Орлята орлиной власти | ходы игроков | Орленок: Кружок радиоэлектроники

14 августа

Жаркое, тихое лето подходило к концу - без происшествий. В жизни Лёдика не происходило ровным счетом ничего особенного - так, обычные будние дни. Происшествия начались вечером 13 августа, когда к ним домой пришел дядечка. Дядечку звали Антон Петрович, дядечка был улыбчивый, пухлощекий, пузатенький и невысокий - этакий колобок. Судя по тому, как уважительно и в то же время дружелюбно общался с Антоном Петровичем папа, Антон Петрович был человеком важным. Его должность и фамилию Лёдик как-то прослушал, но одно уловил - дядечка пришел из горкома. Родители провели гостя в зал, усадили на диван и предложили воды. Антон Петрович вежливо отказался. Отчаянно потея в жарком шерстяном пиджаке черного цвета, он то и дело утирал свою лысеющую, круглую голову платочком, щурил в улыбке глаза - и сыпал благодарностями вперемешку с комплиментами. Даже Лёдику, мимо проходившему, досталось - "эк красноармеец-то вымахал!" Комплимент был, мягко говоря, притянутый за уши - ни особым ростом, ни особой красноармейскостью Лёдик не отличался. Впрочем, маме с папой вроде как понравилось. Антон Петрович явно очаровал их - как своими сладкими речами, так и важностью своего поста. А очаровав родителей Лёдика, толстячок перешел к делу - и вдруг оказалось что пришел он, вообще-то, как раз к Лёдику. Последнего позвали - и вдруг предложили вступить в кружок радиоэлектроники при ДК "Орленок". Как, почему, зачем - Антон Петрович не сказал. Зато - он много и красиво говорил о том что это "путевка в жизнь", говорил о воспитании, о том, какой Лёдик талантливый и вообще умница. Так говорил, так говорил - что родители, даже мама, через какое-то время уверовали в то что кружок радиоэлектроники это судьба их сына, что только так и никак иначе. В конечном счете, мнение самого Лёдика даже значения не имело - он понял что его отправят в этот самый "Орленок" во что бы то ни стало. Собственно, так и произошло - утром 14 числа мама одела его, снарядила в путь, причесала, а папа, по дороге на работу, подвез на служебной машине до улицы Красной Гвардии, пожелав удачи. Что Лёдику оставалось делать? Не слоняться же по городу весь день из глупого упрямства? Лёдик был мальчик в целом послушный, так что сделал как велели - пошел в "Орленок".

У ворот его встретили двое милиционеров, каким-то образом узнали по фамилии, посетовали что он рано, велели идти в "вестибуль" и там ждать. До здания Лёдик добрался без приключений, пешим ходом через парк. Парк ему не понравился - с утра он казался совсем не парком, скорее каким-то настоящим лесом, дремучей чащей. Поднявшись по ступеням к дверям "Орленка" и потянув на себя за массивную, мокрую от росы, ручку, массивную же, дубовую дверь, мальчик с чувством странного облегчения прошмыгнул внутрь. И оказался в том самом "вестибуле", о котором ему говорили.
Вестибюль был... впечатляющий. Высотой в три этажа, до самой крыши - так, что потолок терялся в сумрачной вышине. Та стена, что была у Лёдика за спиной, которая со входной дверью - оказывается, у нее были витражные окна, из разноцветного стекла, складывающегося в странные, геометрические узоры и символы. А вместо стен впереди, слева и справа - были этажи и коридоры, лестницы к ним тут и там, ведущие в разные части здания. Пол был паркетный, прямо как у папы на работе, в Доме Советов. В общем, удивительное место.
- Малой, тебя как звать? - окликнул кто-то засмотревшегося и замечтавшегося Лёдика. Это оказался еще один милиционер, молодой такой, улыбчивый мужчина, вихрастый - он сидел за столиком слева от входа. Мальчику бросилась в глаза пачка сигарет, какая-то на вид незнакомая, торчащая из нагрудного кармана гимнастерки.
- Ты, наверное, Вершинин? А нет, стой, Вершинников, да? - милиционер был нетерпеливый, дожидаться ответа на свой первый вопрос даже не думал. Сразу принялся предположения строить, листая деловито какие-то бумаги у себя на столе.

Лёдик все еще находился во власти того чувства, что возникло в нем, когда Антон Петрович с самой приторной из своих улыбок "предложил" подростку присоединиться к кружку радиоэлектроники. Казалось бы прошел целый день с того момента, как Лёдик был вынужден стоять на кухне пред светлы очи Антона Петровича, пока сам Антон Петрович увлеченно говорит с его согласно кивающими родителями. Лёдик улыбается, чувствуя робость и неловкость, словно блоха под микроскопом. Дело в том, что Антон Петрович, задав Лёдику вопрос, обрек подростка стоять здесь, ибо невежливо уйти, не дав ответа. Но при этом гость из горкома почти сразу же после своего предложения переключился на папу и маму, даже не интересуясь ответом Лёдика. И Лёдик, волей-неволей, стал безмолвным свидетелем того, как решается его дальнейшая судьба. Он стоял там почти пятнадцать минут, наверняка зная итог этой встречи, но при этом стесняясь уйти, и пусть все идет своим чередом. К неловкости тут же примешивался страх перед будущим. Что ждет его там, в Орленке? Какие новые беды свалятся на его прилизанную голову? А вдруг он что-нибудь сломает? Вдруг будут ругаться? А что скажут другие дети, члены того же кружка? Отклонения от привычной рутины и перспектива оказаться в большом скоплении людей и делать что-то, пока они все смотрят, пугали Лёдика, неготового к такому повороту.

Впрочем, надо отдать должное Антону Петровичу. Он правильно расставил приоритеты, и говорил главным образом с родителями Лёдика, будто знал, что сам он едва ли вообще решится открыть рот и самостоятельно определить, что он хочет. а чего - нет. Он будет открывать и закрывать рот, будет думать и в итоге все равно беспомощно смотреть на маму, пытаясь понять, какого ответа желает она. И все же странно это, думалось Лёдику. Ну, кружок, дело хорошее, но с каких пор в кружки людей собирает аж целый... ну, из горкома в общем. Где горком, и где он, Лёдик, серая мышь, тварь дрожащая? Но родители же не находят в этом ничего странного? Нет, они как-то сразу прониклись доверием к круглому товарищу. Значит, все в порядке. Может, Лёдик и правда талантливый, и это заметили свыше? Правда сам Лёдик этого не заметил, но он и в горкоме не работает, где уж ему.

И все равно. Робость и неловкость так и поселились в нем со вчерашнего дня. Страшновато, ага. Дрожит что-то в груди, а пальцы поневоле теребят краешек школьной рубашки, отдаленно напоминающей солдатскую гимнастерку. Или кончики галстука, который чуть туго затянула на шее мама. Ослабить этот зажим было единственным актом противоречия, который Лёдик себе позволял. Даже поездка на папиной автомашине не вызвала уже того восторга и предвкушения - только нервное ожидание того, когда кончится его маршрут, и отсчет поворотов, которые Лёдик наблюдал в ветровое стекло.

Но вот конец пути. Попрощавшись с папой, и проводив грустным взглядом его автомобиль, пока он не скрылся из виду, он пошагал к "Орленку". Миновал парк, постаравшись сделать это побыстрее. Прошел через ворота, почему-то испугавшись милиционеров. Вообще-то он всегда нервничал при виде милиционеров, и чувствовал себя преступником. Вот козырнет ему смеху ради постовой, подмигнет - а у Лёдика сразу глаза бегают, и ладошки потеют. Сам понимает, что выглядит от этого только подозрительнее, но ничего поделать не мог. Вот и этих испугался, аж голову вжал. Объяснением этому могло послужить то, что мама один раз, ругая Лёдика за что-то на улице, пригрозила, что если он не будет слушаться, то милиционер его заберет. Вот вам и травма на всю жизнь.

С дверью тоже повозиться пришлось. Её будто специально сделали потяжелее, чтобы дети сразу понимали - жизнь нелегка, и только через труд и страдания советский человек обретает благо. И опять милиционер. Имя спрашивает. Странно, они тут что, все его одного ждали? Лёдик потупил взор, и собрался уже было представиться, как милиционер начал угадывать. Оставалось только утвердительно пискнуть.
- Ага. - И так и стоит. Вроде и страшновато даже прямо на милиционера посмотреть, а как милиционер улыбается - так и у Лёдика невольно губы растягиваются. Выбрав странную пачку сигарет как наиболее приемлимую точку, за которую может зацепиться глаз, при этом не теряя из виду собеседника, Лёдик стал ожидать, куда пошлет его указующий перст служителя закона.

- Вершинников, Леонид, - милиционер, похоже, нашел нужную бумажку, поднес поближе к лицу и глазам, как близорукий человек, - есть такой! Ну, проходи тогда. Что-то ты рано, так что посиди вон там, с остальными ребятами. Если будут какие-то вопросы, - тут милиционер убрал бумажку и ободрительно улыбнулся Лёдику, - обращайся. Меня Степан Игнатыч звать, ну или просто Стёпа. Будем знакомы!
Посидеть Лёдику предлагалось прямо посредине вестибюля, где кружком стояли какие-то диванчики, изогнутые такие, четыре штуки. Вот прям в центре всего помещения. Причем так, что разноцветный свет от окон-витражей ложился аккурат рядом - да и единственная на помещение здоровенная люстра свисала откуда-то высоко-высоко сверху прямо над диванчиками. А когда Лёдик подошел туда поближе, то обнаружил и остальных ребят. На одном диванчике устроились две девчонки, причем постарше такие, высокие, красивые, улыбчивые. Одна - светленькая, с косой потрясающих размеров, другая - темненькая, с потрясающих размеров грудью. Отчего-то именно на косу и на грудь Лёдик обратил внимание в первую очередь. Девчата были одеты в сарафанчики, сверкали загорелыми коленками - и вели себя как хорошие подруги; сидели рядышком, чуть ли не в обнимочку, хихикали, перешептывались. А прямо напротив девочек сидел пионер. С большой буквы такой Пионер. Прям как на плакатах каких-нибудь. В шортиках, в рубашечке, с галстучком, сидит прямо, словно бы рельсу проглотил. Кожа загорелая дочерна, волосы наоборот, выгоревшие добела, на носу очки, сквозь очки смотрит на девиц напротив неодобрительно. Появление Лёдика в первую очередь заметил он - и вдруг встал, пошел навстречу, деловито сунул руку для пожатия:
- Тоже в кружок? Меня Юра зовут. Юра Семецкий.
На этом моменте девицы, которые вставать или знакомиться не собирались, прыснули в кулачки - за что удостоились еще одного неодобрительного взгляда.

Ну, чтож, почему бы и не быть знакомыми? Лёдик кивнул милиционеру, потому что вроде как надо было хоть как-то отреагировать, и ретировался к диванчикам. Сел он как можно дальше ото всех, на самый дальний диван и с самого краю. И на девчонок он старался смотреть поменьше, особенно на их потрясающие размеры чего бы то ни было. Правда, из мыслей-то так просто это секундное зрелище не выгонишь. И чего это он вообще сразу посмотрел именно на девчонок? Может, в тихом и скромном мальчике таится пламенный донжуан?

Вообще говоря, девчонки для Лёдика были чем-то сродни высших существ, бесплотных созданий, питающихся манной небесной. Если Лёдику приходилось с ними контактировать, то у него начинались необъяснимые душевные волнения, а вероятность опростоволоситься на ровном месте и стать всеобщим посмешищем резко возрастала. Лёдик не знал, что подобные чувства свойственны и другим ребятам его возраста, но они действуют от противного - или демонстративно девчонками брезгуют, относясь к ним свысока и не допуская в свои игры, или активно проявляя к ним свое повышенное внимание, но только путем мелкого террора. Ну, вроде дерганья за косу, напихивания снега либо опавшей листвы за шиворот, или кнопки на стуле. У Лёдика, конечно, никогда не хватило бы смелости подойти к самой красивой однокласснице, и уверенно, как настоящий мужчина, потянуть ее за косу, чтобы девочка аж запищала от боли, и тут же поняла - вот он, мужчина ее мечты.

Мысли Лёдика забуксовали на девчонках, и он уже начинал "уезжать" на подвижном составе своих ассоциативных и логических цепочек прочь от реальности, когда вдруг с ним решил поздороваться Пионер. От его абсолютного соответствия образу аж зубы сводило, словно от засахарившегося меда. А поскольку думал Лёдик пока что все еще о девчонках - он тут же, к недоумению Пионера, вспыхнул алой краской, которая приобрела сочность, когда Лёдик услышал девчоночий смех. Ему показалось, что его видят насквозь.
Глупо уставившись на руку, Лёдик все-таки вынырнул из забытья, и быстро пожал ее своей, выпалив своё имя.
- Лёдик!

- "И почему я представился этим дурацким именем?" - Тут же спросил сам себя Вершинников-младший. - "Я же всегда терпеть его не мог, с тех пор, как оно ко мне привязалось."
И тут же он дал себе ответ на этот вопрос.
- "Видно от того, что и правда привязалось. Не отвяжешь."

- В кружок. - Ответил Лёдик тем временем на вторую часть вопроса, убирая руку.
И вроде как тут надо бы сказать еще что-то, как-то поддержать беседу, раз она возникла. Но у Лёни не было ни малейшей идеи, что говорить дальше. Так что он замолчал.

Пионер уселся поближе к Лёдику - но не очень близко. Просто на тот же диван. Почесал облупившийся от солнца нос - и поглядел через очки искоса. Вроде бы одобрительно. Заговорил:
- В технике разбираешься? Радио? Машины? Я вот по станкам больше, у меня дядя директор завода, в другом городе. А отец - поезда водит.
- Ууу, пошли разговорчики, - вмешалась одна из девушек, та, что с косой.
- Стахановцы, что с них взять, - хихикнула другая, та, что с грудью. Впрочем, на этом девичье внимание к мальчишеским разговорам закончилось - и девчата принялись баловаться. Одна щекотала другую, другая отбивалась. Им явно было весело, они явно чувствовали себя как дома, нисколько не смущаясь ни присутствующих, ни атмосферы самого "Орленка". Пионер, которого звали Юра, только нахмурился. И снова скосил взгляд на Лёдика, явно ожидая ответа или комментария.

Стахановцы?
Лёдик не понял, к чему это было сказано. Лёдик знал о стаханоском движении, и знал о двух точках зрения на него. В школе о них говорили с восторгом, ставили детям в пример, хвалили и чествовали. А из уст папы это слово дополнялось прилагательным "хренов", и применялось в отношении коллеги-трудоголика, который своей инициативой не дает спокойно жить другим. Но Лёдика уж точно идейным работником не назвать. Вообще говоря, он любил полениться. Хотя, вот этого Пионера(Юрой его звать Лёдик был еще не в силах) еще можно представить как-то так. Но Лёдик уловил, что слово сказанов контексте разговора о технике, значит смысл в слово вкладывается не вполне обыкновенный.

Дальнейшие логические размышления Лёня свернул, потому что надо было отвечать на вопросы. Одарив девиц последним снисходительным взглядом, он заговорил.
- Ну я так... Не то что разбираюсь. Интересуюсь. Вот. - Подросток тревожно облизнул сохнущие губы. - Машины люблю. Мой папа водитель.

И зачем-то уточнил.
- У него ГАЗ-М1. В смысле, на работе.
Да, Вершинников-старший своего авто не имел, и на место работы добирался на велосипеде. Сапожник без сапог.

- Машины это хорошо, - серьезно кивнул Юра, - правда, у меня тут не то чтобы много опыта. Так, с ребятами во дворе как-то движок разбирали. А ты где живешь? Может, присоединишься? Нам пригодился бы человек, разбирающийся в теме. Я вот на улице Октябрьской.
Улица Октябрьская была недалеко от дома Лёдика, правда, сам Лёдик понятия не имел разрешит ли ему мама возиться с какими-то незнакомыми мальчишками в каком-то незнакомом гараже. Впрочем, Юра выглядел внушительно, говорил искренне и создавал приятное впечатление. Может, стоит показать его маме? Если Лёдик вообще собирается знакомиться и дружить с этим деловитым мальчишкой. А знакомиться и дружить, возможно, придется - ведь им теперь, похоже, вместе в этот "Орленок" ходить. В кружок радиоэлектроники. Почему в "Орленок", а не в "Ударник", Лёдик не знал. Он вообще оказался тут вопреки своей воле, спасибо Антону Петровичу.

Тем временем, здоровенная дубовая дверь в здание снова заскрипела - и показался человек. Серьезный такой дядечка, средних лет, в кожанке, кепке, загорелый, невысокий и коренастый. Больше рассмотреть издалека не удавалось. Дядечка поздоровался с "дядей Степой", взял у него, кажется, ключи.
- Виктор Васильевич, к вам уже двое пришли, - сообщил ему милиционер, - сидят вон там вот.
- И правильно делают, - прокуренным, скрипучим голосом отозвался Виктор Васильевич, - молодцы, что пораньше. Я вот тоже пораньше пришел, а они и меня обогнали. Эт правильно!
И зашагал к диванчикам. Прихрамывая. Подошел поближе. На вид - классический Рабочий. Как Юра напоминал сошедшего с плакатов Пионера - так этот вот Виктор Васильевич смахивал на Рабочего. Правда, те обычно молодые, высокие и плечистые - а этот был невысокий, хромающий, немолодой. Однако же что-то в нем было такое, что сразу заставляло про те самые плакаты вспомнить.
- Здравствуйте, Виктор Васильевич! - уважительно обратились к дядечке девицы; дядечка покачал головой:
- И вам не хворать, девчата. А это, стало быть, ко мне?
Подняв голову, дядечка Рабочий из-под козырька уставился на Лёдика с Юрой. Глаза на его морщинистом, загорелом, рубленом, геометрически-иссеченном лице, оказались льдисто-голубые и, что называется, пронзительные.
- Как вас звать, ребята?
Девочки, до этого шумные и смешливые, притихли. Видно, уважали. А Юра, с пионерской решительностью, ответил первый:
- Юра Семецкий!

Лёдику не хватало друга, это да. Так почему бы и не подружиться вот с этим самым Юрой? Не то, чтобы сам Лёдик чувствовал к нему какое-то особое распололожение - но а к кому он его вообще чувствовал? Не таков был пионер Леонид Вершинников, чтоб проникаться доверием ко всем подряд. На движок посмотреть тоже хотелось. Мама, само собой, не разрешит. В ее мечтах Лёдик был каким-нибудь академиком, или хотя бы чиновником, с портфельчиком, в костюме, и уж точно не в спецовке автомеханика, с измазанными машинным маслом и солидолом руками, в кепке, с жеванной папиросой в зубах и богатым словарем матершины. Поэтому ребенку нечего копаться в грязных железках. Маме не объяснишь, что всякий труд важен и благороден. Лёдик вздохнул, и пошел на редкий для себя компромисс - он маме просто пока не будет говорить. Чего ее зря волновать?
-Я там. Рядом. На этой... Как ее... - Лёдик не сразу вспомнил название собственной улицы, но на него все-таки снизошло озарение. Чуть ли не вскричав "Эврика!", Лёдик радостно выпалил название своей улицы, и тут же устыдился своего порыва. И скромно добавил. - Ну... Можно посмотреть.

А события тем временем развивались. Похоже, в этом отдельно взятом Доме Культуры уже наступил коммунизм, и все его архетипы живут прямо здесь. Опять вопросы задают! И опять придется отвечать.
- Лё... - Мальчик проглотил вторую половину ненавистной клички, и выбрал более солидный вариант. - Леонид. Вершинников.
Что-то не давались Лёне разговоры. Ну никак. Вдобавок он еще и ввернул, не подумав.
- От Антон-Петровича я. - И тут же опять вспыхнул, даже немного покраснев. Вдруг опять подумают, что он задается, или думает, что при упоминании имени Антона Петровича, видного человека на хорошей должности, снискает к себе отношение лучшее, чем к другим? Это совсем не по-пионерски.

- От Антон-Петровича эт хорошо, - хмыкнул Виктор Васильевич, - Антон Петрович человек деловой, даром что интеллигенция. Мда. Значит, Семецкий и Вершинников? Ну, а меня можете звать товарищ Павлов. Айда за мной, введу вас в курс дела!
И дядечка Рабочий, прихрамывая, весьма бойко зашагал к одному из коридоров первого этажа, выходящих в вестибюль. Юре и Лёдику оставалось только последовать за ним. На ходу Виктор Васильевич предупредил вполоборота, через плечо:
- Запоминайте дорогу. В следующий раз, как придете, сразу идите к мастерским. Только сперва у Степана Игнатыча или его сменщика, Борисыча, спросите ключи. Если ключей нет, значит, кто-то уже пришел. А если есть - значит, первыми будете. Усвоили?
Коридор был длинный, куча закрытых дверей, обтянутые шпоном стены, мигающие желтизной лампочки под потолком. Пол, как и в вестибюле, был паркетный, приятно поскрипывающий под ногой. На дверях по большей части не было никаких табличек или номеров - только на некоторых. Виктор Васильевич принялся называть некоторые из них:
- Тут вот, - крашеная зеленой краской железная дверь, - у нас реактивы, тут вот, - обычная такая дверь с табличкой "Не влезай, убьет!" курилка, вам сюда рановато будет, тут вот, - соседняя дверь, - комната отдыха, - вон там, - дверь напротив, - трансформаторная и спуск в подвал. А в конце коридора - хранилище особо опасных артефактов. Ну, со временем разберетесь. Пришли!
Остановившись перед очередной дверью, с номером "11" на ней, Виктор Васильевич загремел ключами. Щелкнул весело замок, дверь отворилась - и перед мальчишками открылся самый настоящий... цех. Высокий - не как в вестибюле, но все же - потолок, большие окна, станки всех форм и размеров, таблички по безопасности труда на зеленых стенах. Правила на них, кстати, странноватые были - к логичным "используй спецодежду", "используй средства личной защиты", "заземлись" и "семь раз отмерь, один раз отрежь" прибавились, например, "не забывай проверить заряд маны" и "будь осторожен с огненными чарами". Юру такие формулировки явно смутили - однако его вниманием быстро завладели, конечно же, станки:
- О, прокатный станок! И фрезерный! И пресс! Гидравлический? А такой я не знаю, для чего он вообще? А это что, ткацкий?
- Тише, тише, - ухмыльнулся Виктор Васильевич, - вот это пыл! Так, мальчуки, смотрите сюда, - он указал на ряд шкафчиков, стоящих у входа, - туда можете вещи складывать, если есть какие, верхнюю одежду, обувь. Там же висят халаты, рабочие, нарукавники есть, перчатки, каски, все такое. Подберете себе по размеру. А пока тащите-ка во-он оттуда табуретки себе, начнем теоретическое занятие.

Как только товарищ Павлов посоветовал запоминать дорогу, Лёдик немедля ее забыл. И запаниковал, потерянно оглядываясь,чтобы получше запомнить хотя бы эту часть маршрута. Но где там - оно всегда так, что чем больше себя накручиваешь на запоминание, тем меньше и запомнишь. Мозг Лёдика просто гонял туда-сюда слово "запоминайте", словно корова - жвачку.

Погодите-ка. Он сказал "артефактов"? Вершинников-младший не уразумел значения этого слова, но спросить о нем постеснялся. Зато слово "чары" он знал прекрасно - все-таки воспитан был на русском народном фольклоре. Может, это производственный юмор такой? Ну а что? Может огненными чарами тут называют газовую горелку. А какую-нибудь злую тетку из Отдела Кадров, у которой вечно справки нужной не добьешься - Бабой-Ягой. А юра вон словно бы и не заметил ничего. Ну да, что ему буквы, когда кругом-то - станки! Лёдику и самому конечно захотелось понажимать да подергать кнопки с ручками, но для него все равно было дикостью такое неуемное любопытство, да еще и в присутствии взрослых. Мама Лёдика всегда одергивала его со словами "веди себя прилично". А вести себя прилично - значит быть не ребенком, а маленькой живой копией гимназиста Ульянова с кудрявой головой. Однако товарищ Павлов, по-видимому, не раздражался при виде гиперактивных детей, и не пугался, когда они подходили к опасным предметам ближе трех метров. Ну и хорошо.

О, не успели прийти - и сразу занятия. Будто в школе занятий мало, с тоской подумалось Лене, пока он подволакивал себе стул, заодно выбирая какой-нибудь задний ряд. Ну, если конечно Юра Семецкий не утащит его в первый. Юра наверняка такой - всегда в первых рядах, и ближнего подтянет.

Занять место в заднем ряду не удалось - потому что рядов-то и не было. Был товарищ Павлов на табурете - и Юра с Лёней напротив. А садиться за Юру... ну, это было бы как-то совсем уж странно. Виктор Васильевич устроился поудобнее, полез было в карман за сигаретами, но быстро одумался и с недовольной гримасой отдернул руку. Снял кепку и пристроил ее на рычаг станка, стоящего рядом с его табуретом. А после ухмыльнулся ребятам:
- Ладно, быстрее начнем, быстрее закончим. Не мастак я торжественные речи толкать, так что постараюсь говорить просто и прямо. А вы слушайте и задавайте вопросы, хорошо? Хорошо. Значится так, ребятня. Вам и вашим родителям сказано было что вы будете ходить в кружок, и так-то оно так. Вот только кружок у нас не радиоэлектроникой занимается. Впрочем, скорее не только радиоэлектроникой. Можно сказать что занимаемся мы тут инженерно-изобретательской деятельностью вообще, всякой-разной. Кроме того, наш кружок не простой кружок, а кружок государственной, так сказать, важности. Возникает два этих, как его, риторических вопроса. Первый - почему наш кружок такой важный, так? Второй - почему вы, пацанье еще совсем, должны вообще какой-то такой изобретательской деятельностью тут заниматься, да еще и на государственном уровне? Ответ на оба вопроса один - у вас обоих есть способности, которых нет у большинства людей, и эти способности нужно развивать смолоду. И я говорю не о знаниях или технических навыках. Научить движок чинить или на фрезере работать можно и старика, и ребенка, и бабу, и собаку ученую, наверное. Я говорю о вещах, на которые не способен никто кроме вас, ни ваши родители, ни ваши одноклассники, только вы.
И сделал паузу - очевидно, давая время задать вопросы, если таковые были. Однако Юра почему-то не спешил их задавать. Он явно о чем-то крепко задумался. Так что задавать вопросы выпала честь Лёдику - если Лёдик вообще собирался это делать.

А Лёдик как-то даже и растерялся. Только что ему вот так просто вывалили на голову, что он, Лёдик, серая мышь, будет заниматься делами государственной важности, и при этом еще и умеет что-то такое, чего не умеют другие. Усвоить эту мысль было сложно. Другой бы на месте Лени обрадовался, может даже возгордился бы, и изъявил готовность немедля приступать. Но не Вершинников. Первой мыслью Лени было: это какая-то ошибка.А что это, как не ошибка? Вот поставим допустим рядом друг с другом Юру и Леню. Юра - активен, любопытен, Юра всем своим видом демонстрирует интерес к технике и познания в ней, и вообще Юра почти что ходячий идеал подростка в социалистической стране. И вот Лёня. Молчаливый, незаинтересованный, и на своей памяти мало что сделавший. Ну, подавал папе ключи. Ну, на педальку нажимал, да руль крутил, когда сказано. Это разве то, чего не может никто, кроме Лёдика? Ну конечно, это ошибка. Но если нет? Ведь Антон Петрович и товарищ Павлов явно уверены в своем выборе. Тут Лёдику совсем страшно стало: государственная важность! Ответственность чудовищного уровня, непосильная хрупким плечам Вершинникова-младшего. Да и вообще, любая ответственность заставляла Лёдика пугаться и нервничать, а уж такая...

Чтож, зато у Лёни был подходящий вопрос.
- А что же мы такого можем, чего не могут другие? - Даже неуверенный и робкий голосок Лёдика выдавал такой скепсис, на какой не всякий взрослый способен.

Виктор Васильевич улыбнулся и подмигнул Лёдику:
- Хороший вопрос, дельный. Ну-ка...
И полез в карман. Покопался там, покопался - после чего извлек зажигалку, которую Лёдику и передал. Зажигалка оказалась красивая, блестящая, тяжелая, с гравировкой в виде какого-то огнедышащего чудища.
- Ну-ка скажи-ка мне, почему она у меня не работает?
Сперва Лёдик не понял, что от него вообще требуется. Ну, не работает зажигалка. Может, горючка кончилась. Как узнать-то, разбирать начать чтоли? Но, чем дольше мальчик вертел зажигалку в руках, тем яснее для него становилось что дело тут не в этом. Отчего-то, он вдруг понял что зажигалка не простая, и никакой горючки в ней нет. А вот огнедышащее чудище с гравировки - есть. Лёдик не знал как точно это объяснить, но чудище вдруг показалось ему не просто изображением, оно показалось ему живым. И это живое гравированное чудище было голодно, а потому - не хотело работать. Как бы глупо это не звучало, Лёдик ощущал это очень ясно и четко. Вопрос был только в том, решится ли он об этом рассказать, не побоится ли что его засмеют. А если решится - то как именно описать это странное ощущение того, что в твоих ладошках свернулся в металлический прямоугольник маленький дракоша, который капризничает и хочет кушать?

Со стороны казалось, что Лёдик рассматривал зажигалку так же, как и весь окружающий мир - незаинтересованно, равнодушно, без всякого выражения на лице. Только самый внимательный мог увидеть, как дрогнула его рука, прежде чем разжались пальцы на зажигалке, и как попытались чуть шире распахнуться его веки. Долгое существование в виде "хорошего мальчика" приучило Лёдика не показывать сильные эмоции.

На самом деле Лёдик был поражен внезапным осознанием. Он разжал пальцы, потому что почувствовал, что держит в руках почти что живое существо(или по крайней мере вещь, в которой оно обитает), и испугался, что сильным сжатием сделает дракону в зажигалке больно, или просто вызовет его недовольство. Сердце заколотилось в груди от понимания того, что это не случайная фантазия, что Лёдик ЗНАЕТ, что все именно так, и не может поверить собственному знанию. В Змеев Горынычей всяких верят только маленькие, а вот Лёне, в котором уже укоренился взрослый реализм, прямо сейчас придется поверить в огнедышащих чудовищ снова. И даже допустить существование и других сказочных сущностей! Вершинников растерялся, не зная, что ему и сказать, как поверить в собственное знание, как вписать это в картину своего мира. А может, он сумасшедший? Сумасшедшие несут полную чушь, но они-то уверены, что все это правда, а иногда даже очень логически это обосновывают.

Может, соврать? Ну, точнее, не соврать, а интерпретировать. Обернуть все в шутку. Усмехнуться, бросить Виктору Васильевичу его зажигалку, и с усмешкой сказать нечто вроде: "Плохо вы кормите своего дракона". И вроде правду сказал, и вроде за сумасшедшего ни Юра, ни Виктор Васильевич не примут. Только вот не получится у него сделать веселую и беззаботную мину. Всю жизнь не получалось, а уж если он попытается сделать так, когда душа полна сомнений в собственном рассудке - неловкость будет вопиюще-очевидна.
И потом - и мама, и папа, и учителя всегда его учили, что врать плохо. Особенно - взрослым. Лёдик легко поддавался влиянию извне, и принял это как аксиому, а потому врать с уверенным лицом и твердым голосом так и не научился. Пусть правда и звучит как бред начитавшегося сказок малыша, но даже некрасивая правда - есть правда. Теперь бы слова подобрать.

- Голодный он. Зверь вот этот. - Буркнул Лёдик неразборчиво, протягивая зажигалку обратно хозяину. - Вот и работать не желает. Только чем же его кормить? И... куда?
Виктор Васильевич мог видеть, что подросток сам себе не верит, произнося это, а а оттого отводит глаза и комкает фразы, неохотно роняя их.

Юра, который Семецкий, поглядывал на Лёдика несколько... удивленно, если можно так сказать. Когда кто-то вдруг начинает называть неработающую зажигалку "голодным зверем", трудно не удивиться. И Виктор Васильевич, сразу заметив этот взгляд, окликнул паренька:
- Что, не понял еще? Попробуй сам.
И протянул зажигалку уже Юре. Тот покрутил ее в руках, потрогал пальцем гравировку - и, вдруг, удивленно распахнул глаза:
- И правда! Это как...
- С тобой такое уже было, верно? - хмыкнул довольный произведенным эффектом Виктор Васильевич, - поглядел на машину и понял что у нее бензин скоро кончится. Взял в руки радиолу и вдруг понял что нужно во-от тут стукнуть, и она начнет лучше работать. Или что-то в этом духе, да? Вот об этом я и говорю. У этой способности толкового названия-то пока что нет. Способность видеть связь вещей и их устройство, даже таких вещей, о которых современная наука еще не догадывается. Хотя мне нравится считать что именно наукой мы тут и занимаемся. Впрочем, мальчуки, не забивайте пока что этим себе головы. Главное это то, что любой другой человек счел бы эту зажигалку обычной зажигалкой. В то время как на самом деле это всего лишь контейнер для маленького духа огня. И питается он, - вернулся к вопросу Лёдика Виктор Васильевич, - субстанцией, которая называется маной.
- А... зачем? - вдруг перебил его Юра, - ну то есть... Чем обычные зажигалки плохи?
- А затем, что этот самый маленький дух может делать удивительные вещи, - улыбнулся Виктор Васильевич, - сейчас я его покормлю...
С этими словами он забрал зажигалку у Юры, встал с табурета - и отошел к одному из стоявших рядом станков, тому самому, который Юра ранее не смог опознать. Станок был массивный, чугунный, с большой такой, толстой литой ножкой, на которой были заметны какие-то странные символы, что-то вроде серийного номера, только не цифрами и буквами, а какими-то непонятными иероглифами. А еще - серп и молот. Рабочая поверхность у станка представляла собой этакое воронковидное углубление, над которым была сложная система креплений для предметов самой разной массы, объема и формы, а выше креплений нависала этакая чугунная лапа с несколькими трубками-пальцами разного диаметра. У каждой трубки был краник, а на самом верху лапы - еще один. Виктор Васильевич ловко поместил зажигалку в одно из креплений и негромко сказал, почесав гравированному дракончику брюшко:
- Давай, дружок, пора кушать.
И гравировка, кажется, дрогнула, двинулась, сместилась; дракончик запрокинул мордочку вверх, словно птенец, ожидающий червячка от мамы-птицы. А потом и сама зажигалка изменила форму, крышка откинулась, сопло разошлось на две половинки, как маленькая такая пасть. Виктор Васильевич двинул лапу, направил самый тонкий палец-трубку прямо в этот разверзшийся зев, крутанул верхний вентиль, потом тот, что был прямо над трубкой. И из трубки тонкой струйкой потекло... что-то? Лёдику захотелось глаза протереть, или проморгаться - потому что зрение подсказывало ему что ничего из трубки не течет, вообще ничего, и в то же время он каким-то образом видел это. Видел струйку не то жидкости, не то песка, непонятно какого цвета, непонятно какой консистенции. И запах чувствовал - как во время грозы. Хотя не было никакого запаха.
- Все, хватит. С маной нужно быть осторожным, не перебарщивать, - подождав две-три секунды, принялся закручивать краники Виктор Васильевич. Зажигалка-дракончик со звонким щелчком схлопнулась в нормальное состояние. Вытащив ее из крепления, Виктор Васильевич откинул крышку - и щелкнул колесиком, высекая искру:
- Гляньте-ка сюда!
И вспыхнуло пламя. Целый факел пламени, едва ли не до потолка. Лёдик с Юрой были от него на безопасном расстоянии, но все равно ощутили жар. Он был настоящий.
- А теперь представьте себе мириады таких вот зажигалок, таких вот духов огня, которые день и ночь поддерживают жар в плавильнях на заводах, которые день и ночь обогревают своим теплом целые города - и не нуждаются в угле, не нуждаются в бензине или керосине, нуждаются лишь маной, которую можно улавливать и собирать прямо на месте! И в нашей стране есть такие заводы, они производят столько стали и с такой скоростью, что рабочие не успевают завозить сырье!

Вся дальнейшая фантасмагория, которая происходила на глазах изумленного Лёдика, напоминала ему сон, настолько он не верил тому, что видит. В общем-то излишне говорить о том, какое удивление он испытал, если не сказать больше - шок. И не столько даже от самой невероятности происходящего, сколько от осознания своей "нетакойкаквсешности", своего отличия от других, своей способности видеть и слышать то, что другим не дано, и понимать больше, чем может обычный человек. Но вместе с удивлением Лёдик ощущал и несколько иное волнение, дрожащее чувство в груди, которое можно назвать... Хм... Верой в чудо.

Такое он чувствовал в последний раз очень-очень давно, когда был совсем мал. Чуть позже Лёня припомнит, что такое чувство во многом связано у него с воспоминаниями о праздновании Нового Года. Как и все дети, Лёдик был наивен, впечатлителен, и для него многое было в новинку. И шаров из цветного стекла, цветных ленточек, мишуры хвойного запаха свежесрубленной ели, и морозного аромата, исходящего от взятой откуда-то красной шубы Деда Мороза, в которого по папиной просьбе нарядился сосед, и только что ввалился с улицы к ним в дом со своим громогласным "С Новым Годом!" - всего этого, сущих мелочей, дешевых и наивных украшательств было достаточно, чтобы Лёдик ощущал волшебство. И он правда ощущал. Ощущением чуда был тот отсчет ударов настенных часов, и та мальчишеская радость, когда он обнаруживал под елкой подарки, которых еще вчера там не было. Но со временем безжалостный реализм лишил Лёдика возможности дорисовывать самому себе реальность. Он разглядел, что красивые шары на елке - лишь цветное стекло. Он безошибочно узнавал под ватной бородой лицо коллеги его отца, который при случае часто его подменял, а с Лёней всегда здоровался на папиной работе словами "Здоров, щегол". Школьные утреники стали протокольной рутиной, а подготовка к ним напоминала дрессировку обезьян. С годами праздники становились скромнее, родители уже не старались подарить немного сказки своему сыну, потому что понимали, что он вырос. И Лёдик понимал, что это правильно, что сказками жить нельзя, и все же даже в свои годы, когда в нем укоренился присущий советским людям материализм, ему до сих пор немного не хватало того ощущения волшебства.

А теперь, как и много лет назад, его рот был раскрыт от удивления, а глаза, обычно потухшие и равнодушные, сияли, словно та самая новогодняя мишура. Никто уже долгое время не видел Лёдика таким, настолько живым и заинтересованным, настолько открытым и незажатым. А сколько всего он еще узнает? А сколько всего увидит? А чему еще научится?
- Мне же никто не поверит, если я расскажу! - Вырвалось у Лёдика. А потом на него свалилось новое осознание, и он снова оробел, осторожно спрашивая у Виктора Васильевича. - Нам нельзя никому говорить, да?

Пламя как вспыхнуло, так и потухло - и Лёдик с Юрой могли поклясться что слышали чуть слышное урчание дракончика-зажигалки, котоа Виктор Васильевич спрятал его в карман. А на вопрос мальчика мужчина ответил улыбкой:
- Ну, пока нельзя. Надеюсь, когда-нибудь настанут времена когда магия будет в каждом доме, как электричество. Но до тех пор наша деятельность засекречена. Много еще неразрешенных вопросов, неразгаданных тайн - да и враги за границей не спят, все ждут момента когда можно будет начать вставлять палки в колеса. Для этого мы с вами и здесь, мальчуки - разрешать вопросы, разгадывать тайны, заставлять магию служить на благо людей и защищать страну. Вот так вот.
Закончив с речами и демонстрациями, Виктор Васильевич вернулся на табуретку. Мальчишкам оставалось только последовать его примеру.
- Собственно, больше ничем я вас грузить не собираюсь, вам итак нужно многое обдумать. Допускать вас до занятий тоже пока рано, сперва вам придется с теорией разобраться. Поэтому на дом получите задание - взять у нас тут, в "Орленке", пару книжек, и начать их дома штудировать. Советую, - слово "советую" Виктор Васильевич" выдели интонацией, подчеркивая что советует, а не приказывает, - до обеда остаться здесь, в комнате отдыха. Там и книжки почитаете, и с другими ребятами познакомитесь, когда кто придет отдохнуть. Ребята у нас дружные, хорошие, сами увидите. Вообще же приходить на занятия вам назначено после обеда, в понедельник, среду и пятницу. Впрочем, можете хоть каждый день заявляться, всегда найдем, чем занять, всегда подскажем, что непонятно. Глядишь, быстрее к практическим занятием перейдете. Вопросы?
- Ну... - Юра решил заговорить, но вдруг замешкался, засмущался, даже как-то покраснел, - те девочки, в вестибюле... Они же не со станками работают, получается? Просто не похожи как-то...
- Не со станками, - хохотнул отчего-то Виктор Васильевич, - видишь ли, Юра, магия бывает всякая и разная. Мы вот изучаем ее с научно-инженерной точки зрения, создаем различные маго-технические приборы. А эти девчата - они из другого подразделения, ничего не изучают, ничего не создают. Они сами как маго-технический прибор, творят всякое колдунство по щелчку пальцев. Только завидовать им не вздумайте, прибор из них хреновый, тонкой настройки требует, от перепадов настроения зависит, баловство, а не прибор! И ухаживать за ними тоже не стоит, нельзя им с мальчишками встречаться, у них от этого все настройки сбиваются. Понятно?
Возможно, Юра и не думал ни за кем ухаживать, все-таки они с Лёдиком еще совсем пацаны были, а девчата в вестибюле выглядели взросло. Но все равно покраснел еще сильнее. Ну а Виктор Васильевич продолжал:
- Еще тут есть другое подразделение, там мой старый товарищ армейский преподает, Корольков, Лександр Виталич. Эти ребята попроще, но дело тоже важное делают. Вы скоро познакомитесь - мы с ними плотно сотрудничаем. Вот, как-то так. Что-то еще?

Ну, что тут скажешь. Кому и дя волшебства без аппаратуры и станка шагу не ступить, а кто и сам себе станок. А про настойки этих ходячих волшебноприборчиков Виктор Васильевич зря беспокоился. Хоть Лёдик зрел медленнее других сверстников, и не успел еще познать разочарований, он в принципе, все равно уже чувствовал, что он из тех людей, кого никто и никогда не полюбит. И он, пожалуй, смирился.

- А что делает другое подразделение? - Отважился задать еще один вопрос Лёдик. - Они тоже живой маго-технический прибор?