'gelag' | ходы игроков | 'time of peace and prosperity'

Замок Фриге. Что представляешь, услыхав такое название?
Может, что-то навроде Твердыни Инквизиции - солидного и грозного вида крепость темного камня, толстые стены с кольями на зубцах, узкие бойницы на высоких квадратных башнях, неприступный барбакан, ров глубиной в пять человек, денный и нощный караул из вышколенных, злобных и не смыкающих глаз стрелков, вооруженных тяжелыми арбалетами, и так далее, и тому подобное..
Или, может, хотя бы отдаленно схожее с замком Дункана из Тэя - замком, в котором ты вырос? Ну, башни пониже, барбакан попроще, стены не такие неприступные, ров не такой уж глубокий, и издалека больше похож на глубокую лужу, да и стражники не такие принципиально ответственные и внимательные.. но всё же!

Но нет, замок Ригана из Стугии не дорос и до него - еще на пути к нему в темнеющем уже небе увидели черный перст дыма, указующий в небо. Узрев сам замок с опушки, убедился - задание гораздо сложнее, чем представлял его тебе Вилар, без тени сомнения описывавший предстоящее дело, осоловело покачиваясь в седле, будто не дело это вовсе, а так - пустяк.
Полыхает что-то внутри замка. Нет рва, стены - хвала всем святым, каменные! - еще держатся, но, кажется, вот-вот рухнут, и непонятно - то ли пострадали в ходе сражения, то ли от времени и дождей размыты.
Филимер, в пути сжавшийся в седле, прямо-таки распрямляется, узрев Фриге.
- Наконец-то! - говорит он, потирая руки, - ну что, едем? - видимо, компания Инквизитора и его личного раба ему порядком наскучила, и он, очевидно, спешит вернуться в подчинение более понятному и простому командиру.

Установить, есть ли слежка за замком, невозможно - с юга и востока он окружен лесистыми холмами, с севера - равнина и поля, на западе - пригород, чуть дальше - ленточка реки и темно-серая каменная кишка дороги, в сумерках почти слившаяся с окружающим пейзажем.
На стенах Фриге горят факелы.
А вот в пригороде такого оживления не видно.

Еще один непростой выбор.
Замок - настоящее дерьмо. К тому же, горит. Значит, враг уже рядом. Два варианта: либо Фриге в осаде, либо взят. Прогадаешь - умрешь.
Если замок в осаде, то лучше всего было бы рвануть к нему напрямик. Если осаждающие и встали где-то лагерем, то в деревне.
Но если внутри уже кишат разбойники, а хозяин болтается в какой-нибудь петле во внутреннем дворе, то словить болт на подходе будет куда более предпочтительным вариантом, чем попасть внутрь. Если замок взят, то единственным способом узнать об этом будет проехаться по окрестностям и попытаться расспросить оставшихся местных.
Третий вариант - дождаться утра - убьет элемент внезапности. До утра можно наткнуться на патруль мятежников, до утра может произойти много чего. Ломануться к осажденному замку среди бела дня не будет хорошей идеей. Придется выжидать день.
Третий вариант самый разумный, тем не менее. Но не в его пользу играет то, что мне страшно. В компании колдуна и гнилого сержанта, с висящим над моей шеей мечом преследования... Ждать я не хочу.
В конце концов, кто не рискует, тот не пьет игристого.
- Идем напрямик. Быстро. С факелами. Окликнут - говорю я. Пошли.

Трава приминается и шуршит под копытами коней. Сами кони фыркают, едва не оступаясь в темноте. Скрипит снаряжение и кожа. Пластины доспеха просекутора звякают.
Если в замке живут глухие - вы в безопасности. Рассчитывать на это, однако же, очень глупо.

Зажгли факелы на подходе, услышали свист человечий с высоты. Филимер вздрогнул. Пигмей держался молодцом - он, как и всегда, был отстраненно-безучастным, будто его совсем не волновала возможность быть истыканным стрелами в темном овраге под какой-то сранью в далекой-далекой северной стране, в тысячах лиг от своего родного дома.
Если у него вообще был дом.

Больше не слышали особо ничего.
Подъехав шагов на пятнадцать к стенам, ты обнаружил, что за вами наблюдает с полдюжины стрелков - арбалетчики и лучники.
Один из них, в плоском железном шлеме, чуть высунулся за парапет, прищурившись, чтобы получше разглядеть вашу компашку. Вид у вас был необычный, морды по большей части незнакомые (видимо, Филимера он либо не узнал, либо попросту еще не рассмотрел как следует), а потому спросил:
- Кто такие?

Вдох. Выдох.
"Сейчас меня пристрелят. Это бандиты. Замок захвачен. Вот и конец."
- Сир Донтос Арвелл, Святая Инквизиция! - Проглотив ком в горле, со всей уверенностью кричу, задрав голову. - Я прислан разобраться с мятежом. Ваш сюзерен должен знать о моем прибытии.
"Повезет, если пристрелят. Впустят, точно впустят. А потом распотрошат, хохоча. Внутреннее кровотечение..."
- Со мной сержант Филимер из вашего гарнизона и мой слуга.
Выбрасываю панические мысли из головы. Не отводя напряженного взгляда от парапета, цежу в сторону Филимера:
- Узнал его? Это ваши?

Вопрошающий присвистнул, будто бы ему не совсем понравилось услышанное.
Однако ливня стрел и болтов не произошло. Кто-то шумно высморкался.
- Сюзерен мёртв, - отвечает Шлем, и в голосе его читается напряженное ожесточение.
- Какая потеря, - тихо, так, чтобы его не услышали со стен, бормочет Никто.
Миг-другой - опять ничего. Только Филимер тихонько выдохнул, как будто бы его озвученная новость ошарашила. Ответить Донтосу он не успел, потому что услышав про Филимера, Шлем сразу же обратился к неудачливому сержанту:
- Филимер, мать твою растак? Это правда ты?
- Так точно! - отвечает тот, рявкнув, видимо, по привычке.
- Этот человек не врет? Они правда из Инквизиции?
- Так точно! - с неуверенной интонацией, скорее похоже на вопрос.
- Тогда тащите свои задницы к главным воротам. Мы прикроем.

- Это сотник Роб по кличке Боров, интендант. Если он за главного, значит замок еще стоит, - говорит Филимер Арвеллу, когда они вынуждены развернуть коней и под взорами стрелков двинуться к воротам, - но смерть сира Ригана.. как это произошло? - кажется, Филимер не мог вообразить, что такое вообще могло случиться.

Тяжелые створки ворот приоткрылись, впуская ваш конный отряд внутрь. Фригге явно пережил тяжелую осаду - ворота биты и латаны, а в середине замкового двора догорает помост для погребального костра - черный пепел с ярко-рыжими прожилками в антрацитовых углях, запах дыма. Вооруженные пехотинцы - потрепанные, суровые, некоторые - ранены - встречают вас с факелами, мечами и копьями в руках, с нескрываемым подозрением во взглядах.
С валганга за вашим появлением смотрят стрелки со взведенными арбалетами.
По лестнице со стены, прихрамывая, медленно спускается рослый мужчина в железном шлеме - тот самый Боров, судя по всему. В мослатой руке - чадящий факел. Шаркающая походка, взгляд, выражение рябого лица - всё выдает в нем человека, привыкшего к военной службе, слившегося с ней.
- Недоброе время для посещения Фригге, однако - приветствую, - говорит интендант, остановившись в трех шагах от твоего коня, - Филимер, скажи мне, как ты познакомился с этими людьми? Я думал, ты погиб.
- Был близок к смерти! Виласа убили эти звери.. Однако достопочтенный инквизитор Арвелл вовремя появился и спас меня.
- Инквизитор показывал тебе какие-нибудь бумаги, подтверждающие его слова?
- Ээ.. слова? Но.. я не умею читать..
Боров хрюкнул с усмешкой. Посмотрел на тебя:
- Господин Инквизитор! Граф Риган, упокой Всеблагой его душу, приказал долго жить. Убит лазутчиком. Не хочу быть грубым, но парни нервничают. Есть у вас что-нибудь, доказывающее ваше..
- РОБ! - доносится глубокий и низкий женский голос с парапета замка, заставив интенданта закатить глаза с выражением муки на лице. Женщина чуть за тридцать в закрытом траурном наряде спускается по лестнице в сопровождении девушки-прислужницы и долговязого мрачного вооруженного мужчины. Бледное лицо нельзя назвать красивым, темные волосы собраны в пучок на затылке, тонкая паутинка морщин в уголках глаз, тонкие губы плотно сжаты.
- Кто эти люди? - спрашивает она, приблизившись к вам.
- Миледи, я как раз это выясняю..
- А не впуская их внутрь моего замка ты выяснить это не мог? - глаза женщины сузились, превратившись в щелочки-амбразуры, излучающие холодный колючий гнев.

Замок стоит. Облегчение накатывает волной.
- Заткнись! - Шикнул на пигмея, чуть дав выход накопившемуся напряжению.
Мы внутри. Нас признали. Дело за малым - всего лишь подавить восстание, имея замок без сюзерена и остатки его войска.
А это, видимо, жена покойного графа. Тем лучше - читать она наверняка умеет, меньше придется объяснять самому.
- Сир Донтос Арвелл. Инквизиция. - Выпрямив спину, достаю бесценный тубус с Эдиктом. Поднимаю в руке, ожидая, кто соизволит принять и прочесть. Стоило бы зачитать его самому, но мне показалось, что это было бы не очень уместно в такой обстановке. А еще я совершенно выдохся.
- Мы здесь, чтобы разобраться в ситуации и урегулировать ее. Но сначала мы бы хотели отдохнуть с дороги. После этого я ожидаю от вас всяческого содействия.
Я понимаю, что громкие сложные слова дико звучат при трещащем погребальном костре, среди грязных замученных людей. Сам я тоже выгляжу не лучше, а потому говорю кратко и по привычке тщательно слежу за реакцией. Думаю, уже сейчас можно будет понять, насколько все плохо.
Предчувствия говорят, что да, настолько.

Интендант принимает Эдикт, открывает тубус, сорвав тем самым печать, и, достав хрустящий драгоценный свиток, почти церемониальным жестом протягивает его в подставленную руку горюющей графини.
Та, щелкнув пальцами, заставляет стражника с факелом придвинуться и дать побольше света. Долго вчитывается в написанные на пергаменте слова. Ты вдруг понимаешь, что понятия не имеешь, что же именно там написано.
- Свиток настоящий. От имени всех жителей провинции приветствую вас, инквизитор. Роб! Прошу, прими у гостей лошадей и пожитки, размести их в палатах для гостей. Подайте поздний ужин! У нас будет совет. Я буду ждать вас в главном зале.

* * *

В зале было прохладно и сухо. Старый мужчина раболепно накрывал на стол, поспешно раскладывая столовые приборы. Служки - молодой мальчишка и уже почти зрелая девушка - носили с кухни нехитрые блюда, без изысков. В воздухе, освещаемом лампами, витал приятный запах горячей еды и почти неуловимый - дыма (видимо, натянуло с улицы).
Графиня, как и следует ей по чину, занимала место во главе стола.
- В Эдикте сказано, что его доставит некий просекутор Адам Вилар, которому мой почивший муж был должен оказывать всякое содействие. Я так понимаю, это не он? - кивнула на фактотума. Крошечный негр, сощурившись на дымящуюся подгоревшую лепешку, даже ухом не повёл.

Вымывшись и слегка поскребя свою жалкую щетину при свете факела, я собираюсь на совет. Напряжение пути спало, и сейчас я чувствую себя, как кусок жидкого дерьма - хочется расплыться по полу и вонять о том, как плохо жить.
К счастью, я не могу позволить себе так поступить. Вместо этого я одеваюсь в чистый комплект одежды, отвешиваю себе пару пощечин (для взбодрения) и отправляюсь в зал. Здесь много еды и вопросов. Хочется наброситься на первую и проигнорировать вторые, но это значило бы уронить лицо. Потому я делаю ровно наоборот.
- Адам Вилар, - "Хм, его звали Адам. Интересно, называл ли его кто-нибудь когда-нибудь по имени?" - Похоронен в дневном переходе отсюда, у постоялого двора...
Я забыл его название. Или даже не видел его? Промах. Когда-нибудь такая ошибка может стоить успеха - или жизни. Щелкаю пальцами раздраженно, пытаясь вспомнить. Сжимаю губы.
- ...Сержант Филимер скажет точнее - его там пытали. Просекутор погиб при нападении мятежников. Спланированном и просчитанном специально для нас нападении. Когда мы разберемся здесь, то будем обязаны перезахоронить тело. Сейчас лучше позаботиться о живых.
- Если мы закончили уточнять мою личность, то я хотел бы перейти к обсуждению имеющихся сил и дальнейших действий.
В голос подбавляю стали. Думаю о том, что Вилар бы уже крыл здесь всех матом за малейшую тень недоверия к своей, без сомнения, заслуживащей его персоне. Даже зарубил бы кого, возможно.
Сейчас я бы хотел быть Виларом. Может, даже в мертвом варианте.

Плотно сжатые губы сжимаются - это кажется невозможным - еще плотнее и превращаются в тонкую щель.
- Разумеется, инквизитор, - холодным тоном отвечает графиня. Ты только сейчас замечаешь, что в тени у двери молчаливо торчит этот громадный долговязый истукан - её телохранитель. Он движется бесшумно как тень - либо так, либо он стоит там очень давно. В его немигающих глазах - тихий омут мрачной пустоты. Безжизненный взгляд хищной рыбы. Куда он смотрит?
- В гарнизоне Фриге чуть больше ста двадцати человек. Сотник Роб - старший. По всем вопросам обеспечения и организации обороны обращайтесь к нему, он присоединится к нам после казни..
- Кого казнят? - внезапно перебивает её Никто.
Графиня, видимо ошарашенная тем, что пигмей умеет так умело говорить на общем наречии, выпалила, словно плевок:
- Предательницу.
- Мы должны её допросить, - фактотум впервые за всё время вашего знакомства оказывается очень и очень близко к тебе, прикасается, впившись своими жилистыми черными пальцами в твой рукав, вперив свои желтые зенки прямо в тебя, глядит не мигая, и где-то внутри у тебя щелкает - он не шутит, это действительно важно, и твоё напускное пренебрежительное отношение к этому крошечному пигмею перегорает как лучина на ветру, и ты вспоминаешь, что этот ошейник висит у него на костлявой черной шее не просто так.
Видимо, он что-то почувствовал, но объяснять перед графиней Риган не собирается.

На мгновение я закатываю глаза. Если при графине мне будет дерзить пигмей, то, боюсь, далеко я не уеду. Тем стыднее признавать, что я не очень понимаю, как это сделать из-за того, что Никто вызывает у меня некоторое непонимание и страх.
Подумав пару секунд и собравшись, я спокойно киваю:
- Должны. А ты впредь не должен влезать в разговор благородных без разрешения, фактотум. Знай свое место.
Оборачиваюсь к графине:
- Мне нужен допуск к пленнице. Мы с вами не можем позволить себе роскошь казнить предателей без допроса. И чтобы не тратить лишнего времени, я хочу узнать, в чем ее преступление, от вас.

Даад:
"Дочь Тьмы". "Слышащая". "Шепчущаяся-с-Духами".
А они называют тебя шлюхой. Они не послушали, когда ты предупредила о "крови". Не послушали и тогда, когда ты клялась, что в смерти графа невиновна, и что его отравили, и никаких лазутчиков ты в замок не впускала и просто не могла впустить, потому что находилась в крошечной комнатушке при кухне всю ночь, а наутро тебя выдернули из постели и начали бить и обвинять в содействии мятежникам.

Все твои слова - ложь. Ведь ты - ведьма.

Пастор, адепт Святого Колеса, зайдя в твою темницу, попросил сознаться в грехах, потому что Всеблагой видит и знает всё. Он попросил признать свою вину и уповать на милосердие.

Но ты почему-то знала, что даже если ты признаешь себя виновной, никто никуда тебя не отпустит.

А потом в твою камеру зашли два бугая в тяжелых стеганых куртках, схватили под руки и повели по темному коридору в какие-то подвальные помещения. Отворилась тяжелая дверь, звякнул железом запор за спиной. Перед тобой был зал пыток, в центре его - "священное колесо". Под ним - широкое ведро.
"Для крови?" - промелькнула встревоженной пташкой мысль в твоей голове, - "или для испражнений?"
Палач - щербатый коротышка с жилистыми белыми руками, держащими толстый железный прут - зловеще ухмылялся.

Они ведут тебя к колесу, кладут на деревянные спицы руки и ноги, связывают их накрепко. Им плевать на то, что и как ты говоришь. Они выполняют приказ. Они верят, что ты - убийца и заслуживаешь мучений.

Тебе сломают руки и ноги и оставят гнить.
Может, лучше бы сожгли? Обычно же сжигают ведьм, разве нет?

Никто больше не задает тебе вопросов, никто не просит сознаться. Кажется, вопрос с твоей виной уже решен, и дальше дело за малым.

Однако стук в дверь прерывает священнодействие. Стражник сдвигает засов, и в комнату входит молодой человек в черных одеждах с изуродованным шрамами лицом. За ним плетется чернокожий карликовый человечек в красном плаще.
Он восклицает:
- Это она, - тыча в тебя пальцем, отчего тебе становится не по себе.
Ты, конечно же, понятия не имеешь, кто такие Инквизиторы, но замечаешь, как сразу же напряглись твои пленители, как нервно сглотнул палач.

Донтос:

Графиня, конечно же, была против.
Однако сопротивляться не стала, высказав свою неприязнь прищуром, полным презрения, направленным в сторону пигмея. Пигмей, в свою очередь, никак не ответил на внимание особы голубых кровей и, согласившись впредь не вмешиваться, поторопил:
- Неладное творится. Нужно спешить.

Вы поспели как раз вовремя. Девушку привязали к колесу и уже, судя по всему, собирались перебить ей кости, когда вы ворвались в комнату пыток.
Пигмей аж чуть не подпрыгивал от возбуждения. Ему эта девочка приглянулась еще до того, как он её увидел.
Что-то тут не так.

Знала, что не поверят — предупреждали и мать, и тетка — знала, а все равно надеялась. Наверное, от того же жена от жестокого мужа не бежит, понимает, что не будет ей с таким жизни, а не бежит, и всякий колотун думает, что этот — последний. Верно от того же бабочка к огню летит, крылья палит. Верно, от того же семечко прорастает, хоть за летом осень грянет, а за осенью зиме быть, и все живое погибнет. Семечко в себе жизнь и смелость находит всякий раз заново, и женщина обиженная, и бабочка.

Знала, а все равно надеялась. Теперь будто уже и не надеется, и даже не злится — быстро простила, легко оказалось простить, когда некого прощать, даже мучители нынешние — говорят как собаки лают, а не злые, ни один не злой.
Иссякла вся, устала об одном и том же твердить — не слышат же, друг друга не слышат, эту и подавно. Думала-гадала больно ли гореть, быстро ли отмается-разрешится, молилась, не прося, не спрашивая.
И... Радовалась. Забрали ведь все да не все — нитки в подоле цветастые, красивые, самые лучшие. По одной тонкие дергала и сплетала узелками между собой. Ниточка тянется, а время тянуться перестает и скакать перестает тоже, плавность возвращается. Сначала кусочки в ниточку сплела, потом ниточку в сеть собрала. И как ловко вышло-то! Сеточка тоненькая, славная, разноцветная, будто паутинка, много-много узелков на ней, много труда в нее вложено, ни для чего-то труд, просто. Поймает сеть кого — хоть бы даже страх или крик — хорошо, нет, так лежит на ладони красивая, глаз радует, улыбку манит.
Утром смяла и в сапог сунула — пусть рядом будет, не подарит никому, одна только эта паутинка осталось, никак не отдать.

А теперь, верно, будет боль, которой не выдержать, тело грядущую боль чувствует: губы не шепчут, холодные губы, рот высох, ноги не гнутся, не идут, волокутся — страшно, страшно так, что молчит тело, замерло, будто уже мертво, а внутри все кричит-кричит, жаром заходится, глубоко где-то, не достать.
Будет большая боль, и вся эта боль — Даад , ей только. И эта боль убьет, потому что не естественная она, а навязанная и такая напрасная, такая глупая, такая...
Страшная.
Закрыла глаза, зажмурилась крепко-крепко.
В дверь стучат, а словно сквозь толщу воды, и глаза открыть страшно-страшно. Глазки мои, глазки, почему вы смотреть не хотите?
Некрасиво тут, нехорошо нам, лучше спрячемся.
Посмотрите чуть.
Чуть посмотрим, чуть только.

Тычет пальцем один, рядом с ним другой, их обоих боятся, ей теперь бояться вдвойне. "Это она". Она, я, это. Мысли путанные только: "что ж еще-то, что же еще, с какой вестью, оставьте, зачем вы...".

"Неладное творится? И действительно..."
Я устал, я хочу спать. Приходится прикладывать усилия, чтобы сохранять выражение лица каменным, чтобы показательно игнорировать презрение графини, чтобы одергивать явно дерзящего фактотума. Усилий требуется все больше, а веки тяжелы, а в душе уже опять поднимается тупая, безразличная ко всему пустота. Я думаю, что так же себя чувствуют те, кто покорно идет на казнь: "Лишь бы все закончилось, хоть как угодно".
Но пока мы идем в пыточную, мысленными пощечинами я привожу себя в норму. Я Инквизитор, а не овца, ведомая на убой. ОН дал мне испытание, я должен пройти его с честью. И пройду.
- Инквизиция! - Одновременно со стуком распахнутой двери веско выкрикиваю волшебное слово. Представляться не считаю нужным, простолюдинам-заплечникам достаточно и этого.
- Выйдите. Пленную допросим мы.
Шагнув внутрь, сажусь на загаженный табурет. Молчу и жду, пока они соберут свои мозги в кучку и сообразят свалить отсюда - помогая им пристальным немигающим взглядом.
- Закрой дверь. - Говорю пигмею, когда мы остаемся втроем. - Подойди.
Наклоняюсь, снизив голос так, чтобы привязанной к колесу женщине меня не было слышно, шепчу:
- Во-первых, никогда не влезай в беседу поперек меня. Хочешь сказать что-то важное - говори мне лично, так, чтобы никто не слышал. Пусть так будет всегда, понял?
- Ну и во-вторых - рассказывай.
Киваю на девушку, давая понять, о чем рассказывать. Сам на нее взгляд быстрый бросаю - отмечаю, что под синяками и грязью она красива. Что татуировка из-под выреза платья бежит по шее. Непростая она. Пусть пока повисит.
- Я жду.