Чертополох | ходы игроков | Suum cuique — Заратустра

Любовь минувших лет, сигнал из неоткуда,*
Песчинка, спящая на океанском дне,
Луч радуги в зеркальной западне…
Любовь ушедших дней, несбывшееся чудо,
Нечасто вспоминаешься ты мне.
Прерывистой морзянкою капели
Порой напомнишь об ином апреле,
Порою в чьей-то промелькнешь строке…
Ты где-то там, на дальнем, смутном плане,
Снежинка, пролетевшая сквозь пламя
И тихо тающая на щеке.

Страх и подавленность владели психологом. И от понимания, что протерианцы и сами в тупике, становилось еще более не по себе. Заратустра все же нашел в себе силы включиться в разговор, но ответить на вопросы ни ему, ни Эдмонду, ни остальным чужой не успел. Музыка подхватила Заратустру, и всё стала не важно: судьба человечества, его собственная судьба. Всё, кроме одного...

****
Заратустра плыл на волнах мелодии, она была внутри Ионыча, но была и вне. Она была всюду. Прекрасная, тоскливая, но в то же время дающая надежду. Почему-то психолог был уверен — это марш Мендельсона, однако марш вызывал совсем не те чувства, которые, должно быть, хотел давным-давно вложить композитор. Может это и был марш, но скорее маршировала собственная душа психолога. Уходила куда-то вдаль, там, где ещё не поздно, там, где даётся второй шанс.

****
Чем-то это оказалось похоже на жуткое пробуждение после анабиоза два дня назад. И на тот, второй раз, когда Ренар включил глушитель, а ифриты набросились на них. Так же обволакивала тьма, растворяя реальность, так же, но — по другому. Теперь она не пыталась изорвать, сломать и уничтожить, нет тьма (или музыка, какая в сущности разница) гладила ласково по голове, вела за руку, утешала и успокаивала. Заратустра был сейчас ребенком, делающим первый шаг. Это оказалось страшно, тревожно, но и восхитительно. А музыка страховала.

****
Заратустра творил. Там, в огненном аду, он тоже творил, теперь психолог четко понимал это. Ифриты возникли из его в том числе страха и ярости. Но тогда Ионыч не осознавал, что делает. Тогда его вела паника, сейчас — музыка. Это оказалось так просто — творить. Грусть стала ветвями плакучих ив, склонившихся к медленной, сонной реке, которую новоявленный Вершитель вылепил из покорности. Тоскливое желание все исправить обернулось еле заметной тропой на болоте замешательства — чуть оступишься и увязнешь. Ярость, желание действовать обернулось плюшем, что оплетал стволы деревьев, тянулся к небу, которого здесь не было, подчас и душа их, высасывая жилы. У Заратустры получился не слишком-то счастливый мир. Но это был его мир. Такой, как есть. Каждому свое.

****
В какой-то момент психолог понял, что устал. Что бойцов на арене губила невозможность остановиться. Они отдавали страх и ярость без остатка, истощая себя. Но теперь музыка страховала, музыка подсказывала — нужно отдохнуть.

****
Душа Заратустры спала посреди новорожденного мира — мира тихих рек, переходящих в болота, где противно зудят комары. Мира корявых, тоскливых деревьев и яростного вьюна, высасывающего из них соки. Мира сотворенного из сожалений о несбывшемся и желании переиграть. Он был не очень красивым, но настоящим, взаправдашним. Только небо подкачало — серебристая оберточная бумага вместо неба. Душа Заратустры спала в настоящем мире под ненастоящем небом. Ей снилась летонитовая комната, снилось свое тело, сидящее среди себе подобных. Тело звало вернуться, но было рано. Душа проснулась, твердо зная, пора в путь. Она могла бы вернуться сейчас, но оставлять мир недоделанным было опасно. Нужно идти. Идти по лесам и болотам, вдоль рек, идти к горящему где-то вдалеке огню. Той самой точке, в которой душа отпустит мир на волю. Тогда тот обретет небо, а душа Заратустры сможет вернуться. Все равно было, в какую сторону идти. Все дороги вели вели к цели. И душа огляделась, выбирая.

****
Заратустра стоял на краю болота в одной летней рубашке и шортах, босиком. Было довольно холодно, жужжали комары. Строительного материала, который мог изменить этот мир, осталось немного, но он еще имелся у психолога. Пора было выбирать дорогу и в путь.

Заратустра

Заратустра творил. Его переполнял восторг: Раскалённое солнце вам в ж... голубчики, это ж как просто и легко оказывыается!!! И как же мы не догадывались! – билось в его сознании. Заратустра готов был расхохотаться, тем заразительным и беспечными смехом, что так легко достаётся из глубины груди всеми детьми, и так безнадёжно затерян, под ворохом сарказма, обыденности и понимания несправедливости жизни, всеми взрослыми.

Новоявленный творец мира огляделся вокруг. Мир получился довольно невзрачненький и серый. Но как и любой новоявленный родитель, Заратустра не видел его недостатков. Мир был прекрасен! Удивительные повороты рек, таинственные, полные жизни болота, шустрые и любознательные комары, невысокие, артистично изогнутые деревья...

И он это создал. Где-то в глубине сознания, Заратустра понимал что скорее всего не сможет объяснить как он это сделал. Это как мастер гончар (почему ему в голову пришло такое древнее сравнение Заратустра не мог сказать) который никогда никого не учил, пытаясь объяснить как он создал прелестную вазу потонет в неуклюжих: « Вот сюда это....а потом тут я вот так этим туда...». Или ещё точнее – это было как во сне – когда ты точно знаешь как можно совершенно гениально улучшить таблицу Менделеева, а едва проснувшись – понимаешь что ключевое знание ушло вместе со сном. Вернись он в тело...

Тут возвышенно поэтические размышления Творца оказались прерванны самым что ни на есть приземлённым способом – один из «любознательных» комаров уселся на нос Заратустры и укусил своего создателя.

Взвыв от неожиданности (вот она благодарность создателю) и боли (создатель оказывается постарался вполне себе хорошо) Заратустра хлопнул себя по носу, став первым в этом мире убийцей.
Через пару минут, оставляя за собой след из трупов, первый серийный убийца этого безымянного пока что мира, внимательно осматривал берега болота. Заратустра искал растения которых бы избегали комары. Наверняка есть те цветы, кустарники, да что угодно, что источают неприятный для кровопийц запах. Цель была найти их и натереться.

Можно было конечно использовать силу Творца (в голове Заратустры два последних слова всегда звучали громогласным голосом из под облаков) и уничтожить этих не в меру любопытных и жаждущих общения тварей, но Ионыч решил двигаться дальше к реке, а там летучих вампиров будет наверняка ещё больше.
Так что побережём силы – решил Заратустра, - а там видно будет.

Выбор реки был не случайным – во первых вода. Как минимум от жажды он не умрёт. Во вторых, не утонет в трясине болота, а в третьих, Заратустра где-то слышал что в лесу без навигации, человек обязательно будет ходить кругами, потому что одной ногой делает шаг длиннее чем другой.

Прохладная погода беспокоила его не так сильно. Пока он будет двигаться ничего страшного не произойдёт. Тело постепенно адаптируется под более прохладную погоду. Днём в лёд – не замёрзнет, а к ночи, что нибудь да придумает.

Приняв такое решение Заратустра ещё активнее принялся исследовать болото вокруг него, время от времени активно размахивая руками и пополняя новыми жервами свой «список Чикатило».

ссылка

Болото поросло низким, плюгавеньким кустарником, которого комары ничуть не стеснялись. Иначе стали бы они здесь селиться! Пока Заратустра осматривался, тучи мелких вампиров уже окружили его, спеша причаститься к крови своего создателя. Животный мир вообще создавать не рекомендуется. Так напевала смолкшая уже музыка. Жужжанием комаров, треском подвернувшихся веток, когда психолог стал выбираться к реке. Комарьё двинулось за ним. Ионыч увидел, как его искусанные руки распухают на глазах. Навалилась вдруг тоска. Лютая тоска по несбывшемуся. Она бродила по крови, отравляя мозг. И не важно, что в общепринятом смысле крови-то и мозга сейчас в Вершителя не было, лишь тонкое тело во вновь созданном и еще не материлизованном мире.

Крови не было, а тоска разливалась по крови. Если бы он тогда был внимательнее к ней... Как же её звали? Нет, не вспомнить. Если бы он приложил больше твёрдости, когда... Если бы настоял в тот момент, как они.... Захотелось вдруг всё переиграть, вернуться назад, исправить свою судьбу, переписать черновик набело. Если он способен творить миры, то неужели он не способен творить свою собственную судьбу?! Что-то там болтал Тойн о тех, кто расплачивается за чей-то второй шанс. Впрочем, разве это важно? Он — Вершитель, особенный случай. Он вернется назад и скажет ей... Он скажет правильные слова. Он найдет тех, кто знает, что... Он... Он сможет... В этот раз...

Заратустра вдруг четко осознал, стоит только пожелать — всё так и будет!

Заратустра

Тоска накинулась на Зараутстру с яростью оголодавших комаров. Опухшее лицо и руки зудели в тон оглушающему зуду тучи летающих над ним комаров.

- Твари! – зло шептал сквозь плотно сжатые, чтоб комары не залезли в рот, губы, Заратустра. И было уже не понятно кто эти самые «твари» - комары решившие казалось выпить его до дна, или те, легендарные «они», которые всегда виноваты в наших несчастьях. Те кого мы вечно виним в нашей неудавшейся жизни, в несчастьях свалившихся на нашу голову. Те «они» что так здорово помогают нам избегать ответственности за свои собственные действия.

«Вернуться и всё исправить!» - было первой мыслью Заратустры. Он всё сделает по другому. Теперь то у него есть знание, он понимает что сделал не так и обязательно всё переиначит! И будет счастлив. И хрен с ними с теми кто умрёт от того что он изменит прошлое! Чёрт с ней, со всей вселенной, если он всё-таки будет счастлив!!!

Ионыч даже начал было думать что лучше – создать портал, или сразу перенести себя, как вдруг, его ошарашила совершенно удивительная мысль:

"Он же может ВСЁ!"
Это его МИР, в котором он БОГ!

А значит... Мысль была настолько кощунственной и дерзкой, что Заратустра затаил дыхание, да так и стоял, до тех пор, пока нехватка воздуха не вывела его из ступора!

Зачем пытаться что-то изменить в прошлом, когда есть возможность создать что-то лучше в настоящем?
Надо избавиться от комаров, а затем... Она будет ждать его в замке. Обязательно в замке. Ведь это будет настоящая принцеса.

- Сука!!! – Заратустра в отчаянии ругнулся на комаров, и закашлялся от мгновенно устремившихся ему в рот тварей. Яд продолжал действовать на психолога, и в его голове вообще смешалось всё что только можно.

- Крылья! Вот что мне нужно! – подумал Заратустра. Мне нужны два крыла чтобы отмахиваться от этих зараз! И хвост – неожиданно даже для себя решил создатель. – мало того что от комаров отмашусь, так ещё и идти по болоту не придётся!
И он начал творить!

У верблюда не сложилась судьба,*
Подвела верблюда жизнь, подвела:
У верблюда на спине два горба,
Нераскрывшихся к полету крыла.

Два крыла, рожденные тоской, оказались большими и тяжелыми. Заратустра смог бы закутаться в них, как в тёплый плащ, а вот взлететь... Взлететь вряд ли. Тоска тянула к земле. не давала воспарить ввысь.

И бредет верблюд пешком да пешком,
И свисают его крылья мешком,
И застыла на реснице слеза,
Заслоняя от него небеса.

Хвост оказался похожим на хвостик печального ослика Иа из ретро-мультика, что еще ребенком как-то увидел Заратустра. Отмахиваться от комаров им было удобно. Хотя проблемы в целом это не решало. Слишком уж много их было — этих тварей.

Что же делать, что же делать, верблюд,
Если в небо нас с тобой не берут?
Если самый никудышный подъем
Мы не крыльями берем, а горбом?

Тут бы психологу и пришел конец, но его вечная нерешительность на этот раз подарила отсрочку. Замешательство, остановка перед выбором. Действительно, зачем что-то исправлять в прошлом, когда все, что ему надо, можно получить в будущем? Эта простая мысль ударила в голову, психолог аж опешил! И на несколько секунд морок развеялся. Он вдруг четко понял, что поддайся комариному яду — уже был бы мёртв. А ещё, что долго так не продержится. Полчища кровососсов атаковали снова и снова, и следующий приступ комариной тоски грозил стать последним. Принцесса ждала в высоком замке. Только эта мысль не позволила сдаться прямо сейчас.

Неизведанная даль голуба,
Нас тревожит и зовет высота.
Не у каждого сложилась судьба,
Но у каждого сложилась мечта.

Заратустра

- Крылья! У него были крылья! – восторг Заратустры очень быстро сменился горьким разочарованием. Толку от крыльев оказалось чуть. Большие, кто-то возможно даже назвал бы их величественными. Но тяжёлые и слабые. Едва помахивать ими получалось. Но этого не хватало даже на то, что бы создать достаточно ветра - отогнать комарьё. Только если завернуться в них словно в плащ.
-Мать твою!!!! – заорал Заратустра – ты что ж это такое себе сотворил, голубчик?!?

Глубоко в подсознании насмешливый внутренний голос, раскопал старые стихи:

Когда-то верблюды крылатыми были.
Носили верблюды громадные крылья.
Летали верблюды в заморские дали,
И небо им даже орлы уступали.
И следом верблюжьим, не ведая страха,
Летела на юг перелётная птаха.

- Даже верблюды летали!!! – Заратустра подпрыгнул и махнул крыльями безуспешно пытаясь взлететь. Упав, вскочил и зло и бестолково замахал руками и хвостиком, пытаясь надавать комарам подщёчин. - Отвалите! Пошли сучьи дети вон!

Психолог чувствовал как его снова накрывает, развеявшаяся на несколько секунд тоска и морок:

– Хватит меня кусать, я же вас создал! Да вы меня, голубчики на руках носить должны! Может у вас рук просто нет? Так я Создатель! Сейчас создам вам руки до земли! Такие же тяжелые как мои крылья! И вы все блин попадаете...

Заратустра понимал что с ним творится, но для человека привыкшего к стерильному воздуху Лунных помещений, или полумёрвому атмосферы Земли, бороться с комарами было настолько в новинку, что и действия его не отличались логикой. К тому же вся ситуация в целом была сюрреалистичной и странной.
«Я умру» - внезапно пришла холодная и жуткая мысль. «Надо что-то делать, и срочно»

Заратустра лихорадочно забормотал, перебирая в уме все возможные, на его взгляд способы борьбы с летающей напастью.

- Ветер - сдуть их на хрен, вонючие мази- отпугнуть, реппелент – поубивать, одежда и шляпа с сеткой на лицо- спастись, стая птиц – пожрать, огромная мухобойка - надавать по мордасам...

Плачущий и зло ругающийся Заратустра принялся творить...

О том, что когда-то крылатыми были,
Забыли верблюды… И люди забыли. *

Толку от крыльев, может, оказалось и немного, да и передвигаться крылатому и хвостатому Заратустре было не слишком удобно, центр тяжести-то сместился, зато выглядело стильно. Впрочем, комаров они явно не впечатлили, после минутного замешательства, те снова принялись грызть Ионыча изнутри и снаружи.

До того, как стать Вершителем, Заратустра работал психологом. Видимо, вспомнив об этом, он обратился к комарам с прочувственной речью. А тем — хоть бы хны!! Вот и трать на таких голубчиков словарный запас. И пришло понимание — шутки кончились, пора спасаться. Хоть как-нибудь. Сильный, яростный штормовой ветер, невиданный на этих болотах, снёс всех комаров в сторону от психолога, а самого Заратустру опрокинул на землю и протащил несколько метров, пребольно ударяя о камни и корни. Синяков на психологе прибавилось, зато голова прояснилась. Он даже сумел услышать предостережение, тихую мелодию, поющую о том, что его — Вершителя дело создавать горы и моря, а вот птиц и зверьё лучше оставить тем, кто это умеет. Живое, созданное таким образом, жрёт много сил и всё равно практически не имеет шансов пережить материализацию. Впрочем, мелодия предостерегала, но не запрещала, давая учиться на ошибках. И птицы возникли. Мелкие, но хищные порождения замешательства, питающиеся комарами. Летать они не могли (а вы сами попробуйте куда-то улететь на замешательстве), только смешно прыгали, вертя головами в стороны и поводя длинными носами, в поисках лакомства. Опустошенный от одномоментной потери большого числа сил психолог, сотворил защитную одежду и шляпу с сеткой. Могла ли покорность служить надежной защитой, вопрос спорный, но выглядело, опять же стильно. То есть выглядело бы, если бы ураган не свалил своего создателя оземь, а так сейчас перемазанный и избитый психолог напоминал в своей шляпе огородное пугало.

Зато — у него получилось. Комары были побеждены! Заратустра успел порадоваться этой мысли еще до того, как очередной порыв ветра подхватил его, на этот раз подняв высоко над землей. Вершитель таки летел. Но без крыльев. И без парашюта. С восторгом и ужасом, смотрел он, как уменьшается внизу болото, как детской ленточкой становится река. Ветер нёс — яростный и непредсказуемый. Только догадываться оставалось, где выкинет он свою ношу, и чем это закончится для Заратустры. Тяжелые крылья могли разве что совсем чуть-чуть смягчить удар.

Заратустра

Пусть вокруг свищет ветер сердитый,
облака проползают у ног.
Я блуждаю в горах,— позабытый,
в тишине замолчавший пророк.*


Заратустра не шёл по горам, он летел по... неба в его мире все не было, так что лучше всего будет сказать, что летел он высоко над землёй. Он справился с проблемой комаров, да и ветрюга слегка помог, так что в голове чуть прояснилось.

То как он «справился» с ситуацией могло показаться смешным или глупым для кого угодно, кроме самого психолога. По сути это была первая настоящая победа Заратустры в кошмаре, в котором он проснулся всего пару дней назад. Да, сделал он всё через ж..у, избавился от напасти, скорее случайно, а сейчас его, словно девочку Элли, волшебный ураган нёс куда-то в даль. Но изнеженный болтун, наконец-то сделал сам. Смог повлиять на ситуацию. И эта мысль заставила Заратустру улыбнуться разбитыми о камень губами. И вильнуть хвостиком, но этого под плащём из крыльев было совсем не заметно...

Тело и лицо болели от ударов о камни, руки и вся открытая кожа зудели от укусов комарья, а порывы ветра швыряли его так что казалось ещё чуть-чуть и пустой желудок вывернется наружу. К тому же ветер явно нёс его не в Изумрудный город. В лучшем случае, едва сила ветра выдохнется, и ураган стихнет, его швырнёт вниз на камни и он разобьётся насмерть. В худщем случае – он упадёт в болото и переломав кости медленно утонет, либо, если это будет сухой участок земли – сдохнет талантливо играя роль мешка с костями.

Ионыч зажмурился пытаясь сморгнуть наворачивающиеся от ветра на глаза слёзы. Посмотрел вниз и его глаза расширились. Заратустра боялся высоты. Но та высота на которую его поднял ветер была уже настолько большой что не воспринималась как нечто страшное. Мозг отключил боязнь и позволил насладиться восторгом! Крошечная извилистая ленточка реки, кляксы-пятна заводей в болотах, чуть колеблющееся покрывало леса. Игрушечный мир у него под ногами!

Заратустра вдруг закричал – Ого-го-го-го-о-о-о-о-о!!! - совсем как мальчишка, не боясь что его услышат и шикнут не кричать, или что он кого-то испугает своим криком. Свободно и во все лёгкие - Э-ге-гееэээээээй!!!...

Тут его ещё раз крутануло крик оборвался и мысли психолога вернулись к более насущным (сказать «приземлённым» язык не поворачивался) проблемам. Раз он смог одни раз изменить ситуацию, значит и сейчас умирать рановато. Стоит побороться.

Силы в крыльях было совсем мало и раскрывать их сейчас – значило точно переломать их и лишь добавить проблем к его ситуации.

На земле до сих пор существовали те кому не хватало в жизни адреналина. Люди, на взгляд Зараустры, у явными отклонениями в голове. Они карабкались на скалы используя только руки и верёвки (вместо того что-бы воспользоваться вертолётом, или антигравом каким на худой конец) прыгали в пропасти с парашютами, летали на дельтапланах и так далее.

И если парашют сейчас никак помочь не смог бы – просто запутался бы, а создать тот же антигарав или спасательную капсулу космического корабля вокруг себя, Заратустра вряд ли смог бы, потому что не знал устройства всего этого, то вот дельтаплан...

Надо было попробовать дождаться того момента когда ветер начнёт выдыхаться, повернуться по направлению ветра и создать над собой треугольное крыло, с дельтаобразной рамкой под ним... Заратустра принялся ворочаться, пытаясь аккуратно выкрутиться в том направлении куда его нёс ветер.

Создать, полететь с ветром, вывернуть на восходящий поток и... что дальше Заратустра не загадывал. Просидевшему всю жизнь в кондиционированных кабинетах человечку больше было и не надо... По крайней мере пока.

Лучший способ бороться с искушением — поддаться ему. Это, конечно, чушь собачья, но какая-то доля правды в изречении есть. Не всегда противодействие — лучший выход. Окрылённый успехом Заратустра летел вниз, но всё же он летел. Не собирался психолог сражаться ни с силой тяготения, ни с яростным ветром. Не можешь одолеть врага — сделай его своим другом. Крыло дельтоплана поймало ветер, восходящий воздушный поток. Заратустра летел в этом потоке, едва удерживаясь, чтобы не кувыркаться вниз головой, а внизу плыли пейзажи его родного мира. Это было захватывающе, ужасно и прекрасно. Психолог не спорил со стихией, он покорился ей и — победил.

Будь у Ионыча побольше опыта, он мог бы попытаться добраться по воздуху до цели, но дельтоплан — не самолёт, а Заратустра — не чемпион в этом виде спорта, поэтому пролетев довольно значитетельно расстояние, психолог приземлился. Прямо у вожделенной реки. Точнее в реке.

Ленивая, медленная вода, казалось, вообще никуда не текла. Она не имел ни вкуса, ни запаха, да и на цвет была какой-то выцветшей и серой. Не слишком холодная, скорее теплая, река приняла психолога в объятия ласково — это была мягкая посадочка.

Воды убаюкивали, пели о том, что стоит покориться стихии. Один раз же вышло и вышло хорошо. Река несла Заратустру по течению, вода была достаточно плотной, чтобы психолог не тонул, применяя лишь небольшие усилия, чтобы держаться на плаву. Человек, еще недавно, в восторге кричавший о своей первой победе, расслабился в безвольной покорности судьбе. Мир испытывал вновь приобретенное желание бороться и побеждать на прочность. Все хорошее, и все плохое, что уготовано судьбой, нужно принимать. Так было раньше, об этом пела вода и теперь. Только Заратустра уже знал и другую песню, уже бунтовал и почувствовал сладость победы. Возвращаться снова к стоячим водам покорности?.. А с другой стороны, ведь нет разницы, в какую сторону идти. Ему надо против течения, но если даже он будет плыть по течению, все равно рано или поздно приплывет, куда надо. Если, конечно, к тому времени, ему еще будет куда-то надо.

Заратустра

«Если долго сидеть на берегу реки, то можно увидеть как мимо проплывет труп твоего врага» - так же лениво как и течение реки всплыло в мозгу Заратустры – Интересно, а если плыть по реке словно труп, можно ли будет увидеть своего врага, грустно сидящего на берегу?

- Вот было бы здорово – Заратустра умудрился улыбнуться и не наглотаться воды – плыву я так тихонько, а на бережку сидит один из этих жваломордых. Может даже самый их главный злодей. А я бы ему ручкой помахал...
Плыть по течению было легко и удобно. Вода не давала пойти ко дну. Общее течение помогало куда-то двигаться. Не совсем туда, куда он изначально направлялся, но такая ли уж большая разница? Главное ведь он движется и обязательно при...

Заратустра сам себя прервал – а о чём собственно говоря он сейчас размышляет? Только ли о своём конкретном положении? Ведь эти слова точно подходят и ко всей его, да и не только его, жизни.

С каждым прожитым днём мы понимаем что ведь можно плыть по течению. И это будет совсем не плохо. Так гораздо легче. И «водичка»-толпа поддержит. И направление за тебя уже выбрали. Да, совсем не то что ты мечтал, но ведь не плохое. Вот и плыви. Такими «снулыми рыбинами» очень просто управлять. Так давайте бросим побольше прикорма в воду – пусть плывут.

И что самое страшное – очень хочется так плыть. Это же насколько проще и легче, чем быть индивидуальностью, чем бунтовать и идти против этого самого течения. Подленький голос глубоко внутри шепчет: «Не надо, брось ты это. Неужели мало шишек набил? Тебе нужен этот стрес? Нужны эти проблемы? Вон, посмотри на соседа Ваню. Он умный, устроился как надо, не выступает, плывёт. И панама у него модная.. Давай и ты так...»

Да, только дело в том, что если ты один раз попробовал уйти с проторенной дорожки, и там не переломал себе ноги в первый же раз, то яд осознания того что ты можешь, того что ты Личность и можешь чего то добиться, не подстраиваясь под других, а будучи самим собой – навсегда «отравит» тебя. И плыть по течению ты хоть и сможешь, но то и дело будешь поглядывать на берег, подыскивая где можно выбраться, чтоб отправиться своим путём. А хватит ли сил это сделать, будет зависеть только от тебя.

Заратустра совершенно неожиданно для себя принялся загребать ладонями – по собачьи, по другому он плавать не умел, в направлении берега. Тело болело, крылья мешали плыть, хвост чесался, но откуда-то появилось упрямство и желание сопротивляться, «быть»! Заратустра плыл к берегу, выбраться и отправиться назад, вдоль по реке.

Выбравшись на берег, Заратустра поёжился от холодного воздуха, однако прохлада бодрила. Крылья потяжелели от воды и обвисли, но чем дольше он шагал вдоль реки, тем легче и легче они становились. Уходила тоска, приходило что-то новое. Может быть, вера в себя. Попутный ветер легонько подталкивал Вершителя в спину, а рядом плыла лента реки: заснувшая, безразличная. Это не так и сложно оказалось — выбрать другой путь и идти. Синяки и ушибы, полученные во время борьбы с ветром, болели, но такими пустяками это казалось по сравнению с энтузиазмом, переполнявшим Заратустру. И вот уже огонёк, бывший совсем крохотной точкой на горизонте, светит землянину ярко и призывно. Пройти осталось всего ничего...

... Пройти осталось всего ничего, когда путь Ионычу преградили. Мечты сбываются. И его враг: синемордый, хищно играющий жвалами, стоял на дороге и махал психологу рукой. Ждал, мол? Заратустра точно знал — Ренара он не создавал. Ещё чего не хватало в этом мире. Да и при ближайшем рассмотрении протерианец вовсе был не настоящий, просто клубок самых разных эмоций, принявших знакомую форму. Враг. Пограничный столб. Экзамен на прочность. Стало страшно, захотелось убежать, поискать обходные пути. Но новый, решительный Заратустра не бегал от опасности. Два человека боролись в нём, а враг ждал. Не спешил. Не нападал. Но и не давал пройти.

Заратустра

"Так, чувства, костер эмоций. Горит – приятно, перегорит – сдунешь пепел и дальше живешь."*

Враг стоял впереди. Стандартные, привычные со школьной парты рефлексы: Опасность – бежать! Мощно вбросили в кровь Заратустры очередную порцию адреналина. «Если так будет продолжаться, недолго стать адреналиновым наркоманом» - усмехнулся про себя Заратустра и вдруг понял – он никуда не бежит!
Ему было страшно. Коленки позорно подрагивали, под мышками, пот смешивался с ещё не высохшей речной водой, в животе скрутился холодный угорь, но он не бежал! Более того он продолжал топать на встречу Врагу.
-Хочу домой – пробормотал Заратустра и тут же сильно ущипнул себя – сейчас нельзя давать ни малейшего повода самому себе, на то чтобы развернуться и убежать. Только вперёд.

– (Я умру). Я смогу. (Он слишком силён). Это просто эмоции. (Эмоции правят нашей жизнью). Я смогу. (Мамочка). Заткнись и иди.

Заратустра замедлил шаги так сильно как только было возможно. Ему нужно было немножко времени подумать что делать. Останавливаться полностью – нельзя. Если он это сделает, предательски ватные колени больше не позволят сделать ни шагу вперёд. Поэтому топать. По чуть-чуть.

Но двигаться.

- Итак – загоняя страх в дальний угол, принялся громко рассуждать Заратустра – вариантов два. Сразиться с этим козлом. – в сознании Ионыча мелькнул образ воина в сверкающих доспехах, экзоскелете, с пылающим плазменным мечём в руке. Затем на месте этого воина оказался карикатурно маленький, с круглым брюшком Заратустра, пытающийся поднять тяжеленный меч. Он может создать себе оружие и наброситься на врага.

Но в памяти до сих пор стояло как сто тысяч лет назад, в совсем совсем другой вселенной Эдмонд Сорель играючи раскидывал куда более крепких коллег Заратустры. И как выглядел этот закалённый в боях воин, после схватки с женской особью протерианцев.

А он что? Да Заратустра-то экзоскелет надевал всего раз, ещё в студенческую свою бытность, для парада. И тогда умудрился споткнувшись завалиться на бок. А про боевые рефлексы и вовсе говорить смешно. Так что это на самом деле не вариант.

Значит остаётся одно.

Противник ведь состоит из Эмоций. И вот с ними пусть и полу-профессионально, Заратустра дело имел. Как психолог.

Проявление эмоций происходит у человека автоматически, ему не нужно специально прикладывать усилия для этого. Человек может воссоздать любую эмоцию, при чем одна может сменять другую очень быстро. В основном, мы не придаём значения тому, как возникают наши эмоции, и как он справляется с ними.
А ведь секрет управления эмоциями крайне прост. Это выражение лица. Глаза, брови, губы. Каким бы глупым это ни казалось – но если начать улыбаться, даже через силу – твоё настроение улучшится.

Дело в том, что мышцы, расположенные на лице, дают сигнал в мозг, и вы начинаете испытывать ту эмоцию, которая связана с ними. К примеру, если вы смеетесь или улыбаетесь, то ваш мозг воспринимает это как положительную эмоцию по положению ваших мышц на лице, создавая соответствующее настроение.

Это такое двустороннее шоссе. Мозг-мышцы лица и обратная связка Мышцы лица – мозг.

- Я создам Зеркало. – (правда что ли? Какое на хрен зеркало – беги пока не поздно) давя свой внутренний голос Заратустра процитировал слова из какого-то учебника:

–«Если возникает негативная эмоция, и вы хотите ее убрать, вам достаточно, расслабить лицо и сделать выражение лица такое, какую эмоцию вы хотите воссоздать.»

- Зеркало которое будет отражать эмоции моего врага, и возвращать их зеркальную противоположность.

(Ты идиот? Тут нужен как минимум огнемёт! Или тактический танк подавления живой силы! А ты с зеркальцем пойдёшь на него? Может ещё пудренницу захватишь?)

- С огнём надо бороться водой – голосом, в котором почти не была заметна дрожь страха и воздействия адреналина, вещал Ионыч продолжая топать в направлении Врага – с твёрдым мягкостью. С ненавистью любовью.

(ага, напудрись и расцелуй эту тварь, пока она будет твои кишки наматывать себе на пальцы – беги, сука, беги!!! Пока ещё есть шанс!)

На уверенность Врага в желании остановить меня я отвечу замешательством, его желание убивать накрою покорностью, злобу заволоку тоской.

(ты кем себя вообразил? Гарри «мать его» Гуддини? Ты с комарами-то еле справился, что уж...)

- Заткнись – неожиданно мягко и чисто произнёс Заратустра самому себе и принялся творить.

Он не побежал. Ноги, словно свинцовые гири, отказывались подниматься, но Заратустра поднимал и переставлял их: сначала правую, потом левую — шагал вперёд. И с каждым шагом ноги становились всё легче и легче, а изумление в глазах Врага разгоралось всё ярче. Человек делал не то, чего от него ждал Враг. Совсем не то. Он не бежал.

Он не был воином. Он был психологом. Он не был ни сильным, ни смелым, ни могучим. Ему было отчаянно страшно. Но он шёл и шёл вперёд. И удивление в глазах Врага сменилось страхом. Человек шёл вперёд, человек был уверен в себе. Человек мог победить. Это было не правильно. Враг не привык к такому. Боялись его. Не он. Это оказалось новое чувство.

Ещё чуть-чуть и Враг побежал бы сам, как бегут школьные хулиганы, впервые поняв, что им могут дать отпор. Бегут, теряя всего лишь уверенность в собственной безнаказанности. Но Враг просто не умел убегать. Он никогда раньше не боялся и не знал, что положено убегать. Поэтому он сделал то единственное, что умел. Для чего был создан. Напал.

Когда расстояние между Заратустрой и лже-Ренаром сократилось до тройки шагов, Враг кинулся на психолога и одновременно пространство между ними заволокло туманной дымкой: Вершитель создал Зеркало. Зеркало антиподов. Мгновение оно было неясной пеленой, а затем превратилось в фигуру. Точь-в-точь такую же, какой виделся Враг. Враг кинулся на Заратустру, а Агарв кинулся на Врага. Он отражал любую атаку, просто меняя знак с плюса на минус и с минуса на плюс. Агрессия оборачивалсь спокойствием, уверенность — замешательством. В воздухе сталкивались и сгорали эмоции, которыми эти двое метали друг в друга.

А потом, через несколько коротких секунд они сошлись в рукопашной. Враг стиснул Агарва, а Агарв сжал врага. Две фигуры слились в одну, взрыв, последовавший за этим, был столь мощным, что Заратустра на время оглох. Когда он пришел в себя, никого уже не было. Только огонек — окончание пути, горевший вдали.

Заратустра пошел на этот огонёк и крылья его вдруг стали лёгкими-лёгкими, воздушными. Словно и они изменили знак на противоположный. А светоч мигнул и погас, когда Вершитель дошёл до цели своего путешествия: точки, где серебристое небо спускалось к земле. Достаточно было сдернуть эту обертку, чтобы Мир окончательно обрел реальность, а психолог вернулся домой.

Заратустра

Заратустра стоял у своей цели.

Там где небо касается земли

За спиной трепетали его крылья. Теперь он мог взлететь на них. Но ему это уже было не нужно.

Там где кончается одна дорога, начинается другая.

Лицо Ионыча распухло от укусов комаров, на разбитых о камни губах запеклась корка крови, на теле, казалось не осталось ни единого места которое не болело бы. Но разбитые губы растягивала счастливая улыбка. Зудящее лицо было гордо развёрнуто вперёд. А недавно дрожавшие колени, крепко держали тело на земле.

Есть два счастья: одно – полное и всеобъемлющее, находящееся где-то в недостижимом будущем; и второе – мимолётное, которое возникает вдруг и сразу.

Он был счастлив.

Заратустра вспомнил старую притчу, о двух любивших друг друга людях, что услышали о том, как где-то очень далеко, там где небо касается земли есть дверь в другой мир, полный абсолютного счастья. Они отправились в путь. Прошли через сотни испытаний, преодолели тысячи миль пути. Достигли, наконец, то место, где закончилась их дорога. А открыв дверь и войдя – оказались ... у себя дома. Там где они любили друг друга и где был их жизненный путь.

Ты можешь изменять мир каждый день, но труднее всего изменить себя.

Так и теперь – Заратустра стоял у конечной точки его дороги в созданном им же самим мире. Он знал, что уже через пару мгновений, окажется опять дома – в своём мире. Там где он возможно и не счастлив, и где его поджидают проблемы и трудности. Но там где существует его Путь.
И где его будет ждать Всеобъемлющее счастье, к которому можно стремиться.

И там же будут тысячи моментов счастья мимолётного. Того что возникает когда ты добиваешься чего-либо преодолев себя; когда вдруг, остановившись на бегу, замечаешь красоту первого весеннего листка на дереве; когда слышишь смех ребёнка.

Заратустра создал мир. Он боролся с этим миром. Заратустра сражался с врагом. Но он знал, что главное чего он добился – это то крошечное изменение в нём самом. Его победа над самим собой. Возможно, вернувшись назад он продолжит жить как жили забудет то что сделал в мире лишённом неба.

А может быть это крошечное изменение окажется первым шагом на совсем другом пути.
Заратустра протянул руку и подарил своему миру Небо.


Там где небо касается земли…
Россыпью звезд, лежат капли росы.

Там где небо касается земли…*

Серебристый туман гиперпространства заволок болота и реки, комаров и птиц, заволок весь маленький мир Заратустры. А потом закалил его, словно фризер, отбросил всё лишнее, и то, что было лишь мечтами, тоской, несбывшимися желаниями — стало планетой. С настоящими, а не призрачными болотами и реками. Это была очень маленькая планета, скорее астероид, но у неё уже имелась своя атмосфера. Просочившись сквозь сито гиперпространства, новорождённая планетка выпала в той точке пространства и времени, где ей предстояло начать свой путь. А Заратустра остался стоять в серебристом туннеле, чувствуя какую-то пустоту внутри. Так всегда бывает, когда отдаешь частицу себя. Теперь предстояло вернуться, сделать несколько шагов назад — в своё тело. Глупое, неуклюжее, такое привычное. И Вершитель уже делал первый шаг, когда чей-то насмешливый голос остановил.

— Подожди-ка. Успеешь ещё. Задержись совсем ненадолго.

Некая сила, рядом с которой Заратустра был, что соломинка рядом с потоком, поволокла его прочь от нужной дороги, закрутила в серебристом водовороте и выбросила на поле. Бесконечное поле, в котором не росло ничего, кроме сорняков. Репейник, чертополох, осот, ещё какие-то ростки, названий их Заратустра не знал. Прямо на краю поля стоял дом. Обычный дом, даже патриархальный, с открытой верандой. Мужчина и женщина сидели за столом. Они помахали психологу рукой: иди, мол, сюда.

Сил удивляться у Заратустры уже не осталось. Слишком много всего произошло за последнее время. Слишком много сил и эмоций было потраченно. Поэтому когда раздался этот насмешливый голос, он даже не вздрогнул. Ну почти не вздрогнул.
Потащившая его сила была куда мягче и аккуратнее с ним, чем тот ветер что совсем недавно бросал Ионыча по незаконченному небу созданного им мира.
Поле. Унылое и пустынное. Заратустре оно напомнило голографии с колониальных миров. На Земле уже давно не было таких огромных пустынных пространств.

В поле стоял дом. На веранде сидели две фигуты. И они ему махали. Махали как доброму соседу или даже другу, что решил навестить давних знакомцев, да никак не найдёт верный адрес, на незнакомой ему улице.

- Можно и задержаться – Заратустра даже не заметил что ответил вслух, хотя его никак не могли услышать с такого расстояния. Чуть скривившись от боли в теле, он тихонько направился к дому.

Подойдя к веранде, Заратустра остановился и внимательно посмотрев на мужчину, а затем женщину произнёс:

- Доброго вам здоровьичка, уважаемые. Отличный сегодня выдался денёк, вы не находите?

С этими словами, которые люди произносили ещё в те времена, когда были уверены что звёзды это дырки в ночном покрывале богов, Заратустра улыбнулся.

Поле, по которому шагал Заратустра, оказалось вовсе не столь пустынным, как сгоряча показалось вначале. Ничего, кроме сорняков, на нём не росло, но последние лезли из-под земли густо и беспорядочно. Чахлые, вялые, некрасивые, скрюченные. Шаги Ионыча поднимали облачка пыли — почва давно не получала полива.

В отличие от этого печального поля, домик и веранда выглядели чистенькими, ухоженными. Пахло смолой и свежеоструганной древесиной. Мужчина оказался совсем обычным: худощавым, светловолосым человеком средних лет с ничем не примечательным лицом, в лёгкой одежде, напоминающей наряд самого Заратустры. Вот только человеком он не был. Психолог не смог бы объяснить, как это понял. Никаких видимых отличий, сам Заратустра с обвисшими крыльями за спиной и подрагивающим хвостом сейчас гораздо менее походил на представителя людской расы, чем хозяин домика. Может быть, взгляд. Внимательный взгляд серо-голубых глаз. Так наверно может смотреть на тебя гора. Скала. Камень. Люди так не смотрят.

— Добрый день, — сказал мужчина. То ли приветствовал, то ли констатировал факт, то ли всё это разом. Вспомнилась вдруг старая книжка, название которой из памяти ускользнуло. Он показал на плетённое кресло рядом, приглашая присесть. Отвел взгляд от Заратустры, посмотрел вдаль, на усыпанное сорняками поле.

— И всё-таки кое-кто дошёл. Ты проиграла пари, Лиа, — сказал мужчина с усмешкой, оборачиваясь к своей спутнице. До этого на женщину Заратустра смотрел лишь мельком, отметив, что она молода, красива и изящна. Простой сарафан не скрывал очертаний фигуры, светлые длинные волосы рассыпались по плечам. Сейчас же он взглянул в лицо незнакомке, и психолога затошнило.

— Бурьян, — ответила женщина. — Чему радоваться? — в голосе её — низком и властном звучала жалость.

До Заратустры слова доходили, как сквозь вату. Он не мог оторвать взгляд от лица женщины. Психологу сделалось худо. Так плохо в последний раз ему было тогда, когда Ренар врубил свою чёртову глушилку. Заратустру выкручивало, выворачивало наизнанку. Он не мог сказать, что видит перед собой, какого цвета и формы её глаза, какие у неё губы, нос. Лицо плыло тысячью лиц: человеческих, протерианских, ещё каких-то совершенно фантастических. Ужас, полузабытый уже животный ужас, испытанный на «Чертополохе», напал на след Ионыча и загонял свою добычу. Боль раздирала мозг изнутри.

— Отвернись! — резко скомандовала женщина. Сильные руки коснулись плеч, разворачивая Заратустру спиной к себе. Сквозь рубаху Ионыч чувствовал, какие тёплые у неё пальцы. Нахлынувший кошмар отпускал постепенно, он приходил в себя, различая кувшин и кружки на поверхности стола, молча глядящего на него своим каменным взглядом мужчину, перила веранды, но дурнота ещё кружила голову, Заратустру мутило.

— Сейчас пройдет. Пройдёт. Всё хорошо, — Лиа отпустила руки и подвинула Заратустре кружку. Судя по виду и запаху с обычным молоком. — Не смотри на меня... слишком пристально.

Она встала — обычная женщина. Стройная, высокая. И лицо самое стандартное. Не красавица, но симпатичная. Если не вглядываться...

— Вот оно — ваше милосердие, — сказала зло. Не Заратустре — своему спутнику.
— Мне тоже бывает иногда жутко на тебя глядеть, — возразил тот.

Лиа не ответила ничего. Снова села на своё место, демонстративно уставилась на поле.

— Ты спрашивал, как работает Дар, — сказал мужчина. Ничего подобного Заратустра не спрашивал. Точнее, спрашивал. Но не у него. У протерианского учёного. Давным-давно, как сейчас казалось. Но тот не успел ответить, вместо этого открыл шкатулку и...

— Ты спрашивал у тех, кто знает меньше твоего. Теперь ты и сам знаешь, как это работает. Хочешь узнать что-то ещё?

- Да – просипел Заратустра, схватил кружку и сделал большой глоток. Чуть не поперхнулся. Закашлялся. Затем уже спокойнее сделал ещё несколько глотков. Вкуса не почувствовал.

Затем постарался сосредоточиться на существе походившем на мужчину. Полностью. Так что бы ни одной мысли, ни пол эмоции, ни что не вовращалось к ... той, второй.

-Да, хочу знать – слова получились такими же каким себя сейчас чувствовал Заратустра – слабыми, вымученными и избитыми. Во всех смыслах.

- Я хочу понять, почему вот так? Почему, если вы знаете и умеете куда больше чем те же протерианцы, почему происходит то что у нас происходит? – Заратустра слышал своё косноязычие, понимал что вопрос будет скорее всего тщетным, но все те смерти что уже приключились, и ещё наверняка случатся, вся та боль что была испытанна, и та что останется с ними навсегда, не позволяли ему замолчать.

– Зачем надо устраивать это... эту.... – он запнулся подыскивая подходящее слово, не нашёл:

– Какого чёрта, вы голубчики, сидите здесь, попиваете молочко, пари заключаете, и наблюдаете, как мы словно муравьи в коробке с жуками устроили свару? Вместо того, что бы самим появиться и всё объяснить. Научить? Разве так было бы не лучше?

Заратустра уставился на того, кого существо похожее на женщину назвало Бурьяном. Хотя куда больше, на взгляд Ионыча, ему подошло бы имя Монолит, или Вечная Скала, или «Чёртов Надменный Ублюдок!»

Ионыч с ужасом и одновременно восторгом почувствовал как в нём закипает жуткая злость на этих двух надменных, сильных и влиятельных существ. Он понимал что вся его ярость, самая жаркая и неистовая, будет не более чем вспышка спички, у подножия 27 километровой марсианской горы Олимп. Вот только это никак не помогало успокоиться.

- Ну? - Он почти выкрикнул последние слова. Заратустра глядел прямо в застывшую вечность, но всё же это было лучше чем тот кошмар что крылся в спутнице Бурьяна.

— И он абсолютно прав, — сказала Лиа. — Пока Заратустра говорил, она не отрывала взгляд от поля, сейчас же снова повернулась к своему спутнику. Тот молчал. Опустил голову, разглядывая узоры на столешнице. — Что не расскажешь ему? Не находится слов? Гуманисты... — в голосе прозвучало что-то похожее на презрение.

— Это был эксперимент, — каменный взгляд снова уставился на психолога. Спутнице мужчина ничего не возразил. — Мы и не должны были вмешиваться в рост и развитие разума по его условиям. В том и была суть: сможет ли разум возникнуть и развиться без постороннего вмешательства. Мы создали условия и устранились. А сами вы... сами вы делаете то, что делаете. Давно стало понятно, что эксперимент в целом провалился. Ничего не растёт само по себе, кроме бурьяна. Сорняки не переродишь в культурные растения. Мы не сможем бесконечно водить за ручку вас и остальное множество рас вашей Вселенной. Всё, что тут можно сделать — выполоть огород, вскопать и засеять заново. Ты этого хочешь?

- «Да вы охренели?» – чуть не вырвалось у Заратустры, но остатки самообладания всё-таки превозобладали. Фраза Ионыча прозвучала более вежливо, но тон был такой словно он произносил ту первую фразу

- Что значит сорняки не переродишь? А откуда по вашему взялись культурные растения, а? По щучьему велению, по чьему-то хотению??? – Заратустра неосознанно развёл руками, настолько его удивила фраза мужчины.

– Домашние животные, тоже прилетели с другой планеты? А может быть генетически модифицированные продукты – появились в процессе естественной эволюции? – голос Ионыча сочился язвительностью замешанной на ещё не остывшей злости – А как же селекция, изучение и воздействие на растения? Раз уж мы используем аграрно-ботанические метафоры, то большинство культурных растений были когда-то сорняками, например рожь произошла от сорно-полевой ржи, которая засоряла посевы пшеницы. Именно в этом и состоит естественных ход развития всего. Ведь используя диких сородичей культурных растений в селекционной работе, можно создавать новые высокопродуктивные сорта.
Так и с разумными существами – не надо никого водить за ручку. Но помогая, направляя, дозированно выдавая новые знания, подталкивая, подддерживая – именно так разум возникает и развивается.

Заратустра перевёл дыхание, и вытер вспотевший лоб – как этот каменноглазый, не понимает таких элементарных вещей.

- Если сорняки не прививать, не заниматься селекцией, удобрением и прочим то из тысячи растений только одно станет культурным. Если же приложить немного усилий и своих знаний – то культурным станет сто, двести... кто знает!
Устав от ботаники Заратустра вернулся к тому что было ему ближе – к людям:

- Тысячи лет назад смертность среди новорожденных была очень высокой. Потому что родив – ребенка практически оставляли предоставленным самому себе. Именно то что вы, по вашим словам сделали. Молодые расы – это те же дети. Их надо воспитывать, и растить. А не самоустраняться...

Заратустра замолчал. Было обидно и грустно. Но в то же время была какая-то нерациональная гордость – а ведь они в чём-то куда тупее и недальновиднее чем мы!

- Ладно – он снова поднял глаза на мужчину – теперь то что? Вы закончили ваш эксперимент. У вас не получилось. Что дальше? Снова «самоустранитесь» оставив нас и остальные расы набивать шишки и медленно ползти в случайном направлении? А если слепо тыкаясь носом мы, или ещё кто, наткнёмся на что-то что поставит всех под угрозу? И вас в том числе. Это стоит того? Ответь.

— Ты всё правильно понял и правильно говоришь, — это ответил не мужчина, а Лея. — Моя работа в том и заключается, чтобы сажать, поливать, прививать, растить. Если уж использовать ботанические термины. А эксперимент заключался в том, чтобы посмотреть, что вырастет само по себе, если этого не делать. Мы были против. Я и такие, как я. Мы приводили те же аргументы, что и ты сейчас, говоря, что ничего не выйдет. Но кто бы слушал.

— Ты все правильно сказал, — повторила она опять. — Но все это надо было делать гораздо раньше. Сейчас исправлять что-то уже просто поздно. Разум в вашей Вселенной перешагнул ту черту, когда можно было корректировать и направлять, и теперь идет к своей гибельной развязке. Поверь мне, это всё же моя работа. И у нас есть аналитики, прогнозы и моделирование ситуации. Вмешательство уже ничего не даст. А если вмешаться в прошлое... Подобное даже нам не под силу и ведет к непредсказумым последствиям. Так что выхода два. Просто ждать или уничтожить все разом.

— Тебе не обязательно возвращаться туда, — сказал мужчина. — Раз уж ты дошел, то можешь уйти с нами.

Бьется-ломится в окно
Бедолага-муха.
Все одно да и одно –
Утомленье слуха.

Нет бы вылететь – давно
Форточка открыта.
Но глупа она, с того
Бита-перебита.*

- Поздно уже... – тупо повторил Заратустра – сдались значит...Ну да не мне вас судить...

Злость переполнявшая психолога вдруг куда-то вся ушла. Какие мы оказывается все похожие. Все мы ошибаемся, разочаровываемся, делаем что-то не то, злимся... И не важно сколько веков или тысячелетий расе, её взрослость и мудрость всё равно определяется лишь возрастом принимающих решения. А вовсе не древностью/молодостью самой расы...

«Уйти с нами» - слова звенели в мозгу Заратустры колоколом Врат легендарного Эдема. Уйти к тем кто останется. В любом случае. Увидеть другую расу, другой мир и новый уровень понимания мира. Я ведь заслужил, разве не так?

«Нет, не так!» - сам себе ответил Заратустра. – «Не так. Уйти с ними – и кем я стану? Домашним питомцем, что понять не может как пользоваться современными для хозяев бытовыми приборами? Дикарём видящим бога в обычном антиграве? Что мне там делать? К тому же...»

Заратустра поднял взгляд на женщину, быстро отвёл (в голове снова было зашумело) и уставился на мужчину:

- Благодарю за предложение. Но мой ответ – «Нет» - он сделал паузу и уверенно продолжил – Я не пойду с вами. По одной простой причине. Ничего ещё не кончилось. Ничего ещё не решено.

-Знаете, есть один простой эксперимент – Заратустра улыбнулся – если в стеклянную бутылку запустить безмозглых мух, и гораздо более разумных, организованных пчёл, и повернуть бутылку горлышком к свету – то умные пчёлы полетят на свет. И будут биться о донышко пытаясь выбраться пока все не передохнут. А вот безмозглые мухи, они не настолько разумны что бы понимать что выход, там где свет. Они будут хаотично бросаться в разные стороны, до тех пор пока не наткнуться на выход, который совсем в другой стороне. И в конце концов выберутся из бутылки. В отличии от умных пчёл...

Люди глупые, жадные, себялюбивые, эгоистичные и жестокие. К сожалению это так. Мы безмозглые существа, с вашей точки зрения.
Тупые мухи.
Но поверьте мне, мы будем биться и бросаться во все стороны, пока либо не расшибём себе бошки окончательно, либо пока не выберемся из этой чёртовой бутылки. – Заратустра открыто смотрел на мужчину, и даже отважился бросить мимолётный взгляд на воплощённый в женскую оболочку кошмар – Вот так-то голубчики. Пойду я. А то засиделся уже у вас тут. Спасибо, кстати за молочко. Люблю я его...

— Вы не тупые мухи, — Лея покачала головой. — Никогда не принижай себя, всегда найдется кому это сделать. Удачи. И... простите нас, — она отвернулась. Мужчина молчал, не говорил ничего. Смотрел в стол.

— Вот еще что, — добавила женщина уже в спину поднимающемуся Заратустре. — Будь осторожен со своими способностями. Если выложишься слишком сильно, можешь не выдержать перенапряжения. После материлизации полагается отдыхать. Выйти из гиперпространства хотя бы на день. Иначе опасно. Даже если не будешь творить, гиперу нужны наши эмоции, чтобы жить. Он питается ими. Прощай.

А мужчина опять промолчал. Молчал и глядел в спину, пока Заратустра брел назад по поросшему чертополохом и бурьяном полю. Психолог чувствовал этот взгляд и собственную усталость до тех пора, пока чахлые ростки не сменило серебро туннеля. А потом гулящая душа вернулась обратно в свое неподвижное тело. Каким-же нелепым, чужим и неуклюжим оно показалось с отвычки.