Солнечные дни | ходы игроков | 1. Пышущий жаром металл

[Честер]

— Не вороти нос, — голос матери кажется скорее усталым, чем строгим. — Это настоящая овсянка. Купила только с утра.

Это правда. Она уходила из дома утром. Скорее всего, прогулялась до церкви, снова нажаловалась на тебя Проповеднику — она не устаёт повторять тебе об этом, как будто это может что-то изменить, — но вернулась до полудня с пакетами в руках, полными всякой всячины. Среди которой был и твой теперешний завтрак.
Завтрак выглядит не очень аппетитно, нет никакого удовольствия есть эту липкую дрянь, совсем не похожую на парную кашу из рекламы овсяных хлопьев, — потому-то мать недовольно ворчит, наблюдая, как ты лениво ковыряешь ложкой в серой массе, больше похожей на склизкое желатиновое желе.
На самом деле все просто. Крупа, может, и настоящая, но молоко-то нет! Как вообще можно называть молоком эту штуку, которая кипит на огне, не образуя пенку, и может стоять в холодильнике пару недель, не только не портясь, но и не меняя вкуса? А ещё совершенно не пахнет. И вообще ведёт себя подозрительно.
Хотя честнее будет сказать, что это натуральное молоко ведёт себя странно и непривычно — оно всё-таки бывает на вашей плите гораздо реже, чем так называемая молочная смесь стоимостью в три раза ниже.

Нехорошо так думать — хотя сложно деться куда-то от таких мыслей, когда они сами лезут в голову, — но мать предпочитает потратить лишнюю пару кредитов на конфеты с фруктозой, а вовсе не на молоко. Она ведь целыми днями ничего не делает, только сидит дома, читает библию, слушает эдинбургскую трансляцию отказников и ест эти конфеты. Приёмник выключен, а вот библия и сейчас лежит у неё под рукой, на краешке стола. С торца видно, что она вся переложена закладками из конфетных фантиков. Наверняка на каждой из этих страниц содержится что-то важное, такое, чем можно парировать любой твой бунтарский, свободолюбивый выпад. Ты уже не раз натыкался на эти цитаты, когда говорил что-то в пику предкам.
Жаль, что отец не завтракает сейчас вместе с вами — трудоголик, он порой работает даже по субботам, — с ним мама ведет себя иначе, чем наедине с тобой. Пожалуй, больше говорит о каких-то обыденных, домашних вещах, обсуждает новости — больше говорит и больше обсуждает в принципе.

А сейчас она сидит напротив и молча ест. Тоже без особого энтузиазма, размеренными и экономными движениями поднося ложку ко рту, раз за разом, как в ритуале. Иногда посматривает на тебя, но больше не говорит ни слова, видя, что ты не оценил ее стараний. Ее шея, бледная, что в каком-то смысле нормально для человека, который столько времени проводит дома, блестит от пота — сегодня всё-таки жарко, — а прядь волос прилипла ко лбу. Мама убирает её и в этот момент вздрагивает, потому что неожиданно раздаётся звонок твоего телефона.

— Куда-то уходишь? Надеюсь, с девушкой.

Мамина хитрая улыбка кажется не менее неожиданной, чем звонок субботним утром, в одиннадцать, когда ты обычно ещё даже не просыпаешься. В такие моменты становится понятно, что она не сердится и не обижена на тебя; она ещё помнит, что такое быть подростком — и даже каково это, есть нелюбимую кашу под присмотром старших, будто ты совсем ребенок. Она знает, что ты хочешь сбежать — и не препятствует.

Мама оказалась права — это звонок от девушки. Только вовсе не от той, от который ты мог бы ожидать приглашения убить несколько часов где-нибудь в городском парке. Ну или в заброшенных цехах производств Gravity, например, ковыряя ломиком старые станки и разбивая окна — если из неё такой же хреновый романтик, как и из тебя.
Нет, это не звонок от подружки. Это уведомление от Секунданта.

«Махони снова закусился с Киддо. Ему нужен гонщик, который обставит парней со Свалки. Ты обставишь?»

Проходит несколько секунд, и телефон пиликает снова.

«Тачка есть, но место за рулем долго пустовать не будет. Да или нет? Считаю до десяти».
Она добавляет в конце смайлик, но Секундант не из тех, кто напишет тебе просто ради шутки.

— А она настойчивая, — добавляет мама, однако в этот раз в её голосе слышится неуверенность.

[Эшли]

Ты пришла в мастерскую в одиннадцать. Это нормально, сегодня же суббота. Тебе вообще не обязательно было появляться, но Мэтью попросил. У вас всё-таки особенный заказ, за который уже уплатили хорошие деньги; закончите сегодня работу — и шеф отсчитает тебе на чай.
Конечно, не на чай ты потратишь свой сегодняшний заработок, и Мэтью прекрасно это знает — бурчит по этому поводу, иногда зло, иногда с сожалением, — но никогда не препятствует тебе на твоём пути к саморазрушению. По крайней мере, явно. Ты и Бун — два непутёвых подростка, которые однажды свалились на его голову и которые, ему бы хотелось верить в это всем сердцем, понемногу становятся лучше если не от его нравоучений, то хотя бы от постоянного, пристойного и, пусть и нелегкого, но уважаемого труда, который, как известно, однажды даже из обезьяны сделал человека.

И сегодня тебя ждёт много работы. Буна тоже, но он появится только после полудня, кажется, вместе с тем парнем, накануне подогнавшим вам лучший движок, который только можно вкорежить в тачку, стоящую сейчас в центре мастерской. Это практически раритетный хардтоп «Астон Мартин», настоящий маслкар, собранный не в Америке, но по американским стандартам. Мэтью ухмыляется в усы при мыслях о том, как будет выглядеть это авто, когда вы с ним закончите. Но сейчас машина выглядит как старый, облезлый и беззубый пес — и только тот, кто кое-что понимает в гончих, может представить его истинную форму.
Тачку пригнал Бун на погрузчике — вчера, вместе с просьбой Махони, ну, того мажорчика, владеющего клубом «Ультра», подготовить ее «как можно скорее». В общем-то, она «почти» на ходу, но ей предстоит участвовать в гонках уже совсем скоро — и Нил Махони лично заинтересован в том, чтобы она показала себя лучше всех, — поэтому все должно быть идеально.

— На тебе ходовая, Эш, — Мэтью обходил кузов кругом, проверяя, как он укрепил раму, деловито проглаживая большим пальцем стыки с радужными разводами, еще тёплые от недавней сварки. — Я тут с самого утра корячусь. А Бун до ночи торчал вот с этим вот. Ты только взгляни.

Он указал за спину, туда, где на дальней стене висела запыленная телевизионная панель, на которой сейчас мелькали кадры из какого-то старомодного боевика.
Под ней, на большом верстаке, громоздился начищенный до блеска двенадцатицилиндровый монстр объёмом ни много ни мало шесть литров. Рыжие отблески от взрывов на экране, бегущие по его металлическим бокам, ломающиеся на его строгих гранях, придавали его холодной громаде, в которую два ряда цилиндров впивались под косыми углами, свою особенную, чарующую и вместе с тем подсознательно опасную красоту хищника, замершего в ожидании погони. Навевали мысли о том, что это только здесь и сейчас он спокоен и тих...
Однако Мэтью смотрел на него так же спокойно, с такой же стальной холодностью — и только отсветы от телеэкрана вспыхивали на тёмных стеклах его сварочных очков, вздёрнутых на лоб. Он с удовольствием бы привёл автомобиль в свой оригинальный вид, но не с этим чудищем под капотом. Одна мысль о том, что оно может свести в могилу какого-нибудь безалаберного лихача, заставляет его недовольно хмуриться.
И наверняка совсем иначе смотрел на это чудо Бун, когда до самой темени вчера приводил его в порядок.

«Таких не делают уже черт знает сколько! — вероятно, твердил он. — И где только Фрэнк умудрился его откопать?"

Это правда. Такие прожорливые звери — пережиток прошлого, они вымерли вместе с повышенными требованиями к экономичности, безопасности, бесшумности, дешевизне в производстве и эксплуатации, перед которыми вынужден был склониться весь автомобильный рынок много лет назад. Вымерли как динозавры когда-то — им, таким же огромным, голодным и злым, однажды тоже не нашлось места.
Никто из вас не застал того времени, когда мир начал забывать о ревущих маслкарах и хот-родах на горючем топливе, а только возрождение, их второе дыхание. Но то время даже Мэтью застал едва ли, ведь ему, если подумать, не больше пятидесяти. Он только выглядит порою намного старше — и ты прекрасно знаешь, почему.

Знаешь, почему он частенько с таким вниманием относится к новостям о Ковчегах. Почему так ждет весточки о "Ковчеге-16", почему ждет её здесь, работая допоздна и допоздна не гася настенную телепанель, почему потихоньку приглядывает за тобой и Буном, хотя и старается этого не показывать. Знаешь, что у тебя и Мэтью очень похожая история. Он тоже потерял всю семью: сын утонул, по его же недосмотру, так и не достигнув заветных двадцати одного, а жена спустя пару лет, когда поняла, что спивающийся с горя Мэтью уже вряд ли выберется из этой ямы, подала на развод и поднялась на Ковчег, где забылась многолетним сном. И сейчас она летит через черную бесконечность в гигантской усыпальнице на тысячи и тысячи мест, покоясь в стеклянном гробу, как принцесса из сказки среди других таких же принцесс. И в кромешной темноте их космическую крипту освещал лишь свет Проксима Центавра четыре года назад. Однако о том, что "Ковчег-16" успешно прошел дежурный осмотр у станции Проксима, Мэтью, её брошенный принц, опустившийся до работяги в засаленной спецовке и в ней год за годом стареющий, надеется узнать совсем скоро. Может быть, сегодня в вечернем выпуске новостей. Может, в следующие выходные. Или в следующем месяце. Совсем скоро.
Вы никогда об этом не говорите, но ты всё это знаешь. И знаешь, какой силой воли нужно обладать, чтобы выкарабкаться со дна, на котором очутился пропивший всё Мэтью восемь лет назад, и жить дальше. Где-то внутри этого простодушного и доброго, но немного меланхоличного на первый взгляд человека скрыта большая сила. И только такие, сильные, и могут, по твоему мнению, продолжать жить на умирающей Земле.

Субботы... Все вокруг любили выходные дни, но для Эш они ничем, по сути, не отличались от будних - разве что заняться нечем. Слишком находчивая Эшли, правда, всегда находила, чем себя занять: чаще всего это были небольшие, почти светские визиты к знакомым барыгам. И эта суббота была бы не исключением, не подвернись эта небольшая халтурка с этим железным котенком, грозившим к концу дня превратиться в грозного льва.

По прибытию Эш только и успела, что куртку на вешалку швырнуть, даже не глянув, осталась та висеть или упала к чертям, да стаканчик водички из старенького кулера выглушить - по сравнению с тем, что было в кране ее притона, это было чуть ли не манной небесной. Она то и дело кидала полные интереса взгляды на сверкающую и прямо притягивающую взгляд малышку на столе, и, когда Мэтью начал говорить о работе, Эш подошла ближе и выразила свое восхищение, присвистнув:

- Мать твою... - восхищенно протянула Эшли, не удержавшись и проведя всё-таки пальцем по начищенной поверхности, - Малыш Бун его собственным языком вычищал, что ли?

Новости, как казалось Эш, были нескоро, но она попыталась отвлечь Мэта своей неловкой болтовней - старик, по ее мнению, с каждым днем был хуже и хуже. Оно и немудрено - как Эшли знала о семейных проблемах своего начальника, так и наоборот. Вот только между ними была весомая разница - если у МакШейн это было так, пережитком прошлого, на который она давно забила, то у Мэтью же это было до сих пор проблемой... У Эшли чуть ли не сердце разрывалось от этой драмы., ведь Мэт был хорошим, порядочным мужиком, и он уж точно такого не заслужил. Вот девчонка и пыталась как-то заботиться о начальнике, но, как и всегда, получалось хреновато...

МакШейн встрепенулась - очередной взрыв на экране вырвал ее из цепких ручищ мрачных мыслей и вернул на землю. Оставалась ещё целая куча дел...

Есть хотелось еще с вечера, но согласиться на ложную овсянку означало спасовать перед системой. Вместо этого Чет дождался, когда комковатая размазня в тарелке превратится в холодное серое желе, и теперь кончиком ложки чертил на студенистой поверхности рожицу: мертвые глаза-крестики, равнодушная полоска рта. «Утро в доме Флэннаганов», крупа, молочная смесь, подростковая безнадега.

Акт искусства прервал телефон: новое сообщение. Увидев отправителя, Чет невольно выпрямился на стуле. Тут же оживилась и мать — всё-то она подмечает! Чет, не отрывая взгляда от экрана, поморщился:
— Не, это просто…

Объяснять было лень. Это просто Секундант, и никакая она не девушка. Она киборг, хоть и симпатичный — ну, для бездушной машины. И это проблема: киборг не пишет узнать, как у тебя дела этим славным утром. Он или информирует о законных правах, или выдвигает ультиматум. Чету уже показалось, что в этот раз будет о правах, но тут пришло второе сообщение.

Еще один мамин комментарий Чет привычно пропустил мимо ушей. Та на своей волне. Никогда не спрашивает впрямую, только прощупывает раздражающими намеками. Топчется нерешительно, как бродячая собака рядом с пикником: перехватить бы хоть что-нибудь, но достаются вечно одни пинки. Ее можно понять. Родителей Чет к своей личной жизни не подпускал, особенно когда с ней всё сложно — а по-другому давно уже и не было.

Сейчас и вовсе было не до матери с ее подкопами. Чет нервно перечитал еще пару раз, пока воображение подкидывало невнятные, но красочные сюжеты, как из старого кино про погони. Загвоздка была только одна. Киддо. Даже Секундант, которая вообще-то редко лезет в дела простых смертных, как-то посоветовала держаться от его ребят подальше — и, похоже, оказалась права. И дело не только в том, кто победит; Киддо в любом случае не обрадуется, увидев Чета за рулем второй машины. Но если проиграть, расстроится еще и этот хлыщ Махони, а он как будто из тех, кого лучше не расстраивать. И еще всегда можно отказаться — и опять до ночи бесцельно топтать улицы или продавливать задницей диван в старом клубе.

«Да», — набрал Чет, не дав Секунданту досчитать даже до пяти. Медленно выдохнул, глядя, как ответ улетает в сеть — и тут же снова забарабанил пальцами по сенсору, меча сообщение за сообщением быстрее, чем на том конце успели бы их прочитать.
«Что по деньгам?»
«Тачку потом можно оставить?»
«Ты за рулем?»
«Подберешь меня?»
«Я всё еще без машины».
«Ебаные свиньи».

Последние Чет дописывал, уже поднимаясь из-за стола.
— Ладно, пойду, — коротко, чтобы скрыть неловкость, бросил он матери. И, поколебавшись, всё же добавил. — Спасибо за завтрак!

Вышло как-то преувеличенно бодро, будто с издевкой, хотя Чет совсем этого не хотел. Он торопливо протиснулся в коридор, сгреб с вешалки бомбер и с облегчением вышел на безлюдную, залитую солнцем улицу, еще не зная, куда именно пойдет — просто чтобы ни минуты больше не находиться дома. В кармане нашлась мятая пачка «Бэнсон и Хэджес». Сигарета поможет забить голод: к овсянке Чет так и не притронулся.