Чертополох | ходы игроков | Dum spiro, spero — Максим

Природа все учла и взвесила.*
Вы, легкодумные стрелки,
Не нарушайте равновесия
И зря не жмите на курки.

Вот кружит ястреб. Вредный вроде бы.
Но пусть летает, невредим:
Кому-то вреден, а природе он
Полезен и необходим.

Ты рай себе уютный выстроил,
Но без тревог не проживешь.
Убьешь печаль — но тем же выстрелом
И радость, может быть, убьешь.

Максиму было худо. Доктора и всемогущая медицинская машина, конечно, сделали всё, чтобы облегчить жизнь несчастному парню, но всё равно Максу было худо. И не только физически — физическую боль легко заглушить химией. Связист страдал морально, переживал свой полный провал. Он ничего даже не успел сделать. Вслушиваться в разговоры, участвовать в расспросах в таком состоянии не реально. Парень лежал в полузабытье, никому, кажется, не было до него особого дела. Закрыть бы глаза и заснуть, но заснуть не получалось. А потом пришла музыка.

****
Кровавое безумие арены было еще совсем свежо в памяти. Максиму было, с чем сравнивать. Музыка и тьма — родные сестры, но если вторая сводила с ума, разрывала на куски, наполняла страхом и яростью, то первая ласково гладила по голове. Звала идти за ней. Говорила, что теперь все будет хорошо, теперь он отдохнет. Теперь никто не причинит ему зла.

****
Максим шел за музыкой, он поверил, потому что хотел верить. Или хотя бы надеяться. И музыка не обманула. Печали и горести, страх и боль, чувство бессилия — всё растворилось в море умиротворения. Макс черпал это умиротворение, купался в нем, лепил из него. Там, на арене он тоже лепил. Создавал, сам того не понимая, из страха и ужаса, из безжалостного веселья берсерка, злых тварей. Теперь же он хорошо понимал, что творит — музыка объяснила, как, музыка научила. И Максим принялся лепить свой первый, прекрасный и желанный мир. Мир, полностью состоящий из надежды и умиротворения. Зеркальными прудами и низенькими кустиками, усыпанными камнями тропинками и зрелыми ягодами стали они. А еще почему-то первым, белым снежком. Наивным, чистым, не тронутым следами.

****
Усталость брала свое. «Нужно отдохнуть», — звенела музыка. Там, на арене они не знали отдыха, сражались, пока кто-нибудь не прекращал это. А если бы не прекратил, просто умерли бы. Макс лепил из собственной души, риск опустошить ее до дна был огромен, поэтому надо было отдохнуть. Вовремя остановиться. Этому в первую очередь учила музыка юного Вершителя. И душа Максима заснула прямо на берегу пруда, с плавающими в нем лотосами. Душе снилось тело, лежащее и регенерационной установке, телу было худо, а без души стократ хуже. Но возвращаться было нельзя. Пока нельзя. На самом деле, конечно, можно, только вот мир еще был не готов отпустить. Возвращаться, пока он не доделан опасно. Совсем немного осталось у души Максима надежды и умиротворения, но их должно было хватить, чтобы закончить то, что не успела. Душе предстоял путь к далекой горе с растущими на ней цветущими деревьями. К той самой вершине, где она отпустит мир на свободу, а сама сможет вернуться. Душа Максима знала — любая дорога приведет туда.

****
Максим сидел на берегу небольшого пруда в одной лишь легкой рубашке и шортах, босиком и смотрел в воду на цветки лотоса. Блики на воде завораживали, смотреть на них можно было бесконечно. Умиротворение и спокойствие были разлиты вокруг. От пруда убегали повсюду посыпанные мелким камнем тропинки, чуть поодаль росли вечнозеленые кустики и плодовые деревца. Это был красивый мир. Райский уголок. Вот только неба не было. Вместо него серебристая оберточная бумага. Но зачем Максиму небо, когда так прекрасно на земле? Идти не хотелось. Зачем? Хотелось сидеть здесь вечность, смотреть на воду, на мигая. Макс с некоторым беспокойством понял, что не может заставить себя подняться и оторваться от зеркальной глади.

Максим

Макс сидел на берегу пруда и наслаждался умиротворением. Блики на воде завораживали, складываясь в причудливые узоры и не давая отвлечься. Надо было идти, но вид цветков лотоса был таким мирным, таким спокойным... Неизвестно, сколько времени Макс просидел так, на берегу, но неожиданно его душу кольнула тоска по тем, кого он потерял. Лайонел Смит, Лиза, Джеймс, Гретта Сергеевна. ... Этот список был слишком длинным. И за каждым именем был человек, со своими достоинствами и недостатками, радостями и горестями, со своей историей. И за каждым из них была своя горечь утраты. Макс провел ладонью по лицу и с удивлением увидел, что на его ладони показалось несколько соленых капель. Но кроме горечи, в его душе также была и надежда. Давным давно Максим слышал о том , что души хороших людей попадают в рай, откуда следят за всеми, и в случае необходимости помогают тем, кто им был дорог, защищая их от зла. Эта надежда давала сил справиться с болью от их потери. Макс оперся на камень, и на секунду показалось, что под его рукой простой серый камень потек, и на нем проступили барельефы тех, кто погиб в ходе экспедиции.
Вспомнив тех, кто погиб, Макс почувствовал облегчение. К нему вернулась сила встать и отправиться в путь. И Макс пошел, аккуратно ступая по тропинкам.

Макс шёл, аккуратно ступая по тропинке, ворочал мелкие и крупные камушки, сооружая обелиск. Получалось красиво. Он полюбовался на этот монумент всем погибшим, на надгробный памятник, дающий им спокойствие и умиротворение и... вдруг понял, что проделал всё это лишь в мыслях. Он по-прежнему сидел, вглядываясь в гладь пруда, а воображение шагало по дорожке, устанавливало камни. Лишь фантазия. Иллюзия. Обман, нужный затем, чтобы ничего не делать в реальности. Он смотрел на воду, и видел, как действует, как уходит по тропинке. Зачем было идти, когда иллюзия столь совершенна, что и сам Максим поверил в неё. Но какая-то искорка не давала оцепенеть, раствориться в бездействии, достичь нирваны. Кто знает, хорошо это было или плохо, но надежда помогла подняться на ноги. Максим недоверчиво обернулся: уж не иллюзия ли всё это? Но нет, на этот раз всё, кажется, происходило в действительности. Окрылённый надеждой, парень повторил то, что только что видел в водной глади. Камешек, еще один. Большой валун. Работа была тяжелой, Макс не привык трудиться физически руками, у него всегда были инструменты, услужливые роботы, но в последнее время слишком многое случалось в первый раз.

Впервые Максим стал убийцей. Впервые был на волосок от смерти. Впервые испытал безумство веселья и умиротворение покоя. Впервые отдавал последний долг на вновь созданной планете. Когда последний камень лёг в основание, ему вдруг показалось, что лёгкие тени, неразличимые даже в этом, полуматериальном, мире закружили над обелиском. Лиза, Джеймс, Гретта, Лайонел, Ким. Они танцевали — невесомые и лёгкие, Максим уходил по тропинке, а они оставались. Хранителями этого мира. Не на земле, не в воде, не в воздухе. В тонкой-тонкой оболочке, что заумные книги называют ноосферой, а Вершители просто — душой мира, танцевали они, не имея ни тел, ни мыслей, ничего, кроме желания Хранить. Наверно, будь у Макса за душой сотни и тысячи созданных миров, он не смог бы найти для этого лучшей судьбы.

Он шел и шел по тропинке, наслаждаясь прохладой и любуясь на открывающиеся взору пейзажи: аккуратные кустики, низенькие деревца, причудливые дорожки. Мир очень напоминал Японские острова на родной планете Максима. Становилось всё прохладнее, дорожки заметал лёгкий снежок. Макс невольно поежился — так и простудиться было недолго.

Максим

На душе у Макса было хорошо. Его ноги мерно шагали по покрытой камнями дорожке мимо деревьев в сторону гор. Позади остался его памятник друзьям, и Макс сам поражался тому, каким удачным он вышел. Впереди была дорога, не простая, но тем приятнее было ступить на нее. И Макс шагал, наслаждаясь чувствами, которые давала эта дорога- автоматом леса, дуновениями ветра...

Лёгкий снежок уже превратился в полноценный снегопад, а Максим, казалось, не замечал их, шагая прочь от пруда, к горе. Умиротворение завладело им настолько, что парень уже не в силах был оценить адекватно опасность. Слишком он расслабился в своём прекрасном, добром мире, забыв, что даже добрый мир, может преподнести сюрпризы.

Погруженный в свои мысли, он вовремя не почувствовал холода, когда ситуацию ещё можно было как-то исправить. Шагал в одной рубашке и босиком, как будто и не было этих носящихся в воздухе снежинок. Слишком уж ушел в себя. Умиротворение могло быть опасным, если погрузиться в него целиком, без остатка. Просто закрылись глаза. Хлопья снега падали на одежду, лицо, ресницы и таяли на них. А Максим спал, ему было хорошо. Ему снилось дуновение ветерка.

А потом снежинки перестали таять. Максим ничего не почувствовал. Просто прекрасный сон перетёк в другую форму — не менее прекрасную. Небытие. А снежок всё падал и падал — красивый и совсем не страшный...

На заснеженной равнине, неподалёку от пруда лежало закоченевшее тело создателя этого мира. Не само тело, конечно, проекция его, слепок. Душа. Душа Максима познала полный покой, когда становится не важным происходящее вне, настолько погружаешься внутрь себя. Настолько, что разницу между жизнью и смертью вовсе не замечаешь. А есть ли она — это разница? Кто знает.