'Revival' | ходы игроков | - 'Sud'ba'

Вооружились, стандартно. Второй отряд - или первый, неважно - запрыгнул в БМП, которые обычно использовали для штурма хорошо укрепленных баз всяких псевдотевтонцев, что жгут заживо неповинных людей, разговаривают с духами мертвых крестоносцев, вызванных со дна Чудского Озера, и пытаются вселить их в тела своих аколитов, что, обычно, кончается очередным наплывом вооруженных до зубов, чертовски агрессивных и не знающих усталости, говорящих на средневерхненемецком языке зомби-трутней, способных вести войну днями напролет.
Короче, головная боль - и не только головная, возможно - будет, если ты в такую машинку садишься и трясешься по дороге в неизвестность. Быть готовым к худшему - это лучшее, в такой-то ситуации.
- Только что доложили, - Кулешов, без шлема, в кольчужке - зачарованная, это точно - в очках зеркальных, спортивных, ярко-оранжевых и с радиогарнитурой за ухом, в руках - меч двуручный, настоящее боевое рубило, - что в Останкино замечены силы боевиков. Старший псионик Карандашев сообщил, что Сталинские высотки - это своеобразные края сложной пентаграммы, грани которой в пятом измерении - не спрашивайте, как он это узнал - сходятся точно на Останкинской башне. Поэтому мы едем туда, пока орденцы не успели наворотить дел.
Все призадумались. Если из простой пентаграммы, начерченной особым мелом, размером метр-на-метр, при должном умении можно вытащить, аки фокусник зайчика из шляпы, огромного демона, что может разрушить целый район, что же собираются вытащить орденцы из настолько большого и сложного пентагерона?
И как вы должны справиться с такой большой штукой?
Минуты тянутся, как сопли эктоплазмы - медленно и мерзко. Нехорошее предчувствие.
И когда механик-водитель сообщает, что почти прибыли на место, каждый боец напрягается и за секунду до того, как огромный огненный шар поглощает боевую машину, успевает понять - нас засекли.

Едет Соколов. Периодически ловит себя на том, что напряжён. Дыхательные упражнения делает - помогает, расслабляется. До следующего раза. Раз пять уже экипировку проверил. Всё хорошо подогнано, плотно сидит. Но неймётся Вениамину - общая атмосфера сказывается.
В какой-то момент почуял Веня: видят их, словно око Саурона на них свой взгляд обратило. Неуютно резко стало. Хотел что-то сказать, да не успел - накрыло их.

А Кузнец сидел безмятежно. Сколько уже было таких вот поездок, из которых вернешься ты или нет, одному Богу известно. Не сосчитать. И метания были в свое время, и предчувствия давили, и водкой приходилось сны кошмарные глушить, потому что страшно это, умирать за золотишко, за бумажки зеленые, за активы какие-то дороговизны сказочной. Страшно и мелко. Вроде как разменял жизнь свою на вещи неплохие, но низменные до крайности, от чего и сама жизнь в цене потеряла. А уж если на это посмотреть с учетом того, как предки жили, так и вовсе тоскливо получается, не дорос выходит до дел настоящих, не создал ничего, не сохранил до тебя созданного, так, променял себя на фантики вечнозеленые. Поэтому сейчас и было легко Кузнецову, впервые за многие годы. И вопросы не донимали, и терзаний душевных не было. Вот оно настоящее дело. Даст Бог, успеешь сделать что-то стоящее, а значит все не зря.

Ориентировку слушаю молча, пытаясь осознать масштабы надвигающейся бучи. Получается с трудом, но все равно пытаюсь. Конец света. Глобальный прорыв инферно. Подлинный ад на земле. "Прогоняю" идею связи с МВД - ведь раз такая жопа близится, то понадобится вся боевая мощь Федерации, и плевать даже, что мы раскроемся, ведь если культисты исполнят свой план, пиздец придет всем, а не только нам, посвященным в тайны этого мира. Подумав, понимаю, что это все же отстойный вариант - солдатики не приучены воевать с демонами, которым, в целом, насрать на свинцовые пули, начнут в панике стрелять по своим, либо вообще попадут под контроль сектантов.. В общем, хлопот не оберешься. Так что и правда придется умирать только нам.
Останкино.
Чертову башню возвели на пустыре, который раньше был кладбищем здоровенным. Даже само название будто намекает на это тем, кто не знаком с историей Москвы. Плохое место в целом. Злое. Так что не зря культисты именно через это место собрались призвать в наш мир каку неведомую.
И вот теперь я туда еду. Забавно. Всю жизнь прожил в этом городе, а ни разу не поднимался на обзорную площадку, не смотрел на Москву с высоты трех с лишним сотен метров.. Может, теперь удастся, хех.
В следующий миг будто выныриваю из омута собственных мыслей. Четкое осознание того, что что-то не так поглотило весь мой поток сознания. Поднимаю голову, на Кулешова смотрю растерянно-удивленно, мол, что случилось?.. А в следующий миг что-то грохнуло.

Лютый холод. Скрип обуви по снегу. Пар из лёгких вырывается словно дым от сигареты. Дубеют руки, сужены сосуды. Согнулся, стянул перчатки, взял пригоршню снега. Жжёт словно горячий. Растёр руки, лицо, поднял вверх горящие глаза. Небо поганое тут, не синее и чистое, в которое словно в воду смотришь. Посадка. Оперся спиной о стену. Холод стали в руках, затвор со щелчком вернулся домой. Покалывание в пальцах от мороза, но это чувство уверенности, мой обряд. Магазин упал в руку. Скольжение пальца по патрону. Идеальная форма, золотой блеск.

В голове пусто. Нет ни волнения, ни страха. Страх это наш выбор, у меня его нет. Когда знаешь, что скоро всё случится, и что время, тебе предназначенное, в лучшем случае в годичный календарь впишется, страх пропадает. Лишь отчаяние и грусть скребут душу. А боль рвёт голову. Но сейчас боли нет. Ясность сознания и чуть чаще вздымается грудь. Покой, лёгкость, приятная дрожь в теле. Достал нож, покрутил в руках зачарованно, и вложил обратно.

Вдох выдох. Словно один в тёмном туннеле, предвкушение, что вот-вот вырвешься на волю, очнёшься, пробудишься. И пробуждение.

Зима сидел спокойно. Глаза прикрыл, руки в перчатках на топор свой огромный, по "Малинке" памятный, положил. Медитировал. Читал мантры мысленно, дыхательными практиками заставлял энергию Ци по телу быстрее циркулировать, насыщая как тело и мышцы, так и раскрывая чакры и третий глаз.
Миссия серьезная. Так что не в олимпийке своей и сандалях на босу ногу. В берцах. Носок металлический, можно не сомневаться. Жесткая фиксация ноги, где только нашел такие. Тоже в черное приодет, как и остальные бойцы. Шапочка неизменная на голове вместо шлема, очки противоосколочные на глазах и гарнитура за ухом.
Хотя мысли Игоря не о том, совсем, мыслей, в общем-то и нет. Правильная медитация отлично очищает ум от лишней суеты.
Видел Зима этот огненный шар. Но, одно дело видеть. Другое дело - успеть действие предпринять.

Сталинки - края пентаграммы. А на таких БМП - обычно со всякими псеводотевтонцами сражаются. Ну. Со всякими. Обычно. Обычное же дело. Трутни-псевдотевтонцы. "Князя" умостил поудобней. Дорожного полотна шелест.

Едут. Козловская какая-то хмурая сидит. И ботинки ей неудобными кажутся, жесткие слишком. И волосы толком просушить не дали. Откровенно говоря, настроение ну никак не зубоскальное. По морде бы сейчас дать кому-нибудь... Тьмонеистово так, без выпёндрёжа всякого. Просто, раз - и по морде. Но ничего. Доедут они до этих божевольных выпотроков, которых бить надо, вот она и отведёт душу. И за Родину, и за ботинки неудобные, и за пентаграммы в неположенном месте.
Очистительную мощную мантру раз пятьдесят повторила. Затем на привлечение денег. И от недугов астральных. Потом несколько раз поправила балаклаву-пасамонтану. Подумала, что если б ей ещё платок красный дали, то она бы была вылитый Субкоманданте Маркос.
Придумала несколько вариантов как можно интересно расшифровать "БМП", минуя избитые "боже мама помоги" и "братская могила пехоты". Даже хотела уже было предложить коллегам присоединиться к этому бесполезному, но убивающее волочащееся время занятию. Но не успела.

Тряхнуло машину так, будто какой-нибудь титан, решив проверить, что внутри, поднял её как какой-нибудь мальчик поднимает машинку игрушечную, и потряс - не звякает ничего?
Звякает. От поражения боевым снарядом мехвода быстро сожгло до состояния горячей пыли, на десантный отсек меньше поражающих элементов досталось. Но, тем не менее, хватило и того, что осталось.
Дернул кто-то из бойцов рычаг, еще не совсем даже соображая, что делает, распахнулся люк, через который можно было выпрыгнуть наружу, спрятаться позади боевой машины подбитой, вздохнуть свободно.
Соколов, согласно своему прозвищу, был первым. Пулей вылетел наружу, от осколков ушёл и корочкой покрыться не успел. Ариман - следом. Кузнецов за ним. Королёв. Зима, благо что в бронежилете, выкатился за бойцами от волны жара, захлестнувшей машину. Козловская, раскаленный воздух задержав пассом несложным, бросилась наружу. Кулешов. Узлов - последним, задыхаясь. Осколками всех посекло, но никого - серьезно. Всё в разгрузку и бронежилеты, по шлемам - или мимо них. Даже не поджарило толком, больше адреналин, чем реальная опасность.
Но, едва вывалили, она и показалась тут же. Опасность, то бишь.
Шершни пуль зажужжали над головой, забили звонко по обшивке догорающей машины. Узлов, не успев залечь за БМП, две пули поймал - в живот и в голову.
В шлем - по касательной. А вот "Кулон" попадания не выдержал, и понял Зима, мозги бойца сканируя, что горячий укус и резкая, чудовищная боль, сознание выжигающая - это прямой результат попадания разрывной пули.
А Андрей не понял ничего. Вроде стоял, задыхался. А теперь лежишь, и в ушах почему-то звенит. И больно. Очень, очень больно, там, внизу.

Т-90 неспешно ползёт черненый по дороге, снегом засыпанной, давя иномарки дорогие, небрежно оставленные на его пути. Снаряд в броню лобовую угодил, подорвалось что-то, дыма облако. Но танк продолжает движение. Башня плоская сдвигается, вращение начинает, цель разыскивая. Резко встала боевая машина. Видимо, засек экипаж стрелковую группу, что ведёт огонь по бойцам ударного отделения.
- Открыть огонь! - хрипит Кулешов, снежной крошкой покрытый.

Выскочил Сокол, как только дверь распахнулась. Автомат схватил. В ответ Кулешову затвором лязгнул. Да только не стал Вениамин сразу гашетку давить - сначала цели обозначить надо. Жалко, Сашка в другом отряде - он бы из своего чуда техники хорошо заградительным полил бы. А так будем осторожно работать - магазины не резиновые да и от простой пальбы толку маловато будет.
Покосился на танк: едет ещё после попадания. Сопротивление, судя по всему, серьёзное. Неудивительно, впрочем. Ладно, пора за работу.

Выскочил Зима под снег, в спину жаром дохнуло. Почувствовал, как по Узлову попали, подскочил к нему, чуть под пули не подставляясь. Осмотрел его быстро, разум сканировал, пытаясь понять, как болит и где. Плохо дело было. Разрывная в живот - это не ножиком по руке чиркнуло. Глянул сакральным зрением своим, где осколки те засели, насколько плохо все под залитым кровью бронежилетом. Крикнул:
- Ариман, сюда! Узлову помоги! - а сам очки свои на лоб поднял, потом руками виски бойца обхватил. - В глаза мне смотри! В глаза! - "Эх, я не Назия, не умею я такими вещами заниматься", - подумал мельком, после чего в разум Андрея проник, пытаясь боль ликвидировать, устранить. Пытаясь сил придать, панику в зародыше убить. Тогда в "Малинке" Самба оперативно кровь остановила Тайширу. Игорь пытался сделать то же самое, однако не знал всех тонкостей этой работы, только опытом общим работал, силой своей, пользуясь болевым шоком Узлова, прикрывая им разум послушника. Чтобы тот выдержал подобное вмешательство.

Грохот, жар пышет в лицо, что-то звонко щелкнуло по шлему. Вместе с остальными вываливаюсь из раздолбанной туши БМПшки.
Ветер игриво бросает в лицо хлопья снега, быстро тающие на горючем бронепластике забрала. Вроде жив, вроде цел. Но времени в этом удостовериться мне никто не дает - жужжат уже вокруг пули, пытаются в тушку мою драгоценную вонзиться, душу мою бессмертную, ежели она есть и действительно бессмертна, от оков плоти освободить. И почти сразу вижу, как Обухов, последним выскочив, ловит кусочек свинца и валится на холодный, покрытый белой корочкой асфальт. Запоздало-унылая мысль: чего ж ты так, десант?..
Зима уже бросается к раненому бойцу, поэтому, пригнувшись, прячусь за останки павшей бронемашины. Винтовка тяжелая уже в руках, сердце колотится как сумасшедшее, выпрыгивая из груди. Оглядываюсь по сторонам, понять пытаясь, где мы находимся-то вообще, далеко ли до башни пресловутой? И откуда по нам стреляют-то уроды эти?..

Пробуждение. Движение быстрее мысли, заученное, автоматическое. Прыжок мягкий, с линии огня рывком за бмп. Жужжание пуль. Огонь. Спокойствие. Что за идиотизм? Почему нет страха? Почему сердце не рвет грудь? Откуда уверенность такая?
Мысль молнией. Узлов!! Беглый взгляд, посмотреть откуда свинцом поливают, укрыться максимум и рывок к раненному.
Оттянуть за укрытие, помочь. Помочь? Подставиться под пули? Улыбка. Спасти. Довериться команде, они прикроют. Дать возможность выжить другому. Узлов. Ты не умрешь. Не здесь. Не сейчас.
- ТврищИгорь, оттянутьнадоспрячтесь. - скороговоркой.

Сидел себе Кузнецов безмятежно, никого не трогал, а зря. Давить надо было вражин, ударом внезапным, быстрым, теперь-то уже поздно. Хоп - прилетел заряд огненный, мехвода в пепел, двиган в труху. Не стал дожидаться продолжения банкета Кузнецов, не Соколом, так орлом в момент вылетел из горящей БМП. Вылетел, и сразу же перекатился вперед-в-сторону, через плечо, мягко, автомат под себя убрав. Выкатился так, чтоб из-за края БМП стрелять можно было, и без промедления команду Кулешова исполнил, две короткие очереди выпустив, не столько во врага конкретного, сколько для эффекта подавляющего. Пусть знаю гады тевтонские, здесь парадным маршем не пройдешь. Выстрелил и назад откатился тут же, укрылся за БМП. Оно и понятно, на Бога надейся, а сам не плошай, знай катайся мячиком шустрым, целься метко, да на спусковой крючок дави, так победишь.

Сиганула из машины, стараясь уберечь от жара себя и товарищей. Снег в лицо. Треск стекла и скрежет металла из-под "Владимира". Вот сейчас всё будет. Борьба. Отмщение. Смерть. Победа-поражение. И всё бы ничего, да только ясно Алёне, что в одно ёмкое русское слово это всё влезает. Пиздец.
Как всегда, впрочем. Просто сегодня шанс протянуть ноги больше, чем, скажем, на той неделе.

- Йоб... тх... тхвою...

Кулешов пасы руками делает, пальцы свои изворачивая в непостижимые уму человеческому фигуры геометрические, шепчет страшные словеса на древнем языке, который никто из бойцов никогда не слышал.
Раз - и гулкий хлопок позади, там, где танк стоит, и тут же, следом, грохот отдаленный, и цветок пламени ярко-оранжевый, черный по краям, расцветает на телебашне. Стреляют бойцы ГСМН, стреляют беспорядочно, короткими очередями и одиночными. Стреляют бойцы ГСМН метко, может быть, не видя, но зная, где враг. Королёв снайпера засек, приметился, вжал гашетку, отдача страшная, клюнул сильно в плечо приклад пластиковый, а в прицеле - облачко дыма розового, на ветру застывающего, там, где голова была и блестяшка оптики вражеской.
Ближе вам надо идти, чтобы выкуривать их. Все это знают. Отсюда, даже с поддержкой танка, ничего не в силах сделать. Только расковырять Останкино и поломать башню совсем, но такой цели поставлено не было, а потому надо двигаться.
Узлов лежит, болью захлебываясь, яростью. Пытается направить гранатомета раструб на башню, спусковой крючок дрожащим пальцем вжать. Опасно. Отобрали от греха, чтобы не навредил своим же. Зима руки положил на голову бойца, Ариман - рядом уже. Кулешов, закончив свою языческую молитву - может, из-за этого больше ни в кого ни одна пуля не попала, даже рядом не просвистела - подползает к раненному и требует статус его озвучить.
Серьезно всё. Сейчас он в шоке глубоком, на адреналине. Минут пять, может, десять продержится. Если бы на операционном столе лежал - запросто бы вытащили с того света умники. Здесь, посреди дороги, в снегу и без правильных инструментов помочь нельзя ничем.
Только мучения прервать.
Давит слова непонятные. Теряется он. Зима видит. Душа - она живая, её видно прекрасно, если уметь смотреть. Аура тает, рассыпается, как рассыпается песочный замок, что волны морские облизывают, раз за разом оставляя всё меньше и меньше.

- Докладываю, - Зима руки убрал с головы бойца, на Кулешова глянул. - Отходит, совсем. -
Очки на глаза нацепил опять, внутренним зрением начал позиции врага считать, одна, вторая. Откуда стреляют, к земле прижали отряд.
К Кулешову обратился:
- Прорываться надо, это понятно. Могу попробовать кошмаром их обработать, умы затуманить, но если у них экраны стоят, как у нас в шлемах - не знаю, получится ли. Смотря какие экраны и ценят ли орденцы свою солдатню. -
После чего, ожидая конкретных указаний начальства, решил попробовать задумку.

Война. Никогда она не кончится. Никогда не будет мира и понимания между людьми. Всегда один будет пытаться проломить другому башку камнем, или проткнуть мечом, или сбросить на голову тактическую ракету с ядерной боеголовкой. Всегда будет война идей и идеалов. Одни будут пытаться изменить мир в сторону своего видения его, а другие - оставить все как раньше. Сектанты хотят призвать неведомую хуйню на территории Москвы и изменить существующий порядок, а мы будем пытаться их остановить. И из-за этого конфликта идеалов будут громко и шумно умирать на покрытой тонким слоем снега земле с пулей в животе вот такие обычные нормальные люди вроде Узлова. Больно. Бессильна злоба.. Не целитель я, не знахарь с травками, а цепной пес, который всего-то и умеет рвать глотки тем, на кого укажет рука хозяина. И единственное, что я могу сделать, единственное, чем я могу почтить память умирающего на снегу Андрея - убить как можно больше проклятых сектантов..

Осмотрел быстро, руки в кровь товарища перепачкав. Хреново все. Сразу понятно, не жилец Узлов. Оттянул в укрытие аккуратно, обезболивающего укол.
- Держись друг, держись, мать твою, не смей умирать. По лицу хлопает осозновая что бесполезно это. - Тут я, ты не один. Отомстим гадам, ведь отомстим, да ? Отомстим.

Гаснет, цепляется за жизнь еще, но смерть уже осязаема.Тухнет уголек жизни в глазах. Умирает. Сердце щемит, ненависть запустила когти глубоко в душу.

Вдох-выдох. Вдох выдох. Успокоить разум, унять дрожь в руках. Ты сам мертв. Живой мертвец. Помоги другим, не сдохни, так ничего весомого и не сделав. Ни дома, ни жены, ни жизни. Так разменяй ее остатки щедро.

-Разменяешь, - в голове голос незнакомый. - Не тешься только надеждой, что по хорошему курсу, но разменяешь. - Зябко и жутко стало от ледяного, стального, не ведающего жалости шепота. Но руки дрожать перестали, в голове снова воцарила ясность и спокойствие. Эмоции - не твое, Ариман. Эмоции для живых. Для живых, слышишь? Не ври себе, не ври, мать твою. А теперь кончай мямлить, бери оружие, и делай свое дело.

- Сделаю.

Выглянул Кузнецов движением быстрым, коротким, зыркнул вправо-влево, стрелков обнаружить пытаясь и вновь корпусом БМП прикрылся. Тут и заметил, что подстрелили Андрея, суетятся вокруг него бойцы и командиры, а по всему видно, отходит человек. Колыхнулось было сожаление в душе Дмитрия, хоть и не знал он толком Узлова, но сразу видно было, что человек тот дельный, за Отчизну потерпевший немало еще на военной службе, и после нее не сломавшийся, силы в себе нашедший вновь за людей биться. Колыхнулось сожаление, но тут же пропало, до последнего бился Узлов, жизнь положил за други своя. Настоящий воин, такому и в посмертии почет и слава. А мы, даст Бог, доберемся до орденцев и справим кровавую тризну - врагам на погибель, душе Андрея на радость.

Обреченно дрогнуло в груди, когда стало ясно, что Узлов уже не жилец. Что ни говори, а если прибирает кого - к этому тяжело равнодушно отнестись.
Ну, упокой, Господи, как говорится.

Силится дрожь внутреннюю не упустить, чтоб руки ходнем ходить не начали. Отслеживает направление, Игорь Семёнычем заданное. Прикидывает как изловчиться бы, да вражину очередью достать. Ничего, чужеядики. Ничего, милые. Брат Кондратий и вас стукнет. Обо всём пожалеете, даже о вздохе каждом.
Только про себя просит Козловская, просит кого-то сверху. Чтоб в холоде забвенья остыло тело её не раньше, чем в текучем мраке растворится, в пепле жгучем падёт последний враг. Лишь бы до момента этого не рассыпаться, не расплавиться, не расплескаться.

По щеке шлепнул Ариман, в глаза остекленевшие заглядывая. Холод в них, мрак бесконечной пустоты. Погасли угольки жизни, в которых всё то, что человеком было, теплилось. И вместо человека теперь тело, плоти бренной чуть меньше центнера. Нечего спасать. Только мстить теперь за то, что было. А тело бросить. Когда закончится - если, конечно, закончится - похоронить, по всем обычаям. Мультинациональная организация, не смотря ни на что. Кому хочется - того после смерти могут сжечь и прах развеять над Байкалом, не вопрос. Кому - гроб и землицы сверху два метра, а поверх - аскетичный надгробный камень и надпись - "Не забыт".
Потому что никого здесь, в ГСМН, не забывают. Никого и никогда.
- Спи, боец. Дальше мы сами, - Кулешов, щелкнув курком револьвера чудовищного, бормочет.

Двинулись. Зима, найдя не запертые в ящики холодных шлемов непроницаемых мыслесферы, выжег сознания искры - и правда, похоже было на взрыв звезды, после которого от живой "звезды" остался "черный карлик", убогая пародия на полноценный разум. Десяток боеспособных, вооруженных до зубов аколитов зомбированных превратился в хныкающих, стонущих и ревущих безумцев, женщин и мужчин, которые вряд ли смогут еще когда-нибудь причинить кому-либо вред.
Их вина в том, что они слишком сильно поддавались влиянию извне. Отныне всякий их грех прощен.

Скрываясь за корпусом танка и продвигаясь вперед, ведут бойцы ГСМН огонь на поражение по целям, которые заняли позиции в самой башне и возле неё. Кто-то из орденцов умом крепок, кто-то шлем, срезающий псионические потоки извне надел, начальством выданный, и теперь, ухмыляясь беззлобно, стрекочет танцующим в руках пулеметом, на мушку фигурки черные ловя. Игра для него - смерть для тебя.
Козловская, заметив магика, огненную молнию в танк запустившего, срывает снаряд с траектории мягким движением руки вспомогательным, всю свою волю вложив в попытку. Раз - и стрела света, добела раскаленная, впивается в сугроб пушистый, взрывается он как от попадания снаряда артиллерийского. Молочно-белый сноп снежных искр, в воздух мерзлый взвившихся, ураган ледяной. Становится холоднее.
- Чувствуешь его, Зима? - стараясь ветер и грохот стрельбы пересилить, кричит Кулешов, - это Демидов!
Содрогнулось бытие, скрипнуло натужно, будто сам мир вздохнул и сдвинулся от неожиданности.
- Он открывает портал! Не успели!

Поле боя - оркестр, направляемый невидимым дирижёром, и Соколов играет в нём свою партию. Мрачным созвучием в мелодии отозвалась смерть Узлова, но спокоен послушник - ловит ритм сражения, руки отточенными движениями извлекают из смертельного инструмента ноты. Аккордом прозвучал щелчок затворного механизма. Ловко Вениамин меняет опустевший магазин на новый - и консонансом вливаются звуки его автомата в общую симфонию.

Отдал команду Кулешов, оставив холодеющий на пронзительном ветре труп. Был нормальный дядька Андрей Узлов, а теперь нет его. Такая вот жизнь..
Цокаю языком одобрительно, увидев этакую мортиру в руках командира. Ну, с богом..
Короткие перебежки от укрытия к укрытию, медленно, но верно приближаемся к башне пресловутой. Стреляю изредка, преимущественно по тем хмырям, что носят шлемы с защитой, либо по снайперам вражеским.
А затем - удар. Мир содрогнулся, на короткую секунду я будто оглох и ослеп разом. Крик Кулешова. Не успели.. Я тоже чувствую это, чувствую приближение Того, Кому Нельзя Противостоять, хотя медиум и провидец из меня, прямо скажем, чуть менее, чем никакой. Ох, Демидов, кем бы ты ни был, ну ты и мудак, ну ты, курицын сын.. Если доберусь до тебя, конь педальный, ты этому рад не будешь..
Зубы сжимаю так, что хруст мерзкий раздается. Никаких мантр и молитв защитных как назло вспомнить не могу. Просто - выдержка. Просто - контроль. Тупая сила против тупой силы. Вы не получите мое тело, демоны, не стану я вашей куклой, не буду в своих пытаться выстрелить, как тем летом.. Если я и умру сегодня, то это буду действительно я, в здравом уме и трезвой памяти, а не трутень безмозглый. Я должен сражаться. Ради товарищей, которые мне друзьями так и не стали, ради родителей своих, которые все эти годы думали, что мертв их сын, пропал следом за невестой своей, ради всех людей, которые в большинстве своем те еще сволочи и мрази, но все равно не заслуживают того, чтобы познакомиться поближе с тем, что рвется сейчас в наш мир.. Я должен попытаться, во что бы то ни стало должен, потому что не хочу жить в том мире, который пытается создать Демидов. Лучше умереть, пытаясь что-то исправить. Даже если уже слишком поздно..

Кузнецов расстрелял начатый магазин, споро сменил его и продолжил разъяснительную работу среди орденцев. На нашей земле таким места нет. Вам здесь не рады. Особой магической силой, вроде той, которой Зима пожег сектантов, Кузнец не отличался, потому делал все по простому - методично совмещал вершину мушки с точкой прицеливания, и плавно нажимал спуск. Тоже рабочий способ, если не мазать. А когда понятно стало, что мало этого, и не помешать уже орденцам, лишь зубами скрипнул от досады, да стрелять продолжил. Ладно гады, открыли врата свои паскудные, так мы еще поглядим, чья возьмет и сколько вас выживет, чтобы беде этой порадоваться.

Время жатвы, и сам ты жнец. Серп твой, огненным треском сеет смерть. А ты, ты упиваешься, смакуешь в эйфории рук своих творенье. Смерть не начало. Смерть - конец. И это чувство, чувство творца, оно делает тебя богом. Сейчас ты не элемент биомассы, ты выше,ощущаешь это каждой клеткой тела. Забрать жизнь-прекрасней чем нести ее, так что тебя останавливает ?
- НИЧЕГО, - ответ сквозь дикий смех. -Ты животное, прими себя. Не бойся этого чувства. - НЕ БОЮСЬ!
- Ликуй. - ЛИКУЮ!
Улыбка психа, такой же взгляд и голос. - Я это Я. Я это я!! Добраться бы только до живых болванчиков.

Сноп белых искр. Секундное облегчение, что увела молнию огненную растреклятую в сторону. Мгновение спустя раздался голос Кулешова.
И чувство - как будто земля сейчас закричит. Или просто так хочется взвыть самой Алёне. Они не успели. Обрушились сразу обида, ярость, злоба. Отчаяние. Водоворот мыслей. О товарищах. О этих и тех. О живых ещё и головы сложивших. О Родине-Отчизне. О возможном поражении. Которого никто из них с товарищами допустить не может.

"Нет, гадёныши. Не сожрёте вы нас. Подавитесь." - решила для себя. Очередной магазин. Ничего. Жизнь по минутам, одну за одной, отвоюем. Землю родную - метр за метром. Своими жизнями, всеми, с лихвой, и сдачи не надо. Не отдадим. Не позволим. Сокрушим врага.
Нас, может, и можно убить. Но вот сломить - нет.

Прорываются вперед бойцы ГСМН, под натиском воли и видений, что Зима насылает, враги корчатся. Только и правда чувствует Игорь - Демидов рядом. Надолго он запомнил тот июльский день с мертвяками вокруг себя. Только теперь масштаб у колдуна исторического гораздо больше. И кого он пробуждает думать не хотелось, страшно становилось от самой мысли.
Сцепил зубы Зима, не стреляет. Несмотря на давление безумное, психическое, следит за снарядами противника, выстрелами, отклонять их пытается от бойцов, чтобы не было новых смертей. Сам сжимает рукоятку топора деревянную обеими руками, готовый на прорыв рвануться и сносить головы врагам. Как командир, впереди отряда.
Вот только вопрос, что они будут делать дальше? Как бороться с таким противником?