, непрожитой.

Тогда я ушёл поскорей не говоря ведьме ни слова. Если честно, я всё ещё её боялся и боюсь таких вещей до сих пор. Я ни разу ни с кем не обсуждал это, но я стал сентиментален и суеверен. Я хожу в церковь и говорю там что-то типа молитвы. Я стал здороваться с женщиной из соседнего подъезда и её пожилым отцом: первое время она молчала удивлённо, но дед узнаёт меня и она тоже стала здороваться. Я тайком кормлю собак во дворе у помойки мясом из магазинчика в конце квартала. За год я прикормил и приучил к рукам дикого безухого кобеля с соседней улицы. Он всё ещё для вида рычит и никогда не идёт следом, но я не теряю надежды: может однажды, он простит.