| |
|
|
На одно протяжное мгновение, будто тонкой нитью провисшее между окруживших алтарь белых колонн, толпа затаила дыхание, будто вся поднялась на цыпочки, подалась вперед: что там, что там?
- Ну, ща начнется, брат, держись... - сосед справа сквозь зубы цедит, шею тянет. Желтый кушак на нем, и что-то вжикнуло металлом из-под него. Это он Хэнку говорит, вполоборота.
- ...ох, батюшки, спаси и сохрани, - это слева кто-то запричитал словно баба, за дурное знамение сочтя запинку Жреца. Где-то на краю ребенок заплакал: сдавили, наверное, вперед сунувшись.
А дама в фиолетовой маске улыбнулась сверкающими губами, и снова будто ее взгляд нашел глаза Хэнка. Или опять почудилось? Как вообще что-то можно понять в этой маске? А вот кивок - точно видно, его маской не закроешь. Она кивнула. Ему? Или кому? Или это сигнал?
А жрец-бородач так и застыл, рот открыл - это же сколько ударов сердца уже успело пройти? Два или три... Если быстрых - то все пять. Вряд ли есть кто-то во всем храме, чье сердце сейчас спокойно бьется...
|
|
451 |
|
|
|
|
Рука Хэнка метнулась к поясу, куда был засунут стеклянный дорже (ведь Искра же его вернула, да?), погладила его, и лицо Хэнково ощутило свет.
Словно глаза распахнулись шире,
Словно кожа впитала лучи,
Как - закрой глаза - все увидишь,
Даже если не смотришь совсем.
|
|
452 |
|
|
|
|
Света в храме было много. Яркого, теплого. Равнодушного и безжалостного, заливавшего своими потоками и крестьянские лохмотья, и кольчуги Стражи, и аметистами усыпанное лицо. Сверкание кристаллов на пухлых губах обманывало глаза, но не лицо того, кого несколько в одном. Эту улыбку он уже видел.
Дама кивнула - еле заметно, а желторясный жрец взмахнул рукавами, будто крыльями, и все ахнули. Вроде ничего не случилось, просто продолжился обряд, но кто-то в тот же миг крикнул что-то, а потом еще кто-то, и кто-то над ухом Хэнка заорал "Долой!!" Кого долой, что долой...
Толпа качнулась вперед - на этот раз сильнее. Взмахнули какие-то тряпки там и сям над головами, и в нескольких местах люди полезли вперед, на ступени колоннады, к еще ничего не сообразившим, разморенным жарой стражникам.
|
|
453 |
|
|
|
|
- Кого долой, дебил? - Хэнк неприязненно посмотрел на орущего под ухом. Хорошо, что у Хагена было усилено зрение, а не слух, иначе бы кое-кому не поздоровилось.
- Жреца свергнуть хочешь? - издевательски подначил зеваку и постарался незаметно надеть кастет.
|
|
454 |
|
|
|
|
- Дурак, что ли? - оравший даже приостановился, вперед лезть перестал, - Бей всех, кто не в желтом! Видишь, они первые полезли!
Они ли? И кто они? Кто первый, кто второй, кто прав, кто виноват - поздно, кажется, думать и пальцы загибать по одному, они уже сами в цельный кулак сжимаются. У толпы нет разума, нет речи, только вопли и страх.
Стража, кажется, сообразила растопыриться у алтаря, копья поперек взять, отпихивая прущих: но сзади давят, сминают первые ряды. На алтаре заозирались. Те, кто был вооружен, за оружие хватаются, а кто безоружен - за остальных прячутся. Только Жрец и Магистр оба - ни то и ни другое. Она, кажется, чего-то ждет, не сводя глаз с него.
|
|
455 |
|
|
|
|
Хэнк был не силен в колдовстве, но дело явно пахло явно им. Не провоцируя толпу, он огляделся.
Если кто-то действительно колдует, то его должно может быть видно - по странным движениям рук, например.
Но никого похожего разглядеть не удалось.
Если не знаешь, чего ожидать, готовься хоть к чему-то, решил Хаген и сосредоточился на себе, на мантре защиты.
Раздался тихий гул, и воину стало немного спокойнее.
|
|
456 |
|
|
|
|
Над толпой поднялся разноголосый вой, заглушил полифоничные песнопения наверху - да они и сами уже заглохли, рассыпались на отдельные голоса, увязли-утонули в толпе. Еще одна волна хлынула вперед, на стражников, с криками "долой", "вперед", "да здравствует", "мочи их" сминая и растаптывая первые ряды. Вот теперь уже Хэнк на себе ощутил ее силу: не слабее давешнего потока воды, хлеставшего из трубы под страшным напором. Рядом с ним кто-то застонал, рухнул под ноги неуправляемой массе.
В колоннаде царило смятение - нет, так в пафосных книжках пишут. На самом деле там в панике озирались с перекошенными рожами купцы и чиновники, а рыцари повытаскивали мечи и тоже озирались с перекошенными рожами. Ничего пафосного в этих расфуфыренных павлинах не осталось: только Капитан Стражи орал приказы сорванным голосом, стоя с оружием наготове, да блондинка-латница молча и твердо стояла спина к спине с бородатым Верховным Жрецом. Остальные жрецы что-то мямлили, бестолково размахивая золочеными рукавами.
Стражники, стоявшие в оцеплении храма, уже побежали к воротам, в шести местах врезаясь в толпу, расталкивая и деля ее на клинья будто свежий пирог, но это лишь прибавило напора первым рядам. Крики смешались в кашу, а вот возгласы с алтаря были слышны: архитектор хорошо потрудился над куполом, чтобы слова разносились по храму. "Беда", "Проклятие" - лепечут почетные гости. И то сказать - вместо освящения новый храм кровью будет окроплен. "Пелор гневается" - возмущенные крики, будто в этом жрец-певец виновен.
А тот давно уже не певец, растерялся, ртом воздух хватает. Пальцы наставил "козой" на Магистра, забормотал на странном языке.
- Нет, не поможет, - отвечает она, - Поздно, уходи.
- Ты ответишь за кровь невинных!..
- Да, да, останусь расхлебывать твою кашу. Уходи.
|
|
457 |
|
|
|
|
Каким-то чудом Хэнку удалось смягчить давление толпы, но и этого было больше, чем хотелось бы получить погожим праздничным днем.
Следовало срочно выбираться из давки, и, в обычной ситуации Хаген легко бы ушел, но не теперь. Раз уж пришел на концерт, то глупо сбегать в момент кульминации.
Из трех вариантов решения, Хэнк выбрал самый... тот, что наименьшим образом раскроет его способности.
В толпе, в самой ее середке взорвался смерч, торнадо из плоти, крови и смертоносного умения. Люди падали как подкошенные вокруг воина-в-бандане, а затем он начал двигаться в сторону колонн.
|
|
458 |
|
|
|
|
Совсем не так это выглядело, как на картинке в трактате Девяти Мечей, где тела врагов веером разлетались перед воином с острым мечом в руке. Нет - не разбрасывал, а вминал, утрамбовывал, утаптывал Хэнк перед собой толпу, как свежий снег перед дверью дома. Кто-то отшатывался от ручищи с кастетом, кому-то отшатываться было некуда, кто-то падал под ноги с первого удара, и тогда Хэнк ставал на его место, продвигался дальше. Вот только следа красивого из тел за ним не оставалось - толпа смыкалась на пустых местах, будто вода, скрадывая упавших. Храм теперь не омут, в середину которого брошен камень, напоминал, а лохань, в которой баба белье полощет, мотыляет как попало. Еле слышные крики "дорогу", "пропустите" тонут в бескрайнем гвалте.
Подстрекателя своего с желтым поясом давно потерял из виду. Но видно, что из тех, кто ближе к колоннаде, все морды решительные, отъявленные. Тех, кто там случайно оказался, давно смяли, оттеснили, растоптали.
Жрец-певец засуетился, пытается пение обратно наладить. Желторясным своим строгих окриков нараздавал, взывает к толпе:
- Образумьтесь! Пелор смотрит на вас с небес, ему ведомо, чье дело правое!
Капитан стражи нерешительно на магиню обернулся, та губу закусила. Но страх уже виден на лице пелорита.
- Уходите, отец, - это кажется блондинка ему шепчет, с ненавистью на Хэнка глядя.
В грудь копье уперлось: стражник, видя желтую бандану, уверен: Хэнк здесь тоже не случайно.
- Назад!
Если сейчас толпа сзади поднажмет, Хэнка как на вертел насадит на копье.
|
|
459 |
|
|
|
|
- Какой назад, ты видишь какая давка?
Хэнк посмотрел на стражника как на дебила и довернул корпус - пусть копье соскользнет в соседа, если толпа вдруг колыхнется.
|
|
460 |
|
|
|
|
Огляделся главный стражник вокруг, и на бандану Хэнкову тоже поглядел со значением. Негромко, но четко приказ отдал:
- На поражение, - для ближайших стражников, что у колоннады в оцеплении стоят. Те, что от ворот пробиваются, тоже уже вот-вот рядом будут: стражники, паладины теснят толпу, не дают окружить себя, приближаются к зачинщикам.
А сам к Верховному шагнул, выбритой щекой дернув.
- Задерживаю по подозрению в подстрекательстве к бунту, - тоже тихо сказал, почти неслышно для толпы.
- Нет, нет, послушайте, капитан, это же она...
- Руки, пожалуйста, - в руках капитана наручники звякнули, тоже неслышно, но вот жест этот: руки, запястьями вместе вперед протянутые, - всем виден. Толпа заревела - вернее, взревели ближние ряды, а от них уже гул пошел дальше по головам гулять пустым. "Свободу!" "Руки прочь!", - что-то такое орут, прут вперед. Остальные стражники тоже развернули копья остриями вперед, а те, что с мечами - рубят лезущих промеж копий. Прямо перед Хэнком блеснула стальная полоса, скользнула по бригантине беззубо; но это еще только первый удар. Где-то рядом уже запах крови. Сзади напирать перестали: видно, ждут, пока передние ряды свалятся, чтобы на их место стать...
|
|
461 |
|
|
|
|
Все больше и больше Хагену казалось, что он оказался втравлен в игру даже более сложную, чем он мог себе представить. Все эти похищения, лживые обещания и попытки, судя по всему ненужного, обмена...
А теперь, глядя на ошарашенного Жреца, Хэнк начал подозревать что это все мажеские штучки. В общем-то он никогда особенно не доверял магам, а здесь вообще тяжелый случай - маг-женщина, во главе всей гильдии. Такие не могут спокойно заниматься исследованиями, делать людям добро. Нет, им нужно вечно доказывать, что они достойны, лучше чем мужчины. Вечная беда для них, и в лучшем случае головная боль для окружающих.
И подставляться ради такого дерьма Хаген не подписывался. Женщина втравила его в интригу, во главе которой стояла другая женщина. Хватит. В конце-концов это не его дело.
- Дурак ты, и бабу зря слушаешься, - сказал Хэнк стражнику с копьем, плюнул ему в лицо и растворился на месте.
|
|
462 |
|
|
|
|
И тут одновременно несколько вещей произошло. Такого в легендах не бывает - легенда, она как полотно или свиток, в одной плоскости развертывается только. И только когда сам внутри истории стоишь, видишь ее с нескольких сторон сразу.
Аккурат с тем, как Хэнк начал размываться в пространстве трех измерений, жрец-певец протянутые руки резко отдернул, развел их в воздухе и... тоже пропал. По толпе вздох прошел - дама в аметистовой маске поднялась над алтарем, над головами дерущихся взлетела. Руками не махала, заклятий не бормотала: просто взмыла вверх вертикально, будто ее сверху за веревочку кто-то поднимал. Ее колышущуюся в воздухе мантию Хэнк увидел, уже оказавшись где-то на уровне второго этажа, где хоры были сделаны в виде галереи. И напоследок странное - напоследок поверх ладана и прочей благовонной дряни яркий запах печенья с корицей в нос ему откуда-то пощекотался.
- Именем Теневой Гвардии Пелора! - снизу голос громоподобный. Это один из почетных гостей голос подал, меч воздев. - Остановите церемонию! - как будто она уже без него не остановилась. - Этот храм осквернен и подлежит очищению, именем церковной инквизиции!
С хоров Хэнку видно представление, как на ладони. Чашу, народом наполненную, снова встряхнуло: прихожане на выход ломанулись, стража в партере копьями их выжимает наружу, паладины палицами крутят поверх голов, не особо стараясь никого не задеть. В колоннаде рубилово: летят алые брызги на алтарь, с зачинщиками стража не церемонится. С визгом попадали на карачки расфуфыренные дамы и купцы, прикрывая напомаженные прически парчовыми рукавами. До кого-то из них уже добрался кто-то разъяренный в желтом нашейном платке, на него накинулся Капитан Стражи, потерявший своего арестанта. "Пропустите!" "Не смейте!" - это какой-то старичок в желтой ризе жреца в окружении кучки служек и паладинов к алтарю пробивается. С противоположной стороны хоров песнопения полились: в той части храма будто поспокойней стало, но всеобщую панику не так-то просто унять. Надолго запомнят этот праздник в Энвилле.
|
|
463 |
|
|
|
|
Отступив от края, чтобы снизу его просто так не заметили, Хаген снял желтую бандану и заменил ее на какую-то другую. Сейчас было неважно какой цвет у него на голове, главное не желтый. Потому что связывать себя с теми идиотами Хэнку совершенно не хотелось.
Оставалось решить - уходить сейчас или еще посмотреть.
|
|
464 |
|
|
|
|
Из-под купола, промеж колонн высоких белых, где залитое солнечным светом лиловое платье мелькает, знакомый мелодичный голос раздался:
- Сложите оружие, ваше время вышло, - пафосно так, будто в театре. - Все кончено.
И правда, добрая половина из тех, кто дрался, резко так оружие побросала, руки подняла. И правда, что ли, идиоты? На них глядя, еще несколько сдались неохотно. Некоторые нет, продолжают - но тех стражники быстро перебили или в кольцо взяли. А блондинка в латах - та не дерется, но и мечи не отдает. Капитана взглядом сверлит. Но это на возвышении, в колоннаде, а что в самом храме? Давка, народ ломится наружу, а снаружи народ ломится внутрь: что там, что там? Поглядеть же охота. Поредело в храме. Желтых ряс побольше стало, а простых нарядов - поменьше. Стража свое дело знает. Что-то на улицах сейчас творится, интересно? Какие слухи пожаром по городу пошли?..
На притихший алтарь старичок добрался, трясущимися губами к инквизитору:
- Позвольте продолжить праздник? Прихожане... исцеление... благословить паству... урожай...
- Продолжайте на площади, - суровый паладин ему отвечает. - Храм будет открыт после расследования. Всем жрецам оставаться в городе, продолжать служение Пелору! - повысил голос на весь храм. - Верховным Жрецом временно являюсь я, Лазарь, капитан Теневой Гвардии.
Старичок растерянно огляделся, кинулся было к кому-то из убитых в желтом кушаке - латница подхватила его под локоть.
- Отец Ориген! Не надо... Я вас выведу. Надо успокоить толпу.
Из расфуфыренных кто-то тоже кинулся на выход, путаясь в пышных панталонах.
- Здесь сейчас безопасней, - спокойно сказала вслед дама в маске. Главный стражник кивнул ей.
- Господа, оставайтесь здесь, пока всех не выведут из храма.
- Да что же это такое! - нервно выкрикнул расфуфыренный, - Вы что, не можете унести нас отсюда магией?
- Не собираюсь, - отвечает дама, - если вам дурно, могу лишить вас сознания.
Стража народ к выходу теснит, вслед за стражей и желтые рясы потянулись на выход. По галерее тоже кто-то желтый пробежал, Хэнка не заметив, из одной двери в другую. Пустеет храм.
|
|
465 |
|
|
|
|
Был бы Хэнк воришкой, мелькнула мысль, он бы мог сейчас спрятаться и обнести храм. Деяние, достойное воровских анналов!
Но Хаген не такой, нет. Хотя пока не лучшее время, чтобы появляться на виду. Действительно, стоит немного погодить, пусть все разойдутся...
И он прислонился спиной к колонне, вытянул ноги и начал скучать, ожидая.
|
|
466 |
|
|
|
|
Хорошо прислониться солнечным летним днем к прохладному камню, чувствовать, как он вытягивает тепло из разгоряченного тела через слои брони и одежды. Хорошо развернуться спиной к драке, стоя над ней, там, где не достанут. Хорошо ждать, когда тебя никто не ждет.
Снизу раздавались приказные выкрики поверх гула толпы, детский плач, нестройное пение монахов, тщетно пытавшихся напомнить о продолжающемся празднике. Капитан командовал стражей, выводившей толпу. Паладин, инквизитором назвавшийся, тоже командовал всеми подряд, в основном в части "всех задержать". Жрецы наконец перестали выть и начали вытряхиваться из храма - судя по возгласам, на реку, на рыночную площадь. Блондинка в латах попыталась было тоже командовать - но Лазарь ее как-то быстро заткнул. Кому-то там оказывали первую помощь, кого-то вязали, кого-то ловили. Самые ушлые из зачинщиков разбежались по башням и галереям собора. Мимо Хэнка прокрался кто-то согнувшись, прячась за перилами и колоннами. Внизу все тише и тише.
Интересно, есть ли на свете такой гобелен, на котором бы был изображен герой, скучающий в стороне от эпической баталии. Если нет такого, то его надо непременно создать. И если задумает кто-то соткать такой гобелен, то непременно с Хэнка надо его срисовать, а уж баталию изображать - это любой недоучка-художник умеет. Но ведь если бы увидел сейчас Хэнка какой-нибудь мазила-фантазер, непременно бы вокруг него совсем другой фон нарисовал. Что-то вроде поля, усыпанного телами убитых, или какой-нибудь дурацкий гроб, в котором лежала бы бледная дамзель. Им, мазилам, плевать, что человек устал просто, или надоело ему все. Легко они с жизнью обращаются: что надо - пририсуем, что не надо - замажем. Мрачного сделаем грозным, нелюдимого - уставшим от чрезмерного внимания женщин, лысому корону напялим, короткого на коня посадим. Если бы так легко было в жизни менять все, что не нравится, - наверное, Хэнка бы здесь не было. И наверное, никому бы в этом городишке, и в любом другом городишке на свете, не нужны были больше такие парни, как Хэнк...
Вот что-то тревожное внизу происходит, сбивает с мыслей о вечном. Лазарь командует паладинам своим помещения храма прочесать, всех оставшихся в нем отвести в казармы до выяснения, а затем храм запереть. Залязгали паладины в разные стороны по пустому гулкому двору, к башням и дверям.
|
|
467 |
|
|
|
|
Но вот и настала пора, когда нужно вставать, что-то делать. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы депя поймали эти... инквизиторы.
Хэнк не хотел, совсем нет.
Поэтому он поднялся на ноги, отряхнул пыль с задницы и деловито прошел к первой же двери, которую и попробовал на предмет закрытости. План был простой - попасть к окну и портироваться наружу, желательно в неприметное местечко.
|
|
468 |
|
|
|
|
Дверь подалась легко, открылась - за ней высокий старик глядит строго на Хэнка, худой и бородатый, в длинной рясе. Из золота сделан. Ан нет - из дерева, золотой краской крашен: вон, облупилась на косматых бровях. Солнце косыми пятнами на полу лежит, деревянные двухъярусные койки в ряд, в углу табурет с кувшином воды - вот и вся келья. За окнами крыши домиков городских - далековато, через всю площадь. Ни кустов на площади, ни деревьев, ни домов - только толпа и лотки со всякой всячиной.
Строгий старик ничего не сказал Хэнку, когда тот перед самым его носом до окна дошел и пропал. Так и солнце: всё видело с небес, что творилось в его храме, но молчало. Другие за него говорили - капитан, жрец, магичка, странный парень в желтой бандане. Молчало, и так и не сказало: по его ли воле все так повернулось, или насупротив. И сейчас солнце молча и бесстрастно пекло в висок Хэнку, когда он, появившись в завешанной тряпками щели между двух торговых палаток, пошел пробираться через толпу.
Какие-то лотки уже валялись на земле, разгромленные, и люди бежали мимо прямо по резным фигуркам худого строго старика и по крашеным желтой краской солнышкам на кожаных шнурках. Другие просто стояли пустые: со столов, будто корова слизнула языком бесплатный хавчик и выпивку, и даже цветные скатерти. С уцелевших спешно собирали всё оставшееся барахло какие-то личности: хозяева ли, нет ли, какая разница. Народу было немного, но толпа была неплотной, двигалась быстро, то редея, то сбиваясь в кучки. Была кровь: на лицах, на прижатых к животу тряпках, на булыжниках. Было железо: начищенные шлемы, мечи, кастеты, подковы на веревках и гвоздями утыканные палки. Были крики: вопли отчаяния, грозные окрики стражи, ухарские кличи гопоты, детский плач, свист и бессвязные выкрики бегущих. Кто-то бежал, кто-то растерянно озирался, кто-то просто медленно шел, сунув руки в карманы и не глядя по сторонам, делая вид, что ничего необычного не происходит. В окнах окружавших площадь двух-трехэтажных корпусов там и сям зияли чернотой выбитые стекла, а на улицах, отходивших от храма лучами, - тоже бежали, громили, кричали, прятались и волокли. И дымы: то ли мастерские работали в праздник, то ли что-то уже горело.
|
|
469 |
|
|
|
|
Разруха, крики, грязь и Солнце, что бесстрастно смотрит на все это палящими лучами.
Одинокий воин, идущий сквозь бессвязную толчею, суету, подернутую словно пленкой дрожащим маревом от дневного светила.
Через торговую площадь, по какой-то крупной улице к городским воротам, он шел и говорил сам с собой.
О том, что вот он, пытавшийся отдаться на волю случая, не думать, не планировать, не действовать по схеме, он, сделавший все, чтобы уйти от шаблона, который был ему привычен, и который привел его... в никуда - в одиночество.
Что в результате? Чуть больше денег, еще одна смертоносная игрушка в запасе, какие-то бумаги, чтобы извлечь пользу из которых, нужно сильно замараться...
Но что на самом деле в итоге?
Он один, он не видит смысла, у него нет достойной цели.
Пора признать это. Ты - наемник. Ничто, кроме оплаты тебя не должно волновать.
Дерьмовая у тебя жизнь, дружище.
|
|
470 |
|
|
|
|
ЭпилогНе будет цветов Хэнку Хагену. Ни букетов не будет, ни венков похоронных. Ни песен, ни свиста, ни проклятий не будет вслед. Даже городских ворот не будет, чтобы гулким лязгом за спиной воина отделить одну главу от другой. Как пришел Хэнк из мглистой сырости, так и уходит дальше в серые поля, про кривой неписаной линии, чуть расплывшейся в кляксу там, где капнула на полотно нечаянная, незапланированная капля. Крики, гвалт и грохот плавно, помалу стихли за спиной, уступили место тишине - нет, не тишине, молчанию. Мир полон звуков: чирикает что-то, поскрипывает, шелестит в траве, но разве это компания для того, чьи попутчики вечно рядом, но видны лишь боковым зрением в свете свечки. Не компания Хэнку Хагену ни белки, ни дрозды, ни бурая подсохшая колея под ногами, ни одинокий пешеход в пыльных сапогах, возникший за очередным поворотом дороги. Невысокий, копна темных волос из-под тряпки цветной вьется. Идет мучительно медленно, устало, и мучительно медленно оборачивается - или просто смотрит куда-то вбок, что и не понять, знакомое ли лицо или примерещилось в послеполуденном мареве. Сейчас отвернется обратно, упрямо ссутулится, поддернув нарезавшую плечи котомку, и пойдет дальше, своею дорогой. У каждого ведь она своя - дорога. ~*~*~ - Водопроводчик, которого ты мне прислал, - полная бестолочь. - Виноват-с, госпожа магистр. - "Верховный"! Магистр. - В-виноват-с, госпожа Верховный. Магистр. - Ох, болван. Ступай, ищи другого водопроводчика, - тонкие, унизанные перстнями и кольцами руки дамы в лиловой мантии движутся как бы в магических пассах, но ничего необычного не происходит. Глаза ее сквозь прорези аметистовой маски следят за уходящим слугой в пышной, но поношенной ливрее. В завешанном шелками будуаре пахнет дорогими духами и вином. Величавая дама - так странно и неуместно - сидит боком на подоконнике, закинув ногу на ногу в струях блестящей лиловой ткани, и поглядывает на часы, барабаня ноготками по колену. Наконец стихли шаги в гулких и скрипучих коридорах особняка, и она плавно, одним шелковым движением стекает с подоконника, задергивает штору и оказывается у маленького туалетного столика, из ящика которого достает что-то черное, маленькое, похожее на платок, или перчатку, или еще какую сокровенную деталь дамского убора. Еще один магический пасс и непонятное слово, и аметистовые кристаллы один за другим отделяются от ее белой, почти перламутровой мерцающей кожи, ложатся в подставленную ладонь, открывают лицо: остроухое и странное, будто бы даже и не эльфийское, другое... Следующим пассом тонкой руки черный шелковый "платок" растекается по этому непонятному лицу, не только скрывая его, но и неуловимо меняя. Черная тень льется на плечи, грудь, руки, укутывая все тело в атлáс и расшитую черными кристаллами парчу: от лиловой мантии в мгновение ока не остается и следа, а аметистовая "тряпочка", скомканная в кулаке, стыдливо прячется в ящичек с замочком. Последний придирчивый взгляд в зеркало. Самодовольная, торжествующая улыбка. И мгновение поколебавшись, женщина подхватывает черный шарф и повязывает его на гладко причесанную голову наподобие косынки. Или, скорее, банданы. Снова неуловимая перемена в лице: не от магии, а просто взгляд смотрит куда-то сквозь зеркало. А потом словно спадает морок, черное пятно растворяется в буйстве фиолетовых портьер, и потайная панель закрывается с еле слышным, но выразительным лязгом. Ведь одни чертят свой путь непрерывной извилистой линией, не заботясь об узорах, о концах и началах, а другие делят свою жизнь на сцены и акты, оставаясь на одном месте. ПредысторияМного лет назад той же дорогой, что и рослый лысый воин в бандане, в Энвилль въезжал бродячий театр. Была в труппе одна эльфийка, по имени Кайлисса. Необычно высокая и яркая для эльфов, она была талантлива и умна, но в театре искала не любовь публики, а скорее возможность обмана, управления, доверия. Не восторги и цветы, а убеждение и вера в глазах зрителей были ей наградой. Сторонясь толпы, она любила давать камерные спектакли. Покинув бродячую труппу, она осталась в Энвилле - тогдашний правитель города и глава гильдии магов ей очень благоволил, поговаривали, она была его любовницей. Мало кто видел ее настоящее лицо, она всегда изменяла свою внешность магией, вдобавок к обычному гриму. До сих пор никто не уверен в ее настоящей расе - ее словно бы светящаяся, мерцающая красота казалась совершенно потусторонней.
Через несколько десятилетий прекрасной актрисе внезапно наскучило жить, и она покончила с собой. Сразу же пошли слухи, что самоубийство инсценировано, но эльфийку так никто больше не видел. Верховный Магистр загрустил, но скоро нашел утешение в объятиях другой - молоденькой чародейки. При его покровительстве она открыла лучший в Энвилле салон приватных волшебных услуг "Чаровница". А в гильдии магов появился новый адепт, Равайриэ, что было не редкостью, и это появление осталось незамеченным. Способная скромная ученица (сначала почему-то думали, что это ученик) достигла хороших успехов, незаметно стала магистром, незаметно получила кафедру. Ненадолго уехала "для повышения квалификации", вернувшись, привезла много красивых платьев и материал для диссертации по магическим маскам. А среди воров Энвилля тем временем стала известна некая Бритва. Лютая, совсем бешеная, говорили про нее собратья по ремеслу. Умная, циничная и властная, понимающе вздыхали те, кто страдал от ее решительной активности. Очень быстро она подчинила себе многих, стала главарем преступного сообщества. Хватит щемить нищих фермеров и работяг, был ее девиз. С ее появлением в гильдии воров стало больше магов и шпионов, а не просто громил, и скоро в ее руках оказался компромат на главных лиц города.
Когда престарелый Верховный Магистр скончался, маги исследовали его смерть и пришли к выводу: естественные причины. Началась подготовка к выборам нового верховного мага. Надо ли говорить, кто в результате интриг, шантажа и подкупа был избран правителем Гильдии и Энвилля на совете магов и первых лиц города. И странное дело - после избрания магиня полностью отошла от научной работы, посвятив себя "благоустройству городского хозяйства". Вот так, 60 лет назад, в жизни Энвилля наступила новая эпоха. Среди людей сменились поколения, но более долгоживущие расы еще помнят - раньше Энвилль был другим. За последние полвека разорились многие знатные и купеческие фамилии, да и ночные банды раньше не были такими наглыми... Женщина-маэнада, имени которой не знает никто, да и она сама его с трудом помнит, пришла в этот мир 145 лет назад. И все эти годы ей правили два чувства: какая-то странная, затаенная, непонятная самой себе обида, то и дело вырывавшаяся в непредсказуемых всплесках эмоций, и желание кому-то что-то доказать, убедить, преодолеть неверие и подозрение, которое ей виделось в каждом встречном. Отчаявшись выдать капризную, непостоянную девушку замуж, родители отдали ее бродячим артистам. Скоро она стала, можно сказать, знаменита - не столько за красоту, голос или актерский дар, сколько за эмоциональное напряжение, в котором она умела держать зрителей. Сторонясь больших сборищ, под именем Кайлиссы она выступала на камерных спектаклях для знати, путешествуя с труппой из города в город. Несмотря на быстро пришедшее признание таланта, ее обижало, что дворяне, и особенно дворянки, не относятся к ней как к равной, хотя она умело копировала их манеры, одежду, прически, и даже считалась эльфийкой. И она задалась целью - стать не просто равной, а первой среди них. В Энвилле ей предоставилась отличная возможность: городом правили маги, и Глава гильдии обратил на нее особое внимание. Но не тут-то было: в любовнице правителя города видели уже даже не актрису - куртизанку. Шлюху, хоть и дорогую, но бесправную и падшую. Еще небольшое усилие - и он уже готов жениться, но стало еще хуже. Аристократы смотрят на нее с нескрываемым презрением, страхом, ненавистью. Что это за выскочка хочет прибрать к рукам весь город через одно место? И это самое цензурное, что она слышала за спиной. Что же будет, если они узнают ее расу? Выродок, монстр, как еще они ее обзовут...
Затаив обиду, она признает поражение в битве, но не в войне. Инсценировав самоубийство Кайлиссы, она уходит в другой город и там принимает новую личину. Теперь она Бритва, полукровка, убийца и разбойница, опасная и непредсказуемая. Не боясь больше своих внутренних способностей, она оттачивает их до бритвенной остроты. Вот теперь можно вернуться в Энвилль. Вот теперь эти разряженные леди и лорды будут дрожать от страха в своих пуховых постельках от одного ее имени. Но это еще не то признание, которого она жаждет.
Быстро организовав преступный мир городка в вооруженную, дисциплинированную и могущественную структуру, она решается на главный этап своего плана. она хорошо помнит устройство Гильдии Магов. Только вот для хорошо обученных магов ее способности с трудом сойдут за заклинания. Она похищает одну из магистров, эльфийку (или эльфа? кто их разберет) Равайриэ, и перевоплощается в нее. Этого достаточно, чтобы проникнуть в Гильдию и спокойно все организовать: смерть верховного мага, покупку голосов Совета, шантаж и избрание Равайриэ Верховной Магиней. Вот теперь все кланяются ей. Почитают. Не просто приглашают к себе, а раболепно стоят и ждут, пока она соизволит посетить. И даже не пытаются думать о смене власти: Бритва надежно держит в руках их финансы. Время от времени можно устраивать показательную выдачу особо непослушных громил властям, а потом снова - шантаж, вымогательство... Потихоньку жизнь вошла в колею, и вкус от мести притупился. Появился вкус к роскоши и нежелание резать дойную корову. Поколение аристократов сменилось, состарились те, кто ее презирал и травил, и обида уже не так остро сдавливала сердце. Маэнада поняла - эта жизнь для нее. Если хочется острых ощущений - пара походов "на дело" с ребятами из гильдии воров. Захотелось расслабления и роскоши - покои верховного мага и лучшие салоны города в ее распоряжении.
Все изменилось, когда в Храме Пелора сменился Верховный Жрец. Проницательный взгляд этого человека сверлил ее словно бы насквозь. "Ты что-то скрываешь", говорили его глаза везде, на любом торжестве или заседании совета, где они встречались. А потом он начал наводить свои порядки среди горожан. Защищать их, ободрять, наставлять. Читать проповеди в казармах стражи. Но он тоже действовал осторожно, словно бы боялся ее. Ее или кого-то еще. Успевал опустить глаза. Покорно платил подати за пользование магией. Но все менялось. В город приезжали новые торговцы и дворяне, держались вместе, будто родня, и компромат на них находился с трудом - так уж праведно они себя вели. Глядя на них, поднимали голову и местные зажиточные купцы и аристократия. И еще, этот Аврелий затеял расширение храма. Зачем такой огромный храм захолустному Энвиллю? Да еще и больше похожий на крепость. Тут что-то не так. Ее могущества должно хватить, чтобы докопаться до этой тайны.
Альфред, младший сын маркграфа Рокстеда, одного из древних и верных вассальных родов старой династии, основатель которого получил маркграфскую корону из рук самого Эдрика Великого, пошел по жреческой части, так как доля в отцовских землях ему не полагалась. Но достоинство и родовая честь - их он унаследовал сполна. Каждому Рокстеду надо трудиться на благо потомков, умножать славу и благосостояние рода, чтобы потомки пользовались ими, как их поколение пользуется тем, что завоевали и заслужили его предки. И законы чести и верности - это основа сильного государства и безопасности его границ - ведь Рокстед расположен в отрогах Преградных гор, и его народ издавна верой и правдой защищал Тремайн от нападения диких рас.
Благородный, проницательный и законопослушный жрец Пелора в своей церкви интересовался больше не молебнами или помощью прихожанам, а соблюдением законов чести и догмы Пелора, борьбой с коррупцией, с использованием церкви ради власти и наживы. А смена королевской династии опровождалась множеством подобных случаев. Церковные посты отдавались не наиболее достойным служителям Сияющего, а тем, кто способствовал привлечению народа на сторону нового короля. Юный выскочка, да еще и рожденный в год затмения солнца, никак не был достоин покровительства церкви по мнению отца Аврелия, занявшего пост в инквизиции Пелоритов. Мальчишка капризно возводит и низвергает влиятельных лиц государства, не оглядываясь на те "круги на воде", что расходятся от его внезапных распоряжений. Но в одиночку даже инквизитор мало что может сделать: отец Аврелий быстро потерял свой пост и чудом избежал заключения, заменив его на ссылку в уездный маленький приходик. Правда, перед этим он успел найти и сплотить последователей - тех, кто разделял его убеждения, кто поддерживал предыдущую династию, - пока что только в виде разрозненных адептов старой веры, узнаваших друг друга по знаку солнечного ожога напротив сердца. Освободить Церковь Пелора от коррупции, от влияния короны - клялись они друг другу под страхом преследования официальных силовиков Сияющего, Теневой Гвардии Пелора.
Молодой 19летний Эйдан Первый провозглашает себя государем императором. Ну это уже верх гордыни. Сын принцессы и плотогона, ошалевший от свалившегося на голову могущества, победил пару стойбищ диких варваров и разом возвеличил себя над десятком поколений своих предшественников, столетиями собиравших воедино и укреплявших Тремайн. Позор. Что дальше, приравнять себя к божеству? Отец Аврелий понимает - амбициозный мальчишка опасен, но и неосторожен. Если староверы станут открыто противостоящей ему силой, он не стерпит этого. Но это и может стать его погибелью, или хотя бы собьет с него спесь. Однако надо действовать осторожно, чтобы избежать гражданской войны и развала государства. Храмы Пелора традиционно строятся в виде укреплений, куда могут укрыться мирные жители в случае опасности - этим можно воспользоваться. Новые храмы должны стать цитаделями старой веры, незапятнанными влиянием новой зарвавшейся знати и их прихлебателей жрецов. Скрытные действия против текущей власти оправданы во имя сохранения мира, и ради своей страны отец Аврелий готов пожертвовать милостью своего божества. Но Пелор пока не отвечает ему гневом. Быть может, он тоже считает Эйдана Первого узурпатором, и руками отца Аврелия готовит ему законную участь?
Третий год отец Аврелий перестраивает храм в Энвилле. Тихий городишко на отшибе, вдали от основных торговых путей - то что надо для оплота тайного ордена. Его последователи съезжаются в Энвилль, строят или покупают дома. Общение с народом не очень интересует нового верховного жреца, и паствой занимается его заместитель Ориген, для которого староверы - это страшные изверги из долетающих из столицы невероятных слухов, но уж никак не улыбчивый и мудрый старец Аврелий, отдающий столько сил привлечению финансирования, постройке нового храма и возвеличиванию церкви Сияющего во всех окрестных землях.
Наконец жрецы объявляют: новый Храм готов. В день летнего солнцестояния состоится торжественное открытие и церемония освящения нового здания. В город Эн съезжаются гости: паломники, церковные иерархи, торговцы. Это потенциальные союзники Верховного Жреца. Но Бритва не была бы тем, кем она была, если бы не просчитала ход своего врага. Маги, наемники и проходимцы со всей округи съезжаются в город Эн под видом паломников, зевак и торговцев, чтобы противостоять пришельцам.
Верховные, видя что зашли уже далеко в своей гонке вооружений, понимают, что стоят на краю кровавого омута. Не такой уж слепой фанатик Верховный Жрец, не такой уж алчный властолюбец Верховный Магистр: не этого, совсем не этого они хотели, а спокойной мирной жизни для своих приближенных. Но каждый из них уже знает, что они совсем не те, за кого себя выдают. Каждый из них может сдать конкурента Страже или Инквизиции, и времени терять нельзя.
Верховный Жрец организует похищение главного шпиона и финансиста воров, правой руки Главы воровской и магической гильдий. Тильман Ястреб, который знает слишком много, он слишком ценен. Такой заложник должен отбить у Верховного Магистра охоту общаться с Инквизицией.
Равайриэ уже и без этой подсказки осенилась подобной идеей. Ее подручные в тот же день похищают одного из иерархов Тайного Ордена, жившего в Энвилле уже очень давно (это он и организовал перехват бумаг, благодаря которому вместо положенного “сменщика” в храм прибыл еретик). Исполнители считают, что похитили важную шишку ради выкупа, а пелориты не посмеют пойти в атаку, зная, что могут лишиться одного из столпов веры и влияния в кругах знати. Сам же паладин-раскольник понимает ситуацию, так как был в курсе планов верховного, и готов терпеть пленение, чтобы не нарушать шаткое равновесие.
Обменявшись любезностями, Верховные готовятся к празднованию летнего солнцестояния. Осталось три дня, но достигнутое равновесие кажется обоим слишком хрупким, и они ищут новые рычаги влияния...
17 июня храбрая, отважная и очень непослушная девушка, дочь Тильмана Ястреба, обнаруживает пропажу отца. Первая реакция: бежать к главе Гильдии, требовать спасти, вернуть, перевернуть весь город… Но Бритва не спешит раскрывать всем своим подчиненным свои планы. Советует подождать, не баламутить воду, отец наверняка просто напился и попал под горячую руку стражи, которая метет всех без разбору в преддверии праздника, или решил залечь на дно от такого наплыва народу и усиления мер безопасности - весь город же обклеен объявлениями о розыске всех подряд. Но это, конечно, не успокаивает Джейн. Она ведь и сама не лыком шита: начинающая воровка и наемница, причастная к выслеживанию и похищению людей, на твердом пути к настоящему ассассину. Она собирает улики, и след приводит ее в грязную таверну, где в одной из комнатушек расположилась некая паломница Алейда. Джейн-Искра решает застать ее врасплох и желательно в спящем виде, вырубить ядом, связать и допросить когда очухается. Но увы - это ловушка на нее. Пробравшись в окно, она попадает прямо в лапы поджидающей с веревкой Алейды, тренированной наемницы (правда, успевает ту поцарапать отравленной иглой). Затолкав ее в сундук, наемница спускается вниз и отправляется к своим, сообщить что птичка поймалась, но увы, так и не добирается до места назначения - потерять сознание среди ночи около трущоб, это стоило ей и кошелька, и жизни. Прошли сутки, и 18 июня усталый трактирщик, пожав плечами, решает сдать опустевшую комнату новому гостю.
18 июня в город приезжает некая леди, в гости к своему брату Фредрику Санкастлу и заодно на открытие храма: себя показать, других посмотреть. На беду, ее брат - тот самый иерарх староверов, которого держат в плену в Гильдии Воров. Да и сама леди - убежденная староверка, отрицающая нововведения в церкви Пелора, не желающая подчиняться каким-то ретивым выскочкам. Посетив храм, она узнает о том, что брат по официальной версии пропал без вести, а на самом деле попал в плен к террорящим город бандитам. В эту историю сестра верит слабо, зная, что ее брат способен на великие подвиги и его не могут сдержать простые оковы. На требования его немедленно спасти Верховный Жрец отвечает уклончиво, и леди, боясь предательства и преследований инквизиции, принимает решение остановиться в гостинице подальше от храма вместе со своим спутником - охранником и верным слугой. Вечером она имеет неосторожность - или слабость - открыть ему тайный знак своих убеждений. Выражение его лица не оставляет сомнений: он знает, что это такое. Он инквизитор? Или собрат по вере? Леди в растерянности, она видит, как ее рыцарь беседует с каким-то незнакомцем и затем уходит из гостиницы, хотя по долгу службы не имеет права оставлять ее одну. Нервничая, она ждет его в общем зале, боится остаться одна в комнате. Темнеет, начинается дождь, гроза… Утром 19 июня Аврелий, так и не дождавшись Алейду, присылает верного монаха узнать, что стряслось. Но к этому времени новый постоялец, у которого хватило денег на комнату в переполненном трактире, уже обнаружил пленницу в сундуке - но страже не сдал. И даже, по одному ему известным причинам, решил защитить. Трагически недооценив своего противника и так и не успев понять его мотивы, боевой пелорит гибнет в сундуке, жутким напоминанием Аврелию о том, что не бывает бескровной войны (а озадаченному трактирщику - о необходимости регулярной уборки "нумеров"). А Хэнк Хаген парой уверенных ударов ввязывается в противостояние, которое хоть и не поменяет почти ничего в его собственной жизни, но повлияет на судьбу и городка, и всей империи.
Для начала ему удается выиграть время: отец настоятель тщетно ждет вестей от своих разведчиков. А Хэнк тем временем заводит дружбу с самой Бритвой - увидев его с Джейн и с оружием, снятым с тела одного из своих подручных, разбойница понимает, что наемник круче, чем кто бы то ни было из ее шайки. Разумеется, дальше она делает все, чтобы заручиться его поддержкой, но про своего заложника умалчивает, выставляя Аврелия единственным злодеем.
Хэнк берется за задание засучив рукава: первым делом они с Джейн-Искрой грабят одного из торговцев, отказавшихся подчиняться магам под влиянием энвильской "новой знати". Отдав дань восстановлению "прежнего миропорядка", они натыкаются на Джоанну Лайтбридж, воительницу старой веры. Верховный Жрец, убедившись в гибели своих лазутчиков, принял вызов и начал охоту на Искру. Джоанна должна была попытаться уговорить Хэнка отдать девушку пелоритам по-хорошему, но что-то пошло не так (это часто бывает, когда встречаются двое, вооруженные не только сталью, но и принципами.) Джоанна попадает в плен к Гильдии - Хэнк выиграл для них уже не только время, но и козырного туза, второго заложника.
Настало время для решающего хода. Ночью, вооружившись схемами, найденными в тайнике водонапорной башни, и зачарованным на "милосердный удар" Шутником (правда, из-за спешки напуганный маг умудрился допустить побочный визуальный эффект, и меч стал дымиться) Хэнк и Джейн проникают на красильную фабрику, откуда потайной ход через канализацию ведет в подземелье храма Пелора. Им удается вывести вывести (вернее, вынести) заложника живым, избежав погони. Городская стража занята патрулированием предпраздничных улиц, охрана собора усилена, но верные Аврелию паладины ушли: по провокации Бритвы Верховный Жрец, доведенный до отчаяния потерями в своих рядах, предпринимает попытку отбить Джоанну. Несмотря на то, что эта попытка увенчивается успехом, Ястреб все же спасен, и Аврелий в целом потерпел серьезное поражение. Хуже всего, что Равайриэ убедилась: решать вопросы по-хорошему он не будет, и попытки сдерживать кровопролитие с ее стороны бессмысленны. Война неизбежна.
На рассвете жрецы начинают церемонию освящения храма. На полдень запланирована торжественная часть с почетными гостями. Аврелий должен вести обряд; не может пропустить праздник и градоправительница. Появившись среди почетных гостей в образе Верховного Магистра, Равайриэ должна сделать свой последний ход. В толпе она видит Хэнка: он в желтой бандане. Ее люди, уцелевшие после ночного побоища, тоже одеты в желтое, и ждут ее сигнала. Присутствие Хагена придает ей уверенности: даже получив награду, он не ушел, остался поддержать ее. Она не сомневается: он на ее стороне. И она начинает эндшпиль.
Прямо у алтаря, при почетных гостях и зрителях, Равайриэ сообщает Капитану городской Стражи о том, что приспешники Аврелия - еретики, а сам он похищает людей, нападает на жилища и злоупотребляет своей властью в городе. Вряд ли кто-то кроме капитана Верника хорошо расслышал ее слова, да и сам капитан вряд ли готов сходу поверить ей. Ее ставка лишь на то, чтобы надавить на Верховного Жреца, спровоцировать на ошибку. Тильман в безопасности - успел покинуть город - и она может теперь рисковать.
Аврелий же видит обращенные к себе вопросительные, недобрые взгляды. Они всё знают? Если бы он дотянул до конца праздника, то выдержал бы в храме долгую осаду. Но сейчас храм полон народа. Сотворенное в последние дни насилие гложет его душу, и страх усиливается. В его глазах - сомнения и измученная совесть, но бывалому капитану Стражи этот взгляд выдает прижатого к стенке преступника. Верник арестовывает Аврелия - но Бритве нужно убедиться, что тот на допросах не переведет на нее стрелки. Он должен сбежать. Она делает знак толпе, и провокаторы бросаются "отбить" жреца. В последнюю секунду Аврелий, отчаянно пытаясь предотвратить неминуемую резню, исчезает.
Инквизиция закрывает новый храм и арестовывает всех без разбора, а стража и паладины усмиряют мечущуюся толпу. Кровь выплескивается на улицы города. Раскольники пытаются сбежать из города, а наемники Бритвы не горюют: она обещала быстро вызволить их из тюрьмы. Скорее всего, она сдержит свое обещание: инквизиция займется крупными фигурами. Немало дырочек под ордена будет проверчено в имперских мундирах. Немало старинных дворянских родов, уличенных в ереси и измене, будут сосланы или казнены. Юноша император, конечно же, припишет к своим заслугам успешно раскрытый заговор, ведь никто не доложит ему о неизвестном хмуром страннике с цветной банданой на безволосой голове.
Трудно сказать, где снова появится Аврелий Рокстед. Трудно сказать, как именно изменится жизнь в Энвилле, - справится ли Бритва с инквизиторами или просто переждет, пока они не уедут обратно в столицу. Одно можно утверждать с уверенностью: этот праздник Солнца запомнят надолго. Даже, наверное, на века. До неузнаваемости переполнив сказание дурью художественной да поэтической, и через сто лет будут каждый Солнцеворот пьяненькие барды петь на тремайнских ярмарках и храмовых площадях. "Сеяли хлебами пепелища... всадники прощались в небеса... Прежним не вернуться к белым берегам..."
|
|
471 |
|