| |
|
|
Талия
Пока ты пьешь кофе, соседки не сидят без дела.
Очень скоро около вашего столика нарисовывается мужчина — высокий, рослый, кажется, местный. Он доброжелателен, небрежен и галантен той хорошей, честной галантностью, за которой никогда не стоят большие деньги. У него высокий лоб, тяжелая челюсть, темные волосы с легкой ранней проседью — словно серебристая роса на отдельных травинках. Он спокоен, уверен и не испытывает сомнений. (Родриго)
Мерседес встает — "такая вся из себя". Сейчас, похоже, кто-то кого-то будет укрощать.
Тут к Изабелле подходит человек совсем другого типажа: какой-то юноша с влажными глазами, тонкий в кости, чуть сутулый (Мартин). Подруга выглядит удивленной, как будто посмотрела на него случайно, а он вот, какая досада, принял это за согласие. Но то ли она не хочет унижать мальчика понапрасну, то ли он ей и правда нравится, то ли вообще это все игра — так или иначе Изабелла тоже встает, оставляя вас наедине с Лаурой. Бросает тебе взгляд, что-то вроде "надо же, смотри-ка!" И уходит.
Пары сразу пропадают на танцполе.
— Италия... я была там так давно, — говорит Лаура, делая глоток вина. Ее глаза будто бы светятся, мягко-мягко, когда она смотрит на танц-пол. Она смотрит на танцующих, а говорит с тобой совсем о другом. — Не умела тогда танцевать. Но потом я много раз была в Париже. Там все совсем не так, как у нас. Другая музыка, другая манера. Даже сами аргентинцы играют там по-другому, хотят понравиться публике. Парижское танго провокативное, показное, либо вычурное и лишенное внутреннего. Но на итальянское я бы посмотрела. Мне кажется, оно должно быть куда ближе к сути.
Ты замечаешь, как изящно кружится Изабелла. Улыбается. Не смотрит при этом на парня, а куда-то вбок, но улыбка для него. Или, возможно, ей просто хорошо, вот и все. Они правда движутся легко-легко.
— А вы любите смотреть, как другие танцуют? — спрашивает Лаура тихо, почти заговорщицки. Улыбаясь, как будто спросила о чем-то неприличном.
Вдруг ее лицо становится жестким, холодным, недобрым. Можно поразиться тому, как быстро произошла эта перемена. Словно тень пробежала по колосящейся ржи. Кого она могла там увидеть?
|
|
121 |
|
|
|
|
Альберто
Девушка уходит. Успеваешь заметить, как они подходят друг другу — нежная, но упругая брюнетка, и аккуратный, но страстный парень. Да страстный, страстный, чего уж там. Почему одним в жизни достается все, а другим ничего? Почему? Кто кидает кости, когда мы рождаемся?
Люди танцуют, вечеринка набирает обороты. Летчик, послание которого передавал тебе официант, встает, и на секунду кажется, что он направляется к тебе, но нет — пригласил какую-то клушу. Вот смех-то!
Никому ты больше не интересен в этом зале. Женские взгляды плавно обтекают тебя. Мужские просто проскакивают. Рыжуля покупала тебе интерес, за нее и на тебя глазели. Но ее увел брюнетик.
Нет, не так все просто.
Какой-то мужчина, высокий, в черном галстуке и светлом костюме, посматривает на тебя. (Робер). Мог бы сойти за местного, кстати. Если бы... а вот непонятно, что если бы. Но если ставить деньги — поставил бы на то, что иностранец. Ты его не знаешь. Он тебя — тоже. Не может знать.
И все же он смотрит на тебя. А потом салютует стопкой. И в этот момент официант ставит перед тобой еще одну посудину взамен опустевшей.
— Это от синьора за тем столом. Просил передать вам "салют".
Чего-то хочет от старого Альберто.
|
|
122 |
|
|
|
|
Мерседес ушла и Талия вздохнула свободнее. Тяжелая холодная война утомляла.
- Люблю, если пара приятная. Когда люди действительно наслаждаются компанией друг друга, а не иллюзиями, липкими фантазиями или чешут эго, - призналась итальянка, ненавязчиво поглядывая на танцпол. - Мои комментарии едва ли вам понравятся. Они будут откровенны, а правду на маскараде разложения никто не любит. Впрочем, никогда не понимала, зачем танцевать не с тем или той лишь бы танцевать. Танго это не тот танец, чтобы размениваться по мелочам.
Талия проследила взглядом в место, куда свирепо взирала Лаура.
|
|
123 |
|
|
|
|
Альбертито широко улыбается ровными рядами сточенных годами зубов и поднимает принесенную стопку, ответно салютуя незнакомцу. Неспешно вкручивая в пепельницу, тушит догоревшую папиросу и переводит взгляд в зал — стройные щиколотки танцующих пебет интересуют его пока что больше. Если сеньор чего-то хочет, то подойдет: всякой свинке будет свой День Святого Мартина.
|
|
124 |
|
|
|
|
Талия
Не успеваешь — Лаура перескакивает взглядом на тебя.
— На маскараде разложения? — смеется она. — О чем это? Об этом? — обводит рукой танцпол.
Снова смеется, снова весела и как будто беззаботна.
— Не с тем, не с той... Как это узнать, пока не потанцуешь? Бывает, что видно сразу, но бывает ведь и так: протанцуешь несколько мелодий, пока поймешь.
|
|
125 |
|
|
|
|
- Да. Даже соврать как следует друг другу не могут, чтобы это не бросалось в глаза, - спокойно качает белокурой головой венецианка, объясняя причины использования слова "разложение" вместо "лицемерия". - Именно поэтому не слишком люблю милонги. С незнакомцами часто неприятно. Это мужские фантазии о незнакомках, - Талия явно смеется над занятной и непонятой слабостью. - Меня они не вдохновляют.
- Бывает. Обычно видно сразу. Вы сами недавно говорили, что важен один хороший? Кажется, - забавляется Талия, поставив чашечку кофе на блюдце, - у меня произошел этот самый случай.
Признаться, если бы итальянка пришла инкогнито и явилась в облике "попроще", то она бы не отказалась от танго с мулатом, так как это нисколько бы не запятнало ее репутацию. Но правила приличия Старого Света вынуждали игнорировать боксера.
|
|
126 |
|
|
|
|
— А что же вас вдохновляет? — спрашивает Лаура. Кажется, ей и правда интересно.
— Я говорила, что один хороший лучше, чем много так себе, — смеется она. — Но я здесь много кого уже знаю, и поэтому мне проще. Это другое, когда знаешь людей. По мне так наоборот — танго со знакомым, каким бы приятным оно ни было, никогда не сравнится с танго с незнакомцем. Это как тепло солнца и звездное небо. Только в танго до звезд можно дотронуться и узнать их: одни горячие, а другие холодные. Это не значит, что надо хватать все подряд. Но — любопытство есть любопытство.
— О, на вас произвел такое впечатление Мигель?! Надо же! — восклицает она. — Тогда я вас поздравляю!
И тут же ее взгляд скользит куда-то в сторону входа. Но теперь на нем совсем другое выражение — приятная, словно бы приглашающая улыбка. Ты видишь, что вошедший, на которого смотрит Лаура — мужчина в костюме. Он кивает ей, но пока не подходит — что-то заказывает у бара, с кем-то общается, пожимает руку хозяину. Отсюда его сложно разглядеть.
|
|
127 |
|
|
|
|
- Важнее, что не вдохновляет, - Талия покачала головой, явно не желая открываться Лауре.
- Любопытство? Не нахожу приязни, чтоб прикосновения чужака, особенно если они слишком смелые, доставили радость. Скорее наоборот.
- Ну, не настолько, - Талия продемонстрировала кольцо. Она тихо рассмеялась, продолжая наблюдать за залом. Танго это малость, которую она себе позволяла.
Взгляд мазнул по далекой фигуре, но слишком скрытной, чтобы вызвать любопытство.
|
|
128 |
|
|
|
|
Дора и не подумала останавливать официанта. Ведь разгадывать чужие загадки и тайны, это не только профессия, но и страсть. Представить свою жертву в истинном свете, со всеми пороками и страстями, сорвать маску добропорядочности и благопристойности - это так сладко. В этом видела женщина долг журналистки. Не собиралась изменять себе и сейчас. Хотя в этот раз тайна открылась слишком легко и банально, обычным подкупом. Она не сопротивлялась и не пряталась, сама плыла в руки, как рыба в сеть. Было даже немного жалко получить ответ так просто. Как конфету у ребенка отобрать…
Да и как бы стала Дора останавливать усталого официанта, если бы и захотела? Махать рукой через ползала, глупо, и только привлечет к ней и ее агенту внимания. Да журналистка и не хотела. Мосты сожжены. Рубикон перейден. Карфаген должен быть разрушен, а отправитель розы – узнан.
Поэтому Дора продолжала скользить взглядом по мужской сторон, не фокусируя взгляд на ком-то одном и не выпуская официанта из вида.
|
|
129 |
|
|
|
|
Софи провожает взглядом Эстер и... Летчика, избравшего себе в партнерши другую. Любопытство сильнее Софи, пианистка не отворачивается сразу же — кто она, кто эта та, что сейчас оказалась ему милее и привлекательнее?
Она — старше и опытнее. Софи посмеивается — внутренне ее и летчика теперь связывает безмолвное одобрение, пианистка тоже предпочитает опыт. Эта "она" к тому же такая хорошенькая, что Софи еле удерживается от того, чтобы не подмигнуть задорно летчику. Похлопать того по плечу в жесте дружеского одобрения — о, как хочется, но Софи сдерживается.
Заботливые руки официанта ставят на стол кальвадос. Софи берет рюмку — кальвадос сначала следует согреть в ладонях, напитать теплом рук. Только тогда, будучи благодарным, этот напиток раскроется по-настоящему. Петро любил кальвадос.
|
|
130 |
|
|
|
|
София
В этот раз кавалеры не падают с веток, как спелые яблоки, к твоим ногам.
Но, несмотря на это, ты замечаешь пару заинтересованных взглядов. Правда, от людей, которые не могут тебя пригласить.
Один — по вполне понятным причинам. Это — Медина. Взгляд у него — профессионально-артистический, устремленный "куда-то в зал", ко всем и ни к кому. Но иногда... Он поет про девчонку с цветком жасмина, а взгляд нет-нет да и зацепится за тебя. Не за ноги, а за тебя целиком.
И еще есть один человек, которому, как тебе показалось, ты интересна. И он тоже тебя, наверное, не пригласит.
Это — женщина. Ее поза выражает расслабленное спокойствие, но это не безразличие сытой кошки, а скорее легкая меланхолия. Ее рука красиво обвивает спинку стула. Она не курит, перед ней на столе бокал вина и аккуратно сложенная салфетка со следами помады. (Кристина). Ваши глаза встречаются всего раз.
Кстати, ноги у нее — тоже что надо.
|
|
131 |
|
|
|
|
Хорхе
Молина замечает первым. Нельзя не заметить. Ты крепкий и сильный, но человеческое сердце — не камень, отражает все почти.
Орасио тушит окурок в пепельнице.
— Ты как? Случилось что?
Смотрит вроде бы понимающе. Думает, это с его вестью неприятной связано.
|
|
132 |
|
|
|
|
Кривится Хорхе. И головой мотает. Плечом пожимает. Сомневается.
- Странный сегодня день, - поясняет товарищу.
Замолкает. И сам закуривает. Явно не расположен разговоры вести.
|
|
133 |
|
|
|
|
Его слова... она уже едва их слышит. Сейчас нужно немного - сосредоточиться на дыхании и сделать одновременно простое и сложное - просто идти.
И все-таки, одно Соль понимает уже сейчас - он не злится на нее. Он не знает, что тем самым удержал ее от горького падения в беспросветные пучины собственного отчаяния. Она была на волосок от пропасти. И этот мужчина - человек контрастов - стал тем, кто позволил ей вылупиться, подобно бабочке из куколки, парить от счастья. Летать на крыльях свободы... И он же своим безудержным страстным потоком обжег эти крылья. И вот она уже почти утратила веру в то, что еще может летать, летать, не выплачивая бесконечно высокую и жестокую цену.
Она вспомнила это лишь оказавшись внутри дамской комнаты и увидев отражение в зеркале. Да, тогда на прощание его словам губы сложились в легкую улыбку благодарности. Едва уловимую, невесомую, как загадка Моны Лизы.
Толкнул и удержал...
Сердце неистово стучало. Она оставила ему память о себе - влажные следы от лифа на одежде. А он оставил ей горящий след в уголке ее губ и полнейшее смятение в душе.
Торопливо стуча каблуками, девушка подошла к зеркалу. Внимательно вгляделась в свои глаза. Что же ей предстоит делать дальше?
Одновременно хотелось убежать домой и остаться. Остаться, чтобы послушать Медину. Может, не танцевать более, но и не уходить. Не только мечта, но и банальный прагматичный расчет напомнил об уплаченных за билет деньгах. Не хочется потратить их впустую. Хоть и не сказать уже, что так и было бы, реши она уйти сейчас. Ведь нынешний вечер буквально изобиловал приключениями. Сначала немец и непонятная история с девушкой, что рисовала его портрет, затем полное контрастов танго... Нет, определенно средства не потрачены впустую, хоть и довелось хлебнуть горечи.
Но что же теперь? Соль металась в безуспешных попытках решить для себя хоть что-то. Она до сих пор терзалась пережитым и все-таки не могла винить этого мужчину. Не находила ни капли гнева или обиды. Даже тень укоризны сейчас испарилась без следа.
Но как быть с обидой на саму себя? Сейчас она выйдет обратно в зал и дальше что?
Соль разрывалась. Ей одновременно хотелось танцевать, рыдать, убежать и найти ответ. Ответ на вопросы, что терзали ее уже далеко не один год. Что с ней не так? Что именно следует изменить? Нельзя же всю жизнь прятаться. Даже сейчас стоит найти в себе силы и мужество выйти обратно. Набраться смелости остаться и послушать концерт... Хотя бы это.
Соль было страшно взглянуть в глаза Хорхе. Что теперь? После всего? Это постоянное послевкусие... Неловкость, способная перечеркнуть многое... Каким бы ни было действо, послевкусие последствий способно обратить в прах все пережитое с радостью.
Играла третья песня...
Выпитое вино мешало трезво все оценить...
Мелодия словно спрашивала ее - а чего же хочешь ты? Решайся...
Она не располагала грустить. Не располагала к длительному самокопанию. Она требовала решительности, действий. Смысла...
И определенно музыка не звала разделить дивную суть, сидя в одиночестве в туалете...
Она устала так.
Ах, что же, право я... Соль улыбается своему отражению. Как странно... Столько лет уже прошло, столько лет стоило ждать неизвестно чего, чтобы получить вот такой вороватый поцелуй... Какая горькая ирония.
Хотела ли она кого-то поцеловать? Не проще ли вот так, под маской... Без обязательств. Легкомысленно и беспечно. Всего лишь на вечер и завтра забыть. Не впускать в сердце, но наслаждаться истомой?
Какое лукавство...
Или же нет?
Испанка вспомнила мужчину, который пригласил рыжеволосую девушку. Ох, ведь если они все еще продолжают танцевать, у нее есть возможность посмотреть на него. Конечно, танец танцу рознь и с каждым партнером это всегда нечто уникальное. И все-таки. Ей хотелось знать хотя бы примерно, что ее ждет. Нет, она не была настолько самонадеянной, без сомнений рассчитывая, что в следующий раз он обязательно пригласит ее. Более того, сейчас она не могла даже решить, будет ли вообще продолжать танцевать в этот вечер...
И все же, смотреть - это иное. Она еще может успеть.
Нужно вытереть слезы и небольшие разводы от туши под глазами. Убедившись, что с макияжем снова все в порядке, Соль подкрасила губы и вышла в зал, довольно торопливо подойдя к барной стойке. Села и развернулась в сторону танцпола, отыскивая глазами ту самую пару. Еще она вспомнила о зеленом платье и партнере этой женщины.
Ничего не заказывала - не хотела отвлекаться. Сейчас Медина допоет и будет достаточно времени для заказов.
И невольно старалась избегать взглядов в сторону столиков у стены слева.
Если Хорхе посмотрел, то отметил бы, что слезы ее подсохли. И взгляд теперь задумчив... скользит по танцующим парам. И лишь вблизи можно увидеть тень смятения и тоски, растерянности и замешательства.
Она быстро взяла себя в руки. В этот раз. И во многом благодаря ему - затравленная девочка не получила удара от палача. Он не был ее палачом... И стало легче. Значительно легче.
|
|
134 |
|
|
|
|
Промино уже ушел, а Хавьер всё смотрел туда, где кораблем в волнах мелькнул напоследок борт его серого пиджака. Что это было только что? Похоже, Сабина, сама того не понимая, здорово его выручила. Но почему тогда никак не уймется бешено колотящееся сердце?
Хавьер думал о предстоящем разговоре на работе, и дома, и пока ехал в такси. Прокручивал его в голове, подбирал правильные слова — и за всеми этими приготовлениями ни разу не остановился, чтобы спросить себя, что он почувствует. Неожиданное появление Эктора заставило сделать именно это. Хавьер понял, что найти нужные слова — не самое трудное, что предстоит ему сегодня. Труднее будет их произнести.
— Да, — сказал он Сабине, не сознавая, что после ее фразы прошло уже слишком много времени. — Я как раз хотел тебя пригласить.
Обычно Хавьер сказал бы «увести». Он встал чуть торопливо, пока снова что-нибудь не произошло, и взял Сабину за руку с осторожностью, которой трудно было ожидать от этого порывистого человека. Это было совсем не похоже на прошлую его попытку увести Сабину на танцпол — и всё же почему-то сейчас Хавьер чувствовал себя более уверенно, чем тогда. Пусть удивляется, не страшно. Потом она всё поймет.
Медина вернулся на сцену, и на танцполе пары уже танцевали снова. Сейчас Хавьеру даже не пришло в голову, что на столе остался не просто недопитый бокал, а полная тарелка, к которой он так и не притронулся.
|
|
135 |
|
|
|
|
А София греет кальвадос в ладонях и смотрит на танцующие пары.
Представляет себя каждой из этих женщин попеременно, и всеми вместе. Одновременно пребывает в руках каждого из этих мужчин, как можно абсолютно распахнуто лежать в ладонях автора книги, в которую влюблен. Навечно. Вульгарно, отвратительно? Пожалуй, да. Какой из этих женщин Софи готова позавидовать? На чьем месте пианистка хотела бы оказаться?
Она поймет по спине, по движению бедер, по рукам, отыщет заветное в паузе и в шагах.
Это всегда так точно, верно, легко, почти осязаемо.
Внимание Медины льстит и уводит, перетягивает взгляд Софи на себя, притягивает всю Соф к себе. Интересно, возможен ли другой эффект?
И пусть музыка слишком драматична (Софи мнит саму себя королевой не этой истории), и все-таки кроме музыки ничего нет, совсем ничего. Сейчас только музыка.
Момент, мгновение, тепло и холод, сладость и горечь, сложность и простота.
На самом деле между Софи и Мединой нет границ, кроме надуманных. Всего лишь два человека, всего лишь мужчина и женщина.
И пианистка смотрит с вызовом, она хочет, даже пожалуй с долей злорадства, чтобы он сожалел о том, что не может пригласить ее сейчас, не может двигаться с нею.
И ведь он живет там, на сцене, это не работа, а жизнь, та самая, которая настоящая — Соф чувствует, любой в этом зале чувствует, почувствует даже, пожалуй, глухой. Медина проживает мелодию.
И эту он проживает с нею.
Софи в ответ только обжигает взглядом, цепким, слишком внимательным, взглядом сквозь и вглубь.
Чтобы ему захотелось прожить с ней еще тысячу мелодий, до зуда в пальцах захотелось, пусть бы от этого желания у него съежилась мошонка и стучало в висках, когда она выйдет танцевать с другим.
А потом он осознает, что это всего лишь морок, и рассмеется.
И когда наступает момент скрипичного соло, Софи отворачивается от Медины и отвечает взглядом женщине. Зачем она смотрит? Что ей нужно? Может, Софи успела ей насолить? Так не должно быть, да и злые кошечки глядят совсем не так... Не так спокойно. Эта глядит... Как кто?
Кальвадос, наполненный интересностями по самую маковку, обжигает горло.
|
|
136 |
|
|
|
|
Соль возвращается в зал, но погруженный в себя и в мате Хорхе замечает её не сразу. Она сидит у барной стойки и выглядит спокойней. Он расслабляется. Кивает. Не ей, но себе, своим мыслям. И, широко улыбнувшись, поворачивается к парням. Поляка он не знает, да и Орасио другом не назовёт (где Мигель? А вон, танцует), но душа вдруг просит беседы.
- А знаете, я ведь крестьянин, на самом деле. Отец мой батраком был. В Испании ещё на кулаков спину ломал, всё на билет себе откладывал. Ну и я туда же. В юности, бывало, осенью работы нет, сидишь, с голоду пухнешь. Взял - и в деревню нанялся. Урожай, сенокос. Ну, знаете. Там и отъешься, и вдовушка какая вечерком приветит, и чувствуешь себя мужиком: тело натруженное ощущается, будто целый день не воздухом свежим дышал, а вагоны разгружал, но, при том, усталости нет. Мозоли только, - Хорхе глотает мате и смотрит на Соль. - Мы здесь, в городе забываем о главном. Простые радости, - затягивается папиросой. Напитка остаётся полчашки, он смотрит в него и замолкает. Хмурится.
|
|
137 |
|
|
|
|
Софи
Медина успевает поймать твой взгляд. Он поет про чье-то там разбитое сердце и не может улыбнуться тебе, но чуть он наклоняет голову — и только ты можешь понять, что этот жест не про девчонку с цветком жасмина, а про тебя.
Твой взгляд перескакивает на женщину. Ее поза явно созерцательная. Можно даже подумать, что танцы не очень-то ее интересуют, если не замечать довольно дорогие туфли для танго на ее ногах, закинутых одна на другую.
Вертит бокал за ножку в пальцах. Украдкой присматриваешься к рукам — руки не девичьи, пальцы достаточно изящные, но их не назовешь тонкими. Такая, наверное, берет мужчину за руку, как партнера, а не кокетливо вкладывает ручку ему в ладонь, как цветочный бутон. И вообще кокетства в ней мало.
Вдруг до тебя доходит — она как будто зритель в картинной галерее. Только с комфортом. И ты, похоже, часть этой картины. Часть композиции, интересная деталь или смысловой центр? Ты не знаешь.
Да, именно такой у нее взгляд на все, что проихсодит в кафе — с интересом, но как будто без понимания, что в этом тоже можно (или нужно!) участвовать. Ей не нужно.
Бедные мужчины. Такую дамочку заинтересовать будет, наверное, трудно. Хотя почему бедные? Есть же другие. Есть ты.
|
|
138 |
|
|
|
|
Долорес
Официант проделывает длинный маршрут по залу, обходя танцпол по краю и с профессиональной легкостью уворачиваясь от норовящих случайно шагнуть в него пар, кружащихся в экстатическом восторге танца.
Он деловит, словно муравей. Он вызывает жалость, но и чувство, что она ему ни к чему. Человечек.
Его пусть достигает безопасной зоны возле стойки, где он берет пепельницу и снова ныряет в "открытое море", где из-под волн музыки взлетают на поверхность каблуки, колени, прикрытые чулками бедра и обжигающие взгляды.
А ему до всего этого нету дела.
Наконец, он у столика.
Ты видишь его — того, кто послал тебе цветок. Перед ним дымящаяся чашка кофе и отставленный чуть подальше бокал вина. Невысокого роста мужчина в коричневом твидовом пиджаке (Кальва), такого же цвета кепка лежит на столе перед ним. Его не назовешь рослым и красивым, но в его лице с четко очерченным подбородком и скулами есть простота и благородство. Если бы тебе надо было описать его позу одним словом, это было бы слово "собран". В выражении его лица есть какое-то ощущение чистоты, спокойной выдержки, контрастирующей с царящим в кафе дурманом из трагической музыки, пьяного дыхания и волнующего сплетения тел.
Когда официант ставит пепельницу на стол, мужчина смотрит на него и что-то ему говорит, усмехаясь. Тот пожимает плечами. Мужчина смеется, подмигивает ему. Кажется, он в хорошем настроении.
Потом он берет бокал и смотрит тебе прямо в глаза. Тебе и хочется отвести взгляд, и не хочется одновременно.
Мужчина в пиджаке поднимает бокал и, улыбаясь, салютует тебе.
Вы сидите далеко друг от друга. Но ты знаешь, что он пьет за тебя.
|
|
139 |
|
|
|
|
- Интересная у нас вышла беседа, Лаура, - Талия деловито расплатилась, оставив под блюдцем сумму с чаевыми и поднялась из-за стола. - Надеюсь, не последняя. Приятного вам вечера.
Итальянка кивнула охране, чтобы двигали на выход и спокойным шагом отправилась к машине. Завтрашний день обещал быть тяжелым, а на милонге не происходило ничего нового.
|
|
140 |
|
|
|
|
Талия
— Да, весьма, — соглашается Лаура, на этот раз обворожительно улыбаясь. — Удачи вам.
Итальянка уходит, оставив свою подругу одну. Та замечает, как блондинка скользит по краю танц-пола к выходу, и одними губами произносит "Чао!" Что-то ее зацепило в этой атмосфере, в этих людях, а может, и в партнере, с которым, как кажется, ей действительно нравится танцевать.
Выходя из кафе, Талия еще успевает заметить, что к столику аргентинок подходит мужчина, со смехом обнимает Лауру и целует ее в щеку. Но ей не слышно, как между ними происходит короткий разговор:
— Кааарлос!
— Привет, привет. Какая ты сегодня сверкающая, даже больше, чем обычно! Кто это только что вырвался из твоих объятий?
— Итальянка! Вон ее подруга танцует.
— С ума сойти. Ну и как?
— Танцует хорошо, тебе стоит с ней познакомиться.
— Нет, я про ту, что ушла. Она насовсем?
— Насовсем. Еще одна слишком богатая, чтобы быть счастливой.
— О, это страшное бремя, милая.
— О, не преувеличивай. Тебе же не мешает!
— Ну да, ну да. Что ты пьешь?
А Талию уже обнимал кожаный салон автомобиля и дворники уютно шуршали, разгоняя капли с лобового стекла.
|
|
141 |
|
|
|
|
Хорхе
— Не знаю, — говорит Молина, пожимая плечами. — Не знаю. Я никогда в деревне не работал. Может, и так. Простые радости... Не знаю, брат, я бы не прочь отведать каких-нибудь других, непростых, — он смеется собственной шутки. — Но что-то в последнее время жизнь не балует радостями. Ни теми, ни этими. Разве только вот, — он кивает на танцпол.
— Для меня самое радость — поговорить польски, — говорит вдруг поляк с грустью. — Но — некого. Но! — он поднимает палец вверх. — Вы не обижайтесь, пожалуйста. Мне с вами хорошо. Тоже! — он снова улыбается широко-широко.
— Ну, поляков в городе достаточно, друг, — снова пожимает плечами механик. — А для меня, Хорхе, знаешь...
Он вдруг замолкает, и на его лице появляется выражение усилия, словно он хочет и не может поймать за хвост какую-то мысль.
— Знаешь... Нуу... Как бы это...
Он еще немного сомневается, а потом, не сумев выразить коротко, решается рассказать целиком.
— У меня была подруга, когда-то. Давно. Вроде... Вроде вон той, темненькой, только попроще чуток. С фабрики. Я тогда еще бригадиром не был. Но когда появлялись гроши, мы убегали вдвоем. И я брал два мороженных. Мы убегали, находили пляж. Садились, зарывали ноги в песок и ели это мороженое. И оба ждали, пока я возьму ее за руку. Мы... я даже целоваться-то не умел. Просто держались тихонько за руку, молча. Сидели там. Ну, море, волны. Если б сейчас такое было — я бы думал "что я время теряю"? А про тогда так не думаю. Было что-то между такое... Светлое... Не, не так даже... Не умею сказать! Черт, прямо как в песне этой дурацкой!
Он кривится сквозь улыбку, глядя на Медину. Потом делает глоток.
— А знаешь, почему? Не было будущего. Не было "а где мы будем жить? а на что? а что скажет мама?" Ну, знаешь ведь все это. Просто. Мы, море, мороженое. Все. Вот это вот была простая радость. Самая простая, что у меня была. Но самая... как... Знаешь, если бы память была как вещь, а у тебя была бы шкатулка, ты бы хранил это там. Вот, я бы это в своей шкатулке хранил.
Орасио снова кивает на танцпол.
— Я потом только в танго такое... было. А так-то нет. Потом сразу как-то жизнь пошла. А это как будто не жизнь была. Что-то вообще из другого.
|
|
142 |
|
|
|
|
Хорхе понимает. Он кивает:
— Жизнь мужчины — обязательства. Перед собой, перед семьёй, перед товарищами, перед страной. Даже танец — обещание. Его главное отличие — быстрое завершение. В этом, пожалуй, разница. Ты знаешь, что простое закончится. Как ты верно говоришь: нет будущего.
Он затягивается папиросой и смотрит на Анджея. Где-то в глубине души шевелится чувство, похожее на жалость, но в лице оно не отражается. Хорхе не представляет каково быть оторванным от своей страны, языка, семьи, но он не оскорбляет поляка.
— Нацисты в Польше. А теперь и, — он указывает на Хоффманна, — в Аргентине. Скажите, вы партийный?
|
|
143 |
|