Сеня всё смотрел на тело Харитонова, распростёртое перед ним. Сломанное? Сломленное? Убитое? Взгляд пустых, чугунных глаз, голос — хриплая пластинка, вновь и вновь как заведённая повторявшая одни и те же слова. Даже последние слова Харитонова были не его, а те, что были вложены в него кем-то другим. Глядя на творение своих рук, Сеня не видел красное, растекающееся по полу, и не видел жёлтого, застывшего навсегда. Он видел только чёрное зеркало чугунных глаз, в которых отразилось его холодное лицо-маска. Из механического сердца текла кровь, но это не важно, Чары уже латали поломку. Другую же поломку им не залатать: Сеня вновь понял, кто он. Три года назад, выкупив себя у Короля, он ещё не до конца понимал смысл сказанных им же слов, но теперь всё прояснилось.
Он понял, почему механизмы были его лучшими друзьями, а живые люди оставались где-то в стороне. Живые люди, творения Природы, навсегда были чужаками, но куклы, механизмы, часы, автоматоны были частью его племени. Его собратьями. И Сеня так старательно продолжал давать им имена, забывая имена людей, называя людей их профессиями или на крайний случай прозвищами, которые мы даём «вон той непонятной штуковине». Но нет, такого отношения нельзя было допустить к часам. У часов всегда было имя, и характер, и собственные мысли, ведь так? Это ведь они управляли людьми, по-извозчески сидя в их кармашках или на запястьях, подстёгивая их вожжами своих стрелок, не наоборот же? Потому что если наоборот, то ведь получается... получается, что и у Сени не должно быть своего имени. И характеры людей — не набор из пружин и штифтиков, которыми опытный Мастер может манипулировать как угодно, на всю жизнь вперёд определяя их судьбу. Эмоции и характеры людей — это не механизмы. Механизмы — это у него, у Сени. Мальчике с механическим сердцем.
— Пойдём… — тихо сказал Сеня Киму, и голос его больше не звенел, но надломился, как игла граммофона, царапнувшая пластинку.